Жизнь после смерти

Ранняя осень в Греции имела свой неподражаемый шарм. Первые листочки, тут и там снующие между ногами прохожих, перекрашивали улицы города в благородный золотой цвет. И даже первая прохлада не была способна омрачить картину. Переливы мрамора величественных колон в свете заходящего солнца, вкупе с новыми природными красками, становились поприщем для вдохновения многих художников и писателей. Для них эта перемена каждый раз отождествлялась с постепенными старением, умиранием и возрождением. Они не могли в точности объяснить свои чувства словами и изливали их в искусстве. Но наступление осени в этом году было особенным, оно ознаменовывало начало торжества. Весь город был взбудоражен предстоящим событием, люди тут и там суетились, громко общались, смеялись и, казалось, это торжество коснулось каждого из них лично. — Не каждый день сам Принц женится! Это будет настоящим праздником, после «Дня победы над Тифоном»! Всюду сочились восторг и радость. Наверное, существовал только один единственный дом, где весть о свадьбе отзывалась печалью. Элисса всеми фибрами своей души противилась этой свадьбе. От одной мысли о суженном, девушка погружалась в глубокую печаль. Она ощущала себя пленницей, которая будет навсегда заперта в плену у слащавого принца, предпочитающего любой даме себя и своё отражение. — Лис, дорогая, спустись пожалуйста, нам нужно примерить твоё свадебное платье, — мысли девушки заглушали голос матери, доносившийся с первого этажа, высеченного из белого грубого камня, дома. Пока несчастная примеряла своё платье, выполненное из высококачественного белого шёлка, привезенного иноземными торговцами, в своём дворце из угла в угол расхаживал принц. — Жениться! Зачем мне вообще жена? Я — Адонис, принц Фракии и её будущий повелитель! Для чего мне жена на троне? — Сынок, ты скоро поймёшь, что политика — это дело непростое, требующее большой отдачи. Жена позволит тебе скрасить вечерок-другой, может даже и советом одарит, — пожилой, но всё ещё бодрый правитель Фракии накрыл ладонью плечо своего нерадивого сына, казалось, сколько ещё он должен претерпеть, прежде чем Адонис повзрослеет и сможет стать достойным правителем? Молодой парень резко развернулся и с выпученными навыкат глазами, пуская во все стороны слюни и сопли, пытался доказать, как он один способен управлять целым миром, превзойти самого Зевса и при этом ни звука не слышать от суженной. — В этом и заключается твоя проблема, сынок, ты хочешь всего и сразу, но не готов услышать то, что способно привести тебя к этому, — поникнув головой, царь Фракии развернулся и поспешил удалиться, на секунду задержавшись у входных в покои принца дверей. Казалось, он ждал, что Адонис наконец осознает свои ошибки, согласится с отцом, но этого не произошло. Тем временем, до венчания оставалось всего два дня. Обе семьи во всю готовились у себя приёмы для высокопоставленных гостей. Ходили слухи, что даже сама Афродита спустится с Олимпа, чтобы поздравить молодых и одарить их благословением на предстоящую первую брачную ночь. При том, с приближением знаменательной даты, вокруг события создавалось всё больше слухов. Греки были теми выдумщиками, кто-то даже собирался причислить молодожёнов к числу Олимпийцев. Восторг простолюдинов объяснялся просто — и невеста, и жених обладали необычайной красотой. Только один беспрестанно восторгался ей, подобно Нарциссу, другая же всеми силами хотела избавиться от этого проклятья. Элисса считала, что если бы не её длинные, отливающие золотом локоны, точёная фигура с выступающими бёдрами и миндальное белое лицо, то царь Кинир ни за что не взглянул бы на неё и не выдал бы за своего сына. Своё несчастье она видела том, что принесло бы счастье любой другой гречанке на её месте. Ещё больше волну слухов порождал тот факт, что свадьба планировалась до наступления месяца Гамелиона*. Старцы считали это вызовом, наглым образом, брошенным в лицо Верховному Зевсу и Гере. Другие же видели в этом божественное начало и готовили своих незамужних дочерей к посещению этого события. Считалось, что пришедшая на такое празднество дева в скором времени обретёт завидного суженного, способного оставить большой выкуп, вплоть до двадцати коров. Элисса чувствовала перед собой ответственность, которую внезапно взвалили на её хрупкие плечи. Но всё равно девушка противилась брака, её тяготила мысль о том, что дни свободы сочтены и в будущем её ждёт только мрак заточения и бесконечные роды, одни из которых закончатся смертью. Дерзкое время молодости не позволяло так легко поддаться течению и повиноваться в выборе дальнейшей судьбы. Элисса чувствовала, что её предназначение таится в совершении чего-то большего, чем заурядный брак с самовлюблённым мужланом и домоводство. Засыпая с мыслями о бескрайних полях и дремучих лесах, которые навсегда так и останутся неизведанными, девушка прожила ещё три недели. День свадьбы неумолимо приближался и, казалось, что нет спасения из этой западни. Во дворце Принца всё уже давно было подготовлено к принятию достопочтенных гостей. Каждый угол массивного каменного здания был очищен до блеска, все полотна выстираны, а одёжи приведены в надлежащий вид. Каждый серебряный прибор начищался несколькими слугами, чтобы затем царь Кинир мог видеть в них своё отражение. Хотя это было больше применимо для его сына. К слову об Адонисе, молодой парень постепенно смирился со своей участью и принял свою пассию. Он видел в неё красоту, которая, конечно, не могла смириться с ним. Тем не менее, Принцу был любопытен брак, это ощущение привязанности к кому-либо кроме самого себя. В крайнем случае, Адонис уже нашёл, куда пристроить суженную, если она ему наскучит. Он мог просто обвинить её в неверности и выдворить обратно в отчий дом или отправить кораблём в Фесалию в преддверие шторма, затем оплакать девушку и продолжить своё праздное существование. Всё-таки она должна была оправдать своё имя**. Ухмыльнувшись своей задумке, Адонис возлёг на софу, наблюдая, как слуги суетятся, подготавливая дворец к торжеству. В доме невесты царила не меньшая суета, мать с отцом девушки сновали тут и там, выдавая указания своему единственному слуге — Анаклетосу***. Пожилой мужчина едва поспевал выполнять всё новые и новые поручения. Хоть ему и приходилось долгие годы прислуживать семье, он не истратил искру, то и дело мелькавшую в глазах, и бодрость духа. Казалось, с годами старело только его тело. Уже давно Греция дремала под действием чар Морфея, когда родители Элиссы наконец улеглись спать. Анаклетос заканчивал натирать последний прибор и настраивался вернуться в свою комнату, которую радушно выделило семейство внутри их собственного дома. Хотя комната и не отличалась изыском, просто спальное место уже было радостью для слуги и поводом для благодарности. — Анаклетос, — девушка робко сделала шаг из тени, в которой простояла уже более получаса, подобно статуе, — скажи, а ты счастлив? Такой вопрос несколько обескуражил и насторожил слугу. Старец заподозрил неладное и даже догадывался, о чём могла пойти речь. Ему до боли в сердце не хотелось отдавать маленькую Лис, которую он взращивал на своих собственных руках, в семью надменных правителей Фракии. Он всецело недолюбливал всех властителей и считал, что они способны любить только две вещи — власть и деньги. — Скорее, я нахожусь на своём месте, там, где мне и предначертано. Поэтому мне хорошо, — старец опустил последнюю вилку в корзину к остальным начищенным приборам и подошёл к девушке, — понимаю, что тебе сейчас не просто, но ты скоро поймёшь, что была рождена для великих дел и престол — это то место, куда тебе суждено было попасть. — Но откуда ты можешь это знать? — глаза невольно наполнились слезами, но пока реки не успели выйти из берегов. — Я просто знаю это и всё. Ты не похожа ни на одну из всех молодых девушек, которых я когда-либо встречал. Я уверен, что тебе предначертано большое будущее, — мужчина взял руку Элиссы и накрыл её молодую мягкую ладонь своей старой и ссохшейся от времени. — Знаешь, много лет назад меня за мою дерзость наказал сам Зевс — он направил в меня свою молнию, но лишь слегка промахнулся. Она попала аккурат в дерево, под которым я укрывался. А какой день тогда был! Казалось, что всю Фракию вот-вот затопит ливнем. Девушка невольно содрогнулась. Она никогда раньше не слышала эту историю и не могла поверить, что её мудрый друг, который все годы помогал и прислуживал её семье, мог впасть в немилость самого Зевса! Но за что? Ведь даже самые отъявленные преступники не удостаивались внимания Верховного Бога. После короткой паузы старец продолжил свой рассказ. — В тот момент я ясно увидел, что мне суждено жить дальше, моё предназначение ещё не исполнено. Я понял, что Верховный Зевс подарил мне жизнь лишь потому, что в будущем я столкнусь с чем-то великим, способным изменить жизнь каждого грека. Ты не представляешь, как я стар! И всё это только ради того, чтобы взрастить тебя! Именно ты и есть моё предназначение. Лис коротко попрощалась с Анаклетосом и вернулась в свою комнату. Слишком много вопросов ей хотелось задать, но старец устал и не мог дать на них ответ. Он валился с ног, а ведь завтра ему предстояло подняться на ноги раньше всех, чтобы ко всему подготовиться, и девушка предпочла оставить его на этот раз. Но мысли не давали ей покоя. Если Зевс сделал из неё такую важную фигуру, что готов был смириться с дерзостью простого смертного, то ему и отвечать за это! Девушка немедленно вскочила со своего ложе. Она хотела тот час же поговорить с Верховным, ей это было необходимо. Но пойти в храм Зевса в своём обычном одеянии она не могла, а подзывать рабынь, чтобы одеться было бы опрометчиво — её бы мигом поймали. Поэтому не долго думая, девушка нацепила на себя подготовленный к завтрашнему торжеству свадебный пеплос и поверх накинула темно-серый плащ. Путь в храм Зевса был не близкий, но это ничуть не пугало Лис, в конце концов, она была странницей, и жажда приключений была у неё в крови.