единый в мире середин

Вивек — город шумный и людный. Стражники стоят за поворотами, пугая не то что чужеземцем, но и бога. Бесконечные каналы пахнут сыростью и застоявшейся водой, в библиотеках и храмовых залах толпятся жрецы, там и тут стоят торговцы. За пределами города летают нетчи и кричат пастухи — Вивек знает, кого это. И, если честно, успел устать от этого за жизнь в отцовском доме. Однако он любит сбегать из дворца потайными путями, избегая жителей и жрецов, и прятаться в бесконечных полях и пустошах, окружающих город. Любит доходить до Балморы и смотреть на воду на Горьком берегу. Но в самые шумные, самые тяжелые дни он привычно закрывает глаза, отгораживаясь от суеты. И переносится за высокие стены Морнхолда. Высокий раскидистый дуб, под которым от всегда оказывается, приветливо шелестит тысячелетней листвой, защищая от палящего Солнца. Вивек падает на траву, слыша вокруг себя только редкий топот гуаров и отдаленный шум городской площади — это не отвлекает, как рынки его города. Чистый воздух, не так сильно подверженный алым бурям, наполняет лёгкие. Через час появляется другой запах — так сильно отличающийся от всего вокруг, но неизменно приятный и родной. Альмалексия садится рядом, всегда чувствуя, когда он появляется в еë городе. Снорукав ли показывает ей мысли Вивека, или он сам настолько предсказуем. Вивек не задумывается. Только кладет голову на еë колени, чувствуя тонкие пальцы, играющие с синем пламенем его волос и прослеживающие линию, что разделяет его на две половины. Руки Айем — мозоли от мечей и рубцы старых шрамов — неизменно нежны в движениях. — Слышала, в твоем городе опять моровые крысы вылезли, — шепчет Айем спустя часы молчания. Воздух становится холоднее с приближением ночи. Запах приближающегося дождя освежает и успокаивает одновременно. — А в твоем — гоблины, — Вивек смеется, взглядом прослеживая замысловатые рисунками на коже сестры. Альмалексия тычет его в плечо, тихо смеясь. В голове — воспоминания о том, как они лежали точно так же тысячи лет назад. До того, как Морнхолд превратился в руины. До того, как они стали чем-то большим, чем смертными друзьями. Когда на небе появляется Массер и Секунда, не скрытые облаками или бурями, Вивек поднимается, разминая расслабленное отдыхом тело. Альмалексия встаёт рядом, привычным, почти автоматическим движением вкладывая свою руку в его. Вивек улыбается, чувствуя на языке слова нового стихотворения. Дикий гуар спит у подножия холма, не обращая внимания на них, пока боги — нет, нет, два друга, поэт и воин — идут к городским воротам. Шумный и людный Вивек может подождать своего бога, пока над Морровиндом не взойдёт солнце нового дня.