Добро пожаловать в Дуат!

Эпистат не был удивлён картине, развернувшейся за плотной занавеской. Нет, он находился в самом настоящем бешенстве. Сначала Амен абсолютно точно почувствовал присутствие девушки в очередном сне. Видения и отрывки из прошлого и без Эвы никак не складывались в его сознании во что-то цельное, а её вторжение в сон делало всё только сложнее. Она в целом усложняла его жизнь с бешеной скоростью. Сказал бы кто-нибудь пару недель назад, что он будет выслеживать шезму с целью защитить, — голова говорящего в тот же миг пополнила бы бесконечные ряды несчастных, павших от руки Верховного Эпистата. Сейчас он сделает ровно то же самое, но с большим остервенением, ведь слова окажутся правдивыми. Почему на фоне разгорающейся хвори, ритуальных убийств и воспоминаний неясной природы Амен думает только о том, как вытащить из этого кошмара девушку, которая будто специально нарывается на смерть? У него есть сотня и одна причина закинуть Эву в сырой подвал и пытать до последнего рваного выдоха с красивых губ. А повод наплевать на принципы и годы верной службы фараону один единственный, но настолько весомый, что швыряет сердце от рёбер до позвоночника. И Амен с мазохистическим удовольствием позволяет мятежной девичьей улыбке выдирать закалëнные нервы с корнем и превращать их в гладкие, плавные нити чувств. С ней он впервые ощущает что-то, помимо гнева, и готов весь мир положить к нежным ногам, лишь бы не прекращалась эта изощрëнная пытка. — …Исман, ты не мог умереть здесь, может, есть вариант тебя вытащить, мы же вообще из другого… — эпистат в который раз порывается сделать шаг из своего укрытия, прервать запретный диалог с покойником, пока в помещение не нагрянули охотники, но останавливается, желая услышать причину безрассудства Эвтиды. Главное обрывается на полуслове. Последующие реплики девушки не вызывают такого интереса. «Голову от горя теряешь, не даст мертвец нужных ответов, только за собой утащит» — думает эпистат, когда слышит шорохи вдали. Он давно всё решил, потому в несколько выверенных движений затащил трясущуюся Эву в соседнее помещение. Огромная, в сравнении с её лицом, рука больно сдавливала кожу и непроизвольно затрудняла прерывистое дыхание, но шевельнуться девушка не смела. Свободная ладонь сжала рёбра, пригвоздив намертво её спину к напряжённому торсу эпистата. Каждый шаг охотников, молча осматривающих комнату, бил по вискам девушки глухими ударами. Один. Эпистат вышвыривает её на обозрение своих соратников. Два. Колени стираются о плитку на полу. Три. Её хватают под руки и тащат в место с кровавыми разводами на стенах. Именно так представляла девушка развитие событий. Но мужчина позади лишь сильнее прижимал к себе. — Нет здесь никого, только время зря тратим, — скучающий голос Ëрана прозвучал так близко, что Эва увидела, как волна воздуха прошлась по шторе. — А ткачихе объяснить надо, что негоже сплетнями нас от работы отвлекать, — добавляет другой охотник, пока темнота перед глазами девушки сгущается от недостатка кислорода. Она решается дотронуться до костяшек эпистата, и тот ослабляет хватку, от чего судорожные выдохи кружат по тыльной стороне его ладони тёплым приятным ветерком. — Саван на полу лежит, был тут кто-то, внимательнее смотрите, — слова Тизиана прошибают Эву холодным потом. Амен поворачивает девушку к себе, придерживая дрожащую челюсть, и говорит в остекленевшие глаза одними губами: «Не шевелись». Он нарочно задевает склянки в шкафу плечом и выходит к замеревшим охотникам. — Эписат? — Тизиан с недоумением оглядывает внезапно появившегося начальника. — Не узнал? — Амен непроницаемым взглядом проходится по присутствующим. — Ты же велел без тебя храм осматривать. — И зря. Ввалились толпой к покойникам, выходы никого не отправили проверять. За версту трëп ваш слышен. Не охотники, а бабы базарные. Эпистат отчитывал отряд долго, дотошно указывал на ошибки, пока Эва поражалась его спокойствию. «Зачем ему этот спектакль? В одиночку со мной расправиться захотел?» Как бы то ни было, но вскоре охотников он выпроводил для продолжения патрулирования. Эвтида немного расслабилась, услышав удаляющиеся шаги, но радость испарилась быстро. Один охотник из любопытства напоследок решил заглянуть за странно шевелящуюся занавеску и в ступоре уставился на готового сознание от шока потерять писаря. — Номий, где ты там? — Амен говорил безэмоционально, и только Эва улавливала в голосе нотки раздражения и злости. Немая сцена продолжалась недолго, молодой человек молча оставил девушку наедине с отчаянием. «Мне конец», — с этой мыслью неумелая шезму скатилась по стене вниз и покорно ждала худшего. Она и не думала о побеге. Зачем? Всё равно найдёт. Спустя несколько часов Эва так и не сдвинулась с места. Ноги в неудобном положении затекли, но ей даже нравилось ощущать покалывание невидимых иголок. Они явно милосерднее методов эпистата. …Дря-я-янь… Бестолковая девка… Из-за тебя мы обречены на вечные страда-а-ания, — могильным холодом усиливался шёпот вокруг. Сначала Эве казалось, что это внутренний голос ругает её. Она бы и похуже слова нашла, —… За всё ответишь, не спасёт Незримый… Вскоре к голосам добавились скручивающие конечности прикосновения. Когда Эвтида раскрыла глаза, вокруг неё метались тёмные сгустки, от которых на коже оставались склизкие следы. — Что такое? — говорила в темноту она практически беззвучно. Хотелось кричать, но не получалось, голосовые связки будто пережимал кто-то, от чего из горла вырывались лишь хрипы. — За что нам это? — Ты должна быть на нашем месте, тва-а-арь… — Мы заберём тебя… Груда бесформенных созданий наваливалась на метающуюся по полу девушку. Она перекатывалась из угла в угол, отмахивалась, била густой воздух, закрывала уши, старалась издать хотя бы писк. Но ничего не помогало, тьма проходила насквозь, измываясь над обессиленным телом. Всё прекратилось по щелчку, точнее, по сжигающему мглу взгляду. Эва не могла видеть опалëнных красным свечением зрачков, но чувствовала, что он вернулся и прогнал боль. Смешно, ведь по всем законам Вселенной Амен должен её причинять. Однако вид загнанной девушки рождал в нём только одно желание — прижать к себе посильнее и увести подальше. Так эпистат и поступил, предварительно вытерев окровавленные руки и рукоять клинка. Эва следила за тем, как на белоснежном платке остаются буро-красные следы и понимала, что кровь принадлежит Номию. — Ты его уб… убил? — её вопрос вызвал усмешку со стороны эпистата. С чего её волнует судьба незнакомого человека, когда она сама чуть с жизнью не распрощалась? — Мне не нужны лишние риски, — на деле настоящим риском было убийство охотника. Эпистат понимал, что расправа над прислужником фараона любого ранга без веских причин — преступление. А в его случае причина просто невиданная. Он лишил жизни не шезму, а ради шезму. Предал себя, службу, долг. И без раздумий поступит точно также ещë, если его Эвтиде будет угрожать опасность. Потому что не станет еë и солнечный диск в Дуат свалится, он в этом уверен. Амен донес девушку в храм Тота, где находился его кабинет, и налил в глиняные кружки вина. Стоящей напротив Эве напиток показался водой, орошившей обожжëнное рыданиями и хрипами горло. Но всё же постепенно напряжение отступало, что позволило ей поднять взор на эпистата. Она ожидала увидеть на его лице гнев, бешенство, негодование, — словом, любую отрицательную эмоцию. Однако заметила только спокойствие и облегчение. — Ответил брат твой, кто в смерти его виновен? — Эва была уверена, что разговор начнётся, если не с угроз, то с обвинений, но вышло совсем по-другому. — Нет, — девушка сжимает губы и опускает голову, — Сказал, что в один миг дышать перестал. Твердил про загробный мир, что он разрушается и скоро всё изменится, — Амен не удивился её словам, он и сам осознавал, что череда странностей указывает на нечто подобное. — Это всё? — несколько разочарованно спросил мужчина. «Ради этого собой рисковала?» — Сказал опасаться горящих глаз. — Знаешь, о ком речь? — в Амене проснулась заинтересованность. — Догадываюсь, — испытующий взгляд эпистата заставил продолжить: — Ко мне несколько раз приходил человек с красными глазами и волосами. Из-за него я потеряла сознание в Крокодилополе, разбилась в библиотеке и… — о последнем визите бога Эва хочет умолчать, но Амен озвучивает верную догадку: — И проникла в мой сон, — девушка робко кивает, страшась его реакции, но эпистат лишь задаёт следующий вопрос: — Узнала, кто он? — Ты мне не поверишь. — Не тебе решать. — Сет, — со стороны Амена нет ожидаемой усмешки, только поостревшие углы челюсти. — Что он просил узнать во сне? — Есть ли на тебе какая-то метка, — Эва не знает, куда деть собственные руки, поочерёдно заламывая пальцы. Наклоняется всё ниже в попытках скрыть алые отметины на лице, которые кричат о стыде. — Она была? — Не знаю, я вообще тебя не видела, — эпистат подмечает, что девушка хочет и не решается спросить, почему во сне была она. И хорошо, ведь этот вопрос мучает и его самого. — Хорошо. Когда он появится снова, скажешь, что метки не было. Об остальном молчи. — А если спросит, что тебе снилось? — Придумай. Солжëшь во благо хотя бы раз, — Амен хмыкает, не отрываясь от нервничающей неферут, — Наставник и брат его тоже черномаги? — Амен, пожалуйста… — Отвечай. Сделай так, чтобы я мог тебе доверять. — Да, но, прошу, не трогай их. Они ничего плохого не делали, позволь им скрыться, они просто хотят выжить… — Эва захлёбывается в потоке слов, пока Амен не останавливает: — И они, спасая свои шкуры, тебя выдали, — девушка непонимающе хмурится, — Реммао подговорил ткачиху сказать, что та слышала о сегодняшнем заказе в Доме Анубиса, а сам хотел вывести своего щенка из города. Их поймали, оба назвали мне твоё имя, Эвтида. Старший узнал, что тело Исмана увезут утром, и решил, ты не упустишь шанс попрощаться. Прозорливо, правда? — мужчина не стал добавлять, что лишил их за признание языков и пальцев. — Нет, он не стал бы… — девушка на середине фразы понимает, что совсем не знает ни Рэймсса, ни Реммао, — Он защищал брата. — Ценой твоей жизни? — эпистата в бешенство приводят её рассуждения, и он сокращает расстояние между ними до неизмеримо малого, сжимая миниатюрное лицо в своих руках, — Чем ты думала? Ты бы давно сидела на их месте с выдранными ногтями, если бы… — Если бы не ты, — договаривает слабым голосом Эва, — Для чего спас меня, Амен? Я же глупая, я же обманываю, я же шезму, — слова прерываются всхлипами, слезы скатываются на татуировки, что обещают покарать неугодных черномагов. Но кара падает не на жертву, а на охотника, который медленными поцелуями покрывает измученное лицо. — И моя, — Эва обвивает руками склонëнную шею, после чего эпистат прижимает её к себе, желая оставить так навечно. Чтобы не отходила и не убегала, чтобы осталась в живых. — Кто-то разрешал мне сделать выбор, — насмешливый тон разрезает грудь эпистата, ломает рёбра и даёт возможность сердцу биться в нужном ритме, в унисон с другим, неспокойным и бедовым. — Теперь не разрешает, — он гладит мягкие волосы на недавно зажившем затылке, — Если поймал шезму, я не могу её отпустить. — Не отпускай. Они стояли в тиши кабинета до первых рассветных лучей. Охотник и добыча, прошлое и будущее, мужчина и женщина. Пропасть между ними не сравнится с самой глубокой точкой Нила. Волновало ли это их сейчас? Нисколько. Обратится ли их сближение катастрофой, какой не видел Древний мир? Несомненно.