POV. Эвтида
Утро добрым не бывает. Выражение однозначно придумали египтяне, которым жизненно важно не высыпаться. Принимаюсь осматривать территорию, до которой мы добрались вчера ночью. Вид удручающий: жителей практически не осталось, дома занесены барханами, животных не видно. Не самое подходящее место для черномага — в деревне одни бедняки. Все еще не ясно, что охотникам здесь нужно, так как больных и в Фивах хватает, соответственно, встретить там шезму шансов больше. И Амен даже не представляет, насколько. Остановились мы в довольно большом доме, недавно покинутом кем-то знатным. Человек мало, места всем хватает, но уютнее было, когда за стенкой не спали убийцы. Запасы перевозились в отдельной колеснице, и, судя по их количеству, мы здесь не на сутки. — И когда ты от меня отлипнешь? — недовольно причитает Ливий за завтраком. — Должен же меня кто-то развлекать, — жму плечами. Дию, Рэймсса и одного охотника Амен отправил в Шедит, чтобы те переписали все упоминания о хвори в местном храме. Так что выбор, к кому прибиться, невелик. — Смотри, а то вместо развлечений, допрос получишь, — видя вопросительный взгляд, парень продолжает, — Не дают покоя твои македонские корни и знание моего языка, — начинается, нужно переводить тему, потому что моя легенда такая же непродуманная, как и действия. Впервые рада появлению Амена и его немногочисленной компании. — Собирайтесь, — безэмоционально произносит их главарь, пока я стараюсь на него не смотреть, держа в голове слова Дии. Смущает меня ситуация, неизвестно, что нас связывает. Справлялись мы по Нилу, соединенному каналом с водоемом небывалой красоты. По моим предположениям, это Меридово озеро , которое в наши дни больше напоминает большую лужу. Еле сдерживаю нецензурную лексику при виде величественной пирамиды на берегу. В фиванском поселении из достопримечательностей я видела только глиняные домики, на иллюстрации которых насмотрелась ещё в учебниках. А вот пирамида... Гладкая, облицованная белоснежным камнем, стремящаяся своим пиком задеть солнечный диск. Ставлю кувшин пива, что перед нами комплекс Аменемхета Третьего, который через пару веков не пощадит ни время, ни грабители. Нет, мое воображение не могло придумать такой величественной постройки. Жаль, что глаза не умеют фотографировать, каждый камушек бы запечатлела. Нужно как следует все обследовать и запомнить. — Писарям особое приглашение нужно? — Амен немного раздражен. Пока я головой вертела в окрестностях оазиса, мои спутники приблизились к огромной лестнице, ведущей вниз. Тот самый лабиринт! В нем должно быть два уровня: на обоих усыпальницы, чем выше человек по чину, тем ближе его покои ко входу в пирамиду. Мне нужно заглянуть хотя бы в несколько, я в шаге от открытия, которое, если не перевернет египтологию, то значительно ее продвинет. Неразграбленные гробницы, целые надписи, полное убранство. В «подземном царстве» Факелами озарены бесчисленные проходы с петляющими коридорами по обеим сторонам. Идея отделиться от группы уже не кажется такой необходимой, ведь я попросту не найду дорогу обратно. Греки не преуменьшали, называя некрополь лабиринтом. К тому же, после метаморфоз в фиванской гробнице мне не так просто исчезнуть из поля зрения эпистата. Идем прямо, никуда не сворачиваем. Долго. Моментами голова начинает кружится от того, что стараюсь рассмотреть узоры на стенах. Но вот мы приближаемся к огромной двери с позолоченной рамой и изображениями Себека . Внутри необъятной площади помещение с бассейном по центру и многочисленными скульптурами крокодилов по бокам. Должно быть, все драгоценности округи ушли на их создание. — Эти отродья совсем страх потеряли! За убийство петсухоса пасть Амат покажется ему негой, — негодование незнакомого мне охотника заставляет взглянуть на алтарь в стороне. Тошнота подступает стремительно, чудом успеваю рот закрыть рукой. — В чем дело? — слышу шепот подошедшего Ливия. — Священный крокодил не в духе, — сопоставляя свои знания с увиденным, я указываю на труп животного. Мне казалось, что говорим мы тихо, но акустика оказалась неплохой и сведенные брови Амена заставили нас замолчать, подходя ближе. — Осматривай, — кивает Ливию и обращается ко мне: — а ты записывай. — Я людей лечу, а не зверей, — молодого человека не на шутку задевает поручение. Вряд ли его когда-то к ветеринару приравнивали. — И? — одним звуком Амен останавливает пререкания, — Нужно узнать, чем и когда его жизни лишили, — после эпистат и его собачонки удаляются в другую комнату, обследуя ее. — Из-за вспоротого брюха крокодила мы в эти дебри забрались? — вопрос Ливия скорее риторический. Наверное, ни ему, ни мне не понять сакрального значения зверушки для местных. Он считался покровителем Нила, от благосклонности которого зависел урожай, скот, а, следовательно, и жизнь каждого человека. Для мифологического мышления характерно искать прямые связи между явлениями, причину которых в современности объясняет химия, физика и прочие науки. Любое бедствие, будь то засуха или болезни — гнев того или иного бога, а не закономерный итог ряда событий. Однако, находясь в этом месте, мне почему-то хочется принять и понять их видение мира. Будто бы стою в святыне, каждый миллиметр которой пропитан неведомой силой. Вскоре приходится отказаться от пространных размышлений, потому что нужно успевать переносить на папирус мысли лекаря. Тренировки мои бесследно не прошли. Именно так я думаю, пока за спиной не появляется Амен. — Еще хуже, чем было, — вердикт эпистата заставляет оторваться от свитка и повернуться. — Не нравится — сам пиши, — терпеть не могу необоснованную критику. Ты хоть представляешь, дорогуша, как сложно себя переучить за семь дней? Последние шесть лет я слушала и воспроизводила адаптированную под современные языки древнеегипетскую письменность, а теперь выясняется, что ни черта не так она звучит. Вот научусь говорить длинными сложноподчиненными предложениями и выскажу тебе все, что думаю. — Мне послышалось? — ага, аппарат слуховой купи. Ах да, ваша цивилизация его не изобрела. — Нет, — вручаю ему свитки и собираюсь уходить. Согласна, очень глупо и необдуманно. Но злость сильнее страха и здравого смысла. Я вообще не этим должна заниматься. Мне надо домой вернуться, а я хожу по подвалам и вывожу иероглифы. Может, каждая минута на счету. — Эвтида, — произносит медленно, практически по слогам эпистат, наклонясь ближе и перехватив руку, — Не смей так со мной разговаривать. Только сейчас замечаю, что остальные отошли к выходу и стоят спинами. Не на кого умоляюще смотреть. Рассудок возвращается. Как выкручиваться, понятия не имею. Крошки смелости остаются где-то под подошвой. Естественно, он это замечает, отпуская запястье. Держал его не сильно, вывернуть ничего не стоило, если бы не испепеляющий все живое взор. Уходит молча. А я впервые обращаю внимание на холод, царящий в усыпальнице.***
Вечер проходит спокойно. Дия и Рэйм наперебой рассказывают о красотах города. Здесь и правда ощущаешь себя иначе, даже в заброшенной деревне. Свободнее что-ли. Но это ненадолго. Спокойствие испаряется с приходом Амена. А я думала, в сад за нами никто не полезет. — Отчитались Ёрану? — обращается к моим спутникам. Он хоть что-то не контролирует вокруг себя? — Когда вернулись, его не было, господин, — Рэймсс старается говорить спокойно, но выходит не особо успешно. — Он в трапезной, — намек ребята поняли мгновенно и поспешили в дом. Логично и мне к ним присоединиться, но, наверное, адреналина в крови маловато, потому сижу неподвижно. Очень хочется хоть раз не струсить, — Пошли. — Куда? — непринужденность я изображаю еще хуже, чем Рейм. — В мои покои, — блять, неужели Дия была права. — Я-я спать собиралась, — и явно не с тобой, — Может завтра? — Нет. Пока мы шли до самой здоровой комнаты, в голове я перебрала штук десять отговорок. Жаль, в универе не рассказывали, знали ли египтяне о венерических заболеваниях. Железный аргумент был бы. Внутри достаточно аскетично, но это временное жилище, глупо по нему судить. Останавливаюсь в центре помещения, пока Амен что-то из ящика достает. Какая идиотская ситуация. Мозг совсем не работает. Мужчина оказывается рядом, протягивая знакомый папирус. Мои сегодняшние записи, на которые я тупо пялюсь. — И что? — совсем я не в настроении его загадки разгадывать, но очень радует, что ожидания не оправдались. — Читай, — говорит и садится за стол, — Поймешь, что написала — запишу. Крайне сложно не засмеяться. Серьезно? Не думала я, что он воспримет фразу «сам пиши» буквально. Ладно. Приближаюсь к столу и начинаю диктовать: — Рана на туловище сверху вниз, — после нескольких иероглифов делаю паузу. Это точно я писала? — Сверху вниз рана, — прищуривание не помогает, — на туловище… — Я понял. Дальше что? Слухи об изощеренности пыток эпистата оказались правдивыми. Очень умно. Но я тоже сообразительная, так что начинаю импровизировать: — Тут просто темно. — со свечами замечательно все видно, — Рана около трех джеб в длину, нанесена, предположительно, кинжалом. — Неужели? — бросаю взгляд на чистый свиток, — Ливий сразу понял, чем закололи животное? — Самый умелый лекарь в Фивах, — не знаю, с какой целью продолжаю, очевидно, он догадался. — А передо мной самый неумелый лжец, — я бы поспорила. — Ладно. Могу идти или издеваться продолжишь? — Садись, — начинается. Меняемся местами, он принимается диктовать, — Первая рана на брюхе средней глубины, внутренностей нет, — Амен смотрит на результат, я чувствую ровное дыхание на макушке. Потом обхватывает пальцы, поправляет их положение на тростинке и выводит последний иероглиф, — Держи увереннее и ровнее, — легко сказать, моя рука так трясется, что вибрация по столу скоро пойдет. Он продолжает перечислять ранения крокодила, придерживая правую руку, а у меня в голове один гранат. Вся комната в кислом свежем аромате, к которому примешано что-то травянисто-горькое. Я так понимаю, маслами он обливается, чтобы защитить кожу. И чтобы с ума меня сводить. — Достаточно. Немного лучше, — заключает он после пары тройки строк и отходит резко, на инстинктивном уровне даже одернуть хочется, чтобы вернулся в прежнее положение. — А как же остальное? — Со слов лекаря допишешь завтра. Надоело, значит, учителя строить — свободна, Эва. А то, что у меня за это время на лице все оттенки красного проявились, ничего. Появляется желание страшное поддеть его, отыграться чуть-чуть. С этой мыслью подхожу и смотрю слегка исподлобья: — Устал, господин? — наклоняю голову в бок, как он любит делать, пока Амен приподнимает брови, — Тяжело такую учить? — Ведешь к чему? — Признай, брать меня не стоило сюда, — приподнимаюсь на носочках вверх, чтобы произнести это ближе к его лицу. Какая-то извращенная форма самоутверждения. Хочется, чтобы он глаза отвел или шаг назад сделал, а не я. План разлетается на молекулы, когда горячие пальцы касаются моего подборка. Теряюсь мгновенно. Вздрагиваю. Спешно выдыхаю ему в шею. Не знаю, о чем мечтаю больше: убежать или дотронуться до стиснутых бледных губ. Всего на мгновение. Они выглядят сухими и жесткими, но возможно станут мягкими и податливыми. Стоит только коснуться. — Не стоит начинать, если не уверен в результате, — тихий властный голос волнами расходится по помещению, оседая в легких. Подушечкой большого пальца проходится по нижней губе. И смотрит, смотрит, смотрит. Ни единой эмоции, ни одной дернувшейся мышцы. А у меня точно все лицо перекошено от смешанных чувств. — Доброй ночи, эпистат, — я объявляю о полной капитуляции, молнией сваливая из его покоев. Стоя в коридоре, я прижимаю ладони к пламенным щекам. Какого Апопа только что было?