🍂🍂🍂
Хранители времён года — особые люди, которым по наследству передается магия управления природой в свой промежуток времени. Они должны следить, чтобы все было вовремя: первые почки на деревьях, летняя жара, августовские дожди для лучшего урожая, богатый грибной сезон, хороший слой снега на сочельник — все это их рук дело. В начале нового сезона в это древнее дерево приходит хранитель на смену другому и находится там все три месяца, по своему календарю устраивая те или иные события. Но даже у таких людей, которые обязаны беспрекословно придерживаться некоторых правил, был однажды случай, который повлек за собой большие проблемы. Хранителю весны было около двадцати пяти лет, когда это произошло. Высокий молодой парень по имени Чонсон с черными короткими волосами, тихий, скромный, но безумно добрый, пусть внешне казалось, что он наоборот груб и холоден. Он был лично знаком только с двумя хранителями — лета и зимы. Лето-Джейк имеет ярко-рыжую копну волос, что кучерявится и отливает золотом на солнце. На смуглой коже, начиная от носа и заканчивая коленями, по всему телу рассыпаны веснушки. Он очень веселый, постоянно шутит, громко, заливисто смеется и обожает сладкое. Поэтому в этих краях никогда не бывает плохого лета — урожай всегда выходит богатым, солнце не обжигает, а растения сияют всеми возможными оттенками в период цветения. И никакое плохое настроение не могло повлиять на погоду вокруг. У Зимы-Хисына — полной противоположности Джейку, — серебристые волосы и ледяные голубые глаза, он обычно ведёт себя холодно и отстраненно. Словно он и есть зима, а не просто ее хранитель. Но, несмотря на то, что его покрывает тонкая корка льда, когда он находится на алтаре, он источает нескончаемое человеческое тепло. Добрый, внимательный, всегда выслушает и даст совет. Их Чонсон знал хорошо. Они очень редко виделись втроём, потому что это было возможно только три месяца в году, да и Хисын не любил проводить много времени не в одиночестве. Он всегда говорил, что Джейк на него слишком плохо влияет, и в итоге среди января внезапно мог начать таять снег, потому что он вспоминает какую-то глупую шутку этого дурашливого парня. Чонсон не знал только осень. Ее хранителем был издыхающий старик, который был всегда себе на уме, ни с кем не общался и упрямо высушивал земли, не давая богатых дождей, чтобы пошли грибы. Новость о том, что он умер, прошлась по лесу слишком внезапно — по слухам он не успел подготовить следующего хранителя должным образом, чтобы тот сразу вступил на святую землю. Так и произошла их первая встреча. Там, на алтаре среди леса. Конец апреля, Чонсон был в самой середине ритуала — лёжа спиной на каменной плите со священными письменами, его голое тело обвивал цветущий вьюн, а вокруг ежедневно распускались набитые пионы и гортензии. Природа таким образом брала необходимую ей силу и указы, что и когда делать, чтобы не навредить людям и живым существам. Он пришел вместе с Джейком, которому поручили показать священное место и объяснить, как проходит смена времён года, чтобы через полгода юноша ни в коем случае не ошибся. — Нужно прочитать особое заклинание, у каждого своё. Тебе передали его вместе с вещами старика. После моешь руки в роднике и поднимаешь меня с плиты — я буду в глубоком сне и не смогу проснуться сам, — рассказывает Джейк, размахивая руками. — Там святая вода? — юноша не отводит взгляда от протекающей струйки воды по земле откуда-то из-под корней. Джейк звонко смеётся. — Нет, просто не хочу, чтобы ты меня грязными руками трогал! Молодой парень подходит к алтарю и долго всматривается в застывшее лицо Чонсона. На щеке того сидит полупрозрачный мотылек и крылья его дрожат так же, как ресницы спящего хранителя. Чонсон все слышит, несмотря на глубокий сон. — В конце сезона Хисын сам разбудит тебя, поэтому нужно всё успеть вовремя. Растения должны успеть заснуть до того, как Зима окутает их снегом, иначе они погибнут. Парень кивает. — Я читал записки дедушки. У него много планов и разных распорядков, что за чем идёт. Думаю, в этом нет ничего сложного… — Да ладно! Но при этом каждый год осень была одинаково отвратительной, — фыркает Джейк, упираясь руками в бока и рассматривая, словно завороженный, его нового знакомого. — Так как тебя зовут, говоришь? — Сонхун.🍂🍂🍂
— Что, прости? — Чонсон успевает лишь помыться и переодеться после того, как возвращается домой в первых числах июня, и к нему приходят Хисын и ещё один парень. Остроносый, с каштановыми волосами и испуганным взглядом, он смотрит так, будто ждёт, когда его начнут за что-то отчитывать. — Его некому научить, — повторяется Хисын. — Джейк пытался что-то, но месяца обучения мало. — Почему не ты? — Чонсон начинает разминать шею и спину — каждый раз его тело просто сходило с ума от неподвижного лежания на этом булыжнике. — Потому что я не такое изменчивое время года. — Хисын пятится к выходу, собирая на ходу брошенную сумку, льняную рубашку и панаму. — И потому что я не хочу этим заниматься. — Классно как ты придумал, — язвит Чонсон и под звук хлопающей двери переводит взгляд на нового знакомого. — Ну что, Сонхун, что ты успел выучить? — Ты знаешь моё имя? — удивляется тот, выпрямляясь как струнка. — Вы приходили ко мне восемь раз с Джейком, уж запомнил. — Немного, на самом деле, — Сонхун сжимает в руках карамельную булочку в пакете, обожаемую Хисыном. — Джейк рассказал мне всё теоретически, но я так и не понял, как входить в этот сон, как там всё ощущается, что мне надо делать, чтобы управлять… — Он тебя водил на наше место для обучения? — А такое есть? — Понял, — закатывает глаза Чонсон. Место для обучения — небольшая поляна в глубине леса. Деревья вокруг неё растут ровным кругом, и от ствола к стволу развешаны красные нити с необходимым талисманами и свертками заклинаний. Таким образом обозначили место для тренировок детей, которым суждено заменить нынешних хранителей. Сквозь магический барьер катаклизмы, которые устраивали маленькие неумельцы, не пробирались дальше в лес и не причиняли вреда его жителям. Чонсон начал тренироваться с десяти лет и только в девятнадцать вступил на свой пост. Сонхуну на вид не больше двадцати, и научить его чему-то за три месяца кажется чем-то сказочным. — Наши силы запечатаны внутри нас. Мы снимаем печать только когда начинается сезон, в другое время это строго запрещено, — объясняет Чонсон, когда они приходят на ту поляну. Он пропускает Сонхуна внутрь, но сам не заходит, будучи ещё слабым. — Сядь посередине и прочитай шёпотом заклинание, которое тебе передали на церемонии. Церемония смены хранителя произошла в этот раз так сумбурно, что Сонхун сам не понял, что с ним сделали. По идее, это долгий обряд, где трое суток идёт передача магической силы от одного хранителя другому, в тишине, покое и полном уединении. В этот же раз вокруг сновало множество людей, следило за стариком, поддерживало его жизнь. Но заклинание Сонхун выучил, вот только не знал, как оно работает. — А если что-то пойдет не так? — спрашивает он, беспокойно оборачиваясь к Чонсону. Тот пожимает плечом. — Главное, не выходи оттуда. Что-нибудь придумаем. Сонхун вздыхает, садится посередине на свежую траву, чуть опускает голову и, прикрыв глаза, начинает произносить магические слова. Он тут же чувствует, как по его венам струится нечто обжигающее, начиная от его губ и расползаясь по рукам и ногам до самых кончиков пальцев. Волосы разлетаются от лёгких порывов невесть откуда взявшегося ветра, а почва под ногами становится влажной и вязкой. Когда всё вокруг приходит в одно перманентное состояние, он открывает глаза и поворачивается к Чонсону. — Так? — спрашивает Сонхун, не скрывая волнения. — Теперь попробуй изменить вокруг себя что-нибудь. Попробуй вызвать лёгкий дождик, — Чонсон чуть повышает голос, делая несколько шагов назад. — Но как? — Просто подумай об этом. Представь. Будто он уже идёт. — Сонхун медленно кивает и снова прикрывает глаза, сильно хмурясь. — Будто маленькие капли бьют тебе по рукам, а затем стекают. Твоя одежда становится неприятно влажной. Трава вокруг прогибается от ударов воды. И у Сонхуна получается. Над поляной свет становится в разы темнее, солнце пропадает, тучи заволакивают небо. Первая капля падает ему на щеку, быстро убегая за ворот футболки, от чего парень дёргается, но продолжает сосредоточенно думать. За ней ещё три, затем ещё и ещё, превращаясь в настоящий дождик. — Хорошо, теперь пусть прекратится! — голосит Чонсон, но его будто не слышат. Дождь усиливается с каждой секундой, пропитывая насквозь волосы и одежду хмурого парня. Вода стекает с его подбородка, заставляет жмуриться и нервно сжимать кулаки. — Сонхун! Перед ногами Сонхуна быстро образовывается лужа, утапливая его кроссовки. Парень тут же теряет контроль, вскакивая на ноги, поскальзывается и падает на одно колено, шипя от пронзающей боли. Чонсон, понимая, что сухим уйти отсюда не получится, пролезает через красные капроновые нити и помогает Сонхуну подняться. — Выходить отсюда нельзя, пока ты не запечатаешь силу обратно, — прикрикивает Чонсон сквозь шум воды. Сонхун кивает и начинает читать обратное заклинание. Дождь потихоньку прекращается, и оба парня облегчённо выдыхают. — Я пытался, честно! Я представил, что он кончается, что перестаёт так лить, но почему-то он… Я не знаю почему, я не хотел! — тараторит Сонхун, морщась от все ещё стекающей воды с черных волос. — Я не справлюсь за три месяца, да? Чонсон смотрит на рваную штанину на колене Сонхуна, сквозь которую сочится кровь, и вздыхает. — Что ты сразу раскисаешь, балбес? Для первого раза очень даже хорошо вышло, — Чонсон хлопает Сонхуна по плечу и покидает поляну. Они договариваются тренироваться каждый день. Чонсон пытается привлечь к этому ещё и Хисына, но тот делает вид, что очень занят и не может приходить даже раз в неделю, но обещает найти свободное время, скрещивая пальцы за спиной. Первый месяц Сонхун должен учиться усыплять растения, контролировать дождь, ветер, температуру. Второй — следить за происходящим снаружи, прислушиваться к людям, животным, насекомым, учиться делать плавные переходы между погодными явлениями. Третий месяц они отводят для временных тренировок — на алтаре невозможно подняться посреди сезона и посмотреть шпаргалку, когда должен начаться сезон дождей. Нужно всё помнить наизусть, чувствовать и делать в своё время. И всё правда идёт хорошо. Сонхун слушается, старается, иногда ошибается, и Чонсону из раза в раз приходится то делать младшему перевязки, то отпаивать настойками, то просто выделять время и много-много разговаривать. Сонхун оказывается неплохим парнем. Спокойным, добрым, смелым. Слегка меланхоличным, правда, любая неудача переживалась им очень трудно, но в целом пару добрых слов от Чонсона хватало, чтобы младший заулыбался. Сонхун был очень осенним. Чонсон своему времени года не соответствовал, как ему казалось. Слишком уж серьёзный для всех цветочков, что он распускает после капели. — Я хотел начать раньше учиться, правда, — прорывает однажды Сонхуна на откровения, когда Чонсон в очередной раз подаёт ему травяной чай от лёгкой простуды. Они сидят на кухне дома у старшего и греются после случайных заморозков, которые Сонхун, оказывается, тоже умеет делать. — Но старик не хотел даже смотреть на меня. Будто ему нравился сам факт, что он такой единственный и неповторимый у нас. — Сколько ему было? — Девяносто три. Старческий маразм цвёл во всю, — закатывает глаза Сонхун и тут же морщится от глотка чая. — А мне теперь переживай, как бы где не ошибиться, когда настанет осень. — А ты не переживай, — усмехается Чонсон, двигая к младшему вазочку с инжиром в шоколаде. — Больше волнуешься — больше наделаешь ошибок. — Просто… — Сонхун мнётся, подбирая одну конфету и бездумно крутя её в пальцах. — Если я так же затоплю тут всё? Мне же никто не поможет, придется самому. Целых три месяца. Это пугает… Чонсон качает головой и, придвинувшись на скрипучем стул, мягко сжимает когда-то повреждённое колено Сонхуна. — Тебе в любом случае придется это сделать. Оно не так страшно и сложно, главное: всегда оставаться сосредоточенным. И тогда три месяца пролетят как неделя, вот увидишь. — Тебе бывает там одиноко? — Сонхун понижает голос, заглядывая своими блестящими черными глазами куда-то очень глубоко в душу. — Это часть нашей работы, — Чонсон смотрит в ответ так же. — Да и, как видишь, в обычной жизни я тоже один. — Как-то это грустно. Слушай, Чонсон-и, — Сонхун вдруг воодушевлённо вскакивает, сокращая расстояние ещё больше, чем безумно напрягает. — Может, придёшь навестишь меня? Хотя бы разочек. — Что? С какого перепуга? — Ну, пожалуйста, — Сонхун загребает огромными ладонями руку Чонсона и прижимается щекой к его плечу. — Я знаю, что я услышу тебя. Так я буду знать, что все хорошо. — Ты и без меня будешь это знать, — Чонсон мягко вырывает руку и уходит к плите, чтобы помешать овощной суп. Сонхун лишь грустно провожает его взглядом.🍂🍂🍂
Лето проходит быстро. Чонсон, планировавший устроиться на подработку на городской пляж, чтобы подзаработать немного денег, а осенью уже пойти в кофейню, в которой обычно работал, теперь был вынужден перебиваться на несчастные отложенные гроши, отдавая всего себя тренировкам Сонхуна. Когда тот узнаёт, что с деньгами у его наставника туго, он приносит конверт от своих родителей в качестве благодарности, но Чонсон наотрез отказывается его принимать. Сонхун все равно тайно оставляет подарок в спальне Чонсона, понимая, что это меньшее, чем он может отплатить. За три месяца Сонхун, по мнению Чонсона, получает все навыки, чтобы провести свою первую осень по инструкции без каких-либо происшествий. Юноша научился особенностям сезона, видам погоды, верно отсчитывал время. Тренировочная полянка за это время раз десять успела пережить полноценную осень, и Чонсон вместе с ней. Теплую, спокойную, тихую и… романтичную. Оказалось, Чонсону не хватало вечеров в компании кого-то, кто может поддержать разговор, неловко шутить, внимательно слушать всё, что волновало парня, предлагая время от времени согреть чай. А волновало Чонсона много. Озоновые дыры над Северным полюсом, пиренейская выхухоль, которой дали статус вымирающего вида, инфляция в стране, новые снимки с Хаббла и еще сотня тем, список которых пополняется ежедневно, а обсудить попросту не с кем. А Сонхун слушает. Кивает, поддакивает, задает встречные вопросы, параллельно что-то ищет в телефоне. Тащит какие-то книжки из отцовской библиотеки вместе с необычными наборами чая, которые он купил вместе с мамой, и продолжает верно пускать корни в жизнь Чонсона, становясь её привычной частью. Кладет голову на плечо Чонсона сначала робко, а затем так, словно в доме старшего не было ни единой подушки. Перебирает его узловатые пальцы, рисует невидимые узоры на бедре, засыпает на коленях. Чонсон под конец августа по ощущениям сходит с ума, потому что Сонхуна так много, что он уже не вывозит и с нетерпением ждет дня, когда они пойдут за Джейком, надеясь, что сможет вздохнуть полной грудью. — Джейк нас слышит, но находится во сне. Нужно его разбудить, — Чонсон стоит в стороне, пока Сонхун скалой виснет над каменным алтарём с худощавым смуглым Джейком, укутанным в плети молодой пшеницы с пробивающимися цветами подсолнухов между прутьев. — Помнишь как? — Да. Сонхун раздвигает траву на груди парня, прикасается к крепко сцепленным в замок рукам и аккуратно разъединяет ладони Джейка, заставляя того мягко открыть глаза. Он хрипло откашливается и садится на месте, причитая что-то о том, что пора бы камень поменять на матрас, стряхивает с себя пшеничные ростки и благодарно принимает одежду из рук Сонхуна. Джейк быстро натягивает штаны и, положив руку на сердце, шепчет заклятие блокировки силы, после чего освобождает алтарь от своих растений. — Выглядишь уверенно, — кидает Шим Сонхуну, надевая вязаную кофту. Но Чонсон знает, как на самом деле нервничает Сонхун. — Давай быстренько. Сонхун смущённо оборачивается, неуверенно стягивает с себя одежду и ложится на каменную плиту. Чонсон, привыкший к подобному, тут же забирает чужую одежду и наклоняется над лицом Сонхуна, у которого, кажется, еще чуть-чуть и задымятся красные уши. — Верну зимой, — улыбается Чонсон, прижимая к себе вручную раскрашенную футболку и ситцевые штаны. — Ляг поудобнее, не забудь про руки. Помнишь, что дальше? — Помню. — Сонхун несколько секунд возится на месте, сцепляет руки на груди и готовится к последнему шагу. — Я надеюсь, что ты меня все-таки навестишь. — Боюсь, тогда нас ждет снегопад в сентябре, — шутит Чонсон, поддевая острый нос Сонхуна пальцем на прощание, и разворачивается, чтобы уйти. Сонхун прикрывает глаза, шепчет заклинание и благополучно засыпает. Его обнимают ветви плодящего шиповника и рыжей хризантемы, и Чонсон им искренне завидует.🍂🍂🍂
Про снегопад в сентябре Чонсон, конечно, пошутил, но то, что приходилось наблюдать за окном вторую неделю, улыбку уже не вызывало. После смены Джейка Сонхуном хорошая погода продержалась дня три, а после начались бесконечные дожди, по ночам переходящие в тяжелые грозы. Иногда солнце умудрялось выйти на несколько часов, но потом всё повторялось снова и снова. Трёх месяцев подготовки, естественно, было мало, недостаточно знать технику того, как все делать. Важен был опыт. Чонсон в течение девяти лет боролся с убийственными ветрами на поляне, поэтому он не ждал безусловного успеха, но если так продолжится, Сонхун к чертям затопит всё вокруг, создав бескрайнее море из своих слёз. А после и сам в них утонет, если не возьмёт себя в руки. — Может, все-таки сходишь к нему? — взволнованно спрашивает Джейк, в один из вечеров заглянув на чай к Чонсону, прихватив с собой и недовольного Хисына. — Посреди сезона запрещено тревожить хранителя, — отрицательно качает головой Чонсон, чуть дергаясь от бьющей в окно яркой молнии. — Да это бред, мы же к тебе приходили, все было нормально. Он ведь ждёт тебя. — С чего ты это взял? — цокает Чонсон, закатывая глаза и делая глоток остывшего малинового чая, который передала мама Сонхуна. — Так он сам это сказал! Я там тоже был, вообще-то, — Джейк импульсивно машет руками, чуть не задевая посуду на столе, которую Хисын успевает отодвинуть подальше. — Я ожидал чего-то такого, — говорит Ли. — Старик очень сильно подвёл. Страшно представить, как люди выживают в городах в такую погоду. Чонсон решает, что наверное всё-таки что-то нужно сделать, когда в середине октября с утра он едва не падает на своем крыльце, поскользнувшись на толстом слое инея. Все растения вокруг, не успев заснуть и просохнуть после бесконечных дождей, застыли ледяными фигурами, из-за чего Чонсон в ужасе пошёл искать теплую куртку. Он срывается к священному дереву, пару раз всё-таки падая и сдирая ладони до крови, но продолжая бежать по белоснежному ковру. Сонхун на алтаре лежит точно так же, как в начале сентября, что уже радует — парень не просыпался. Ягоды шиповника с веток отпали и теперь лежат вокруг алыми самоцветами, а хризантемы жалобно подвяли, но продолжали держать яркий оранжевый цвет, стойко готовые к любым испытаниям своего хозяина. Чонсон переводит дух, тяжело подходит к алтарю и медлит, боясь потревожить. Но голова тут же становится пустой, стоит только увидеть, что мороз умудрился покрыть даже мягкую кожу Сонхуна. Чонсон падает на колени и робко прикасается к чужой щеке, растапливая колючий иней. — Ты что устроил, Сонхун? — спрашивает Чонсон без тени недовольства, мягко и нежно. — Нужно все делать по расписанию, забыл? Первые заморозки у нас только к концу ноября… Сонхун, естественно, не отвечает. — Я думал, ты справишься с дождями за недельку, а ты растянул их на полтора месяца, затопив всё что можно. А теперь решил ещё и заморозить. Подумай о всем живом, ну. О растениях, о животных, люди ладно уж, переживут. Белочки и зайцы в лесу, наверное, в ужасе. Так же нельзя, Сонхун. Чонсон хочет сказать много всего. О птичках, лисичках, о цветочках и ягодках, обо всём, чем только можно надавить на жалость и заставить парня задуматься о том, что он делает, взять себя в руки. Вот только, видимо, дело не в этом, и жалости в Сонхуне предостаточно. Потому что на согретую щеку раненой ладонью Чонсона вдруг текут горячие слёзы. — Ну, ты чего? — взволнованно спрашивает Чонсон, мягко вытирая мокрые дорожки большим пальцем. — Всё не так плохо, никто не умер, но нужно просто взять себя в руки. Чонсон задумывается, вспоминая, как ощущалась его первая весна. Несмотря на то, что он обучался этому много лет и несколько раз на поляне провёл свой сезон три настоящих месяца, здесь, на алтаре, все было по-другому. Одиноко, сыро и даже страшно. А Сонхуну из-за неопытности ещё тяжелее. И просил он Чонсона навестить его не из-за глупой прихоти, а потому что наверняка понимал, что ему не хватит сил справиться со всем. И Чонсон должен как-то ему помочь. Поэтому он, поражаясь своей храбрости, наклоняется и, подумав несколько секунд, сухо целует губы Сонхуна, наблюдая, как краснеют щёки младшего и затихает непогода снаружи. Чонсон навещает Сонхуна ещё пару раз, а на третий приходит уже с Хисыном. Ну и что, что зима в этом году начнётся в середине ноября? Всякое бывает. Весна тоже придёт раньше и отработает своё сполна. Когда Сонхун просыпается, он падает в объятия Чонсона в слезах. — С тобой на поляне было так легко, а тут… Тут так темно, холодно и страшно… Я видел, как все страдают, но почему-то… Я правда пытался, Чонсон!.. — задыхаясь от рыданий, причитает Сонхун, уткнувшись в шею и схватившись замерзшими руками за свитер старшего. Чонсон нежно гладит Сонхуна по спине, слегка покачивая и согревая. — Всё хорошо, балбес. — Чонсон накидывает ему на плечи свою плюшевую кофту, которую принёс с собой. — Давай-ка освободим место, из-за тебя люди ждут Рождество с самого октября. Хисына покрывают ветви с тяжёлыми кистями рябины и тонкий слой инея, к которому Ли привык, в отличие от остальных, а Чонсон и Сонхун возвращаются домой. Сонхун успевает принять душ, покушать, выпить несколько чашек горячего чая с мёдом, как за окном наконец начинает срываться пушистый снег, мягко укрывая промёрзлую землю вокруг. — Ты же продолжишь меня тренировать? — жалобно спрашивает Сонхун, оторвавшись от видов за окном. Чонсон сидит на соседнем стуле, развернувшись лицом к младшему, и задумчиво ковыряет ногтём поверхность стола. — Думаешь, стоит? — Сонхун задыхается в возмущении и пинает старшего ногой под столом. — Не смейся надо мной, эй! Но Чонсон смеётся. — Сначала тебе нужно восстановиться несколько недель. Как следует кушать, отдыхать, может даже пропить успокоительное, если требуется. Это нормально. — О, — Сонхун отодвигает чашку и поворачивается к Чонсону лицом, сталкиваясь коленями, — у меня есть одно успокоительное. Я принимал его пару раз там, в дереве, — жалобный взгляд сменяется на хитрый, а большая ладонь по-хозяйски ложится на бедро Чонсона, который лишь ухмыляется. — Какой же ты наглец, — хохочет Чонсон и тянется навстречу.🍂🍂🍂
— Осень тренировался без отдыха следующие девять месяцев и потом, через год, уже всё было намного лучше, — Джей задумчиво кивает самому себе, перехватывая за пояс малыша, что сидел у него на коленях и так и норовил сползти и упасть. — Потому что он очень старательный и послушный. Так что, если и вы будете слушаться старших и стараться изо всех сил, у вас обязательно все получится! В одиночку в этом мире очень тяжело. Венди, уже давно усевшаяся среди детей, негромко хлопает в ладоши, и малышня тут же подхватывает. Джей аплодисментов не ожидал, но все равно кланяется и широко улыбается. Покидает он приют поздно ночью, когда все мелкие уложены спать, а дождь на улице прекратился. Едет на такси обратно, отсыпая также приличные чаевые, кое-как доходит до своего спрятанного среди лесных деревьев домика и с удивлением отмечает, что в окнах горит свет. — Хисын меня выгнал, — вместо приветствия жалуется Сонхун, помогая снять тяжёлое пальто. — Сказал, что осень — самое превратное время года, и лучше он будет голышом лежать на камне в снегу, чем смотреть на унылый дождь за окном. — Его надо поселить вместе с Джейком, раз ему так уныло осенью. — Джей отставляет кроссовки, обещая себе не забыть их помыть от грязи, а затем кряхтит от свалившихся на него крепких объятий. — Я так скуча-а-ал, — тянет Сонхун, едва ли сдерживаясь, чтобы не залезть на старшего вместе с ногами. — Я хорошо справился? — Намного лучше, — кивает Джей. — Только что это были за слепые дожди в начале октября? — А, это, — Сонхун смущённо прячет взгляд. — Я думал, что ты придёшь также меня навестить и немножко загрустил. Но быстро пришел в себя! Чонсон мягко улыбается и оставляет лёгкий поцелуй на виске Сонхуна. — Балбес ты.