Шум и Ярость. История тёмного жреца

15 июля, 1605 год от рождества Алл-Мера Голод… он чувствовал голод. И ярость. Перед глазами была кровавая пелена, чувствовался сильный запах серы, и этот запах лишь сильнее разжигал пламя гнева, хотелось уничтожить все, что пахло этим веществом. Были слышны крики, треск костей, предсмертные хрипы и рёв. Очнулся он в темном помещении, с привкусом крови и сырого мяса во рту. Голова болела, словно в неё вбивали огромный гвоздь, тело ломило, мужчина тяжело дышал. Он не сразу почувствовал, что сидит на горе из мертвых тел в темном и сыром помещении. К ужасу мужчины, он зубами вцепился в чью-то оторванную ногу, из которой он явно отгрызал куски мяса. Человек тут же отбросил конечность в сторону. Он ведь просил их отпустить его, предупреждал, чем все обернётся. Но кто из персонала тюрьмы прислушался к оборванцу и бродяге, обвинённого в жестоких убийствах крестьянских семей. И пусть руки мужчины действительно были по локоть в крови, но эти преступления он не совершал — его просто сделали козлом отпущения. Сейчас нужно покинуть опустевшую тюрьму, могут остаться выжившие, ставшие свидетельством кровавой резни. И если тогда, когда его везли в клетке на заточение, мужчина ещё видел сочувствие в людских глазах, то сейчас у толпы исчезнут сомнения по поводу его вины. Толпа безумна и яростна, её не остановят мольбы и предупреждения, и тогда зверь вновь пробудится. Угомонить его будет нелегко. С этими мыслями мужчина уже было дошёл до выхода, как вдруг одно из тел, наименее повреждённое и одетое в тёмный балахон, начало трястись. Мужчина остановился, а труп тем временем поднялся, словно на канате. Голова и туловище начали разбухать, лоб пронзили быстро вырастающие и закручивающиеся волной рога, в воздухе повис запах серы. Спустя минуту тело взорвалось, на месте покойника в балахоне стояла человекоподобная фигура, покрытая рыжей густой шерстью, из спины у неё рос длинный хвост, оканчивающийся кисточкой, на ногах были раздавленные копытца. Оглядев место кровавой бойни, порождение Серной ямы щёлкнуло когтистыми пальцами. Из мертвых тел вылетели души, в едином потоке соединяющимися в красный огонёк на ладони черта, который вскоре исчез. — Приветствую, Вортокс, — мужчина не стал прятаться или пытаться скрыться. Это не поможет — черт и так знает, что он здесь. И это далеко не самый худший вариант — вместо худо-бедно, но все же договороспособного рогатого мог придти багровый отец, с которым можно только биться. — Бигби… почему-то я не удивлён встретить тебя здесь. Признайся твоих лап дело? — Вортокс в мгновение ока переместился к оборванцу, — впрочем, можешь не признаваться, знаю, что это ты устроил. Бигби промолчал. — Как понимаю, ты желаешь уйти? Лишь пожми мне руку — и окажешься очень далеко отсюда, — демон протянул лапу. — Не стоит, — сказал Бигби, — я могу и сам. Вортокс рассмеялся на эти слова. — А ты уже стрелянный, — протянул он, слегка растягивая буквы, — только зачем уходить? Смотри, сколько тел — питайся ими на здоровье. — Я не могу, — покачал головой Бигби, — мне нужно бежать отсюда. Пока никто из уцелевших… — Уцелевших я возьму на себя, — перебил его Вортокс, показывая большие вилы с четырьмя зубами, покрытые малозаметными загнутыми назад шипами — для того, чтобы их сложнее было извлечь из тела. Подобно тому, как игривые и любопытные дриады являются детьми Винушки, а любвеобильные суккубы и инкубы — детьми Сильвиан, рогатые и жестокосердные черти были детьми Гро-Горота. И хоть они из всех обитателей Серных ям наименее омерзительны и опасны, но горе тому, кто решит, что иметь с ними дело — хорошая идея. Для черта нет потехи лучше, чем вскрыть человеку брюхо, чтобы задушить несчастного его же кишками, и это самая невинная из всех их забав. Не брезгают они и надругательством, и жертве очень повезёт, если они решат использовать данные природой отростки, а не что-то постороннее. Бигби же относительно повезло, хоть в встрече с Вортоксом был повинен только он сам. В культ Серного бога, как правило, вступали либо безумцы, либо любопытствующие, и Бигби, тогда скромный собиратель сказок и легенд, относился ко второй категории. Приняв участие в ритуале в честь Серного бога, он по итогу потерял имя и нормальную жизнь, но обрел знакомство с Вортоксом, который дал ему прозвище Бигби и своей пощадой обрёк его на страдания. Жить с монстром внутри, готовым пробудиться в любой момент из-за малейшего проявления ярости или гнева — такое себе существование. И всякий раз, когда Бигби утрачивал контроль над зверем, начиная ломать, крушить и рвать на части всех людей, которым не посчастливилось оказаться рядом, то на запах проливаемой крови всегда приходил Вортокс, собирая людские души и поглощая их. Быть может потому он оставил выродка в живых — чтобы всегда иметь при себе источник сего ценного ресурса. — Не стоит, Вортокс. Я устал от того, что вокруг меня все умирают, — печально произнёс Бигби, — ты можешь пронзить меня, только не трогай тех, кто выжил. — Если б я желал убить тебя — то сделал б это давно, Бигби. Не думай, что смерть будет для тебя концом, Измученный. Твоя душа уже моя. Сколько бы ты не убегал, где бы ты не прятался, я всегда найду тебя. 12 ноября, 1610 год от Рождества Алл-Мера Бигби поморщился от воспоминания, открыв глаза. Он сидел, скрестив ноги, пытаясь управлять гневом. Хоть контролировать звериную форму уже не было проблемой, но отказываться от медитации пока не стоит. Сейчас он в компании с чародеем и девочкой расположились на поляне, на которой когда-то росли деревья, ныне от них остались только пеньки. По расчетам Энки они должны были прибыть к Рондону уже к исходу третьего дня. Сейчас же служитель Гро-Горота, усевшись на большой пень, занимался чтением фолианта, найденного в хижине болотных ведьм, у его ног сидела Агнес, чей наряд претерпел изменения: сейчас на девочке была накидка Бигби, отданная им насовсем, ноги же были забинтованы — обувь девочка утопила в трясине. Сейчас для неё не было никакого дела, потому она играла с куклой рыцаря, думая о чем-то своем. Бигби Агнес уже стала меньше бояться — при первой их встрече, когда оборванец в зверином облике, раскидав гулей, перекинул потерявшего сознание Энки и схватил дитя в охапку, мчась прочь от мертвецов и арлекина, то девочка кричала и пыталась вырваться из хватки выродка, даже попыталась кусаться от страха. И когда Бигби принял обличие человека, Агнес все еще пыталась отбиться от него, не давая тому обработать ей царапины, нанесенные когтями гуля. Пришлось связать ей ноги и руки, лишь тогда Бигби смог ей помочь. Позже девочка успокоилась, но все равно подозрительно смотрела на Бигби, не желая отходить от Энки, лишь приготовление тефтелей заставило её покинуть землянку. Кем девочка и чародей приходились друг другу — вопрос был открытым. Уж точно не отцом и дочерью, да и на наставника с ученицей походили мало. Энки был равнодушным и даже жестоким, но Агнес все же испытывала к нему какую-никакую привязанность. Вмешиваться в их отношения Бигби не стал, но все же был готов накинуть цепь на шею служителю Гро-Горота, если тот зайдёт слишком далеко. Тот факт, что оборванец не спорил со многими решениями Энки, не означал, что он будет ему безвольным слугой. Но пока жестокость чародея была направлена на тех, кто это заслуживал — вроде болотных ведьм. Бигби лично помог чародею, придушив уцелевшую колдунью цепью, пока чародей тесаком отрезал ей конечности и заклинанием запустил ей инфекцию в раны, вызывая у женщины некроз. Умирала она долго, пока Энки ударом ботинка не сломал ей череп — нужно было отыскивать Агнес, если та ещё была жива. — Я пойду… — сказал Бигби чародею, — мне надо… — По нужде что ли? — Энки поднял бровь, не отвлекаясь от чтения. — Не совсем. Мне нужно распалиться. Выгулять зверя. И это зрелище не из приятных, — произнес Бигби, направляясь в разрушенный лес. — Я понял тебя, — кивнул чародей, Агнес же, отвлекшись от игры, проводила выродка напряженным взглядом. И вздрогнула, услышав громкий рёв зверя, рукой ухватившись за мантию Энки. Контролировать внутреннего зверя Бигби научился не сразу. Пришлось разучивать техники контроля гнева, но помогали они мало — попытки сдержать зверя приводили к тому, что тот становился куда яростнее и сильнее жаждал взять власть над выродком. Последний все же смог найти подход к зверю — если не получается подавить его, то нужно немного потворствовать ему, направляя его гнев на деревья и камни, пока зверь не выдохнется. Займёт это около получаса, но можно будет не беспокоиться, что зверь вырвется на свободу при гневе Бигби. — Ты все же смог укротить его, — в воздухе запахло серой. Выродок остановился, принимая облик человека. — Вортокс… — Бигби обернулся на голос старого знакомого, который сидел на большом валуне, положив вилы на колени, что-то сжимая в своей лапе, — давно не виделись. — Именно, — черт спрыгнул с камня, направившись к выродку, — ты так долго никого не резал, ни кромсал, ни терзал… я даже потерял к тебе интерес. Но неужели ты думал, будто тебя забудут? Вортокс раскрыл лапу, показывая Бигби его же куклу. Тот поднял бровь, хоть внутренне он был спокоен. — Что ты хочешь этим сказать? — спросил выродок. — Это непростая куколка. Смотри, — черт дернул куклу за ручку, и тут же рука Бигби резко поднялась, против воли самого выродка, — я могу и не такое сделать с тобой. Гляди. Коготь Вортокса раскалился, он приставил его к голове куклы. Тут же выродок схватился за свою голову — словно на его лицо вылили раскаленное докрасна золото. — Вортокс… прошу… перестань… — прохрипел Бигби сквозь боль. — Смерть тебя не пугает, не так ли? — ухмыльнулся Вортокс, — как и боль… но сидящий внутри тебя зверь далеко не так терпелив. Как думаешь, долго он выдержит терзания твоей куклы? — Что ты все же хочешь?.. — прохрипел выродок, когда черт убрал коготь от куклы. — Мне нужны души, Бигби. Уникальные души. Вроде твоей, Измученный. — Как я понял, ты не обойдёшься только моей душой, — произнёс Бигби, понимая, к чему ведёт Вортокс. — Именно. Найди уникальные души. Например, как тот Просветлённый, с которым ты бродишь. Или та девчонка — у неё весьма уникальная душа. Выбор за тобой, но учти — терпение у меня далеко не бесконечное. С этими словами Вортокс исчез, оставив Бигби со своими мыслями. Он бросил взгляд на пламя костра, горящее вдали, где сидели жрец и девочка… а потом ушёл прочь.

***

Пожалуй самое худшее в осенней погоде — это сильные ледяные ветра, бьющие прямо в лицо и мещающий идти вперед. Энки морщился, пытаясь пиромантией напитать термальный камень, за ним, спасаясь от стихии, пряталась Агнес, пытаясь закутать сея в накидку Бигби. Куда делся оборванец, жрец не интересовался и ждать его не стал — Бигби хоть и был полезен, но привязанности к нему Энки не испытывал. Куда важнее для Энки была Агнес, без которой его пребывание в Святых землях будет затрудненным. Девочка, отчаянно державшаяся за мантию Анкариана, тихо чихнула в ладонь, попытавшись скрыть это. Но чуткий слух жреца уловил этот звук. Укрепляющее средство хоть и помогло Агнес, но как и любое зелье не действовало вечно. Придется поискать укрытие от непогоды, будь то пещера или чей-нибудь дом. Проситься на ночлег у посторонних Энки никогда не любил — всегда был шанс нарваться на кого-то не совсем в своем уме, а в последнее время число таких безумцев словно росло. Но от них еще можно отбиться, а непогода — куда более опасный враг, беспощадный и неумолимый. Вскоре пришлось поднять Агнес на руки, которая к тому времени умудрилась наступить на колючки. Бинты спасли её ноги, но девочка все же оцарапала себе все стопы. Она не плакала от боли, лишь морщилась, держась за жреца, который вглядывался в даль, держа в руке факел. Пламя дрожало на ветру, грозя вот вот погаснуть. Приходилось тратить силы на его поддерживание. Еды в торбе не было — и жрец, и девочка были голодными, особенно последняя, у которой время от времени бурчал живот. Энки искренне возликовал, когда заметил дом в лесной чаще, в котором горел свет, а из трубы шёл дым. Быть может удастся переночевать? Тем более с усталой Агнес куда больше шансов — все же некоторых людей можно разжалобить видом ребенка, девочке почти ничего делать не придётся. С трудом, борясь с разъярённой стихией, Энки доковылял до избушки, ногой постучав в дверь. В доме раздались шаги, чей-то шёпот, но все же вскоре на Энки смотрел чуть приоткрыв дверь старик, похожий на сову. У него были густые брови, нос крючком, длинная седая борода и круглое лицо, застывшее в некой нервной улыбке. Одет он был во все зелёное, и у него сильно дрожали ладони, как подметил Анкариан. — О, путники… — голос у старика был дрожащий, какой-то дёрганный, — в такую погоду ходить опасно… околеть можно… — Может пустишь нас? — поднял бровь Энки, — у меня ребёнок. При этих словах Агнес чихнула, старик перевёл на неё взгляд. — А… да, конечно, конечно. Малка! У нас гости! Войдя в дом, Энки первым делом усадил Агнес на лавку, магией исцелив ей кровоточащие пятки, после он скинул торбу, пока хозяин отправился за женой, оказавшейся пухловатой старушкой, тоже круглолицей, с дрожащими руками и искаженной в странной улыбке лицом. — Ой, как милая девочка, — проскрипела она, пытаясь пальцами ущипнуть Агнес за щеку, та спряталась за Энки, — в такую погоду с дитем нельзя ходить. Холодает сейчас, гляди снег выпадет вот-вот. Энки вздохнул, подавляя желание испепелить раздражающую его старуху. Долгое отсутствие табака отнюдь не улучшало его настроение. — Нас буря застала в пути, — произнес чародей, — мы переждем её и потом продолжим идти. — А куда вы идете, ежели не секрет? — спросил старик, почему-то смотря на Агнес, прячущую лицо в складках мантии Энки. — Иврахим, — прикрикнула на мужа Малка, — лучше бы на стол накрыл, они наверняка проголодались. Вы уж не серчайте на нас, живем мы одни, детей своих не имеем, да и ходють к нам редко. Вы будьте как дома, я вам на печке постелю сделаю, а то дитя замерзло совсем. Вскоре небольшой стол был накрыт. Признаться, Энки и Агнес успели проголодаться, да и запас продуктов у путников подходил к концу. Тем не менее чародей не спешил притрагиваться к плошке с кусками мяса, перемешанных с гречкой. За ним следила Агнес, у которой давно урчало в животе, но она тоже не доверяла странным стариком. — Кушайте, кушайте, это олениев, вчера подстрелили, — улыбнулась Малка, пока её муж, кусая губы, продолжал смотреть на Агнес, как показалось Энки, слишком пристально. И Анкариан понимал, в чем тут дело. За свою жизнь жрец участвовал в большом количестве ритуалов, где приходилось творить всякое — и человечину Энки давно научился определять на вид. Да и трясущиеся руки у пожилой пары тоже давали намеки на то, чем именно они промышляли. Живот Агнес вновь забурчал, но девочка не притрагивалась к еде, продолжая смотреть на Энки. И тот все же принял решение. — Благодарю за трапезу, — сказал он, поднимая ложку с гречкой и куском мяса, начав есть. Говорить Агнес о том, что она сейчас ела отнюдь не оленину, Энки не стал — все равно еды в торбе не было, а проголодалась девочка изрядно. — Ох, голова еловая, — вдруг хлопнула себя по лбу Малка, — я ж про компот забыла. Он у меня чудный, вам понравится. Старуха принесла из погреба деревянный кувшин и две чашки, которые вскоре, наполненные компотом из лесных ягод, оказались перед Энки и Агнес. Жрец принюхался — от напитка исходил тонкий, едва различимый аромат сонного зелья, явно сваренного неопытными руками. Девочка тут же взяла в руки чашку, начав пить компот, Энки же с ухмылкой тоже осушил свою — это дилетантское варево не сможет на него подействовать, чародей знал, как противиться подобного рода снотворным. Агнес, не сколько из-за снадобья в компоте, столько из-за сытного ужина и усталости, сонно заморгала, сдержанно зевнув в ладонь. Буря за окном усилилась, уйти сейчас было сложно. Пришлось уложить засыпающую девочку на печку, где уже постелила старуха, сам чародей лег рядом с сопящим ребёнком, Агнес заснула быстро. Энки же лишь сделал вид, что спит — снотворное не подействовало. Так Анкариан прислушался к тому, что говорит эта парочка. — Малка, я не могу, — чуткий слух Энки уловил тихий шёпот старика, — эта девчонка… на вид нежная, сочная. Я хочу свеженького… — Иврахим, тише ты, — зашипела Малка, — зелье должно подействовать. Но этот юноша… (на этом слове Энки подавил смешок) он пугает меня. Глаза у него злые. Словно задумал что-то. — Может и задумал. Но ничего теперь не сделает, — усмехнулся Иврахим, — твое зелье никогда не подводило. Мясо у него может и постное, но мозг наверняка сочный… — Зелье не сразу действует. Девочка то быстро заснёт, а юноше время нужно. Ты подожди пока, нож заточи. А я все остальное приготовлю. Подозрения Энки подтвердились. Вечно эти хлопоты… могли бы дать чародею нормальную еду, возможность выспаться, а теперь придётся вставать с тёплой печки и разбираться с этими любезными людоедами. И убить их нельзя — Агнес все же лучше не знать, что она ела совсем не оленину. Девочку желательно довести до Святых земель целой и в здравом уме. Энки ощутил, как его дернули за лодыжку — пытаются проверить, спит ли сейчас он. Чародей не отреагировал, пусть пока людоеды думают, что они победили. А пока можно подготовить одно заклинание, спешить старики пока не станут. Они переговаривались, обсуждая, какое блюдо сделать из Агнес и как приготовить мозг Энки, точили нож — на тесак жреца они не обратили внимание, полагая, что Анкариан не успеет его применить — а потом Иврахим стал подходить к колдуну. Теперь пора. Старый людоед издал крик, когда его отбросило от печки заклинанием, снесшее ему руку с ножом. Энки встал с печи, с улыбкой взирая на хозяина дома, пытавшегося одеждой остановить кровь и испуганную Малку, растерявшуюся и с ужасом смотрящую на Анкариана. — Вам до полноценных зельеваров расти и расти, — хмыкнул Энки, — ваш отвар смог усыпить ребенка, но не меня, служителя Гро-Горота, бога разрушения. Садистом Энки никогда не был — к чему бессмысленная жестокость, если от нее нет пользы — но чувствовать свое превосходство чародей любил. Особенно над теми, кто уверен, будто их скромные познания в магии делают их непобедимыми. Всегда было смешно видеть, как до них, потерпевших поражение от рук Энки, доходит, что их дни сочтены. Немногие принимали свою смерть достойно. — П… прошу, не губите нас, — бросилась чародею в ноги Малка, — мы не хотели вовсе вас убивать. Лишь кусочек от девочки, самый маленький, мизинчик с её ножки… — Твое причитание меня раздражает, — заявил Энки, — а ещё меня раздражает то, что из-за вас я не могу как следует отдохнуть. И так же то, что не могу убить — слишком утомительно объяснять Агнес, почему пришлось вас прирезать. А так же ей не стоит знать, что она ела совсем не оленину — думаете, что я не могу отличить человеческое мясо?! Энки чуть повысил голос, пугая старуху. Та и вовсе затряслась, начав глупо смеяться. — Принеси свой компот, — чародей несильно пнул её, — живее, если не хочешь, чтобы твой муж не скончался от потери крови. Продолжая трястись и смеяться, старуха протопала к погребу, Энки же склонился над Иврахимом, на всякий случай приставив к горлу людоеда тесак. Когда Малка, держа кувшин с компотом, вернулась, Энки уже остановил кровотечение, старик сейчас сидел за столом напротив чародея. — Поставь кувшин передо мной, — велел старухе Энки. Та, уже перестав смеяться, выполнила приказ, сев рядов с мужем. Оба людоеда, трясясь от страха, не сводили глаз с чародея, что-то нашёптывающего над сосудом с компотом. — А теперь пейте, — Энки пододвинул к паре их же кувшин, верное оружие их охоты, — и побыстрее. Я желаю спать, а не разбираться с вами. Кивая как болванчики, Малка и Иврахим рывком вцепились в кувшин, осушив его вдвоём за какие-то пару минут. И тут же мигом заснули на полу, заговоренное Энки снадобье подействовало мгновенно. Сам чародей, довольно хмыкнув, уложил парочку на лавку, после забрался на печку, где и заснул, не боясь, что его, спящего, зарежут. Проснулся чародей раньше всех, отдохнувший и выспавшийся. Агнес, во сне посасывая большой палец, лежала на печке рядом, будучи все ещё под действием зелья. Спали и людоеды, в чей погреб решил заглянуть Энки в поисках припасов. Честно говоря, старики жили небогато — из еды у них были лишь та самая «оленина», грибы, гречка, ягоды и прочая мелочь. К сожалению, дары леса были далеко не первой свежести, а мясо Анкариан брать не стал. Придётся искать ближайшее поселение, чтобы пополнить запасы еды и заодно купить обувь для Агнес — лишние проблемы чародей не любил и легче приобрести для девочки башмаки, чем возиться с её травмами и болезнями. Сама Агнес уже проснулась и, когда Энки вернулся, уже сидела на печке, потягиваясь и потирая кулачками глаза. Она бросила взгляд на спящих на лавках стариков, потом на Энки, отправившегося к стоящей в углу торбе. — Мы уходим, — коротко сказал Энки. Буря уже стихла, можно было продолжать путь. Анкариан растолкал Малку, которая уже отходила от действия снадобья. Зачаровав зелье, Энки добился того, чтобы сон у людоедов был крепче, чем у Агнес, сейчас старуха почти ничего не соображала. — Тут город есть какой-нибудь рядом? Или хотя бы деревня? — спросил её Энки. Малка захлопала глазами. — Д… да, — кивнула она, — там, по лесной дороге… есть городок… но там… неспокойно… мы там жили… пока не пришлось покинуть… Но тут старуха замолчала, вновь погрузившись в сон. — Она переутомилась ночью, — ответил жрец на недоуменный взгляд Агнес, — пусть поспит. Нам идти нужно, и успеть бы до наступления зимы. Девочка кивнула, вместе с чародеем покидая лесную избушку. Ей бы хотелось поблагодарить хозяев за такую вкусную оленину и за проявленное гостеприимство — даже Энки, обычно хмурый, позволил себе едва заметную улыбку. Агнес не знала, что Анкариан улыбается не из-за этого — когда жрец занимался исцелением культи Иврахима, то заразил его раны, уже к утру старик не дышал.