POV. Эвтида
— Я жутко волновался, мы же договорились уехать вместе. О чем ты только думала? — я пришла в кабинет Ливия, чтобы наконец-то выспаться, но парень не устаёт меня ругать. — Ливий, ты засопел на своих свитках, как только солнце зашло, — Амен рассказал, что в поисках меня заходил к лекарю, который в это время десятый сон видел. — Всё равно ты повела себя ужасно, — парень до блеска натирает стеклянные сосуды, проверяет их на наличие разводов, поднося к окну. Солнечный свет отражается от очередной склянки ярким лучом, выжигающим мои уставшие зрачки. Я тру лицо до красных пятен и накрываю его подушкой, — И откуда ты вернулась такой уставшей? — Из сада, задремала на лавочке, ощущение не из приятных, — я и не надеюсь, что Ливий мне поверит, но сказать правду не могу. — И как звать эту лавочку? — в голосе лекаря слышны насмешливые и заинтересованные нотки. — Никак, — глухо бурчу в ответ. — Быть может, Амен? — я вскакиваю с неудобной софы с округлëнными глазами, — Брось удивляться, всё и без этого понятно, — легко говорит Ливий. — Что тебе понятно? — возмущаюсь я, пока Ливий снисходительно улыбается. — Что моя подруга не первую ночь проводит с эпистатом, а меня в известность не ставит, — в лекаря летит подушка, от которой он без труда уворачивается, — Не злись, это твоё дело, просто скрывать глупо. Всё поселение о вас судачит, — отлично, только сплетен мне не хватало. Я сажусь обратно, начиная дышать чаще. Исфет, что же я вчера натворила! Сжимаю глаза изо всех сил, но из них всё равно бегут солёные слезы. — Эва, да ты чего? — парень оказывается рядом и гладит по плечам, — Говорят, и говорят, подумаешь. — Я не могу больше так, — жалко скулю я, уже не пытаясь унять дрожь. — Амен тебя принуждает к чему-то? — Нет, нет, не в нём дело, — стараюсь говорить увереннее, — Я устала, Ливий. Кругом одни смерти и жестокость. Я устала терять, чувствовать себя беспомощной и виноватой. У меня ничего не выходит. Я как будто по зыбучим пескам иду: хочу выбраться, но любое движение делает лишь хуже, затягивает ещё глубже. — Знаешь, там, откуда я родом, любят говорить: Игральные кости бога всегда выпадают как надо. Возможно, за глупость сочтëшь, но ничего в мире не происходит просто так, даже самые ужасные вещи. Если всё катится в этот ваш Дуат, значит, для чего-то это нужно. — У богов занятная партия выходит, — у одного из них точно, — Извини, что тебе приходится это выслушивать. — Извинишься, когда своим эпистатом мне всю голову забьëшь, — Ливий взъерошивает волосы на макушке. «Мой эпистат». Я не понимаю, что именно эта фраза во мне вызывает: страх или трепет. Вероятно, и то, и другое, а ещё целый ворох спорных чувств. — Не дождёшься, — щëлкаю парня по носу. Как же легко с Ливием. Не нужно подбирать слова, ждать, что в любую секунду он может взорваться. Нет никакого истошного стука в груди. Вот бы с Аменом было также. Мечтай, Эва. Ты по собственному желанию влезла в жерло вулкана и не хочешь оттуда выбираться ни под каким предлогом. Ждёшь, пока он не потопит тебя в отравляющей лаве и наслаждаешься каждой раскалённой частичкой. Мазохизм или самодурство? Нет, определённо что-то страшнее. Как иначе объяснить, что даже сейчас я думаю не о судьбе Реммао и Реймсса, не об охотнике, которого Амен прикончил из-за одного взгляда на меня, не о Дии и даже не о брате. Мысли носятся вокруг двух голубых огней и не сворачивают ни на миллиметр.***
Вечером Тизиан, не скрывая хитрых искр в глазах, привёл заспанную девушку к Амену. Эпистат отвлекся от карты, на которую наносил только ему понятные отметки, и забыл об одолевающей весь день усталости. — Где переодеться успела? — он оглядывает мнущуюся у двери Эву. Лиловая ткань скрывает часть выступающих ключиц, собирается вокруг талии и манящими волнами спускается вниз, открывая разрезами гладкие ноги. Эпистату больших усилий стоит перестать дорисовывать в голове с ума сводящие линии, представлять, как срывает с неё всё лишнее, изучает губами и руками каждый участок. В столице он повидал множество женщин, но ни одна не вызывала и сотой доли той бури, что метается внутри при виде неë. — Помощница Ливия нарядами поделилась, — Амена раздражает, что с её уст срывается имя другого. Он не понимает природу своей ревности. Никогда эпистат за собой подобного не замечал, а теперь готов на плаху отправить любого, кто подойдёт ближе положенного к его Эве. Амена до хруста костей выводят собственные эмоции, но отказываться от них он и не подумает. И поздно, и больно, и просто не хочется. — Что будет с Рэймссом и Реммао? — сама не понимая для чего, спрашивает девушка, когда они выходят из храма и направляются к переправе. Она в курсе, какая участь их ждёт, но не перестаёт надеяться, что Амена можно переубедить. — Казнь, наговорили достаточно, — безразлично говорит мужчина. — Но они не сделали ничего плохого, — не унимается девушка, чью ладонь эпистат крепко держит в своей. — Они — шезму, Эва, преступники, которые идут против воли фараона. — И чем я от них отличаюсь? А ты не предаëшь свой долг прямо сейчас? — Эва и не вспомнит, когда в последний раз говорила так уверенно. — Осмелела? — он нависает над стоящей рядом девушкой, — Ты всё ещё дышишь, только потому что я позволяю. Если заметила, даже не упрекаю. Но у всего есть предел, грань, которую переходить не стоит. У моего терпения она тоже имеется. Не советую проверять, что будет, если оно иссякнет. — Угрожаешь? — тихо спрашивает Эва, стараясь разглядеть в потёмках переулка хоть одну эмоцию в лице напротив, но замечает лишь собственное бессилие, что отражается в сверкающей синеве строгих глаз. Она тонет, касается каменистого дна, но не смеет и пискнуть в поисках помощи. — Предупреждаю, — он поправляет и без того идеально лежащие на её плече волосы, вздыхает глубоко и продолжает путь к воротам, отрезающим город от пустыни. У обоих в голове один вопрос: Зачем? Зачем начали то, что не в силах контролировать? Зачем она снова и снова видит в нём спасение. Зачем он из раза в раз позволяет. Ответ один: по-другому нельзя. — А где ладья? — стоя на опустевшем берегу, оглядывается Эва. — Уплыла. Не стала дожидаться, пока мы наговоримся, — устало отвечает эпистат, — К утру прибудет обратно. Возвращаемся. Амен не успевает развернуться — девушка скидывает сандалии и приближается к реке. Она плавно опускается на край крутого берега, погружая ноги в темнеющие воды. — Передохнем немного? — Эва с надеждой глядит на мужчину позади, а он не может отказать и усаживается рядом. Эва опускает голову, увлечённая поблескиванием на водной глади. Мужской и женский силуэт в отражении становится одним целым. Нил обращается самым честным зеркалом, показывая, насколько сильно они в друг друге нуждаются. Где-то уродливо, а где-то до прозрачной чистоты правильно. Амен смотрит на более привлекательную картину — на неё. Поставь перед ним все чудеса света, и даже тогда он не посмеет отвести взор от блеска луны на матовой коже. Эпистат жадно заучивает каждый изгиб, как будто она исчезнет в следующую секунду. Она медленно моргает, прикрывая ресницами малахитовые глаза, когда Амен кладёт руку на подбородок и поворачивает её к себе. Малахит — оберег от злых сил, дарящий спокойствие. Подобный камень висел над его колыбелью, а теперь покоится на задворках памяти блеклой стекляшкой, потому что девичьи глаза стали для него в тысячи раз ярче, сильнее, роднее. И их он ни за что не потеряет, как детский амулет. Поцелуй выходит почти нежным. Пухлые губы начинают робко отвечать. Амену безумно тяжело не начать кусать их с особым остервенением, но он сдерживается, не желая снова пугать. Раньше мужчину не заботили чувства партнёрш, с которыми он делил ложе. Эпистат воспринимал соитие как разрядку, больше механическое действие, приносящее удовольствие, но не более. А сейчас он ловит малейшее изменение в лице, перекладывая взволнованную девушку на песок. Ему голову отсекает смущение, которое багровеет на её щеках, когда он аккуратно опускает рукава одеяния, освобождая доступ к часто поднимающейся груди. Губы Амена касаются затвердевшего соска, и руки больше не слушаются, беспорядочно сминая грудь. Он влажными дорожками исчерчивает сладкую кожу, покусывает её всё сильнее, оставляя под ключицами алые следы. Каждый выдох Эвы становится мычащим стоном, от чего у Амена болезненно сводит мышцы. Она неровно гладит накаченные плечи и чуть сжимает их, когда руки ныряют под спину в поисках застёжки. — Оставь, — практически беззвучно произносит девушка, и её мгновенно облает холодом от отдаления мужчины, — Оставь платье. Н-не останавливайся, — большего Амену не требовалось. Подняв юбку, он принялся выцеловывать низ живота и выпирающие кости, опускаться ниже. — Расслабь ноги, — он провел ладонями до коленей, и тело его послушалось. Плавно разводя худые ноги, эпистат внимательно следил за реакцией девушки, удерживающейся на локтях. Волнуется, — Не будем торопиться, — на её лице отразилась смесь облегчения и разочарования, — Я сделаю тебе приятно. Не бойся. Он приподнимает её так, чтобы бедра оказались в его руках, и проводит губами по самым сокровенными местам. Эва замирает, когда шершавый язык проходится вдоль половых губ. — Что ты… — воздух покидает лёгкие громким стоном, практически криком из-за уверенных движений вокруг входа, — А-амен, — она говорит единственное, что может, и опьяненно смотрит в тёмные глаза. Верховный эпистат, самый холодный, самый жестокий и самый желанный из всех известных Эве людей в её ногах, доставляет удовольствие, какое не в силах удержать в себе хрупкое тело. Неизвестно от чего именно, — от осознания, кто её ублажает, или от лавины непознанных чувств, — но с головы до пят проходятся разряды, сильнее электрических. Ноги уже не просто дрожат, они бьются об напряжённую спину. Под ногти забиваются острые крошки песка, пока руки старательно за него ухватываются, чтобы окончательно не выйти из реальности. Но её попытки теряют смысл, когда его язык перемещается к клитору, захватывая его круговыми движениями. В девушку плавно входит один палец, останавливается, распространяя жар по коже. Она вскрикивает и откидывает тяжёлую голову, пока в неё уже сложнее проникает второй. Эве кажется, что скоро она услышит треск позвонков от того, как сильно выгибается еë спина, подчиняясь медленным толчкам. Боль растворяется в бродящей по телу руке, которая поглаживает живот и скользит по мешающейся ткани к груди. Движения внутри усиливаются, грудь истязают сильные пальцы, в головах обоих не остаётся ничего, кроме густого тумана чувств. И он взрывается вместе с последним глубоким толчком. Эва сжимает глаза до разноцветных точек, резко их распахивает. Звезды на небе кружатся, падают, смазывают созвездия, которые разбиваются от изнывающего стона и меркнут, стоит его лицу склониться над её. Эву касаются взмокшие белые пряди, которые она заправляет онемевшими пальцами за ухо. Простой, невинный жест лишает Амена остатка разума. Едва ли не впервые в жизни ему страшно. Страшно от того, что девушка напротив способна с ним сотворить. Она не шезму, она — чистый хаос, не ведающий своей власти. Такое сильное оружие нужно или уничтожить, или не выпускать из своих рук никогда. И эпистат чётко решил, что он выберет. Только вот каждый новый сон с участием девушки рождает скребущие душу сомнения, не говоря уже об её связи с Сетом. Но боги и видения скрываются за горизонтом, когда руки Амена притягивают её к себе, помогают натянуть одежду на место, выбирают из густых волос песчинки. Эва сворачивается в его объятьях так беззащитно и правильно, что эпистат может думать только о том, как сохранить, а не разрушить.*** POV. Эвтида
Как мы оказались в поселении, я не помню. Немудрено, вчерашний наш… контакт отшиб любую возможность мыслить. Я и сейчас копаюсь в вещах, чтобы унести нужные в покои эпистата, а думаю вовсе не о тряпках. Интересно, на всех так влюблённость влияет? Столько проблем вокруг, но теперь перед ними стена, имя которой Амен. Хочется просто запереться уже в его покоях и попробовать всякое. Пусть за окном хоть конец света начнётся, я не подумаю на него отвлечься. Правильно Дия говорила: парни хуже наркотиков. Дия настоящая, из моего мира. Живая. Так ведь? Исфет, как же мне хочется верить, что у них там всё в порядке. Дия с Рэймом также ссорятся на раскопках, Тизиан всё также на них ворчит. Возможно, и остальные проживают другие жизни: Ливий, Реммао, Амен. Последний явно какой-нибудь вредный и заносчивый человек на важной должности. Встретились бы мы в настоящем? Сомневаюсь, а если и так, он бы точно не обратил на меня никакого внимания. Амен и здесь принимает меня за другую, за ту Эву, которую увидел в Гермополе. А я просто пришла и украла её жизнь, непонятно для чего и как. Боги милостивые, я ревную Амена к своей копии, и злюсь, что однажды неведомые силы выбросят меня обратно. И что тогда? Та реальность явно станет для меня чужой без него. Уже стала. Исман, сказал, что чувствует — умер он навсегда, по-настоящему. Как я жить буду без брата и, наверное, любимого человека? — Собираешься куда-то? — я падаю на сундук с вещами от неожиданности. Сет стоит у окна, обнажая острые клыки ухмылкой. — От тебя подальше, — я фыркаю и выбираюсь из сундука, чувствуя язвительный взгляд на себе. — Да что ты? — он наворачивает круги вокруг меня, от чего мутить начинает, — Ты наоборот ко мне должна бежать. Кто ещё тебе поведает, почему ты здесь? — Мысли читаешь что-ли? — в ответ я слышу громкий гортанный смех. — Лучше. Я чувствую э-мо-ци-и, — пропевает красноволосый, — Люди обманываются собственными мыслями, а эмоции правдивы всегда. — Тогда ты должен задохнуться в отвращении. Давай перейдём к делу и ты исчезнешь. —Как скажешь, милая, — Сет разваливается на моей кровати и продолжает, — Итак, что ты увидела во сне охотника? — Ничего. Не было никакой метки, — бога явно устраивает мой ответ, что видно по довольному лицу. — Что он делал? Как выглядел? Кто вокруг находился? — быстро засыпает уточнениями, от которых я теряюсь. Если он чувствует эмоции, то прознает, когда я начну врать. — Ты просил узнать о метке, остальное я рассказывать не обязана, — стараюсь смотреть на него смелее и перестать заламывать пальцы. — Тогда я не обязан отвечать на твой вопрос. Просто объясни, что видела. — Себя, — Сет молниеносно перемещается ко мне, меняясь в лице. — И что ты делала в его сне? — он дышит чаще, словно принюхиваясь. — Целовала его, — говорю и вспоминаю, как мы лежали на песке. Волнение дымкой проходится по телу, а Сет, скрипнув челюстью, ждёт продолжение, — И он меня тоже. Мы были на берегу Нила ночью. Он начал раздевать меня… Мой рассказ пресекает рука на горле. Теперь я понимаю, что Амен, набрасывая на мою шею накидку после кражи, лишь немного тянул за края. А вот душат меня сейчас. Из горла вырываются прерывистый кашель и хрипы. В панике цепляюсь за его костлявую руку, но не могу сдвинуть. — А тебе, вижу, понравилось. В койку запрыгнешь к любому, кто предложит, да? — он давит сильнее, в глазах появляются тёмные точки. Ноги отрываются от пола и беспомощно болтаются в воздухе. Его слова заглушает гул в ушах, — Или успела уже его ублажить? Не меняешься, Не… — Сет замолкает и отшвыривает меня в сторону. Побелевшими пальцами тру шею. Задыхаясь, я отползаю в угол, когда вижу шаркающие в мою сторону ноги. — Погорячился, милая, — Сет тянет руку к моим коленям, но я резко их убираю, — Просто переживаю за твою душу, — бог лжи мог бы врать искуснее, — Он быстро её загрязнит. У тебя иная судьба. — Какая? — аккуратно уточняю я. — Это твой вопрос? — он заставляет задуматься. Сет обещал ответить честно, но он всегда может открыть лишь часть правды, от которой не будет проку. Надо спросить что-то конкретное, в чем нельзя опустить важных деталей. Все мысли роятся вокруг того, как я здесь оказалась и когда вернусь обратно. Но мне кажется, что эгоистично тратить этот шанс на себя. — Как мне освободить Рэймсса и его брата? — Серьёзно? Уверена, что потратишь единственную попытку на двух жалких людишек? Я могу рассказать всё, что пожелаешь. — И обмануть можешь, если тебе это выгодно. И мне кажется, ты так и сделаешь, если спрошу про себя. — А ты смышлëннее, чем я думал. Действительно хочешь, избавить их от пыток и страшной казни? — красноволосый заискивающе бродит по мне своими острыми зрачками. — Да. — Я сделаю даже больше, чем ты желаешь. Освобожу их, — в его ответ мне поверить тяжело. Он давит дружелюбием, хотя минуту назад готов был сжечь заживо. — Зачем тебе это? — Загладить вину, так скажем, — он щёлкает пальцами, подбирая слова, — Договорились? — Загладишь, если не тронешь тех, кто их охраняет, — Сет может меня по стене размазать от одной идеи ставить ему условия, но не делает этого. — По рукам, — легко соглашается бог. Мне остаётся надеятся, что он не понял моих мотивов. Ведь попросила я об этом с одной целью — чтобы тот не тронул Амена. — Договорились, — я жму руку, которая недавно меня душила. Он улыбается слишком широко и уходит через окно. На меня давит пустота комнаты, в которой сложно почувствовать себя в безопасности даже после его ухода. Происходящее всё более походит на бред, из которого меня может вытащить только один человек. Но Амен вернётся за полночь. А сейчас я одна. С проявляющимися синяками на шее, со стеклянными глазами и с призрачной надеждой, что помощь Сета не обратится новой проблемой.