Меч, клубок и русалочий хвост

– Так. Подожди. – Колдун покачал головой. – Кого спасать-то надо? Горшка или Принцессу? – Горшка! Он и есть Принцесса! – Дак он не дочь короля? – Нет! Его выбрали на городском собрании. Он стал Принцессой. – Горожане? – Ага. – Сами выбрали? – Ага. – Ого, как у вас на севере демократия продвинулась! – сказал Колдун уважительно. – Это да, дерьма всякого тоже хватает, – погрустнел Князь. Колдун, наоборот, расхохотался, распустив лучики вокруг глаз, так заразительно, что Князь забыл, о чём грустил. – Вот что, – собрался с мыслями Колдун. – Помочь вашей беде совершенно не сложно. – В голосе проступил энтузиазм. – Я недавно сам усовершенствовал один известный древний обряд: Большое Дерево забирает, хмм, жизненные силы у просящего субъекта и творит заклинание, которое отбивает желание нюхать пыль. Работать начнёт сразу. Но. – Но есть подвох, – вздохнул Князь. – Но есть подвох, – кивнул, тряхнув кудрями, Колдун. – Нужна непорочная дева. Князь всплеснул руками: – И где же мы её после праздника урожая возьмём? Колдун сник. Князь кипел внутри головы. Пожертвовать собой, ради спасения друга он был готов хоть сейчас. Но пока выходило, что жизненную силу отдаст какая-то посторонняя девчонка. Ещё и невинная. Князь такого допустить не мог, поэтому рубанул с плеча: – А обязательно дева должна быть? Колдун замер на мгновение, ахнул и бросился к столу, сходу взмётывая в воздух ворох записочек. – Ты откуда такой сообразительный взялся?! – Воскликнул Колдун, тряся найденной бумажкой с рядами цифр так, что ящерка с руки юркнула на шею, где меньше качало. – Я рассчитал идеальный вес для обряда. Важен только вес, понимаешь? Это может быть и не очень крупный парень! Это же новое слово в целительстве! Трактат напишу!! Колдун как мальчишка прыгал от радости, растеряв всю солидность и загадочность. Князь любовался молча, пока можно. Колдун внезапно остановился: – Это всё здорово. Но где мы непорочного парня возьмём? Князь глубоко вдохнул и выдал через паузы: – Это я. Ну. Не весь. Местами. Колдун плавно приблизился, сел напротив близко-близко, слегка касаясь коленей Князя своими, и спросил тихо: – Это какими же? Князь залился нежным горячим румянцем и, зажмурившись, прошептал на ухо. Колдун с исследовательским интересом рассмотрел его лицо: – Серьёзно? Никогда-никогда? И сам тоже? Ты что совсем не любопытный? – Чё нет-то? – Скривился Князь. – Любопытный, но не с этого конца. У Колдуна, наверняка, были ещё смущающие вопросы в запасе, но Князь решил, что с него достаточно. – Подхожу или нет? Деву мы искать будем дольше. Колдун коротко выдохнул и растёр пальцами виски, как будто у него в темечке заломило. – Результат не гарантирую. Никогда с таким не работал. Принцесса твоя, например, в белку обратится, из-за коротких лапок не сможет пыль употребить. И так бросит. А там уже сам по старой схеме. – Это по какой ещё? – Обычной. Ты что? Книжек не читал? Поцелуй Истинной Любви! – Колдун сморщился, как будто ему в утреннюю кашу птички нагадили, и, обращаясь к ворону, загудел: – Современная молодёжь! Совершенно не в материале! Про Поцелуй Истинной Любви не знают. Ворон согласно заперхал. Большое Дерево и правда было большое. В обхвате такое, что можно бы прямо внутри ствола вырубить хорошую избу. А верхние ветви, наверное, щекотали небу брюхо. Пока Колдун носился кругами по поляне, что-то измеряя и вычисляя, Князь сидел поодаль, чтоб не лезть под руку, и думал о том, что так и не попрощался с Горшком. Маялся, что последний раз увидел друга одурманенным, не самим собой. Перебирал в памяти счастливые мгновения. Как пели в саду и на площади, а люди смеялись и танцевали. Как однажды детьми чуть не утонули, уплыв в середину реки на самодельном плоту. Хотели уйти в пираты. Как хотели сбежать с бродячим цирком. Как прятались в лесном шалаше три дня, пока отец Горшка не остыл и не передумал их убивать за то, что накормили корову свёклой, и молоко стало фиолетовое. Как удирали через весь город от разъярённого гусака, из которого Князь пытался надергать перьев, чтоб записать песни. Как Горшок вопил, что ни в жизнь не наденет девчоночье платье, а потом Князь пришёл в расписной, ещё ярче принцессиного наряда, рубахе до колен. И Горшок, присмотревшись, решил, что юбки даже удобнее. Как Горшок бегал по городу, всем рассказывая, каким прекрасным Князь будет королевским Шутом. Интересно, почувствует ли Горшок плохое, когда Князь... Колдун махнул ему, подзывая. Князь сморгнул влагу с ресниц, одёрнул рубаху и, больше не раздумывая, пошёл. Князь ощущал себя во сне, пока Колдун объяснял ему что-то про небесные светила. Точка должна была быть на перекрестке трёх созвездий и обязательно смотреть на Марс. Если б была дева, тогда на Венеру. Но и всё остальные расчёты были бы другие. И ещё про течение жизненной силы, про магию Дерева. Князь почти не слушал, совсем отрешившись от мирского. Зачем, если здесь конец внезапного путешествия. Некому будет сложить из его приключений новые песни. Вспомнит ли о нём кто-нибудь в родном городе. Может, только Маша всплакнёт. А мавки вообще плачут? – Чего? – Переспросил Колдун, выгнув бровь. Видимо, последнее Князь ляпнул вслух. – Не знаю. В воде, наверное, не получится. Хотя. Сам факт. Надо будет у Маши спросить. Готов? Князь кивнул. Отступать всё равно было некуда. Колдун поставил его на рассчитанную точку и велел прижаться к стволу Большого Дерева как можно плотнее. Сам отшагнул и зашептал незнакомые волшебные слова, держа Князя тяжёлым свинцовым взглядом. Живые тёплые вюьнки обхватили грудь, сжимая. Вот теперь пришёл страх. Всё внутри обмерло. Началось. И не сбежать, не вырваться. Сам же за друга просил. Вот и час расплаты. Шёлковых побегов становилось всё больше. Зелёные листья мягкими ладонями заскользили вверх по рукам и ногам. Князю казалось, что Дерево хочет вобрать его в себя, сделать своей частью, собой. Слёзы, сдерживаемые весь нелегкий путь, хлынули по щекам, щекотно текли по шее в ворот рубахи. И Князь не мог их остановить. – Князь, Княже, – позвал Колдун, прервав заклинание. – Ты боишься. Так не пойдет. Князь часто поморгал и изо всех сил вжался затылком в шершавую кору: – Я сейчас. Сейчас, – проговорил он, всхлипывая. – Скажи, что со мной будет? Глаза Колдуна переливались живой ртутью. – Будет хорошо, а потом ты, скорее всего, заснёшь. Все засыпают. А страх твой я заберу. Колдун сделал шаг вперёд, взял лицо Князя в ладони и, не давая времени на сомнения, горячо поцеловал. Князь и пискнуть не успел, только почувствовал, как чистое счастье наполняет голову, ни следа не оставляя от едкого удушья страха. Колдун расцеловал щёки, мокрые от слёз, и, облизывая яркие губы, прошептал будто у Князя внутри головы: "Сладкие". И начал свои кружевные речи заново. Князь слышал его, не ушами, но всем нутром понимая, чего просит Колдун у Великой Матери. Просит забрать силу, отдать силу, сохранить человеческий облик, подарить любовь. Несколько упругих остроносых листьев в разных местах накрыли старые и совсем недавние шрамы: под коленом от лихого полёта с дерева в детстве, на боку от запущенной злобной старухой кочерги, которой показалось, что Князь с Горшком воруют яблоки с её яблонь. Они не то, чтобы совсем не, но было обидно. Царапина, оставленная утром Котом, на мгновение неистово зачесалась, заживая. Только, когда целительный лист обернул его левую руку и коснулся резаного шрама в центре ладони, Князь замотал головой и сжал кулак, протестуя. Этот ему хотелось оставить. После истории с молоком, сидя в лесу, Князь с Горшком поклялись на крови никогда не бросать друг друга. Лист без сопротивления отступился. Князь заворожённо смотрел, как лозы оплетают его всего, ползут под одежду, ласково гладят по бокам и груди, сплетаясь в узоры. После ужаса чувствовалось остро, почти невыносимо. Всё тело горело, выступила гусиная кожа, ноги дрожали. Если бы не Дерево, Князь бы уже упал ничком. Самый любопытный почти горячий вьюнок уже пробрался в штаны и щекотал нежную щёлку на вершине уда. Другой обернулся спиралью и заскользил вверх-вниз. Князь вдруг понял, что уд его натянул штаны как шатёр. И Колдун это видел. И стыдно за это не было. Колдун смотрел, не мигая. Щёки его на чистом светлом лице горели клюквой на снегу. Губы упрямо повторяли певучее заклинание. Князю вдруг так сильно захотелось Колдуна коснуться, что, забывая, кто он и зачем здесь, он задёргал руками, пытаясь освободиться. Вьюнки отпустили без боя. Князь понял, что они и не держали, они обнимали и грели. Князь протянул свободные руки к Колдуну. Тот на мгновение замер и шагнул вперёд, вжимаясь грудью в грудь, перехватил руки и снова прижал к Большому Дереву. Колдун вдруг показался огромным и жарким, как медведь, закрыл собой полностью, спрятал от всего и всех. Земля вокруг Большого Дерева словно вся затряслась. Князь ткнулся лицом в чёрные кудри и тонко простонал, когда гибкий наглый вьюнок, добравшийся до девственной задницы, толкнулся внутрь, заставляя сжаться. Колдун вдруг отпустил его руки и сильно прижал свои ладони к самому Дереву, шепча Князю на ухо: – Давай, впусти. Вместе со мной. Князь захныкал как маленький, когда хитрый вьюнок ткнулся внутри в такое сладкое местечко, что ноги стали пустые, будто без костей. Вьюнок замер, прислушавшись, и за ним ввинтился второй, ткнулся снова, и ещё, и ещё. Колдун, растопырив пальцы, вцепился в кору как когтями с такой силой, что кора затрещала. Князь услышал его тихий низкий рык и, подняв голову увидел, какие у того звериные глаза, почувствовал, как твёрдый уд Колдуна упирается о его живот, и подался навстречу, насколько пустило Дерево. Всю поляну залило молочным сиянием. Над травой поднялись сонмы мелких слепящих огоньков. Даже на ярмарке, даже в цирке Князь не видел такой красоты. Дерево под спиной стало мягким и тягучим как кисель, тела, словно не существовало. Широкие бархатные листья дотянулись до плеч Колдуна и, обнимая, прижали его к Князю ещё плотнее и жарче. Ласки снаружи и внутри стало слишком много и слишком ярко. Князь на границе яви потёрся носом Колдуну о шею, выпрашивая ещё поцелуи напоследок, увидел, как глаза Колдуна заполняются чистым лунным светом. Колдун понял без слов и поцеловал снова, пылающим, ловким, как вьюнок, языком, врываясь в рот. Князь ответил со всем обливающим внутренности огнём. Успел подумать, что умереть от удовольствия, прикасаясь к тому, в кого только что влюбился, наверное, хороший конец. Большому Дереву нужны были его любовь и счастье, чтобы сотворить чудо. Князь готов отдать всё, что есть. Внутри погладило последний раз, и всё исчезло. Князь, изливаясь, провалился в Большое Дерево, как в перину, и перестал быть.