***
На часах было около пяти вечера, когда Санчез, мирно сопевший на столе в окружении бесчисленных книг и прочих бумаг, повернулся с бока на бок от неприятного шума за дверью, который грозился перерасти в ещё более грозный, но уже под самым его ухом и, возможно, пострадала бы даже невинная дверь. По грубому тону стоило догадаться, что это явно был Барси. Его друг, даже несмотря на излишнюю «дикость» по отношению к приятелю, оставался пока единственной опорой Саши. Трагедия действительно, с душевной точки зрения, сильно повлияла на самочувствие янтарноглазого, от чего «золотой» чуть ли не каждый вечер стал захаживать к Саше, усиленно стараясь его ободрить и всеми силами помочь. Так и этот вечер не обошёл стороной. Терпение Барси невольно стало подходить к концу подобно тому разу на тренировке. Ручка неистово задёргалась, а после чего открылась, позволяя увидеть парня во всей своей красе с выгнутой блестящей скрепкой в руках. Удивительная чуткость теперь родилась у того к дверям, поскольку в этот раз обошлось хотя бы без выламывания. — Саш! Ты жив вообще? Ты уже почти неделю не выбираешься из общежития! Ты обеспокоен, ладно, но ты себя такими темпами угробишь, как бы прискорбно это не звучало! — И? Что с того? Угроблю, но узнаю, что произошло. Никто, никто пока толком не может полностью разобраться в ситуации, а я как могу стараюсь помочь. Если ты пришёл мне мешать — уходи, — недовольно отмахиваясь от Барси, тот потянулся и поднял голову со стола, оглядываясь по сторонам спросонья. — Нет, так дело не пойдёт, ты идёшь со мной и точка. Сегодня приехала Виверна, она сейчас в саду смотрит на изменения за время её отсутствия, пойдём к ней, глядишь, поможем заодно, — приближаясь к своему сонному другу, тот стал подпихивать его под рёбра, призывая таким образом встать. Недовольный бурчащий парень развернулся и, сведя брови в злобной гримасе, гортанно прорычал на вредителя его сна: — Если я один раз выйду с тобой на улицу, ты потом не будешь меня доставать каждый божий раз? — Санчез не сводил взгляда с Барси, пока тот наигранно задумывался. — Ну-у… Может быть. Пошли-пошли! Встава-а-ай! И переодень, пожалуйста, свои балахоны на что-то поприличнее, а то совсем стал на бездомного похож. — Да всё-всё, иду я. А за последнее сейчас кому-то по шапке настучу, крыса.***
— Мисс Виверна, добрый вечер, как Вы? Что нового у Вас, рассказывайте, — Барси был гораздо любезнее с окружением, когда он находился в чьем-либо обществе. Санчез всё ещё сонно бродил, иногда заплетаясь в ногах, что его едва держали. «Золотой» пристроился на скамейке у центральной беседки, где, собственно, и копошилась Виверна. Её рыжие волосы были собраны в низкий хвост, дабы те не мешались во время работы. Саша хвостиком следовал за другом и, минув беседку, устроился на другой стороне лавки. — Привет-привет, ребят! Давно вас не видела, даже соскучилась немного. У меня всё отлично, смогла наконец-то дома побывать и хоть какой-то порядок там навести, а по приезде, уже пересеклась с Кавеори, блин, ну я просто без ума от её кошек, какие же они хорошенькие, такие ласковые все! — казалось, эта девушка без умолку могла разговаривать сутками напролёт, меняя тему каждые пять минут, отчего становилось понятно, почему её так любят ученики Академии. Не особо вслушиваясь в суть диалога, Санчез оглядывал садик. В это время суток всё в округе уже начинало мало-помалу заливаться яркими тёплыми цветами, красневшими с каждым новым уходящим лучом далеко за горизонт. Эта чарующая красота заманила его и Новикони в их первое «свидание», если таковым его можно было назвать. Противные слёзы неприятно кололи глаза от череды воспоминаний, которые острым колом резали его внутри на части. Быстро смахнув их и посмотрев на деловито общающихся Виверну с Барси, убедился, что на него внимание не было обращено. Встав из тени беседки и сказав общающимся о своём намерении пройтись в округе беседки, Саша только было обогнул небольшую постройку, как ему на глаза упал до ужаса необычный кустик пока ещё слабо завязавшихся роз. — Чёрные… Виверна! Эти розы ты посадила? — услышав своё имя, девушка развернулась от одногруппника Санчеза и направилась в его сторону. — Эти — нет. Я думаю, этим занялся Кролик, а что? Что-то с ними не так? — Нет, ничего, просто… мгх, ты ведь в курсе, что произошло около недели назад? — спрятав в очередной раз мокрые ладони поглубже в карманы брюк, он разглядывал удивлённое лицо той. — Нет, не в курсе, но готова тебя выслушать, — опёршись руками на бортики беседки, девушка ожидала каких-то интересных историй, но рассказ Саши окончательно поверг её в шок. Несильно вдаваясь в подробности, он рассказал всю эту трагичную «пьесу» о любви, боли и слезах. Рассказал о том, как надеялся в тот день провести «лучшее свидание» для них двоих, но тот вечер явно должен был закончиться не тем, чем закончился. В конце рассказа, было уже трудно молчать о том, как тяжело было ему на душе, и, как итог, Виверна в поддержку лишь похлопала того по плечу, рассматривая расслабленное лицо юноши остекленевшими глазами. — Ты сильный раз можешь говорить о подобном. И всё же, я слишком много пропустила. Саш, как смотришь на то, чтобы ухаживать за этими розами? Я думаю, сейчас они слишком буду напоминать тебе о Нови, а это будет неким проявлением заботы к ней, — девушка, положив руки ему на плечи сочувственно склонила голову, и, отпустив его, снова непринуждённо улыбалась, возвращаясь к разговору с Барси. Даже такой незначительный жесть помощи и какой-никакой, но поддержи, сильно поднял настроение Саши. Присоединившись к разговору, он проболтал с ними вплоть до самой темноты, где указателем на усталость всех стала Виверна, уже дважды проклевавшая носом бортик беседки. Одногруппники привели в чувства едва не засыпавшую на ногах девушку, и перед уходом из сада та снова окликнула Санчеза, подбегая к нему. — Саша! Постой минутку! Возьми это, пожалуйста, — девица протянула ему букетик чёрных на тонких гибких веточках, но с большими шипами, бутонов роз. Те были явно свежесрезанными, только не понятно, когда она успела их нарезать. — Мне рассказали о том, что Новикони плела тебе венки из роз, конечно, мне стоило вас отругать, но… в общем, неважно! Просто возьми их. Ах, и да! На этом листочке я указала кустики роз и расписала как за ними нужно ухаживать, — благодарно кивнув Виверне и улыбнувшись, тот с радостью принял её подарок. Ещё раз поблагодарив ту за такой подарок, Санчез с Барси отправились прочь из сада, направляясь прямиком в Академию.***
На улице царила глубокая ночь. Звёзды, ярко сиявшие высоко в небе, освещали своим светом пути мореходцам и путешественникам, а для Санчеза это был путь, в котором он искал ту, что потерял, пусть и не так давно. Смириться с этим холодным одиночеством было ужасно сложно, но, к сожалению, такова была эта суровая реальность. Розы, любезно срезанные для него Виверной, уже красовались на голове в не очень-то и аккуратном венке. Парень даже не подумал обрезать колючки со стебельков, а зачем? Раньше, это делала для него Новикони, а сейчас… Взгляд янтарноглазого был устремлён далеко в небо, где в очередной раз, он пересчитывал звёзды в первых попавшихся ему на глазах созвездиях-путниках, плавно перетекавшие с места на место, уступая место занимавшейся заре. Тишина разбавлялась слабым ветерком, колышущим пожелтевшие листья на деревцах, приближённых к крыше Академии. Что Саша делал на крыше Академии в такое время, даже сам парень не понимал, а ещё больше не понимал, как его без лишних вопросов пропустил внутрь Зак, задержавшийся в здании за очередным проектом к будущим занятиям. Корпус, в котором находилась лестница на крышу, которая в это время суток была окутана мраком и приятным нережущим светом, мягко разливавшимся тёплыми волнами по пролётам лестниц сквозь небольшие окошки по периметру всей башни-пролёта. Поднимаясь всё выше и выше, он чувствовал, как в башню задувал приятный, ещё по-летнему тёплый, утренний ветерок, видимо, только прилетевший с первым потоком света. Уже будучи на самом верху, юноша не заметил, как за ним всё это время, следовал господин Молвин — один из учителей-любимчиков его девушки, и сейчас те оба стояли на веранде, правда, один был с краю веранды, а второй, стоял в метре-двух от того. — Здравствуй, Санчез, милый венок, — не оборачиваясь к учителю, Саше стало прекрасно понятно, что господин Молвин улыбался во время начала этого разговора. — И вам добрый… вечер? Утро? — сонно потерев переносицу, тот облокотился на ограждения-поручни веранды. — Как ты, друг мой? — приближаясь к парню, и ободряюще похлопав его по спине, Мотылёк присоединился к наблюдению молчаливого неба. — Плохо, как же ещё? — Знаешь, всё возможно. Кто-то может неделю помучиться и жить дальше, а кто-то и за сотню лет никогда не успокоится, только лишь похоронит свои переживания где-то глубоко внутри своей души и сознания, всё зависит от человека, ну, или его подобия, — Молвин грустно вздохнул и повернул голову на юношу. — Как продвигается твоё личное расследование? — Так же — плохо, я ничего не могу понять. Что, кто, зачем — всё это так не понятно! — юноша с силой разрезал воздух своей жестикуляцией, в то время как учитель с преспокойным выражением лица выслушивал того. — Все свои предположения я уже выдал директорам, хочешь теперь и ты послушать? — Дерзайте, что мне уже терять? Правильно — ни-… — Это мог быть кто-то из ваших одногруппников, поскольку они, — Молвин простым жестом руки вывел в воздухе круг, — знали, что та — физическая оболочка духа, простыми словами — нежить. Саша остолбенел. Что? …одногруппники? Да как такое пришло только преподавателю в голову? Что за бред тот несёт?! Саша было уже хотел сорвать голос на старшего, как в его голове что-то щёлкнуло. Ведь правда, его приятели по группе прекрасно знали какого рода нежитью была его девушка, следовательно, существовало и то, что способно было убить ту и во второй раз, а когда те предстали Академии впервые в статусе «пары» были такие персоны, что выступали против этой любви, заявляя свои права на место Саши или Новикони. Прошло достаточно много времени, пока Санчез вернулся в реальность. Предугадывая желание парня налететь на него с вопросами, Мотылёк лишь выставил перед собой ладонь, безмолвно намекая на то, что сейчас не момент для вопросов. — Возможно, я могу ошибаться, но первая мысль, пусть и ошибочная, в большинстве случаев всегда поможет привести к более близким к реальным событиям всей картины. — Да чтоб вас… Агх! Да почему всё так сложно?! Ну почему с мёртвыми никак нельзя связаться? — отчаянно издав вздох, тот развернулся спиной к бортику на который только что облокачивался руками и съехал вниз, усаживаясь на холодном полу веранды, поджимая к себе колени и обхватывая их руками. — Вообще-то это возможно, но-… — Молвин внезапно замолк, медленно поворачивая голову в направлении Санчеза. — Саша, нет. — Подождите. Почему нет? Господин Молвин, вы прекрасно осознаёте, что оставляете смерть одной из своих лучших учениц под огромным вопросом в папке «Нераскрытые дела»? Чем Нови это заслужила?! Прошу, расскажите, как это сделать. Раз не Вы — тогда я займусь этим. Я могу помочь с делом, Вы же как никто другой знаете на что я способен, — юноша быстро затараторил, резко поднимаясь с пола и вставая напротив преподавателя, при этом ещё активнее, чем в первый раз, раскидывал руки в жестикуляции. — Ты слышишь меня? Мой ответ — нет, я не хочу подвергать ещё и тебя опасности и такому неоправданному риску! — Молвин был непреклонен и стоял на своём. Его большие крылья недовольно подёргивались, то поднимаясь, то опускаясь, а выражение лица металось от задумчивого к встревоженному и уже после до злобного. — Молвин, поймите, может, это наш последний шанс! Я не выдержу если не докопаюсь до всей сути и не уверен, что после всего этого сможет успокоиться и вся оставшаяся Академия. Они уже успели привязаться к Нови, как и мы с Вами, что греха таить. Я готов пойти на всё, слышите? На всё! Она была первой, кто меня по-настоящему смог полюбить, а я стал для неё первым, кто доверил свою душу и сердце в полной мере, или что-то не так? Ваше Высочество, Молвин, Вы либо до того черствы, что эта ситуация просто пустой звук, или Вам просто не понятно, какого это полюбить? Третьего увы, не дано, даже не знаю, что здесь правильнее. — Хватит, Санчез, сейчас ты уже переходишь границы дозволенного. Успокойся и послушай меня. Ты не поймёшь в полной мере на что соглашаешься, пока сам не увидишь всю картину. Это проклятие! «Клятва влюблённого» — вещь, непредсказуемая до ужаса! Мгх, Боги, — голова Молвина, вероятно, уже раскалывалась от этого противостояния двух умов, из-за чего тот массирующим движением растирал весок. — Саша, ты действительно в этом уверен? Я категорически против этой авантюры, но я вижу, что ты не успокоишься пока я тебе про это не расскажу. В «Клятве влюблённого» нет место принуждению, всё должно быть по добровольному желанию, ты действительно готов пожертвовать чем-то ради проклятия? — Моей речи до этого момента Вам не хватило? — усмехнулся парень, поймав на себе серьёзный взгляд преподавателя, покашлял и уже серьёзнее ответил: — Да, готов. — Если об этом узнают директора, нам двоим снесут головы. Пошли в мой кабинет, страдалец.***
Парни сидели друг напротив друга, высчитывая секунды, пока кто-то из них сможет заговорить. Только что Саша услышал всю ужасающую правду про «Клятву влюблённого». Как Молвин и говорил на крыше, это было своеобразное проклятие, которое связывало душу умершего и душу живого между собой. «Клятва влюблённого» представляла собой два вида желаний людей: первое — желание общаться. Живой человек приносил кровную жертву, нанося себе увечье на одну или более часть тела, опираясь на то, как часто тот хочет общаться с кем-то из потустороннего мира, выбиралась и сама часть тела. Правда, мёртвый так и оставался мёртвым, живой так и оставался живым, но оба, независимо от мира, по мере общения страдали от острых болей. Но вот какое будет проклятие, накладывающее боль на тело или часть тела, предугадать было невозможно, всё решалось абсолютно случайно. Вторым же было желание воскресить умершего человека. Эта отрасль клятвы была самой ужасающей. В жертву так же приносилась кровь и в этот раз, вместо частей тела, важные для жизнедеятельности существ органы. Самыми ценными здесь по праву являлись 3 вещи: сердце, мозг и лёгкие. Эта часть так же была и самой муторной, поскольку, воскрешая человека, он забывал о воскресившем его почти всё, что когда-то связывало их в любовном плане. Если принести в жертву лёгкие — обе сущности будут связанны проклятием, правда, воскресший в меньшей мере, нежели воскресивший. Задача последнего, помочь напомнить о чувствах друг к другу тому, кто воскрес. Если по истечению года тот так и не смог ничего вспомнить или влюблялся в кого-то другого — воскресивший оставался до конца жизни с легкой степенью тяжести проклятия, зачастую, мешавшее тому жить если вовремя не уследить за степенью разрастания проклятия. А в это время сущность, что воскресла, остаётся при своём проклятие, однако то почти никогда не сможет помешать его жизни, но за этим нужно так же следить. Если кто-то принесёт в жертву мозг — будет всё то же, что и с лёгкими, правда, теперь воскресший забывал большую часть воспоминаний, связанных с тем, кто его воскресил. На помощь в восстановлении воскресшего и его памяти давалось полтора года, при этом усугубляя наказание в случае того, если воскресившего не вспоминали. Степень проклятия была уже на среднем уровне, мешавшая жить почти всегда так же, в редких случаях проклятие могло погубить человека или отнять у него несколько лет жизни. А если кто-то принесет в жертву сердце, воскресший человек забудет всё, о воскресившем его, кроме имени. На восстановление воспоминаний и чувств будет дан самый большой промежуток времени — два года. По истечению времени, если ничего из воспоминаний о чувствах не будет восстановлено, воскресший и воскресивший погибнут, при этом навечно переплетая свои души проклятием, даже если те смогут переродиться. Также есть шанс, что проклятие сможет смиловаться и оставит жизнь двум сущностям, но при этом обрекая воскресившего на жизнь в вечных муках, где в большинстве случаев тот может погибнуть. Последний случай — если обе сущности смогут начать всё заново и их чувства будут действительно крепки, «Клятва влюблённого» рассеется, позволив прожить в любви всю оставшуюся жизнь этим двум особам. Безрассудные влюблённые, всегда шли на жертву сердца, так как были абсолютно уверенны в том, что их наверняка вспомнят, но, к сожалению, почти все такие случаи оканчивались летальным исходом одного или двух человек. Саше было дано время ещё раз хорошо подумать, взвешивая все «за» и «против», решаясь на безрассудный шаг. Уверенно кивнув Молвину, тот подытожил все свои разбросанные в хаосе мысли. — Я согласен на то, чтобы общаться с ней, — Выдал светловолосый, складывая руки в кулак и укладывая их на столе. — Тогда начнём, — Молвин вздохнул и на заранее подготовленном листочке стал рисовать круг и символы, которые помогали призвать проклятие. Наблюдая за всем процессом, Санчез волновался лишь где-то на подкорке сознания, при этом его тело и лицо ни одной мышцей или скулой не дрожало, скорее наоборот, даже предвкушало этот момент. Молвин, закончивший рисовать круг призыва, достал из ящичка острозаточенный кусочек обсидиана и протянул его парню. — Помнишь, как делать? — уверенно кивнув на фразу учителя, тот поднёс острый наконечник к внутренней стороне левой руки и не очень быстрым движением прочертил кровавую полоску вдоль всей руки: от плеча и до начала ладони. Кожу неприятно начало обжигать и сводить, Саша лишь невольно морщился от этого чувства, но отступать было слишком поздно. Капля крови, оставшаяся на конце острого обсидиана была поднесена к центру круга призыва, и, не заставив долго ждать, стекла вниз, капнув ровно в нужное место. Круг медленно стал подсвечиваться голубым, также приводя в движение руны, нанесённые по всему периметру внутренней стороны круга. Прошло ещё около минуты, прежде чем Саша почувствовал очередную колкость в руке. Он кинул взгляд, его глаза расширились, порез заживал! Но при этом на месте зажившего постепенно появлялась чёрная полоска. Снова возвратив свой взгляд на круг призыва, он ахнул и тут же перевёл взгляд на Молвина, который удивлённо смотрел не на Санчеза, а на венок, что был у того на голове. Чёрная роза пышно раскрывалась в самом центре слабо подсвеченного голубым светом поля, при этом немного кружась в воздухе. В недоумении младший склонил голову на бок и смотрел то на эту розу, то на Молвина, который всё ещё прибывал по мнению парня из-за чего-то в шоке. — Это что-то плохое, да? Не зря же они у нас в саду выросли. — В саду? Странно, тогда я не могу понять связи между проклятием и тобой. Зачастую, проклятие хоть как-то, да связано с человеком, а тут. Хм, ну, ладно, — покашляв, Молвин начал разговор с новой мысли. — Роза — твоё проклятие. Через две недели проклятие достигнет конечной мутации и останется с тобой в том виде, до которого дойдёт. Твоя рука оплетётся этими розами и, надеюсь, они не будут мешать тебе жить. Поздравляю, теперь ты официально проклят, — на последнем предложении, преподаватель едва улыбнулся и сложил руки на груди, окидывая взглядом всего юношу. — Так… Когда я смогу связаться с Нови? — тут же выдал парень. Словив на себе суровый взгляд Мотылька, тот быстро притих. — Через две недели, когда твоё проклятие окрепнет. До этого момента я запрещаю, подчёркиваю, запрещаю тебе пытаться связаться с ней. Эти две недели ты выбираешь наиболее нужные тебе занятия, ходишь на них и также, ходишь к ко мне, буду обучать тебя основам некромантии. Я хочу, чтобы в день ты был у меня не меньше двух-трёх часов, Альцеста, если нужно, я предупрежу, что ты занимаешься со мной индивидуальным проектом, чтобы не вызывать у него подозрений к нашим с тобой делам, это ясно? — кротко кивнув, Молвин снова покашлял и облокотился рукой на стол, сгибаясь в приступе сильного кашля. Жестом показав, что всё нормально, старший вскоре отошёл от порыва воздуха, вырывавшегося у него из груди и, обменявшись ещё несколькими предупреждениями с Сашей, он, взяв с него клятвенное слово, что тот не будет дурить, отпустил, пожелав доброй ночи. Когда Санчез ушёл, Молвин остался в гордом одиночестве в пустой аудитории. Быстро прибирая за собой, тот переносил, а после складывал вещи для призыва в столешницу, которая была в его кабинете, находившимся через стенку от аудитории. Управившись со всеми вещами, парень сел в своё кресло и задумчиво стал потирать переносицу, но эти раздумья прервал очередной противный кашель, будто Молвина кто-то душил. Хватаясь за край столешницы, парня сгибало пополам, и, казалось, его органы и самого его вот-вот вывернет наружу, но, убрав руку ото рта, тот лишь безучастно вздохнул, рассматривая то, что появилось у него на ладони. Маленькие жёлтые цветочки красовались на его ладони. Те были немного жухлыми, но вид цветов маловато волновал Мотылька. Взяв один из них, учитель стал разглядывать его под светом, рассматривая с разных углов. Это маленькое растеньице так довело его? Вот уж чудо. Из задумчивости того вывел приглушённый настойчивый стук в дверь кабинета. Быстро выбросив цветы с ладони в урну под столом, Молвин встал и направился к двери, поворачивая щеколду и открывая, тот никак не ожидал увидеть за ней своего друга — Обсидиана. — У тебя снова приступы? — любезно, не спрашивая разрешения тот прошёл в кабинет, оглядываясь в округе и останавливая свой взгляд на Мотыльке, что всё ещё стоял у двери в замешательстве. — Не то чтобы приступы, но-… — Ни слова больше, снимай рубашку, сядь на диван и дай мне ножницы, — настойчиво взглянув на друга, тот лишь вздохнул, понимая неминуемость ситуации. Мотылёк стал стягивать с себя пиджак и рубашку, оголяя худое тело и аккуратно складывая одежду на край небольшого дивана, стоявшего в кабинете, невольно оглядывался на своего друга, стоявшего за спиной. Смущённо спрятав лицо в ладони и выдохнув в них, Молвин немного успокоился и подошёл к своему столу, доставая откуда-то из ящика медицинские ножницы в специальной для них упаковке. Протянув их Обси, тот уселся на край дивана, не забывая аккуратно поправлять свои крылья, после чего поднимая голову на приблизившегося к нему приятеля. Без капли стыда тот непринуждённо устроился на бёдрах Мотылька, жестом показывая отвести руки назад. — В этот раз будет немного больнее, Мотылёк, запустил ты себя, во всех смыслах. Обси говорил чистую правду. Тело Молвина, в частности в месте рёбер, было туго обвито лютиками. Эти маленькие цветочки своими стебельками туго обвязывали грудную клетку, мешая свободно дышать, от этого и шли его приступы кашля. Обси аккуратно орудовал ножницами, поддевая сплетения этих цветов и перерезая их в несколько движений. Некоторые соцветия особенно доставляли нестерпимую боль, отчего Мотылёк тихонько шипел, другой же в эти моменты останавливался и тихо говорил слова поддержки, уговаривая друга немного потерпеть. Такое необычное времяпровождение проходило каждый месяц, но в этот раз Молвин немного запозднился со сроком, однако напрямую просить о встрече в данный момент времени не очень хотелось в силу занятости их обоих. Обсидиан по минимуму оставил веточки цветов на груди у того, постаравшись как можно сильнее подтянуть их для большего комфорта приятеля. Довольный своей работой он благополучно спустился с Мотылька и спрятал ножницы обратно в упаковку. К концу этой шокотерапии Молвин заметно раскраснелся. Моменты, когда к его торсу прикасался Обсидиан, хотелось растягивать как можно дольше, может где-то он даже думал о чём-то большем, чем простые прикосновения, но сейчас, они были не больше чем обычные друзья, хотя раньше, они, может, смогли бы быть вместе. «— Обси, как жаль, что тогда ты ничего не вспомнил обо мне…»***
Как Санчез и договаривался с господином Молвином, тот посещал его каждый день, выделяя даже чуть больше времени, чем это планировалось изначально. Многие преподаватели пошли на уступки и позволяли ему почти всё время проводить за ложным «индивидуальным проектом», ссылаясь на то, что он наконец-то вышел из депрессивного состояния и нельзя было упускать возможность вернуть его к прежнему ритму жизни. По мере разрастания проклятия Саша всё чаще стал ощущать боль от лоз с шипами, да и пышные бутоны так же сильно мешались. Лоза мало-помалу оплетала руку и затрагивала небольшую часть плеча, а рукой становилось всё труднее пользоваться. Ежедневная рутина в книгах о магии и духах начинала медленно, но верно доводить. Саша держался лишь на последнем желании: как можно скорее поговорить с Новикони. Пока проклятие после полного завершения принятия тела не сможет поддерживать контакт сигналами боли, Молвин предложил иной вариант — доска Уиджа. За несколько дней услышав объяснения примитивности использования этой доски, Санчез был как никогда настроен во что бы то ни стал связаться со своей девушкой и наконец-то узнать, как та погибла и что с ней сейчас.***
Проходит к концу вторая неделя того, как Саша уживался с проклятием. Молвин рассказал, как правильнее стоит ухаживать за растительностью, чтоб та не помешала спокойной жизни парня и позволила как ни в чём не бывало продолжать заниматься любимыми делами. А уже этим вечером он снова пойдёт в сад для встречи с Нови, как будто в первый раз. Казалось, чтобы его со спокойной душой смогли отпустить на это сомнительного рода мероприятие, тот обязан был пройти огонь и воду чтобы Мотылёк дал своё неохотное согласие на факт, что Саша подрос в своих знаниях о некромантии и призыве духов. Целый день, с утра и вплоть до вечера, Санчеза закидывали внезапными проверками и вопросами, проверяя, всё ли усвоил парень. Когда до полночи оставалось около десять минут, Молвин сдался и выдал что-то смутно похожее на благословение удачи. Часы тихонько тикали, отсчитывая последние минуты до момента, когда Саша сможет попытаться вызвать Новикони. Руки дрожали, ладони ужасно мокли, а голова, как назло, тяжелела под грузом ответственности. Пока старший усиленно наставлял его в последний раз перед выходом, будто юноша не наслушался этого за две недели прочих нравоучений — Мотылёк лишь старался в это время выглядеть в глазах светловолосого страх или приступ паники —, но, к счастью, тот был спокоен как никогда. Последнее наставление пролетело мимо ушей Санчеза и, ещё раз поблагодарив Молвина за всё, что тот для него сделал, он вышел на улицу, направляясь прямо в сад, к беседке, где его уже поджидали все подготовленные вещи для призыва на небольшом столике. Вздохнув и оглядев стол ещё раз, Саша упёрся в него руками и тихонько вышептал первое предложение: — Новикони… Ты здесь?