Ах ах

      Я не люблю неопределенность, она вызывает непонимание и это сводится к тяжести на моем сердце. И я думаю, что незнание точной даты его отъезда пугает меня, словно вот-вот и сказка оборвется. Но тут же я успокаиваюсь и стойко принимаю это, что вызывает во мне гордость.              Время все равно ещё есть. И я провожу его разнообразно, встречая Мой свет после работы и планируя просмотр долгожданного фильма. И эта пятница оказывается полна открытий, выводов и мыслей, что греют мое сердце.              Время спешит, летит неумолимо, но я не гонюсь за ним, а живу сейчас. Я горжусь собой, что может наслаждаться временем наедине с собой. Тихо сидеть в квартире в субботний день и кропотливо разбирать галерею за прошедший год, истинно наслаждаясь этим занятием.              Ведь я принимаю реальность, что есть вокруг меня и не порываюсь больше её изменить, словно мне подвластно само время. Не извожу себя болью ожидания, хватаясь за любую минуту. И потому встречаю его днем с улыбкой, наполняя этот выходной легкостью и комфортом, который, он признается, ощущает рядом со мной. Мы живем в таком сложном мире, что шальные мысли, что, вроде, девушки цепляют больше, когда устраивают эмоциональные всплески, вычеркиваются. Этот мир и без того жестокий, так пусть я буду для него тем комфортом и нежностью, что отдаю безвозмездно.              Ведь он так же поступает и со мной. Своей заботой и нежностью заставляя меня превращаться в третьего кота в этой квартире, что хочет нежиться рядом. Своей страстью открывая во мне ту глубину эмоций, которая разгорается пожаром. Уходя, он всегда возвращается и потому я вверяю ему не только свои ключи, но и надежду, что это не изменится.              Ведь по возвращению, я буду так же рада тому, что мне есть о чем с ним поговорить; что мы можем до боли смеяться с каких-то глупых и ужасных вещей; что его увлечения заставляют меня с интересом наблюдать. Я чувствую то ставшее для меня привычным спокойствие рядом с ним, созерцая рассеивающиеся в воздухе кольца дыма, которые мне так нравится, когда он пускает.              И это всё воскресным днем семнадцатого сентября становится таким четким, ясным, почти кристальным, что я… Проснувшись слишком рано для выходного, чувствовала его щекочущее мою шею дыхание; удивляясь, что с его вечной жарой — видеть его краем глаза укрытым, чтобы быть ближе ко мне, оказывается безумно милым.              «Я чувствую себя жутким Эдвардом Калленом, но не могу перестать…» — Я просто смотрела на него с утра, потеряв сон, очарованная этим. За дрожащими ресницами, сонными ворочиниями, с осуждающей физиономией кошки рядом, разглядывала черты лица, которые боялась забыть. Это все стало для меня столь важным, что мне страшно было представить, что я утрачу эти воспоминания, если не сделаю фото.              Ведь я… Действительно не хочу его забыть, все что сейчас происходит и что для меня важно; я боюсь отдать на растерзание разуму, что не позволит мне помнить, оставив на память бесформенный ком мутных образов. И от одного только представления такого исхода, мне стало и жарко, и холодно одновременно, и захотелось покрепче обнять его, чтобы убедиться в реальности. Но я не хотела его будить.              «Я хочу как можно дольше видеть тебя рядом, как отчаянная эгоистка. Не хочу отпускать.» — И мое сердце готово разбиться от мысли, что все так скоро и внезапно может закончиться.              Однако я замедляю мозг и стараюсь думать о сейчас, а не о потом.              Вот только, как крошится что-то под ребрами со стеклянным хрустом заставляет меня замереть. Остановиться в этом эфемерном сейчас, осознавая что-то большее, но со страхом почти что перекрыть осознание «непониманием».              «У меня просто приступ этого непонятного чувства.» — Зарылась я в одеяло и неважно, что мне безумно жарко и без того.              «…А ведь у кого то из его друзей вроде было день рождение. А он остался со мной.» — Чуть выглядывая, смотрела на него я. — «Ты выбираешь меня. Как странно. Непривычно. И я не чувствую себя в списке твоей важности последней, а так же, как и я сама, вывожу в топ. Такие обыденные вещи для всех людей покоряют меня до глубины души.»              «Наверное, ты и не понимаешь, что такими вещами, заставляешь меня быть счастливее. Мне важно, чтобы выбирали меня, чтобы я была в приоритете. Не хочу снова быть на восьмом месте из десяти… Не позволю.»              «Но ты это делаешь так естественно и потому что хочешь сам…» — Еле удержалась я, чтобы не прикоснуться к нему. — «И эта взаимность отметает мои сомнения.»              Мне было так сложно сформулировать то, что я хотела бы ему сказать, да и слишком «рано, просто, не вовремя». И потому я не решалась ни коснуться, ни помешать его сну ласковым словом. Только кое-кто другой, наблюдая за мной все это время, хотел столько же внимания: кошка начала нападать, забираясь на меня, как на гору с настойчивым мурчанием. Наряду чужой близости, её требование нежностей заставило меня про себя рассмеяться:              «Мои святые, я вся облеплена котиками.»              Кошка недовольно смотрела на парня, с которого я не сводила взгляд все это время, и была в шаге от нападения. Вообще-то с утра с тобой сплю я — читалось ее осуждение и я умилялась от этого десятикратно.              «Вы ж мои хорошие.»              И это вытеснившее все дурные мысли яркое и необъяснимое чувство вынудило меня уставиться на картину перед собой; как будто я почувствовала полное опустошение, но после моё сердце готово было разорваться от переизбытка чувств. Которые я и правда не понимала.              «Ах.» — Осеклась я, будто оказалась над пропастью.              «Слишком рано, просто, легко. Так не может быть...» — Через силу убедила я сама себя, словно так я была бы не такой уязвимой в своих же глазах.              Но в его глазах, только обретающих четкость, я выглядела на мгновение потерянной.              — Доброе утро.              — Ты уже не спишь? — Сонно спросил он, поворачиваясь ко мне.              — Слишком рано для выходного проснулась.              Спрятав свое остаточное смятение, я поцеловала его в щеку. Почти чтобы успокоится самой и вернуть самообладание. И это помогло.              Мне хотелось бы знать, как это происходит в его голове, как и что чувствует он. И даже если я знаю, что, может, потому что девушкам это свойственно, может, потому что я ценю эмоции и обмусоливаю каждую, реагирую более ярко, пылко — он не такой. Я понимаю это и не требую большего. Но понимать, именно как его самого, мне хотелось бы лучше…              Но я вижу его отношение ко мне, уважение и ______, и счастлива, пусть в том не решусь признаться вслух.              «Слишком рано, просто, не вовремя.» — Эта фраза сковывает во мне рвущееся непонятное чувство, но так, наверно, правильно.              Потому что мне на самом деле очень тяжело говорить о своих же чувствах, которые в прошлом приходилось постоянно подавлять.              Когда он уходил по делам, я почти в коридоре пыталась передать ему цепочку, которую он забыл. Но оставив себе, пообещала не забыть вернуть. И отвлеклась в зеркале шкафа, рассматривая ту на своей шее.              «Она бы вырвала мне все волосы застежкой.» — Почему-то это последнее о чем я подумала, переключившись на красиво падающий свет из окна в комнату. Радужные зайчики от кристаллов на окне рассеялись и на мне, бликуя на мои ноги.              «Я всю жизнь ненавидела свою кожу, вечно от нее страдала, от ее проблем, прозрачности и тусклости. Но научилась с ней жить, ухаживать, занижать ее проблемность.» — Смотрела на радужные блики я, как-то внезапно осознав кое-что. — «И сейчас в моем окружении только те люди, что не стыдят меня за нее, и не вредят мне. Как же это замечательно.»              Я ценю каждый раз все эти светлые осознания, все эмоции и чувства, что проживаю за начало осени и последние месяцы. Они наполняют меня тем светом, что и правда хочется сиять.              Может, потому я делаю днем именно светоотражающие ногти, что сияют при ярком свете; пробуя и то, что нравится ему — черные ногти, но я делаю это покрытие так редко, что хочется понять о чем же он говорил и чем они хороши.