Дачный роман

— Ты чего не идёшь купаться? — голос Паскалыча возвращает меня в эту чёртову реальность. — Вода отличная! — Чуть позже, быть может, — отвечаю я, с трудом ворочая непослушным языком. Невероятно красивый Паскалыч на какое-то время зависает надо мной, пристально смотря сверху вниз, в то время как я жадно изучаю глазами его влажное тело, с застывшими каплями воды, отчаянно пытаясь не пялиться на его покоящийся в плавках внушительного размера член. В то время как количество пошлых мыслей в моей голове превышает все допустимые нормы, он аккуратно приглаживает рукой мокрые волосы, вновь надевает солнцезащитные очки и, такой весь невозмутимый, устраивается рядом со мной на траве. Внезапно, я чувствую, как закипаю внутри от злости — в тот момент, когда осознаю, что кому-то достанется все это великолепие, явно не мне — это было бы слишком прекрасно, чтобы стать правдой. И, хоть умом я понимаю, что Паскалыч ни в чем не виноват, но я чертовски злюсь на него. — Вот, возьми, — внезапно он протягивает мне банку с колой, которую выудил из недр своего рюкзака. — При этом он опять обезоруживающе улыбается мне, а я, немного подумав, беру банку и, открыв её, делаю несколько глотков. Паскалыч делает то же самое. А я, немного успокоившись, неожиданно даже для самой себя говорю: — Ты отлично плаваешь! — Ну, иначе и быть не может, — смеётся, отставляя пустую банку от колы на траву, — в городе у меня школа по плаванию для детей. Пару лет назад открыли с братом. Сейчас учим плаванию малышей и подростков. У меня едва не вырвался из груди вздох умиления от услышанного и даже, кажется, случилась внештатная овуляция. Я вовремя одумалась и, как мне кажется, вполне сдержанно произнесла: — Это здорово! — А чем ты занимаешься? — летит в меня вопрос от Паскалыча. — Исследованиями, — зачем-то я пожимаю плечами невпопад, наверное, потому что осознаю, что на фоне благородной деятельности Паскалыча моя занятость выглядит не так презентабельно. — Какими? — не унимается он, и я замечаю, как его левая бровь ползёт вверх от удивления, настолько очаровательно изогнувшись, что я опять забываю как дышать. — Лабораторными, — отрезаю я и, резко поднимаясь со своего места, начинаю раздеваться, потому что в этот самый момент я опять начинаю на него злиться за то, что он весь такой идеальный и за то, что никогда не станет моим. Я стягиваю одежду и, оставшись в одном купальнике, зачем-то поворачиваюсь к Паскалычу и сообщаю: — Я, пожалуй, окунусь. Я ловлю на себе его растерянный взгляд сквозь прозрачные светло-коричневые стекла авиаторов. Он скользит по моему телу не без любопытства, задерживается на моём животе, потом опускается ниже, на бедра — и в этот самый момент я ощущаю себя будто голой перед ним, и мне становится не по себе от того, что уже пару недель я не была на тренировках. Он ничего не отвечает, в то время как я, нехотя отворачиваюсь от него и иду к воде, а в моей голове невольно запускается мучительный процесс обработки этой информации и отчаянные поиски выводов о том, что мог значить этот его взгляд. В чувства меня приводит прохладная вода. Я настолько нагрелась на солнце, что этот контраст заставляет меня вздрогнуть. Я не спешу окунуться целиком, медленно шагая все дальше от берега, и вот, когда я уже зашла почти по пояс, на меня сзади обрушивается поток холодной воды. От неожиданности из моего горла вырывается визг. Видимо, я настолько выпала из реальности, что не заметила, как Паскалыч зашёл в воду, чтобы как следует меня окатить. Он не останавливался, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как отчаянно плескаться в ответ. — Это нечестно, Паскалыч, — вдруг выкрикиваю я, и он, услышав свое прозвище, внезапно перестаёт брызгаться и с неподдельным любопытством спрашивает: — Как ты меня назвала? Я замираю на месте, с виноватой улыбкой на лице и почти шепчу: — Прости. — Нет, мне просто интересно, — настаивает он. Мы как два идиота стоим по пояс в воде друг напротив друга. — Ну, это прозвище, тебя так зовут в СНТ, — выдавливаю я из себя. Он молчит каких-то несколько секунд, а затем начинает громко смеяться, еле выдавливая сквозь смех: — Мне нравится! Мне, определенно, нравится это прозвище. А я прям выдыхаю с облегчением и, чтобы поставить точку в этом неудобном моменте, наконец-то ныряю и плыву, как умею, прочь от Паскалыча. Конечно же, он обгоняет меня, пробубнив: — Тебе не помешает взять у меня пару уроков плавания. К моей великой радости, с озера мы решаем идти пешком. Я хочу, чтобы этот день в компании Паскалыча никогда не заканчивался. Он много рассказывает мне про свое увлечение садоводством, про сорта роз, которые растут на его даче и впервые в жизни эти разговоры мне не кажутся нудными. Он говорит о том, что собирается сделать летний душ — и в этот самый момент я отчётливо представляю, как мы принимаем его вдвоем. Даже вижу струйки воды, которые стекают по его загорелым бицепсам… Эти мысли чертовски мучительны, но от них не так легко избавиться. А потом он вдруг резко переключается на меня и начинает расспрашивать о моей работе, вспомнив забытый на берегу озера разговор. И мне приходится рассказывать, чем конкретно я занимаюсь, какие исследования я провожу и, кажется, это не простая вежливость, а ему действительно все это интересно, потому что он осыпает меня своими многочисленными вопросами. Так, за разговорами, мы быстро возвращаемся обратно, причём гораздо быстрее, чем я рассчитывала. — Спасибо за эту прогулку, — говорит мне Паскалыч, когда мы останавливаемся возле его калитки, нелепо пялясь друг на друга. — И тебе, — выдыхаю я, уставившись на него в упор, даже не пытаясь ради приличия отвести взгляд. Я смотрю на его губы, стараясь не думать о том — каково это - целовать усатого Паскалыча и ощущать, как его усы щекочут мои губы. В этот момент у меня внутри появляется уверенность в том, что сейчас я переживаю один из немногих моментов, который буду помнить до конца своей жизни…