Голубой экзорцист

Антон приподнимает край одеяла: Арсения под ним не обнаруживается. Антон выдыхает с облегчением, потому что перед глазами всё ещё стоит большой (африканский? мадагаскарский?) рыжий и усатый таракан, который медленно полз по его прикроватной тумбочке, а потом перелетел на постель. Спать хотелось очень сильно, поэтому единственным решением показалось накрыть таракана одеялом, надавить посильнее – и отползти к другому краю кровати. В длинных усиках и хитрых глазках Арсения он узнал сразу, никаких вопросов это не вызывало, всё было просто и понятно, как бывает только во сне. Хочется воды, кофе, шоколадку и не вставать с постели сегодня, но встать нужно, хоть Антон пока и не может вспомнить, зачем. На кухне он берёт в руки кружку, лениво смотрит на плиту, на которой стоит сковородка в коричнево-бежевых масляных разводах (он жарил сырники утром, правда, вчерашним). Тараканы ему только снятся, но это пока. Позади раздаётся тихое бряцание, чуть громче — виноватое сопение. Обернувшись, Антон видит Арсения, который пятится обратно в сторону коридора. С неловкой улыбкой Арс говорит: — У тебя такой вид, словно ты привидение увидел, — и замирает напротив, старательно избегая взглядов в сторону Антона. На Антоне только замызганная футболка с протершимися от стирок и носки дырками вдоль ворота, и чёрные боксеры. Жизнь в одиночестве накладывает свой отпечаток. Еще он, например, регулярно забывает закрывать щеколду в ванной. — Я, это, — Арсений по-прежнему не поворачивает головы, — мы вчера договаривались. Антон даже ставил себе будильники, штук шесть, не меньше. Но, вернувшись после неудачных попыток подобрать существу имя (были имена, которые ему нравились и имена, на которые он только качал головой, но не было больше ни одного, которое казалось бы ему знакомым — в общем смысле существо имён знало больше чем Антон, Арсений и все сайты с подбором имён для детей по моде, знаку зодиака, месяцу рождения и числу Гоа вместе взятые, но им нужно было имя, которое откликнется в существе ностальгическим чувством, по крайней мере, так призрак объяснял им происходящее), Антон сделал себе солёный попкорн и перепроходил второго Ведьмака. Игнорировать отлично получалось и отпечатки жирных пальцев на клавиатуре, и необходимость осознания того, что, помимо призраков, могут существовать и другие потусторонние твари. Ещё одним интересным наблюдением было то, что призрак, находясь рядом с ними, становился всё более похожим на человека. Арсений был заинтересован, Антон — напуган до чёртиков, потому что в голове вертелся закон равноценного обмена: если призрак станет человеком, то что будет с ним и Арсением? — Сейчас оденусь, — Антон кивает Арсению и призраку, который деликатно маячил у входной двери, дожидаясь приглашения войти. В спальне Антон берет не только штаны, но и телефон: Арсений, как обычно, предупреждал о приходе, несколько раз даже; и вообще, доходит два часа дня, а они собирались начать мозговой штурм с утра. В ватсапе висит новый запрос по работе. — Я волновался, ты трубку не взял, — Арсений продолжает оправдываться, когда Антон снова проходит мимо. — Арс, хватит, ну. Как будто мужика в трусах не видел. Арсений смущается только сильнее, до румянца, пусть и не сильно заметного; Антон прикусывает уголок губы, чтобы не улыбнуться. — Яичницу будешь? Арсений кивает. Антон споласкивает сковороду и протирает варочную поверхность. Включает на средний огонь и топит кусочек сливочного масла. Арсений достает кружку и дрип из самокатской коробки, раскрывает его и надевает на кружку. Аккуратно наливает до краёв в первый раз и смотрит внимательно, как вода просачивается сквозь пакет. Антон спохватывается, что, вообще-то, яйца хотел жарить. Под лопаткой уже белеет собирающийся в воздушную массу скрэмбл, когда получается посмотреть на Арсения снова — он уже за столом, сидит, обхватив кружку двумя руками и дышит кофе. Арс открывает глаза, смотрит Антону прямо в глаза — и снова в свою кружку. На тарелку к яйцам Антон выкладывает помидоры, хлеб и сельдерей, перед этим от каждого стебля отрезав по кусочку — тут как с огурцами, нельзя пропустить ни одной жопки, чтобы потом резко не загорчило. Арсений, подошедший, чтобы заварить им чай, наблюдает за этим процессом с умилением на лице. Антону хочется внутренне кричать от того, как неловко он себя чувствует. Им бы вдвоем поговорить, не спеша, не торопясь — потому что ссоры не забываются за один день, особенно если вы оба успели себе надумать всякого разного, но штука маячит в гостиной, чисто бельмо на глазу. А Арсений говорил, что глаза у него чувствительные. Арсению нравятся и помидоры, и поджаренная гренка. Антон свою пересушил и она крошится, а он снова думает о тараканах: к чему был сон? К подсознательному желанию получить Арсения в своей кровати? К желанию его прихлопнуть? Или это отражение его стыда за собственные чувства — в кровать и в сердце да, но не смирюсь с этим и прибью к черту? Последний вариант Антон отметает сразу, потому что ему не стыдно, вот ни капельки. Ну, если Арсений и правда про возраст не соврал, и не выяснится, что ему шестнадцать. — Ты такой задумчивый сегодня, — Арсений доел, и сидит теперь, обняв согнутую в колене ногу. — Не чувствуешь жар, озноб? В глазах не темнеет? — Не, просто засиделся вчера, не помню, во сколько лёг. Арсений смотрит на него осуждающе, качает головой. Антон думает, что сам ведь хотел, чтобы у них была субординация, а Арсений вот, напротив сидит, завтракает с ним вместе — и представить, что проснулись они тоже вместе, слишком легко. — Я пока не чувствую себя хуже, но и не думаю, что мы можем расслабиться и просто сделать вид, что проблемы не существует. — Не круто, что вы обо мне в третьем лице говорите, — существо влетает в кухню, — и даже не предложили гренку. — Ты что, ешь? — Ну что за люди! Лицо призрака теперь вполне человеческое, только по-прежнему напоминает мутное стекло, поэтому повторять мем «откуда ты это сказал» необходимости нет. Когда он ест, это похоже на погружение предметов в аквариум: помидорки черри остаются непережеванными и кажутся слегка овальными из-за искажающего эффекта от толщи призрака. Стульев на кухне всего два, поэтому для призрака Антон приносит с балкона табуретку. — Теперь ты больше похож на человека, — Антон пристально всматривается в лицо призрака и его одежду: наверное, предполагалось, что это мантия, но больше похоже на банный халат. Призрак улыбается, с тоской глядя на кружку с чаем. Антон приподнимает свою, но тот только качает головой: — Пока рано. Арсений за это цепляется мгновенно: — Ага! Ты что-то вспомнил? Кос облокачивается на стол, подпирая щеку рукой, и смотрит то на Арсения, то на Антона. — Возможно, — и умолкает. — Почему ты становишься более различимым? — Неправильно вопрос задаешь, это не я становлюсь более различимым, это вы начали обращать на меня внимание, — Арсению чудится какой-то намёк в этих словах, но ещё ярче ощущается то, что призрак что-то недоговаривает. — Ты на нас не влияешь? — Антон постукивает ногтями по кружке, и это подбешивает, но Арсений ничего не говорит против, ему тоже нервно. — Сейчас — нет, но я могу сделать вот так, — стол плавно приподнимается, а потом также медленно опускается обратно. Брякает сахарница, дрожит чай в кружках и голос Арсения, когда он уточняет: — И тебе нужна наша помощь? — Это вам нужна моя, — он говорит как пафосный герой боевика, в котором весь бюджет ушел на взрывы и чёрные очки главных героев, и Арсений бы точно вставил что-нибудь про то, что звучит тупо, но вот загвоздка: от Коса это звучит круто и немного пугающе. Антон резко двигается на стуле в сторону Арсения, и наклоняется, словно собираясь прошептать, а потом говорит в полный голос: — Арс, покурим? Курить идут на лоджию. Антон отодвигает вбок одну из створок и вынимает с полки заполненную на треть банку с окурками. Пластиковую дверь в комнату он прикрывает: — Кошкам вредит сигаретный дым. — Курить и людям не полезно, знаешь ли, — Арсений удержаться от подъебки не может, а потом снова взгляд опускает, потому что внутри постоянно ёкает — вдруг перебор? перешёл границы? Антон только усмехается и поджигает сигарету. — Ты тоже думаешь, что он пиздит? — Нет, он скорее о чём-то не говорит. — Ой, можно подумать, есть разница, — Антон раздражается мгновенно. Они еще о призраке, верно? Арсений губы поджимает и обнимает себя руками, начиная растирать плечи: стоять в ноябре у открытого окна прикол для закаленных. Антон легко пихает его плечом: — Перегнул, прости. У меня проблемы с этим. Арсений понимает. Арсений понимает и то, как легко зациклиться на проблеме, с которой уже встречался, выбирая из двух зол меньшее, чтобы снова и снова думать об этом, а не о чём-то пугающем и тревожащем в разы сильнее. Не лучший способ справляться с тревожностью, примерно на 3/10, никому не порекомендуешь, но Арсений сам в такой ситуации был, когда, страшась переезда, поступления и взросления выбирал загоняться из-за чувств к однокласснику, потому что страдать по несбыточным отношениям было делом уже привычным, а об остальных проблемах хотелось просто не думать — любой ценой. — Может, он демон. И если мы узнаем его имя, то сможем изгнать? Антон прикрывает лицо руками и гортанно стонет. Антону начинает казаться, что он в самолёте: он, вообще-то, боится летать — но всё равно летает, потому что страшно только при взлёте и посадке, а на протяжении полёта на страх не хватает эмоционального ресурса, и чувствовать получается только безысходность от того, что пришлось доверить жизнь пилотам и алюминиевой конструкции. Вот и здесь: спрыгнуть уже не получится, потому что за Арсения он чувствует ответственность, бояться же сил больше нет. ** Кос не растворяется в воздухе, не исчезает и не теряет приобретенного облика. Напротив, он становится плотнее — ровно настолько, чтобы получалось переключать на пульте каналы, потому что душа лежит к футболу лицом, а к двери ноги вытягивает. Он болеет за Спартак и Факел, но смотрит вообще всё, что придётся, почти никуда от телевизора не отходя: никаких физиологических потребностей у него нет. Антон, в очередной раз за день разогревающий осточертевший «человеческий корм» (сегодня это булгур с индейкой, потому что индейка – это правильное питание, и даже не шаурма, и не мак, так что да, вполне себе здоровый ужин) из магазина готового питания, думает, что иметь телесную оболочку иногда слишком затруднительно. Он садится рядом с призраком на диван прямо с тёплым открытым контейнером в руках. Рискует, конечно, насвинячить, особенно когда подгибает под себя ногу, гибкость определенно не его сильная сторона, но на диване сидеть удобнее, и в крайнем случае, не сахарный, замоет пятно на обивке. — А запахи ты чуешь? Кос поворачивается к нему, наклоняется почти вплотную к еде, прозрачные ноздри забавно шевелятся (Антон видит кусочки мяса в сливочном соусе прямо сквозь них), а потом он отклоняется назад, приоткрывает рот и… Антон успевает накрыть еду крышкой от контейнера, и, для надежности, собой. Кос выдыхает, так и не чихнув, и ржёт: — Нет, не чувствую. Антон бросает на него грозный взгляд и отодвигается подальше по дивану. Набиваться в друзья кому-либо в его планы не входит, у него исключительно научный интерес — и детская мечта. Посмотрев «Духоловов» в гундосой озвучке с отцом, Антон ещё долго говорил маминым подругам и дальним родственникам, приехавшим в гости, что стать собирается охотником за душами, а те его перекрещивали. Сейчас Антон мог бы пошутить, что духолов — это священник с кропилом, настолько православно это звучит. На безопасном расстоянии Антон доедает булгур, индейку, и даже выскребает остатки соуса с морковкой в нём. Кос переключает канал, по нему идёт архивная запись с Олимпиады в Пхёнчхане, женская одиночка. Антон всматривается в лицо призрака, и ему отчётливо кажется, что он расстроен. Это, конечно, совсем не его забота — лезть в душу, пусть она и сидит на диване в халате с запахом, но: — Вспомнил что-то? Кос переключает канал обратно и коротко качает головой. ** Антон хотел кинуть счёт на электричество Косу в лицо, но с физикой его агрегатных состояний он так и не разобрался (будто Кос становится то паром, то плотной водной массой, при этом вода — это условно, отдавать на анализ в лабораторию частички Коса Арсений запретил), поэтому приходится только встать между Косом и телевизором. — Что за дела? Кос лениво садится, и Антон готов поставить, что он стал больше похож на шар, чем парой недель ранее. Он уже шестнадцать дней живет с призраком, на третий пришлось начать делать отметки: привыкнуть получилось слишком легко. — Это счёт на электричество. Ты сутками смотришь футбол. — Ну, я же не сплю, — Кос пожимает плечами, — отойди. Арсений наблюдает происходящее из дверного проема, тратя все силы на то, чтобы не рассмеяться. — Ты будешь на меня работать. — Закабаление запрещено. — Кабала запрещена для людей, а ты — не человек, — Антон нависает над Косом, и думает про себя, что умереть из-за платежки в драке с призраком — это как минимум номинация на премию Дарвина. Кос выключает телевизор, подбирается весь, голову опускает. Антон присаживается на корточки перед диваном, пожимает плечами: — Прости, но тебе нужно было выбрать в качестве места обитания дом миллиардера. Знаешь, чтобы комнат больше двухсот, и на включенный свет и телевизор то в одной, то в другой, никто не обращал бы внимания… Арсений смеется, и, утрированно мрачно добавляет: — Кроме одной горничной, которая выключает телевизор каждый раз, высчитывает систему, по которой ты передвигаешься из комнаты в комнату, и, наконец, ставит ловушку — и ловит тебя… — Или я её поймаю, — оскал у призрака получается ближе к доброму, чем к кровожадному, — или мы познакомимся и… Он снова очевидно грустнеет, а потом подцепляет бумажный конверт из рук Антона, но удержать не может — и конверт падает прямо в него. Антон, механически, тянет руку следом, натыкаясь на вполне себе жидкость. Он успевает представить, как руку разъест непонятный химический состав, который до этого сдерживался внутри существа его оболочкой, вдруг они не поняли, и это секретное инопланетное оружие? Но ничего не происходит. Он стоит на коленях перед Косом, а на руке просто липкие сопли, которые на воздухе белеют и быстро сохнут. Арсений, гаденько хихикая, фоткает его на телефон. И даже в ладонях лицо не спрячешь: конверт он взял левой рукой, и теперь она тоже в слизи. — Так, — Антон поднимается на ноги, смотрит свысока на Коса и на Арсения; вышло бы более грозно, но руки на талию он поставить не может, и приходится стоять, вытянув обе руки вперёд. — Есть работа, вы оба — со мной. Арсений от этих слов хмурится, но кивает. Антон думает, что дело в тоне, но не так уж и грубо он говорил, что поделать, если у него не выходит выглядеть авторитетно? ** Этот план придумал Арсений. По задумке Кос должен был вылезти из зеркала в чёрном парике, капая чёрной жижей; на оригинальность не претендует, все авторские права принадлежат Гору Вербински. Свои сложности с воплощением этого плана имелись. Во-первых, Косу парики не нравились — и он упрямо доказывал, что не сможет удержать его на голове. Причины, влияющие на стабильность поддерживаемой формы оставались Антону и Арсению неизвестны также, как и природа жидкости, из которой Кос состоял — и это делало его непригодным в быту, потому что даже отправлять его выносить мусор было бессмысленно, он развоплощался на полпути и ронял пакет между вторым и третьим этажом. Арсений подозревал, что решающим фактором было желание Коса откосить от работы. Арсений щёлкает пальцами: — Ты его своим телекинезом поддержишь! — У меня нет телекинеза, я же объяснял. Вы просто меня не видели, вот вам и казалось, что предметы двигаются сами, — Кос пожимает плечами, переступая босыми ногами над ворсистым бирюзовым ковриком. Он стоит прямо напротив зеркала. Стоит, конечно, условно: его ноги могут быть либо над поверхностью, либо проходить сквозь неё. Там, где Кос проплывает, остаются мелкие капельки воды — едва ли Арсений сможет воспринимать теперь росу иначе, чем последствия прогулок призраков на заре. В зеркале по-прежнему отражается плитка со слегка пожелтевшей от времени замазкой, прикрепленная к стене полка под шампуни, гели и другую косметику, висящая над ванной штора с рисунком дельфинов и Арсений. Арсений мотает головой, откидывая чёлку с глаз, невольно бросает взгляд в зеркало, убедиться, что волосы после шапки лежат терпимо... — Подожди, ты не отражаешься? Кос улыбается. — Нет. — И ты не помнишь, как выглядишь? Кос поворачивается к зеркалу, поднимает руку и дотрагивается ей до носа и лба. — Надеюсь, что как человек. Арсений чувствует, что Кос заинтересовался: куда чаще он на вопросы отвечал красноречивым молчанием или прибавлением звука на телевизоре. Они с Антоном обсуждали, кем Кос может быть, но найти его личную карточку пациента, не имея доступа в больницу, возможным не представлялось. Антон стучится в дверной косяк, привлекая внимание. Кос сразу принимает прежний невозмутимый вид, будто он — каменная статуя с острова Пасхи, загадочная, необъяснимая, и, ну, лицо у него каменное. — Чего застряли? — Не могу заставить его надеть парик, — Арсений своего раздражения не скрывает. — Я не вижу в этом смысла. Сами подумайте: на вас что-то лезет из зеркала — одинаково страшно и с париком, и без, — Кос, зараза такая, умеет аргументировать свою позицию. — Я настаиваю, что с париком будет страшнее, — Арсений взмахивает руками, — ты же прозрачный почти, тебя не сразу заметишь! Кос приподнимает брови, ухмыляется, ныряет в зеркало, чтобы спустя мгновение показаться снова: сначала появляются его протянутые вперёд руки, следом лицо с хищным оскалом и тело. Чтобы избежать цепких пальцев, Арсений отшатывается назад: выглядит жутко, хоть он и знает (надеется), что Кос душить его не собирается; в конце концов, они неплохо ладят. Сзади обнаруживается Антон: неожиданно близкий, тёплый и равномерно дышащий над ухом. Арсений передумывает мгновенно: он готов быть задушенным. Антон, кажется, чувствует себя комфортно — назад не отходит, только хмыкает: — Ну, я считаю, что страшно до усрачки и без парика. Извиняй, Арс, — эту подставу Арсений использует, чтобы отойти от Антона, и, изобразив взгляд, полный разочарования от предательства (вдохновением были эмоции, которые он испытывал каждый раз, когда Матвиенко оставлял еды чуть-чуть, чтобы не выбрасывать почти пустую пачку), выйти в коридор. Для большего антуража (и чтобы накинуть еще пятьсот рублей к стоимости услуг) Арсений купил мантию: она была из хлопка, и больше напоминала пострадавшую в зомби-апокалипсис толстовку, но капюшон и длинные рваные рукава вместе с подолом до середины бедра добавляли ему загадочности, и, самое главное — мантия ему нравилась так же сильно, как возможность густо подводить глаза тёмным. Когда Антон увидел его в мантии и с макияжем впервые, то, кажется, задержал дыхание — Арсений сделал вид, что ничего необычного не произошло. Сегодняшняя клиентка, уже привычно, под тяжелым взглядом Арсения начала мяться и робеть. Впрочем, от него потребовалось только подвести девушку к дверям в ванную комнату и подхватить её, когда она отключилась от страха. Кос вырвался из зеркала чуть раньше, чем было нужно, Арс ещё не успел начать заклинание. Забывшись, Антон потянулся рукой к плечу Коса, чтобы хлопнуть, зацепил только влажный воздух, но не растерялся: — Кос, красава! Казалось бы, ему меньше работы — те же деньги, босс доволен, но Арсений чувствует только тоску, потому что рядом с настоящим привидением все его придумки, антураж и даже поиски проектора и миниатюрной дыммашины смысла будто бы больше не имеют. Арсений думает, что будь он боссом, уже бы себя уволил. ** Серёже он ничего не говорит. Но тот, в очередной раз замечая Арсения на кухне, делает удивленный вид (Арс хочет возмутиться, что он, вообще-то, тоже тут живёт — и даже коммуналка у них 50/50, хотя в последнее время свет днем прожигает только Серёжа!) и подкалывает: — Где второй попугай-неразлучник? Арсений пытается улыбнуться, думает свалить уставший вид и круги под глазами на погоду: снега еще нет, а солнце садится начинает, кажется, уже в обед — и всё вокруг ощущается как полярная ночь и бесконечная сонливость; они всё ещё могут быть подвержены медленно прогрессирующему и крайне разрушительному влиянию паранормальной активности Коса; но с Серёжей это бесполезно. — Я занят пока, давай вечером поболтаем? — Мм. И чем же? — Готовлюсь к сессии. — В ноябре? Серёжа может показаться легкомысленным и беспечным даже сейчас: он стоит вполоборота к Арсению, около чайника, поднимая и снова опуская в кружку пакетик черного Гринфилда, говорит медленно, с леностью в голосе. Но Арсений прячется за открытым ноутбуком, потому что чувствует на себе внимательный взгляд. Объясняться не хочется. Он знает, что правильно было бы поговорить честно, причем и не с Сережей вовсе, а с Антоном. Но правильный путь почему-то так часто оказывается трудным, что сейчас Арс выбирает молчать, таить и осуждать себя за то, что принимает решение за другого человека. Серёжа не осуждает, Серёжа вынимает чайный пакетик, выкидывает его, и хлопает Арсения по плечу перед тем, как выйти из кухни. ** Арсений не понимал, где заканчивается Антон-начальник и начинается Антон-друг (?). Он надеялся, что Антону хватит его отмазок вроде: [Арсений, 10:20] не могу сегодня, завтра четыре семинара с 8 [Арсений, 21:13] не мог говорить, заканчивал эссе за модуль [Арсений, 15:46] Встреча с научным руководителем в это время Но Антон продолжал писать и предлагать поехать на вызов вместе. Хвалил за тщательное заполнение таблицы — Арсений работал над ней теперь из дома, Серёжа бросал на него тоскливые взгляды и причитал, что Арсений сам похож то ли на призрака, то ли на тень, такой он серый, понурый и молчаливый последние дни. Антон присылал забавные истории, надеясь, очевидно, Арсения приободрить; беспокоился о том, что за учебниками Арсу сидеть скучно — и был прав, потому что и заучивать даты из истории отечественной журналистики было занятием нудным, и по Антону скучалось (и даже по Косу чуть-чуть). [Антон, 02:10] И представляешь, он на нее из шкафа выпрыгнул И шкаф еще так трясся, как будто в нём боггарт сидит [Антон, 02:12] Хочу смастерить штуку, такую, типо ловушка Нужна помощь твоей светлой головы)) Лицо Арсения подсвечивается только телефоном на минимальной яркости. Он начинает набирать текст, стирает, пробует начать иначе, стирает снова. Сворачивает переписку. От сообщений Антона он чувствует только сильнее, как много упускает, и, одновременно с этим — что он там не нужен. Он смотрит на шкаф, который стоит на месте ровно; никаких звуков не издаёт. Интересно, если бы в нём сидел боггарт, какую форму приняло бы это существо, вырвавшись на свободу? Антона, который говорит, что Арсений ему не нужен? Или Антона, который хлопает Коса по плечу? Или он был бы самим Арсением? ** Это был саботаж со стороны Серёжи. Потому что Серёжа из них двоих всегда был прямее (во всех смыслах) — и это было хорошо. В моменте Арсений злится, но отпускает его уже когда он надевает носки: на них черепахи, Матвиенко подарил их без повода, чтобы компенсировать моральный ущерб от опозданий. Сережа выходит в коридор проводить и закрыть дверь. — Серень, если я не вернусь... — Арс, заебёшь, на тебя что нашло сегодня? Арсений пожимает плечами: — Хотел сказать, что если до шести не вернусь, достань фарш из морозилки, хочу голубцов сделать. Сережа выглядит так, словно хочет, как минимум, ощутимо ткнуть его в бок. Арсений выбегает на лестничную клетку и посылает ему воздушный поцелуй. Антон ждёт у машины. Улыбается, кивает приветливо, даже не смотрит грозно. Арсению становится просто отвратительно, хуже некуда, со дна стучатся, потому что он его пробил своими жалкими попытками в манипуляцию. Антон ничего не говорит, но от Серёжи Арс уж знает: Антон верил, что Арсений занят, соскучился и приготовил сюрприз (и это совсем не звучит как то, как работодатель должен к работнику относиться; Арса бы по-хорошему лишить части з/п за прогулы без уважительной причины и объявить выговор). — Арс, всё пучком? Дурацкая фраза, дурацкий Антон Шастун, кто вообще так говорит, ему же не сорок; и нет, у Арсения ничего не пучком, кроме волос на затылке, потому что до парикмахерской уже два месяца дойти лень. Ответить на вопрос ложью ему стыдно — опять на те же грабли, едва присыпанные первым снегом, но честность прямо сейчас кажется ужасным выбором. Он молчит — и это тоже ответ, потому что Антон своим любимым приятельским жестом сжимает его плечо, трясёт легонько. Арсений это игнорирует, упрямо смотря себе под ноги. Видит под кроссовком кусок стекла от разбитой бутылки. Она тоже зеленая, прямо как… — Загнался? Антон говорит мягко, и Арсений ведётся, голову поднимает. — Арсений, ты же понимаешь, что к тебе я отношусь иначе? Арсений вздыхает судорожно, глубоко, и чувствует, как внутри всё переворачивается. Рука Антона всё ещё у него на плече — и Арсений шагает вперёд, обнимает порывисто: одну руку кладёт на талию, второй неловко обхватывает за спину. Обнимать человека выше немного непривычно, но это Антон — и только этого факта достаточно, чтобы хотелось прижаться ближе. Между ними все ещё дурацкие шуршащие куртки, но Арсения это даже не раздражает. Над ухом Арсений слышит смешок, а потом чувствует, как Антон обхватывает его за талию двумя руками, и прижимается ближе. Антон имел в виду, что относится к Арсению иначе, потому что он — человек, а насчёт Коса он всё ещё не понимает, чего ждать. Впрочем, Антон чувствует руку Арсения уже на своей шее, и думает, что Арсений остаётся внезапным тоже, но это не пугает. Антон сжимает чуть крепче. Молчит, своё «иначе» оставляя без пояснений — ему кажется, что Арсений понял лучше, чем он сам смог бы объяснить.