Ах ах

             Мои дела затянулись на выходных и я только к часам пяти вернулась домой, где холода вынудили меня надеть длинную майку и теплые носки-чулки.              Какая-то слабость в теле не позволяла мне провести этот день активно. Я легла на матрас и потянулась, резко прекратив, из-за подступающей боли в ногах.              «Вроде и пью магний, а эффекта всё нет.» — Мрачно подумала я, но сообщение в телефоне отвлекло меня.              — Ты какие сладости любишь?              «Как очаровательно~» — Истинно умилилась я, но растерялась в ответе.              — Парадоксально — не слишком сладкие. На самом деле, так как у меня бабушка в прошлом кондитер, я почти все люблю. Но не с фундуком. В принципе не все орехи люблю.              — Ок, что-нибудь придумаю.              «Прости, что не могу дать четкого ответа, но я и правда не знаю.»              Но я знаю, что это очень странно просить подождать и спускаться каждый раз, чтобы впустить кого-то в подъезд, потому что у меня нет домофона. Но тем не менее, я не спешу устанавливать его. Возможно, это очаровательно — играть роль спускающийся к своему принцу Рапунцель.              — Я соскучился, — Признался он мне у лифтов, от чего я перевела взгляд с меняющихся этажей над кнопкой вызова на него. Немного заторможенно, от того, что не поверила, что мне сказали подобное.              «По… мне? Я…»              — За пару дней то? — Немного нервно отшутилась я. То ли от смущения, то ли от подступившего кома в горле, когда мне запрещали в прошлом говорить подобное.              Ведь я слишком скучаю всегда.              Но пусть прошла пара дней…              — …Я тоже соскучилась по тебе, — Обняла я его за плечи в лифте, отметая демонов из прошлого.              «Спасибо, что вернулся ко мне и хотел встречи, ведь я тоже.»              …              — …О. — Достала я из пакета, когда мы уже сидели на кухне, идеальное попадание в мой вкус, — Ооооо! Я их люблю. Вай-вай!              Созерцала я макарунсы и моти, удивляясь про себя, что человек попал самым метким выстрелом в моё сердце. Как я могла про них забыть… Ведь на последнем году учебы я обожала покупать в одном магазине набор нескольких видов французских сладостей, чтобы скрасить себе настроение. А моти пыталась сделать самой, но эти на вкус оказались просто замечательными. Этот крем и черника, мммм…              И ещё немного я смогла поклевать плова, что передала ему бабушка. По вкусу он не был похож на наш домашний, но напомнил тот рассыпчатый, что я любила покупать в одном заведении. Интересно, часто ли радуют его так едой? Хотя, мне показалось, что он не рад любому взаимодействию со своей семьей. Не слишком негативно, но явно без восторга от рутины. С одной стороны — понимаю: ежедневно или через день возить бабушку туда-сюда утомительно. Но эта толика фамильярности к старшим заставила меня немного осадиться. Не мне высказываться на этот счет и лезть, но каждый раз почему-то меня это кололо. Может, это напоминало мне же себя со стороны, по отношению к отцовской линии и потому я испытывала какой-то дискомфорт.              Ладно. Я не хотела портить этот день, ведь мы договорились пассивно провести его, посмотрев что-то, что дорого моему сердцу. Я люблю историю про двух андроидов, каждый раз готовая визжать от обожания мальчика в шортиках.              Мы лежали на матрасе и мой взгляд упал на него, расположившегося на подушке рядом:              «Интересно, поймёт ли он, что эта игра заложила во мне добродушное отношение к образу пары, где девушка вовсе выше?»              Как-то я упоминала близкой подруге, что меня смутила пара шуток про свой рост от него. От чего нативно решила вбить кому-то в голову на этот счет, что волнения бессмысленны.              …              «— Ему так повезло с тобой. — Истинно умилилась она.»              «— Что? Почему? — Опешила я, закончив свой рассказ про планы по промывке мозгов.»              «— Это очень трогательно, что ты так относишься к нему и хочешь бороться с комплексами. Не каждый так может.»              «— Да я уверена, что ему всё равно на самом деле… — Не захотела слишком много брать на себя от похвалы. — Может, я вовсе причисляю несуществующее ему.»              …              И пусть мы и попытались посмотреть что-то… И пусть графика первой серии подводила и заставляла меня воспаляться, и ругаться на малый бюджет… Мы не досмотрели даже начало истории до конца.              Его поцелуй прервал меня и я оказалась под ним, рассматривая лицо за россыпью кудряшек. И казалось, что я до сих пор смущаюсь это делать, робко отводя взгляд. Но все равно посмотрела снова, не соприкасаясь с темным взглядом, что смотрел куда-то ниже, на губы или шею.              И пусть его взгляд часто отрешенный… Он посмотрел на меня.              Мне очень важно влечение ко мне от партнера, как акт признательности, как подтверждение, что я желанна и небезразлична. Но раненая своей историей, я часто обжигаюсь страхом, что подобное — сродни обесцениванию в свою сторону.              Но так почему же…              Он смотрит на меня так, что я чувствую, что смотрит он на меня, а не на моё пустое тело, и нет в нем ни капли обесценивания. Как дивно… Что даже горько, что мои первые мысли — удивление нормальным вещам.              Я коснулась его щек и провела пальчиками по скуле. Будто желая запомнить эти черты лица через касания, запомнить как подушечки немного колет щетина. Как цепляются пальцы за волосы. Что мы разные — он принимает касания, но не прильнёт в них, как то делаю всегда я.              Мне так легко забыть, как выглядят люди. Мой мозг будто не способен запечатлеть многие важные для меня вещи, оставляя белые пятна в воспоминаниях. И если всех других людей я отметаю из архива памяти, его бы мне не хотелось. Даже если я не знаю чем всё обернётся, буду ли я жалеть и лить горькие слезы… Его светлое влияние на меня отзывается во мне благодарностью, от чего я отвечаю на поцелуй и закрываю глаза.              Ещё светло и я наблюдала за ним в постели, не дойдя ни до чего большего, чем поцелуи. И в принципе, я думаю, что время ещё есть, потому не пристаю, а может, смущаюсь своей напористости и жадности, потому не тороплю. Лишь вожу пальцами по груди, рисуя незамысловатые спирали, рассматриваю тату. Он ответно касается меня и тянет в объятия, говоря:              — Ляг на меня.       — Зачем?       — Просто так.       — Я тяжелая.       — Просто ляг.              Несколько секунд я смотрела на него нерешительным взглядом, но поддалась, положив голову ему на грудь и приняла обычную позу.              — Расслабься, — Дотрагиваясь до моих плечей, он попытался уложить меня иначе.              Я невольно начала сопротивляться от растерянности и пресекла:              — Я расслаблена.              — Правда? Ты стоишь на локтях и вся напряжена.              «Что?» — Я обратила впервые внимание на себя со стороны.              — Нет же… Я…              Но мои руки были и правда напряжены, ибо я боялась сделать дискомфортно кому-то своим весом, сдерживаясь.              Ах. Я не умею расслабляться оказываться. Вот на что он обратил внимание тогда на кресле. Но как это делать вообще?              — Ох, я получается и сплю всегда в напряжении, ибо моя поза не позволяет просто телу обмякнуть…              Я попыталась это сделать. Безуспешно. И мы просто смирились с этим, когда я сползла с него на постель, забравшись под руку.              «Мне никто не говорил о подобном ранее…» — Почему-то меня это открытие поразило до глубины души. Наверное, его спокойное и расслабленное поведение со стороны очень контрастировало с моим извечным поддержанием себя в колее. Его даримый мне комфорт удивительно двигал шестеренки даже в таких незаметных вещах.              Мы просто лежали на кровати и разговаривали о разном, и я наслаждалась тем, что обсуждать можно что угодно, пока солнце уходило и начинался закат. Какие-то забавные видео играли на фоне, я даже не смотрела каждое, наблюдая больше за ним. Слушала про увлечение шахматами, что крайне удивило меня: приятно, когда люди поддерживают такие редкие ныне хобби, затачивая как навык. Жаль, что я сама его утратила уже десяток лет как.              В один момент я потянулась за зарядкой и проклятые судороги схватили мне ноги. Мой вопль заглушила подушка, в которую я уткнулась лицом, лежа на животе.              «Выворачивает, ломает, тянет, больно-больно-больно!» — Этот недуг мучает меня с начала лета и я ломаюсь физически каждый раз, потому что каждый раз это адская боль! Но мне хочется всегда подавить свою эмоциональность в этот момент, ибо болезненные капризы выглядят жалко и нелепо, в чем упрекнули когда-то меня друзья.              «Лучше бы я просто молча лежала лицом в подушку и перетерпела, аааа, как стыдно!»              — Вытяни ноги.              А? Как? Что? Я попыталась посмотреть назад через плечо, но не успела отреагировать. Не давая ответа, он выпрямил мои ноги, положив на свои и постарался расслабить, массируя. Я застыла, не особо веря: а так можно было? И почему то в его сложившимся в моей голове образе этот жест — очень уместный. Будто он именно так бы и поступил, но я все равно не ожидала. Он делает это не чтобы быть «хорошим» передо мной, а потому что желает сам, хочет чтобы мне было не больно.              Постепенно боль отступила и я перевернулась на спину, оставив свои ноги на его, и посмотрела на него.              — Ах. Спасибо… — Я понимаю, что думаю об этом моменте со стороны больше, чем обычные люди. Потому что не привыкла к заботе и мне нужно прокрутить в голове всё, разложив по полочкам. Но одно я осознаю четко и ясно — его забота заставляет меня чувствовать себя лучше.              Солнце скрылось незаметно и я так же незаметно включила светильник с розовым неоном, что почти ассоциируется с моей квартирой у близких.              Как в пятничный вечер, мы вышли на балкон. На улице было относительно тепло и сидя в кресле поодаль от окна — я не замерзала.              — Не простынь. — Кажется, я просто решила смириться с тем, что он может только штанах стоять на сквозняке и не мерзнуть.              Я отказалась от сигарет, наблюдая за проезжающими по двору машинами. Жизнь постоянно мелькала внизу и в домах напротив включался свет. Лучше всего эту самую жизнь видно в соседнем доме, на этажах этак пятых. Там живет мужчина, что любит сидеть вечерами в компьютере у окна, а его отец, такой же тучный, что спутать разных людей очень легко, чаще смотрит телевизор на диване.              — Обычно я наблюдаю эту картину, но бывает хочется посмотреть, подробно. Для этого у меня есть бинокль.              — Ты что, тоже сталкер?              — Это единственный подарок от дедушки по маминой линии. Хотя скорее больше наследство, так как я его даже не помню, чтобы видела вживую. С ним просто офигенно все видно… — Настроила я четкость колесиком на бинокле, — Хочешь?              Мне вспомнилось, как месяц назад подобным занимаясь, я застала девушек у окна, что снимали танцы на видео под вспышки света. Люди в доме напротив где-то курили на балконах, где-то готовили на кухне ужин, кто-то собирал портфель. Я не люблю думать, что подсматриваю, но порой наблюдение за чужой жизнью будто отрезвляет. Что ты в мире не один.              — И правда, хорошо видно, — На удивление быстро отдал он мне бинокль и я решила наблюдать самой, комментируя.              А ещё мне вспомнилась история из соседнего дома. Где-то на этаже четвертом мой мастер снимал себе квартиру; заселяясь, он нашел пакет, что оставила хозяйка. Но открыв его, он понял, что пакет вряд ли её… Резиновая женщина сомнительного качества и явно потрепанная жизнью была подружкой её сына.              От нелепости этой истории, я вспомнила, как месяц назад смеялась так же, разговаривая с мастером, после того, как он установил на кухне дверной добор. С моей осторожностью, я была удивлена, что легко открылась перед человеком, поведав свою июльскую боль. И он сказал, что я встречу ещё нормального человека. Я заслуживаю этого и не должна распаляться на всяких нарцисстичных глупцов.              И мой взгляд, обращенный на курящего рядом парня, застыл.              Я усмехнулась, что все мне обещали это, но как странно, что обещания исполнились. Потому что, вернувшись в комнату, я заключила в объятия парня, что кажется мне действительно хорошим человеком.              Я посмотрела в отражение зеркала на нас в свете розового неона. Как будто где-то внутри ещё не верила. Или боялась, что, не сожми я руки крепче, иллюзия развеется. Ускользнет от меня, исчезнет. Но чужие руки ответно сжали мои ребра и я умоляю не щекотать их. А он усмехается и ведет пальцами чуть ниже:              — А Скриптонит про тебя пел?              — Кто?..              — Ну этот…              — Ты думаешь я его слушаю? — Вскинула я бровь.              — Думаешь я его слушаю? — Вздохнул он, словно ему в музыкальный вкус приписали нечто ужасное.              — Хаха!              — Но тем не менее ты же слышала — «ее талия аномалия». — Он щекотно спустил по ребрам руки, напевая мотив, и положил мне их на талию. Я рассмеялась, поняв о чем он, и пусть кроме этого фрагмента я ничего не знала, это была забавная отсылка.              Комплименты от него отзываются во мне верой в правдивость сказанного и от того мне хочется целовать его. Долго, чтобы почувствовать эту странную нить эмоций меж нами. Оказываясь на кровати, не прерываясь в касаниях губ, я просто отдалась процессу и ему, всю свою признательность передавая через касания и свой трепет.       Его слова о том, что так к нему никто не относился, не кажутся принижающим прошлое сравнением, а тем, что мои поступки западают ему в сердце, от чего он снова сказал:              — Ну где же ты была раньше…              Но и я осознаю, что его отношение ко мне, такое внимательное и уважительное, мне столь дивно, что я так же могу сказать — так ко мне никто не относился. Из-за своих демонов, я на толику ещё не верю ему. Однако его отношение действительно постепенно убеждает меня, что это не просто очередной парень, что видит во мне тело и стремится только к нему. Касаясь моей груди, он будто касается моего сердца и я благоговею перед ним, отдавая это взаимное чувство обратно. И это столь перекликается в нас, что мы разрываем поцелуй, в приглушенном свете смотря друг на друга.              Мой взгляд застыл на нем, в этой темной одежде, но его образ такой светлый в моих глазах, что я действительно не вижу в нем ничего темного.              И, опустив голову мне на плечо, я слышу то, что пронзает меня, от чего мои глаза пораженно распахиваются:              — Ты прекрасна.              Не «ты красивая», «ты классная», «ты хорошая», ты какая угодно. А… Прекрасна.              Как то единственное нарицание, что заставляет меня поверить, что меня действительно видят.              Это настолько животрепещуще для меня, что я даже теряю слова на время. И просто оторопело смотрю в потолок, медленно переводя взгляд на него.              «Он тот… Кто сказал наконец это.» — То, что я ждала годами, что отзывается во мне чем-то важным. И расцветает, когда он целует меня снова.              «Пока другие не видят во мне плохого — я чувствую себя светлее.» — О чем-то говорят мои мысли, но смысл оных понять другим удастся не скоро.              И только скорый отъезд, — хотя бы тот, что в рамках этого дня, а не года, — заставляет нас остановиться. Точнее, его. И затянувшийся поцелуй не приходит к чему то большему.              — …Я сейчас б-буду злиться и сама к тебе приставать начну! — Негодую я, что всё осталось на этапе прелюдии.              «Почему «нет»? Нам что, не хватит времени?»              — А! Ты просто не купил снова? — Имею я в виду резинки, что чуть всё не испортили в прошлый раз.              — Нет, я всё купил. — Мешкает он с ответом.              — Тогда почему нет?              — Это всё затянется…              Он говорит это, а я прекрасно чувствую, как он возбужден.              — Я сейчас буду действительно очень злой! — Ни о какой злости и речи не было. Я не могу на него злиться в принципе, потому что нет причин. Но именно так формулирую фразу про то, что буду доминировать.              Почему-то я предположила, что он не привык получать в свою сторону столько внимания и инициативы доставить удовольствие. Некое смущение — я позволяю себе подумать, что я действительно могу смутить этого парня, — от того проявляется в заторможенных движениях. Почти неуловимо, но я наблюдаю за ним таким и спустя пару секунд, уже он наблюдает за мной привычным взглядом.              «Хах, почему теперь я чувствую себя смущенной? Ты обескураживаешь меня своим спокойствием.» — Усмехаюсь я, абсолютно обожая эту его черту.              Но я истинно хочу, чтобы он наслаждался всем, что я могу дать ему. И весельем и общением, поддержкой, метаморфозами и чувствами, которые я умею лучше всего передавать, возможно, очень примитивным образом. Но если я желаю делать для человека всё — значит, я подсознательно утверждаю свой выбор.              Моё отчаянное стремление к чужому счастью и искренность для многих людей кажется непривычной. Только я хочу, чтобы он знал, что он заслуживает этого всего. Эта мысль держится в моей голове, когда я смотрю на него.              Потому что он точно так же прекрасен, как и я.              И потому я ласкаю его языком, доводя до того, что слышу вновь бессвязные маты. И утираю губы, довольная тем, что ему приятно.              Отпуская вечером, я принимаю его обещание скоро вернуться ко мне.