Голубой экзорцист

Антон закрывает крышку ноутбука, и поворачивается на стуле боком. Небо застилают тяжелые серые тучи, периодически начинает идти снегодождь, постоянно дует пронизывающий ветер, словом, погода отвратительная настолько, что доставка еды подорожала до максимальных значений — и Антон зажмотил денег, чтобы позавтракать. Болит голова и хочется вернуться под одеяло, закрыть глаза и начать это утро заново: со стакана воды и зарядки, только не той, с которой он телефон снимает, едва открыв глаза, а зарядки здорового человека. Может, сделай он так, ему не попался бы в рекомендованных на ютубе репортаж Арсения, вышедший в эфир этим утром. Антон своей работы не то чтобы стесняется, просто в рамки закона и морали она не совсем вписывается даже с его точки зрения, а он сторона отнюдь не беспристрастная, он работу свою любит очень. И это если не вспоминать о маме, которая телевизор включает гораздо чаще (хотя бы потому, что у нее их два: маленький на кухне, чтобы готовить не скучно, и в гостиной тоже есть, а Антон в пульте от своего батарейки уже месяц поменять не может, и всё чаще начинает листать тиктоки, потому что он уже лежит, а до телевизора еще дойти нужно, чтобы с кнопки его включить). Мама устроит допрос с пристрастием, это точно. Для неё он — менеджер среднего звена в Сбере. А Антон не знает даже, как у менеджеров должности ранжируются. Антон думает, какой он дурак, что вообще в это ввязался: нужно было начать сомневаться, когда Арсений, с ходу спросил про NDA. Антону ведь нужен был простой рабочий, молчаливый, исполнительный — но он подумал «ебанет? не должно» и взял парня с энтузиазмом вымазывающегося в крови. Ему просто захотелось в моменте, чтобы партнер (в том смысле, что они partners in crime, конечно же) разделял его собственную страсть к работе, потому что это всё — один большой прикол. И с Арсением этот прикол получался, и становился интереснее. Но Антон дурак, потому что начал додумывать за него, вкладывать в голову другого человека те мысли, которые думались ему (и которых он побаивался, но не переставал прокручивать снова и снова). Он додумал, что Арсений зажёгся идеей, поэтому так старался помочь с развитием бизнеса, нагружая себя тем, за что Антон ему не платил: наводил порядок в оборудовании и отчетности, предлагал раскручиваться в социальных сетях; додумал, что тот задерживается и приходит чаще, чтобы с Антоном побыть; рассказывает о себе, потому что доверяет. Оказалось, что в доверие он просто втирался. И даже то, как он признался в истории с призраками… Кратко, по сути, чтобы не волновать впечатлительного Антона? Или это была хорошо сочиненная история того, почему им нужно быть командой, ведь не зря же всё так мистически совпадает? И Антон, дурак, явно ведь выдал себя чем-то, Арсений догадался, что задавать вопросы Антону будет просто страшно. Блокировка контакта начинает казаться импульсивной и детской почти сразу, но Арсений набирал сообщение — и снять ее сейчас кажется совсем нелепым. Типа прости, случайно кинул в блок, готов к конструктивному диалогу? Антон не готов. Он чувствует себя по-особенному уязвимым теперь. Простой и добродушный от природы, он всегда с трудом считывал чужую ложь, проигрывая друзьям во дворе в «верю — не верю» снова и снова. С возрастом пришлось это в себе принять, и изменить дефолтную установку на то, что все вокруг движимы своей собственной выгодой, и, ну, врут. По мелочам, «да, я уже еду в метро», когда на самом деле даже не в вестибюле, а ждут маршрутку на остановке, по важным вещам тоже — Антон и сам маме врать начал, чтобы меньше переживала. Антон к Арсению привязываться начал, и не уверен, что не простит его сразу, успокоившись любым объяснением. Он искренне надеялся, что у Арсения есть свои благие мотивы — и именно это желание его оправдать было причиной избегать разговора. Иногда проёб — это проёб, а что было до, уже значения не имеет. Антон повторял это себе, вспоминал в деталях поведение Арсения, и фотографии эти вечные, видео с реквизитом и в костюмах, стоило Антону отойти… Арсений производил впечатление человека, который кайфовал искренне абсолютно. Антону интересно даже, какой материал у него получится: «Разоблачение подмосковного демоноборца»? Нет, херня, Арсений придумал бы название получше. Антону гадко, потому что его развели, как лоха. И очень тупо, потому что ему казалось, что у них – что-то взаимное. Доверие, по крайней мере. Спина к спине, вдвоем против призраков, вот это всё. Доверие — главный Антонов пунктик. И не важно, речь о дружбе, о нелегальной работе без оформления по ТК, об отношениях, о сексе без отношений. Без доверия Антон просто не хочет. ** Если бы Арсений был попаданцем в мире фэнтази, он бы успел узнать только основное о мире, а потом, до начала его большого похода в Мордор, его бы выплюнуло обратно. С одной стороны, приключения пугали до усрачки, с другой — он уже был к ним морально готов, а реальность ворвалась в жизнь опустошающими серыми буднями. Он готовит им с Серёжей бутерброды с творожным сыром и яйцом, варит две порции кофе, надевает любимую футболку, но только зря её занашивает, потому что лучше не становится. Он говорит Серёже, что ему нормально, и это, если говорить честно, действительно так — он вернулся к началу; в ту точку, в которой он пытался успеть за учебной программой, когда при подготовке к каждой паре приходилось в первую очередь победить свою лень и свое желание сделать идеально, а потом уже разбираться с практическими заданиями, в ту точку, в которой его не покидало ощущение, что он не на своём месте, и что-то упускает, не живёт толком, потому что делает не то, что хочется; в ту точку, в которой тяжело идти вперёд, потому что нет ощущения, что впереди будет лучше или хуже — будет также. Будет никак. И это никак и было его нормальным, а потом в это вмешались призраки и Антон — и Арсений чувствовал себя не просто живым, а живущим. Он не жалеет о долгах по учёбе, о двух пропущенных вечеринках, о кругах под глазами от ночных вылазок, жалеет только, что это оказался не вебкам — наверное, тогда он бы так не втянулся. ** Арсений пьянеет быстро, и дальше он становится или очень грустным, или очень импульсивным. Поэтому сейчас он очень медленно пьёт коктейль, буквально по глотку, и наблюдает за Антоном. Арс сел за этот столик вместе с Серёжей к двум девушкам, потому что Серёже понравилась шатенка с яркими глазами и пухлыми темно-красными губами; Арсений — хороший друг, и душнить, что глаза у девушки не яркие, а очень большие и выразительные, не стал. Он вежливо болтал со второй девушкой. Ей, как и многим другим, с ним было интересно и приятно: Арсений смотрел в глаза и мог назвать их цвет. А потом он увидел Антона. Сначала подумал: показалось, совсем уже зациклился, если в первом достаточно высоком мужике увидел Антона. Но Антон вошёл, повесил клетчатое пальто на плечики и прошёл внутрь, к столику у окна. В черном пиджаке и бадлоне он выглядел комически — и совершенно незнакомым человеком казался. Из-под рукава пиджака виднелся бликующий ремешок часов, сразу видно, серьёзные вопросы решать приехал. Но дело даже не в часах, не в цепи на шее и не в крупном перстне, который Арсений на нём раньше не видел. Антон просто выглядел красиво и богато, как что-то неуместное в баре, который не славится ни настойками, ни пивом, но подает и то, и другое, музыку включает из «Моей волны», не составляя плейлиста (иначе почему так мало хорошей музыки?), а для декора собрали набор стандартного бара: кирпичная кладка стены без обработки, украшенные элементами декора а-ля «был бы мусор, но мы покрасили эту спинку от стула и вешалку», деревянными полками с бутылками из стекла разных цветов, а названия напитков, конечно, на меловых досках. Его ожидал другой мужчина, тоже в пиджаке и с цепью на шее, который показался Арсу сильно мощнее Антона и выглядел как человек, который знает, где достать фальшивые документы. Арсений не был уверен конечно, что Антон до такой степени мнительный, но если нужно выбрать, то да, именно до такой. Мужчины жмут руки, ударяются плечами, и садятся за столик. Пьют пиво из стеклянных бокалов, улыбаются. Незнакомец кладёт руку во внутренний карман пиджака (Арсений думает: «вот, вот оно!»), вынимает телефон и показывает на нём что-то Антону. Антон смеётся, запрокидывая голову — и на это смотреть тоскливо. Арсений допивает быстро и встает, отставляя стакан на деревянную барную стойку. Об дно стакана бьются кубики не растаявшего льда. Серёжа уже ушёл танцевать, забрав с собой обеих девушек, найти его в толпе оказывается сложно. Его пытаются увлечь в танец незнакомцы и незнакомки, часть из них даже прекрасна, но Арсений аккуратно от них отстраняется, когда слышит, наконец, знакомый голос: — Надо же, а как же те два мужика? Который хоть понравился? Арсений смотрит с укором: — Я пришёл с тобой! Никаких других мужиков сегодня! Серёжа смотрит на него пристально, что-то шепчет спутнице на ухо, и та, вынув телефон из сумочки, вбивает к себе его номер. У неё какой-то крутой яблочный телефон с тремя камерами — Арсений таких не видел, но прикидывает, что стоит он как месяца четыре их с Сережей оплаты за квартиру. Девушка уходит, грациозно покачивая бёдрами. — Как думаешь, перезвонит? — Ну, не она, так другая, — Серёжа улыбается невинно. Включают Анечку Асти — и Арсений слышит, как мужик за его спиной стонет и тянет свою девушку к столикам. Они с Серёжей переглядываются и начинают подпевать и качаться на месте. Арсений умеет двигаться плавно и тягуче, петь не умеет совершенно, но когда ему хочется забыться — лучший способ — это отключить голову и танцевать что-то из головы и подпевать текстам про бывших. Ещё несколько песен спустя отрицать собственные неуместные чувства становится невозможно: в словах попсовой песни Арсений начинает слышать собственные мысли, потому что прямо сейчас Арсений отказался бы от Луны в Сен Тропе ради взгляда Антона, это точно. Когда они выходят обратно к бару, Антон все ещё сидит за столиком. Один. Арсений принимает это за знак (и переходит в то состояние, когда действует импульсивно). Он оборачивается на Сережу, но тот разговаривает с девушкой, и это значит да, Арсений, да, да, да. Он бы хотел как-нибудь красиво скинуть рубашку с плеч, или сесть на стул боком, грациозно закидывая ногу на ногу, но получается только подойти, положить руку на плечо, и прошептать охуевшему Антону: — Один тут отдыхаешь? Антон смотрит на него, подняв брови, но губы дрожат — он их поджимает, но бесполезно, ещё немного и рассмеётся громко. Арсений ставит локоть на столик, опирается на него щекой, и смотрит Антону прямо в глаза: — Ты такой красивый. Антон взгляд отводит в сторону. Молчит. — И знаешь что… ты меня загостил, получается. — Чего? — Антон ведётся на незнакомое слово. Арсений улыбается уголком губ, довольный тем, что получилось привлечь внимание. — Хочешь бежать из страны? — Арсений, — Антон раздражается, голос становится ниже. Указательным пальцем он водит по краю низкого стакана: бокалов на столе больше нет. — Я видел тебя с тем мужиком, — Арсений наклоняется ближе, переходит на шёпот (ещё одна уловка — Антон смотрит на его губы, потому что разбирать шепот с музыкой на фоне сложно, и Арсений делает паузу, потому что ему просто необходимо вздохнуть и облизнуть губы прямо сейчас), — бугаем… Антон, словно сам от себя не ожидая, перебивает, повышая голос: — Арс, прекрати, — за соседним столиком прерывается разговор: там сидят трое девчонок, Арс не уверен, есть ли им восемнадцать — и на двух спорящих парней они реагируют совершенно рациональным опасением, — ты шантажировать меня пришёл? И как нашёл вообще? Арсений смотрит на деревянную подставку с держателем для спец-предложений. В нём закреплена напечатанная на простой белой бумаге брошюрка. Крупным текстом напечатано: «Влияние психокинетической энергии на миграцию морских губок». Чуть ниже — «лекция профессора Венкмана, посещение свободное». Он поворачивает держатель к Антону: — Кто пойдет в клуб на лекцию? Антон вздыхает тяжело. Всматривается, и начинает нервно поправлять воротник бадлона, словно ему резко становится душно. — Наверное, осталось с Хэллоуина, — Антон совершенно точно не видит дату, ведь лекция запланирована на следующий вторник, 21 ноября, в баре Плазма. И стоит брошюра здесь, значит, — Арсений, как называется бар? — Плазма, написано же, — Арсений указывает рукой вбок. Над барной стойкой, выше меловых досок висит неоново-розовое лого. Он понимает мгновенно, — с тобой тоже началось, да? Антон поджимает губы, откидывается на стену позади себя. И молчит. То, что у него машина заглохла возле этого бара и пришлось вызывать эвакуатор и звонить Макару, перенося место встречи («Слушай, не знаю, насколько я здесь застрял, стрёмно машину бросать, посидим тут рядом?») — чистой воды совпадение, как и название бара, как и листовка с тупой шуткой — может сам Арсений и подсунул, Антон смотрит на Арсения, кивая сам себе, ну, да, точно Арс. — Антон, я понимаю, что проебался, но я не врал про призраков. Антон на Арсения не смотрит. Он ведь знал, что так и будет; держался, не писал, пол в одного поменял, а там площадь комнаты была двадцать квадратных метров — у людей квартиры меньше бывают; пришлось звать на помощь Макара, который, добрая душа, согласился за пиво подсобить. — Ну у тебя ведь буквально слоган: «Я вам поверю», — Арсений голос не повышает, кричит шёпотом. — Я и поверил, — Антон резко голову поворачивает, они смотрят друг другу в глаза. У Арсения в них столько надежды, что тошно становится. Арс стонет, и падает лбом на стол. Деревянную поверхность протерли от видимых пятен, но она всё ещё мерзковато-липкая. Коррелирует с внутренним состоянием Арсения. Он смотрит на Антона снова, надеясь, что тот мысленно уловит его посыл «вот до чего ты меня довёл», хотя Антон, конечно, тут ни при чём. Дурацкие стечения обстоятельств. — Я в туалет, — он поднимается с места, понимая прекрасно, что даёт Антону возможность сбежать, и идёт в сторону мужского туалета мимо длинной очереди в женский. Он моет лоб и вытирает его бумажными полотенцами. Телефон в кармане едва ощутимо жужжит. [Антон, 00:40] Ты так и не сказал, что такое гостить Я решил, что говорить лучше на трезвую голову Такси стоит у выхода, номер с253ап, белая гранта [Арсений, 00:42] Надеюсь, оплата стоит не наличными Спасибо ** Утро становится примечательным сразу: еще не проснувшись до конца, Арсений сталкивается в коридоре с излучающим бодрость Сережей. И это не мир-наоборот, это последствия того, что пил вчера только Арсений. Сережа подмигивает: — Чего ж ты раньше не рассказывал, что твой Антон такой классный? — Мой Антон? Арсений замирает на месте; прятаться в комнате как-то тупо и неловко, но инстинктивно очень хочется закрыть дверь, лечь обратно под одеяло и закрыть глаза. Он вспоминает вечер, вернее, его окончание: они поговорили, Антон уехал, Арсений тоже уехал, Серёжа остался с какой-то девчонкой. Этим утром все трое должны были проснуться в разных местах. Арсений выпил, но не напивался до отключки, такое вообще не в его привычках. Когда Антон успел узнать его домашний адрес? И зачем пришел вообще? — Вообще-то, я — не Антон. В воздухе висит полупрозрачный, слегка голубоватый силуэт, не имеющий устойчивых очертаний: по нему, словно по водной глади, идёт рябь. — Это не Антон, — повторяет Арсений с небольшим отставанием, и смотрит прямо на Серёжу: для этого приходится шагнуть вбок, потому что смотреть сквозь это нечто кажется чем-то не очень приличным. — Ты что, думал, что мой напарник по борьбе с призраками — призрак? Серёжа пожимает плечами: — Да я без понятия, охотники на привидений, привидения — одинаково бредово звучит. Арсений вспоминает о главном. — А ты кто? Рябь на поверхности духа усиливается, словно она отображает его волнение. — Я не знаю. — Знаешь, тебе бы хоть матчасть подтянуть. Посмотреть оригинальных «Охотников», хоть ты такое и не любишь. — А что? Я что-то делаю не так? — Арсений продолжает наблюдать за призраком, который меняет форму от картофелины к чему-то околочеловеческому: он видит контуры конечностей, что, впрочем, делает фигуру больше похожей на силуэт морского котика. Со скидкой на его размер — детеныша морского котика. — Интервью с призраком идея так себе, он может, знаешь, телекинезом обладает или просто эктоплазмой плюётся. Она такая, как сопли. Или смазка. Арсений смотрит на Сережу осуждающе: ну не настолько мало он знает о лоре «Охотников», ну. Просто целиком смотреть всегда было жутковато немного. Силуэт вдруг начинает смеяться — мягким, чуть хрипловатым смехом. — Обещаю не плеваться соплями, идёт? Арсению этот голос, этот смех, кажутся знакомыми до дрожи. Голос, который тихонько шептал про кукурузный сироп на балконе, и тихо называл Антона Шастом. — Ты нас знаешь? Ему чудится, что силуэт становится больше, или просто ближе, поэтому сильнее ощущается и холодом, которым призрак окружён; дух действует так, словно услышал, наконец, что-то действительно заслуживающее внимания. — И да, и нет. Мы не знакомы, но я знаю всё. Арсению от этих слов становится дискомфортно до жути, потому что он не хочет, чтобы кто-то ещё знал о нём всё, это ощущается как что-то противоестественное, словно ему влезли под кожу и в душу. Сережа на фоне ухмыляется уголком губ, но взгляд у него остается напряженным, как и поза — он поднимает чуть согнутую руку, пальцы которой механически собрал в кулак. — Арс. Может он это, проекция? — Серёжа рукой тянется к существу, которое тут же сжимается до размеров среднестатистического домашнего кота, свернувшегося калачиком. Существо, нечто, о, этой штуке точно нужно имя, иначе Арсений сойдёт с ума, обращаясь к ней мысленно (и вслух), снова смеётся. Арсению кажется, что оно покачало бы головой, если бы могло. — Думаю, что в своей жизни я тоже ни во что не верил, и думал, что после смерти — ну, смерть. Ничто. — Ты не ничто. Но ты очень близок к тому, чтобы им стать, — Арсений чувствует тоску, которой словно и неоткуда взяться, словно она не совсем его чувство — может быть, это чувство существа? — Ты помнишь что-нибудь? Существо перемещается по коридору в кухню, зависает около окна. Оно не зашторено, хотя уже можно бы зажечь свет: Арсений и правда проспал почти весь день. Серёжа идет рядом, и они садятся на табуреты у стола, переглядываются. Арсений берёт в руки кружку, и думает, насколько странно будет налить себе чаю и не предложить выпить гостю? Будет ли это негостеприимно, если гость не пьет не только чай, но и вообще едва ли способен пить? — Я помню только удивление. Больше — ничего. Но при этом я словно всё знаю? — он звучит удивлённо, смеётся над собой, — И сейчас, смешно, ничему уже не удивляюсь. Арсений и Серёжа удивлены оба; Арсений — чуть меньше, потому что, как ему вдруг думается, чего-то такого стоит ожидать, когда ввязываешься в авантюру с охотой на призраков. Или когда слышишь голоса, которые никому не принадлежат. Существо подлетает к столу, отделяет от тела две части, которые превращаются в облачные руки; ниже талии у него по-прежнему только завитушка дыма, как если бы еще ниже должна была быть курительная трубка, или лампа джина, из которой он бы появлялся постепенно. Такой, половинчатый, он похож на заставку к хэллоуинскому выпуску Ералаша, когда руками взмахивает и бодро говорит: — Чего такие кислые? Нам определенно нужна помощь нашего общего, — он приближается к Арсению, — друга! И на этом слове столько акцента, но Арс невольно сглатывает, потому что если эта штука знает всё — то она знает действительно всё. [Арсений, 14:43] У нас проблема [Антон, 14:44] Как же я иногда радуюсь, что ты парень Арс закатывает глаза. [Арсений, 14:44] *смайлик с закатанными глазами* Иногда кринжовые шутки — это признак того, что всё между вами нормально. Или, Арсений надеется, постепенно приходит в норму. Арсений поговорил бы с ним в любом случае: оставлять конфликт в подвешенном состоянии, когда обе стороны продолжают себя накручивать — худшее из возможных окончаний отношений. Даже если они трудовые. И то, что в его комнате висит призрак, который говорит, что готов дать совет, Арсению не помогает. Он ощущает, что любой совет сейчас повлияет на принятое решение, что решение конфликта должно быть в первую очередь их решением — его и Антона. Поэтому он накидывает на толстовку кожанку, взлохмачивает волосы, шнурует кеды и готов идти на встречу с Антоном. Серёжа смотрит на него, опершись о косяк спиной. — Ты готов оставить меня с призраком? — Он же тебе понравился? Сережа показывает ему фак. Выплывающий из-за его спины объект (класс опасности: требует идентификации), заявляет: — Нет необходимости за мной присматривать. Сережа бросает взгляд на самое ценное, что, по его мнению, есть в этой квартире — в сторону рабочего стола с монитором, и вздыхает. ** Антон до метро шёл пешком, отказавшись от машины отчасти из-за рациональной причины — искать парковку среди павильонов на Сокольниках днём субботы дело нелегкое, отчасти из-за усиливающихся в машине фантомных ощущений, которые к реальным призракам отношения не имеют, поскольку воплощают собой ощущение того, что рядом Арсений. Тот Арсений, который ещё не проебался и, значит, ничем не заслужил в свой адрес обиды. Тот Арсений, по которому не скучать становится очень сложно. Чтобы от этих чувств сбежать, Антон работает (и обжигается об то, что многие ожидают увидеть не только его, но и медиума), Антон ездит в приют. Света ему рада: в приюте работы много очень, и даже если работе своей она отдается полностью, это не значит, что ей это даётся легко. Как это водится, после закрытия дачного сезона в приюте прибавилось кошек: здесь и котята-подростки из летних помётов, и совсем малыши, которых нужно специальной смесью кормить из соски, и кошки постарше, которых хозяева с дачи забирать не стали. А ещё осенью меньше становится волонтёров: Свете в основном помогают студенты и старшеклассники. Антон кормит, вычесывает колтуны, меняет воду в разномастных плошках, гладит-гладит-гладит, чешет под подбородками, нежно трогает подставленные котячьи животики. Антон приучает животных к переноскам, возит их в больницу на плановые вакцинации и обследования. Антон не знает, это он кошкам нужен, или они — ему, но счастливыми они друг друга делают совершенно точно. Он привёз Свете корм: они на донаты от подписчиков покупают всё оптом, и каждый пакет весит как половина Светы, а иногда и как половина Антона. Дверь в кошачью спальню закрыта, потому что у многих постояльцев слишком сильна тяга к прежнему уровню жизни, а на улице слабый плюс, мягким лапкам, длинным хвостам и нежным ушкам там делать нечего, но, услышав голос Антона, мяукать хвостатые начинают громче. — Антон, — Света мнётся, вертит в руках пустую чайную чашку, — слушай, я понимаю, что это нагло немного, но ты можешь помочь мне со стендом? — Стендом? — у Антона в голове отсылки к ДжоДжо, и блёклые воспоминания о посещении Старкона в подростковом возрасте. — В Сокольниках большая выставка, дают бесплатно места для приютов. Предложили и мне, но нужно два человека, а Женю нужно оставить присматривать за остающимися здесь. Антон смотрит на свою чашку. У нее на дне вылепленная кошачья лапа, а пальцем он чувствует у основания ручки трещинку. Кто-то верит, что разбитое приносит несчастье, но Антон думает иначе. Он очень любит приютских, но еще больше они со Светой хотят, чтобы каждый из подопечных нашёл своих людей и свой тёплый дом, чтобы никогда больше не оказался на улице. И вот так они со Светой оказываются стоящими за не самым надежным столом, на который выложены брошюры о вакцинации, выборе игрушек и корма, уходе за шерстью, кастрации и кошачьей психологии. Ещё лежит альбом с крупными фотографиями, на распечатку пришлось потратиться, но это должно того стоить. На втором столе и позади стоят клетки, внутри которых лежат приютские пледы, простынки и одеялки, чтобы знакомый запах успокаивал. На сообщения Арсения он отвечает: всё-таки, сам его разблокировал и сказал о намерении разобраться во всём. Арсению, очевидно, не терпится — и Антон не понимает, что испытывает: смятение, страх, ответное желание увидеться? Он скидывает адрес и говорит, что закончит в девять — после закрытия выставки кошек нужно будет еще усадить обратно в переноски и в машину Светы. Арсений в ответ присылает стикер с крокодильчиком, рассыпающим сердечки. Антон улыбается экрану, потом хочет ударить себя телефоном по лбу, и прячет его обратно в карман, воровато оглядываясь. Света и так бросала на него обеспокоенные взгляды, пусть и не задавала вопросов, беспокоилась, но удовлетворялась его отговорками про появившееся свободное время — в конце концов, зачем спугивать бесплатную рабочую силу разговорами? Сейчас она, к счастью, показывала кому-то Остролистую, красивую тёмно-серую кошку с длинной шерстью, которая прятала мордочку у Светы на шее. Антон свешивается внутрь клетки, и наглаживает рыжего Огнезвёзда. (Давать кошкам имена из котов-воителей — вот его истинная мотивация помогать приюту). — Молодой человек, а можно посмотреть кота поближе? Голос Антону кажется смутно знакомым, но он оборачивается, не придав этому должного значения — и удивляется, слишком явно выдавая лицом, что девушку всё-таки узнал. Это Ирина, номер которой в телефоне Арсения он заблокировал. Что ж, возможно, его роль в истории Арсения вот такая — помогать этим двоим встречаться. Антон девушке улыбается: — Конечно, но для начала нужно заполнить анкету, — это подробный опрос на двух листах А4, потому что взять кота из приюта — это вам не ребёнка завести, безответственных котородителей они выявляют быстро. Она губки дует, но берет и анкету, и ручку. Антон в этот момент чувствует себя как Майли Сайрус, которую вот-вот поймают в гардеробной Ханны Монтаны: неловко, глупо и срочно нужен отвлекающий манёвр. Всё так же мило улыбаясь девушке, которая старательно заполняет строки в анкете, он отступает назад, к Свете. Приходится нагнуться и шептать, чтобы слышали его только две пары ушей: одни кошачьи и одни человеческие: — Спаси меня, — кивок в сторону девушки, — бывшая. Света смотрит с подозрением, но не возражает и к Ирине идёт, перекладывая на него и Остролистую, которая сразу обнимает его лапами за плечо, и ответственность за её пристройство. Будущая владелица Остролистой производит на Антона сильное впечатление: она пришла со своей переноской, знает о важности прививок и регулярных визитов к ветеринару, и, добродушно посмеиваясь, поясняет: — У меня стаж котомамы пятьдесят лет, вот, вышла на пенсию, — она нежно поглаживает шерстку между ушей кошки, та, освоившись, начинает тарахтеть громче. — Решила, что могу позаботиться о ещё одной красавице. На этой выставке большинство стендов от московских и подмосковных питомников: тут есть мейн-куны и даже манчкины с самыми короткими лапками, есть сиамские и шотландцы с висящими ушками, и каждый котик, Антон уверен, заслуживает любви, и что-то в теплом голосе этой женщины убеждает его, что Остролистая будет для нее самой подходящей красавицей. С будущими владельцами они заключают договор передачи животного. Его используют не везде, но Антон не представляет себе, как можно отдать спасенное животное человеку, которого видишь в первый раз, или даже во второй, в третий (многие приезжают в приют знакомиться с котиками и поиграть, это ответственный подход!) без возможности обеспечить безопасность маленькой мохнатой жопки. Для приюта договор порождает обязанность информировать о всех болезнях и особенностях питания, владельцы же обязуются должным образом кормить, уделять внимание и информировать приют о состоянии здоровья. Переписка с клиентами приюта — его любимая, потому что состоит из вежливых приветствий, фотографий кошачьих и восхищения кошачьими! Свете еще не приходилось изымать животных насильно, но договор действует как превентивная мера. Самые подозрительные отсеиваются еще на этапе анкетирования. Вера Васильевна при подписании не сомневается, но договор читает внимательно — ответственный подход! Прощаться с подопечными всегда сложно, иногда Антону кажется, что у него сердце — из маленьких комочков шерсти разных цветов и жёсткости, некоторые из них сблеваные (потому что всякое случается), и каждый раз отрывается кусочек. Момент прощания это и светлый момент тоже, поэтому они со Светой меняются снова — чтобы и она могла погладить и пошептать слова прощания. Ирина никуда не девается, всё ещё стоит и пишет. Антон надеется, что по размеру там Властелин колец, не меньше. Он успевает выложить четырем кошкам корм, когда слышит голос Ирины снова. Света берёт её анкету в руки сама, Антон бросает мимолётные взгляды в их сторону, продолжая на весах отмерять порции обеда. — Нет, извините, вы не сможете взять кота в нашем приюте. — Но мне понравился котик, — она стреляет глазками в Антона, который отворачивается, чтобы не начать изображать мем с блюющим котом. — Рыжий! — У вас в анкете сказано, что вы одиноки, но любите добрых мужчин и Мальдивы. — Всё верно! — Вы указали, что у вас был опыт владения домашним питомцем. — Не понимаю, — ухоженные брови карикатурно приподнимаются вверх. — Кто будет заботиться о питомце, если вы будете в отпуске? — Я... — она теряется на мгновение, — отнесу его в отель для животных! Света качает головой. — Извините, я не думаю, что вы готовы к такому серьёзному шагу. — Но я же указала, что хочу взять кота, чтобы научиться заботиться о живом существе — и стать отличной мамой. Света непреклонна. Ирина уходит ни с чем, то есть, ни с кем. — Ловко ты её отшила, — Антон хлопает Свету по плечу, чрезмерно счастливый. — К тебе это не имеет никакого отношения, она просто чрезвычайно ветреная особа, — Света оглядывает Антона оценивающим взглядом, — я одного не пойму, что она в тебе такого увидела? Что ты от меня скрываешь, Шастун? — Ну, он буквально делает деньги из воздуха. Арсений. Света смотрит на Арсения, на Антона, а потом решает, что это не ее кошачье дело — и переключается на подходящую к столу с брошюрами семейную пару. — Арсений. — Я пришел чуть раньше, — напускная бравада исчезает без следа; Антон вдруг видит, что плечи — непривычно — опущены, улыбается Арсений робко, а смотрит, опять, с надеждой. — Я не могу уйти, я тут работаю. — Я могу помочь? Я умею, у меня дома тоже кот. Арсений встаёт затаривать и наполнять миски («ставишь, вот эта кнопка, ноль, кладешь по 60 грамм еще пять раз»), сам Антон расставляет их по клеткам и переноскам. ** Когда они остаются наедине, неловкость начинает ощущаться натянутой между паутиной: липко, неприятно, пытаешься вырваться и разрядить ситуацию шутками — и тебя начинает стягивать только сильнее. Антон, что добавляет ему еще пару сотен баллов в графу «охуенность» в его персональную карточку персонажа арсовой жизни, не напоминает о пьяных подкатах. Арсений думает, что сам скорее бы напомнил, чем нет. Они идут через парк. Среди темноты мерцают гирляндами деревья и киоски с глинтвейном и сувениркой. Арсений понимает, что легче говорить не станет — он чувствует только, как паутина затягивается на шее шарфом, концы которого он без конца перебирает руками. — Вижу скамейку, присядем? — дождавшись кивка Арсений ускоряется, пока скамейку не занял кто-то ещё; Антон, поддавшись ребяческому порыву, его обгоняет и занимает скамейку первым. Антон светится озорством. — Я уверен, что где-то здесь есть знак «не бегать». — Жаль, что нет знака «не душнить», — Антон вынимает из кармана электронку, смотрит на Арсения, тот только кивает: антоновы электронки его не бесят, у них в меру отвратительные запахи, и они, ну, антоновы. Антон обхватывает губами трубочку, втягивает щёки, и выпускает пар в сторону от Арсения. Пахнет печеньем с маслом. Арсений вспоминает мем «выглядит как булочка с корицей, но на самом деле может тебя убить». — Антон, я понимаю, как это выглядит, но я соврал только о вузе. Антон молчит, выдыхает пар снова. — Я не собирался писать о тебе. И о поддельной охоте на призраков. — Не собирался? — Не собираюсь, — довольный полученным ответом Антон улыбается уголком губ, откидывается на скамейку. Арсений не уверен, что Антон ждёт ещё каких-то объяснений, но чувствует, что ему нужно объясниться. — Я студент. И я вообще не уверен, что хочу быть журналистом. Антон хмыкает. — Я мечтаю актёром стать, просто пока не берут. Там знаешь какой отбор жёсткий? В три тура, а перед этим нужно сдать выпускные экзамены на нормальный балл. — Антон качает головой. Арсений кладёт ладонь ему на предплечье, сегодня Антон в дутой чёрной куртке, которая блестит капельками мелкой осенней мороси и неприятно под рукой скользит. Арсений руку не убрал бы даже если бы Антон был вымазан в призрачной слизи. — Я соврал только потому, что понимал, как это будет выглядеть. — И это всё равно так выглядит, Арс. Арсений пожимает плечами. — Я понимаю, что ты не хочешь мне верить, но доказать свои слова я могу только сайтом универа и пропуском, про которые ты скажешь… — Скажу, что их можно подделать, — Антон перебивает, говорить начинает резко и быстро, и умолкает тут же. Взгляд отводит. — Ты сказал, что тебе нужна помощь? Арсений теряется на мгновение; а потом понимает, что забыл о самом важном, потому что никак не мог перестать перебирать в голове варианты того, что сказать Антону и как это лучше сказать. Он даже телефон не проверял. Серж [14:38] Слушай, мне кажется, это призрак карточного шулера Серж [14:53] Ты доехал? У меня вечером планы Серж [16:19] Мы смотрим Свою игру — эта штука реально знает ответы наперёд Серж [16:20] Купи лотерейные билеты Серж [17:31] Арсений, я не хочу опоздать Арсений улыбается, и выдыхает от облегчения. Телефон в руках вибрирует входящим вызовом. — Ты бы опоздал в любом случае, — начинает Арсений с ходу; бросает взгляд на Антона, — мы скоро будем. — Давай-давай, потом позажимаетесь, — Арсений сбрасывает вызов почти сразу, надеясь, что Антон слов Серёжи не услышал. У Антона кончики ушей красные, но и на улице не сентябрь, чтобы светские беседы на лавочке вести. — Я могу дать тебе целых две причины поверить, что я не собираюсь ничего про тебя писать. — Ну и? — Антон смотрит внимательно. — Во-первых, я не знаю даже твою фамилию и номер телефона, в телеге он скрыт, — Антон в ответ на это издает нервный смешок. — Чего? — Как ты можешь её не знать? Света её сегодня называла. И мой ник в тг. Шастун. Это моя фамилия. — Ну охуеть, я думал, это какая-то стремная вариация от «щас» и «тюнинга», типа ты в автосервисе работал, поэтому с инструментами ладишь лучше, чем с людьми. Антон от удивления приоткрывает рот, не выдерживает и начинает смеяться; ему кажется, что всё вокруг — абсолютный сюр. — А вторая причина у меня дома. Это призрак, и за ним присматривает мой сосед. Антон прячет лицо в ладонях, трясётся всем телом: его плечи подрагивают, и он начинает падать в сторону Арсения, который неловко подхватывает его поперек спины, чтобы Антон от смеха не сполз со скамейки. — Если это всё — пиздёж, и на месте меня будет ждать скрытая камера или полицейские, я в тюрьме тебе вырежу из заготовки для табуреток Оскар. Антон смаргивает выступившие от смеха слезинки, и поднимается с лавки, чтобы идти в сторону метро. Арсению совестно, что они задерживают Серёжу, но разговор ощущается незаконченным. — Мы же с тобой команда? Антон руки убирает в карман, хмурится, но сдержанно кивает. Уже у самого метро он вдруг добавляет: — Я хочу, чтобы ты относился ко мне, как к боссу. Арсений опускает голову, и выдыхает как-то рвано. Это ожидаемо, но внутри тянущая боль. Говоря об Антоне, он и раньше использовал «начальник» или «босс», потому что слово «друг» звучало как что-то фальшиво-акцентное, ему было неловко называть так Антона, потому что отношение к нему отличалось от тех, с кем дружба действительно была дружбой, без неловкого ощущения, что это слово недостаточно глубоко для того, чтобы объяснить, как глубоко ты увяз в человеке. Но сейчас, услышав эту просьбу, Арсений не может даже отграничить для себя, что это такое — относиться к Антону, как к начальнику. — Так точно, — Арсений улыбается, пытаясь выглядеть беспечно. Антон не улыбается в ответ, просто смотрит каким-то очень сложным, напряжённым взглядом. ** Квартира встречает их голосом Бориса Крюка и писком таймера микроволновки — оголодавший Серёжа готовит чебупиццу. С тарелкой этих плодов скрещивания фастфуда он и выходит в коридор, смотрит на Антона злобно, несмотря на то, что тот в куртке кажется сильно мощнее и шире, кивает Арсению и скрывается в спальне. Антон вешает куртку, проходит в ванную мыть руки. Арсений зажигает свет в гостиной, где, напротив его ноутбука (свой Серёжа наверняка убрал подальше) зависло нечто. Призрак поднимает голову, и Арсений думает, вот, приходишь домой, а оно тебе радуется — и не так гадко на душе. — Это не кошка. Антон стоит прямо за ним, и его испуганный шёпот куда-то над арсовой макушкой пробирает до мурашек. Момент ломает Серёжа, из коридора вещающий: — Поеду, меня ждут. Я так понимаю, он всё равно пришел к вам. — Мне понравилось играть с тобой в карты, — Антон с Арсением так и стоят в дверном проходе, но существу, проходящему сквозь стены это не мешает: он уже зависает около обувной полки и разговаривает с Сережей очень тепло. — А у меня было ощущение, что ты карты видишь насквозь. Призрак претензию игнорирует, подлетая ближе к Антону и Арсению. — Откуда ты взялся? — Антон смотрит на призрака, как на подожженный фейерверк в руке: красиво — пиздец, но вот-вот рванёт, и пиздец придет уже рукам и куртке, а еще от матери нагоняй гарантирован. Чуть помедлив, тянуть руки к призраку он передумывает. — Ты мне понравился. Арсений поднимает брови и подносит ладонь к груди, но призрак со смешком добавляет: — Антон. Мне понравился Антон. Сережа ржет у двери, машет им на прощание и закрывает её за собой. Спасибо существу, у Серени появился новый повод для подъебок. Арсений симпатию к Антону может только разделить, но докопаться хочется: — И где он тебе понравился? — В больнице. Из всех мест, где Антон Шастун мог встретить призрака, место оказывается самым рядовым — и от этого тянет внутри. Арсений смотрит на Антона, и тот указывает на сердце, а потом шепчет: «проверял». — Откуда... Откуда тебе известно всё? И как много это всё? — Не уверен, что смогу объяснить. Но скорее всего я просто сейчас ближе к чистому знанию, знаете, как в теориях о том, что людям всё известно — и они забывают это при рождении. — Не думаю, что смогу понять это полностью, — Антон смотрит на Арсения, и тот тоже пожимает плечами. — О, я надеюсь, что ни один из вас не сможет. Ну, ближайшие лет семьдесят точно. — В каком году была Куликовская битва? — Слишком легко. — Великий Лондонский пожар? — Три одинаковые цифры в дате. — Когда... ладно, не буду спрашивать про будущее. — И что, про себя ничего не вспоминаешь? Существо покачивается из стороны в сторону. Арсений отмечает про себя, что за время нахождения рядом с ними, оно поменялось: теперь у него есть очертания ног и на лице выделяется нос, но в остальном силуэт остается мягким, словно закутанным в вату. — Это так... жутко. — И жестоко. По-библейски, — добавляет Арсений. Он думает о том, как много времени посвятил в своей жизни знаниям: в школе, на дополнительных курсах, на кружках по изучению языков, при чтении книг из домашней библиотеки, при неконтролируемом думскроллинге, когда вместо гифок с котиками обнаруживал себя на пикабу или реддите, при знакомствах с новыми людьми. Знания всегда представлялись ему самым полезным инструментом, главной ценностью, тем, что человек не может постичь в полной мере. И вот, перед ним замерло существо, которое обладает тем, к чему не было доступа у великих философов Древней Греции и тем, что не способны обработать мощнейшие компьютеры. И оно не может постичь только себя. Может ли быть так, что в это превращаются люди, лишившиеся своей памяти, потерявшие свою историю? А кто он сам вообще такой? Он, Арсений. Что делает его им? Что он может вспомнить сходу и рассказать о себе? Что ему дорого? Арсений опускает взгляд на руки, дотрагивается до царапин на тыльной стороне ладони — символично, что в последний раз в квартире Антона его цапнула одна из кошек, словно почувствовала в нём фальшь. В последних воспоминаниях Антона так много, что щемит сердце от мысли, что дело даже не в самом проведенном времени — с Сережей он живет, но это другое; дело в том, насколько яркими отпечатками остаются их с Антоном... приключения. Хотя если рассказать их кому-то другому, может получиться нелепая история об установке на окна отпугивающих птиц штуковин, над которой Арсений не сможет не улыбнуться, а его собеседник посмотрит странно и, если воспитан, улыбнётся из вежливости. Из мыслей Арсения вырывает голос призрака. — Я помню только два имени. Катя и Кос. Катей я быть не могу, — забавно даже, что призрак так сильно верит в свою маскулинность. — А Кос — это не имя. — Арс, помягче, — Антон слегка пихает его в локоть своим локтём. Совершенно необязательно, хватило бы и слов, но Антон выбирает дотронуться до него в очередной раз. — Я не в этом смысле. Кос — это как Шаст. Сокращение от фамилии. Существо кружится по комнате, но молчит. Арсений пытается в эмпатию, но это слишком сложносчитываемые эмоции. — Может быть, Кос — это я? Арсений смотрит на Антона. И видит, о чём тот думает. И если у него это интуиция, то существо, Кос, знает наверняка: — О, да, класс, теперь я — ваш Коспер.