***
Новый день не задался с самого пробуждения. Виной тому были две причины: рука, которую царевич отлежал, и уличный гул, проникающий в комнату, несмотря на толстые окна. С онемевшей рукой Фёдор справился быстро, а вот мракобесие, разгорающееся за окном, действовало на нервы непрерывно. В попытках отгородить себя от шума царевич ворочался, переваливался с боку набок, накрывался одеялом и засовывал лохматую голову под подушку, пока хвалёное терпение не уступило пересилившему раздражению. Взбешенный и взъерошенный Достоевский вскочил с кровати, споткнувшись о собственные ноги и сомкнув челюсти, мгновенно подлетел к окну, распахивая ставни. Вопреки ожиданиям, вместо разнородных актов насилия глаза его встретили такое шоу: слуги и некоторые из вчерашних гостей образовали кольцо, в центре которого блистал он, желтоглазый шут, своим видом одновременно манящий и пугающий. Вызывая бурные овации, он умело жонглировал кухонными ножами. Их Фёдор насчитал семь и на всякий случай протёр отрезвевшие после сна глаза. Шоу продолжалось. Продолжалось в глазах Достоевского до момента, пока он не обнаружил, что взгляд его сталкивается с Николаем. Тут и крики затихли, и ножи перестали летать. Собрав ножи в немаленькую ладонь, шут довольно смотрел на Федора, словно позабыв о недавно ликующей небольшой толпе. — Я заслужил Вашу похвалу, мой Господин? — игриво поклонился шут, и гости разразились аплодисментами. Щёки резко обожгла краска, и Достоевский стыдливо скрылся из виду, захлопнув ставни, точно это совсем не он пялился из окна. Хотя как тут не пялиться, когда ножи приземляются на ладонь самим острием и не оставляют за собой никаких повреждений на перчатках. У шута рука даже не дрогнула, когда в очередной раз острый кончик кухонного прибора задержался на его ладони, а это, как известно, не самые приятные ощущения. Фёдор уверен, что это не просто шут, и ещё более уверен в том, что он может и вовсе не быть человеком. Не успел царевич выдохнуть и вернуться к обыденной бледности, как к двери его обратились чужие пальцы вежливым постукиванием. — Войдите, — Фёдор прокашлялся, уставившись на дверь. На пороге материализовался Иван, как обычно одетый с иголочки и никогда не забывающий о своей дежурной улыбке. Он поклонился. — Ваше Высочество, Вы уже проснулись, — заметил он — я только собирался Вас будить, звать на завтрак, а Вы уже на ногах. Это совсем на Вас не похоже, — Иван чуть склонил голову, — я помогу Вам переодеться, — и не думая ожидать ответ от царевича, слуга уже оказался за спиной парня и расстегнул первую пуговицы ночной рубашки. Помогать царевичу даже в таких бытовых вещах — обязанность, которую, казалось, Гончаров сам себе навязал. — Не нужно, Иван! — смущённо отмахнулся Достоевский и отскочил в сторону, поморщившись. В который раз он просит его так не делать, а тот словно и не слышит. Иван, вздрогнув, прижал руки к груди. — Лучше скажи, что за цирк происходит за окном. — Цирк? — Иван выгнул бровь и выглянул в окно, но никого там не обнаружил. Успели разбежаться. — Простите, я, право, не понимаю, о чем Вы. На улице последний раз был сегодня на рассвете. — Я про того шута, как там его, Николай, вроде? — На лице Достоевского изобразилось притворное пренебрежение. — Прямо под моим окном он жонглировал ножами и, похоже, перебудил всех наших слуг и уважаемых гостей. — Я обязательно сделаю ему выговор, — Иван выглядел несколько удивлённо и обескураженно. Такого от нового шута он точно не ожидал. — Не стоит! — резко и неожиданно для самого себя повысил голос царевич. — У тебя и без того много хлопот, Иван, я сам займусь им. — он моментально пояснил. — И будь добр, выйди, я хочу переодеться. Самостоятельно. Гончаров не стал препираться. Он, поджав нижнюю губу, поклонился и оставил юношу. Но напоследок напомнил, что завтрак уже готов. Дождавшись, когда тот выйдет, Фёдор стал переодеваться, взглядом прожигая пол. Воспоминания о давнем сне постепенно возвращаются, черты лица собираются в кучку и становится ясно, что тот человек из сна и новоприбывший шут — точно один человек. А если это не сон, то зачем он был во дворце тогда? Хотел убить царя? Или… убить самого Федора? Но тогда почему не убил? Того мужчину из сна так же звали Николаем, у него были такие же жёлтые глаза, белые волосы и широкие плечи, а так же шрам на глазу. Сомнений в том, что это один и тот же человек, нет. Выходит, либо Федору и вправду снился вещий сон, либо… либо что? Если это был не сон, и Николай действительно приходил к нему пять лет назад, то почему его лицо ничуть не изменилось? Правда ведь, всё осталось неизменным, за исключением одежды и собранных в косу волос. Уже надевая брюки, Достоевский почувствовал, как волосы на загривке встали дыбом: за ним кто-то наблюдает. Обернувшись назад и никого там не обнаружив, царевич продолжил одеваться, как снова это ощутил. Теперь же, как бы он не крутился, царевич чувствовал, что чьи-то глаза за ним смотрят. Но чьи они, эти глаза, если никого нет? Посмотрев наконец на закрытое ставнями окно, Фёдор увидел небольшую тёмную тень, что рассекала просачивающийся через щёлку солнечный свет. Подойдя к окну, он резко раздвинул ставни и послышался душераздирающий звериный крик. Посмотрев вниз, Достоевский увидел только приземлившуюся на лапы чёрную кошку, которая сразу же побежала прочь.***
— Ваше Высочество, Вы какой-то сам не свой, — подметил Иван, сидевший рядом с царевичем во время завтрака, — что-то произошло? Фёдор прекратил жевать и посмотрел на него. Конечно, Достоевский делился своими переживаниями с гувернёром, своими секретами и самыми заветными мечтаньями, доверял ему сильнее, нежели чем себе самому. Тогда почему сейчас он мнётся? Дожевав и проглотив, Достоевский отложил столовые приборы. — Меня немного напрягает наш шут, если честно. — И чем же? — Он какой-то… как бы так сказать… для обычного человека он слишком… ловкий? — а ведь действительно, то, с какой скоростью Николай подкидывал и ловил ножи, поражало. Они настолько быстро крутились под воздействием его рук, что было тяжеловато даже посчитать их количество. — Ловкий шут, по-Вашему, — что-то необычное? — Гончаров склонил голову, вопросительно и непонимающе смотря на будущего правителя. — Ты где-нибудь видел такую точность и скорость движений, как у него? Наверняка нет. — Ваше Высочество, я не видел даже, что он вытворял… — Ах, точно, я уж запамятовал… — промокнув уголки рта белой салфеткой и оставив ее на столе, Фёдор поднялся, поправляя одежду, — схожу на улицу, прогуляюсь. — Подождите меня. — Нет, Иван, я хочу пройтись один.***
Стоило только Достоевскому сделать первые шаги на улице, как он едва ли не столкнулся с кем-то. — Поаккуратнее, Ваше Высочество, — словно промурчал бархатистый голос шута, имевшего наглость придержать своего хозяина за плечи, — а если б Вы ударились? — Я б не ударился, и убери от меня руки! — Федор шлепнул блондина по кистям, и тот сразу отдернул их. Перчатки, — покажи руки. — Что? Зачем? — Если я говорю показать, значит покажи, — немного раздражённо отрезал царевич, взяв руку шута в свою и повернув ладонью к себе. Как и ожидалось, на алой ткани не осталось никаких повреждений от острого конца ножа, коих было семь. Ткань крайне чувствительная, так как это возможно тогда? Он подкидывал их с определенной силой и определенным углом, которые ни разу друг от друга не отличились? Что ж он за человек такой?! — Ваше Высочество, зачем Вам моя рука? — Николай слегка улыбался, смотря на Фёдора неприкрытым картой глазом. Проигнорировав вопрос, Достоевский решил проверить целостность ладони шута. Хотя, больше эта ладонь напоминала огромную лапу. Стянув с руки блондина красную перчатку под его любопытным наглым взглядом, Фёдор не увидел абсолютно никаких следов. — Не может быть… — решив удостовериться в своих догадках, царевич провел пальцем по широкой ладони, которая дёрнулась от прикосновения, словно от удара молнией. Улыбка сразу покинула лицо Николая, и тот поспешил отдёрнуть руку и вновь облачить её в перчатку. Что с ним не так? — Ты не человек, — изрёк Федор, — так ведь, Николай? — Всё возможно, Ваше Высочество, — уголки рта вновь потянулись вверх на шутовском лице, — предпочту оставить Вас в неведении. Ах, каков подлец. Он ещё смеет играться с будущим царём… нахал. — Я выведу тебя на чистую воду. Узнаю все твои тайны, — Фёдор оскалился и помрачнел, гордо приподняв голову. — Жду не дождусь, Ваше Высочество. — поддразнил его шут, подмигнув неприкрытым глазом. Фёдор помрачнел. Задетая гордость яростно обжигала грудь. Зубы царевича непроизвольно сомкнулись, отчего желваки угрожающе напряглись. Он сейчас имел огромное желание приструнить наглеца, только вот слов для достижения цели на языке не оказалась. И от этого делалось обидно. Царевич сузил глаза и задрал подбородок повыше, надеясь, что это хоть как-то оскорбит Николая. Но шут был не изменен. Фёдор поджал губы и развернулся на каблуках. Зацокал обратно во дворец, позабыв о прогулке. Слишком уж его шут рассердил. Николай явно принесёт ещё немало проблем. Достоевский в этом уверен. И наглости у нахала хоть отбавляй! Неясно, где отец такое «сокровище» откопал. Тут Фёдора осенило. Он замер, как вкопанный, и губы непроизвольно расползлись в кривую улыбку. Точно, отец. Срываясь на бег, Достоевский мигом преодолел главную лестницу, оказываясь на втором этаже дворца. Оглядевшись по сторонам, он помчался по одному из обшитых золотом коридоров, едва не сбивая с ног ойкнувшую служанку. Фёдор сам не понимал, к чему такая спешка. Царь не пропадёт, да и шут не исчезнет. Наверное. Вероятно, юношу вело за собой вело страстное любопытство к личности Николая. Или страх, в какой-то мере. Не каждый год вам на День рождения дарят героя ваших давних снов, который преспокойно манипулирует ножами и является причиной бессонницы. Фёдор остановился перед громоздкой дверью в покои отца. Охраны рядом почему-то не было. Видимо, Михаил Андреевич подарил им полчаса отдыха или всего-навсего отослал. Отсчитав три секунды, царевич ударил костяшками по дереву. Ответа дожидаться не стал и вошёл, правда робко. Перед отцом он часто смущался и робел. — Фёдор? — из-за наваленной на стол кипы макулатуры показалось усталое лицо Михаила Андреевича. — Я тебя не вызывал. — Я пришёл сам… — замялся Достоевский, топчась за пороге. — Отец, я хотел узнать о Николае, моём шуте. — Фёдор, сынок, я, право слово, сейчас несколько занят, — отец кивнул на бумаги и совершил попытку выдавить из себя улыбку, но получилось скверно. В последние несколько лет царь искренне старается наладить отношения с единственным сыном. Пытается быть ласковым, к чему совсем не привык. — А что конкретно тебя интересует? — Где Вы, — царевич осекся. Отец просит обращаться к нему на «ты», а Фёдор всё никак не может привыкнуть, — где ты нашёл его? — Прямо накануне твоего шестнадцатилетия мы с Иваном, гувернёром твоим, выезжали на ярмарку, там-то его и встретили, — Михаил Андреевич, вспоминая события, взглядом буравил дыру в потолке. — Бродяга-актёр показывал шоу и очень мне приглянулся. На моё предложение стать царским шутом он согласился сразу и от оплаты отказался. Говорит, что в деньгах не нуждается. Помню, пытался я узнать, кто он и откуда. Выяснил только, что имя его Николай Гоголь, и что он не из местных, — царь остановился, силясь припомнить подробности, но на этом моменте воспоминания о шуте закончились. — Я удовлетворил твой интерес? — Да, благодарю, отец! — Фёдор восторженно преклонил голову. — До свидания! — на радостях бросил он, скрываясь за дверью. Михаил Андреевич явно хотел что-то добавить, но не успел и вернулся к документам. Оказавшись в коридоре, царевич поймал себя на том, что безумно возбужден. Теперь он располагает хоть какой-то информацией о личном шуте. Пусть её и мало, но юноша уже страшно замотивирован продолжать по крупицам разгадывать тайну Гоголя. Факт пребывание Николая на ярмарке накануне шестнадцатилетия Фёдора наводил на подозрения не так сильно, как это делал факт отказа Гоголя от отплаты работы шутом. Деньги лишними не бывают, тем более сейчас. Незаметно для самого себя Фёдор добрёл до своей спальни и сразу же увалился на широкую кровать. Мыслей было много, и во всех мыслях были вопросы без ответов. Шут умеет интриговать. Размышления Достоевского прервал стук в дверь. — Ваше Высочество, не помешал? — на пороге показался Иван, отчего-то выглядящий чересчур расслабленным и приветливым. Слуга прижимал к груди учебник, под которым прятались штук пять исписанных листов. — У Вас сейчас урок по математике, вы помните об этом? — Помню, конечно, как я могу забыть?.. — скучающе вздохнул Фёдор, принимая сидячее положение. Конечно, о занятии он и не помнил. — Не сомневался в Вас, — слуга мягко улыбнулся, кладя учебные принадлежности на стол. — Ну же, Ваше Высочество, пойдемте, — Иван сел за стол и указал на соседний стул. Занятие, как и всегда, точно меняло течение времени, оттого казалось таким бесконечно скучным. Иван настроение Фёдора прекрасно понимал, но сделать с этим ничего не мог. Шутки гувернёра редко могли насмешить царевича. Но урок, наконец, закончился. Гончаров неторопливо проверял записи, а Фёдор позволил себе вернуться на кровать. — Иван, ты ведь у меня такой умный, всё знаешь, верно? — наигранно задумался Достоевский, распластавшись на покрывале морской звездой. — Вы к чему это, Господин? — Иван насмешливо выгнул бровь. За эти шестнадцать лет слуга царевича выучил как облупленного. Игривость в интонации обнаружил без труда. — Расскажи мне, кто такие демоны, бесы? В чём их отличие? Как выявить их среди обычных людей? — Гончаров замер, улыбка с его лица спала. Фёдор напрягся. — Выше Высочество, боюсь, что не смогу ответить на Ваш вопрос, — слуга старался говорить в своей обычной манере. — Не стоит Вам разум подобными небылицами засорять, — он прижал учебники с листами к груди и поспешил на выход из комнаты. — Я зайду к Вам в обед, нужно будет поупражняться в игре на пианино. Гончаров ушёл. Честно говоря, Достоевский и не надеялся получить от Ивана полноценный ответ, поэтому разочаровываться он не стал. Слуга всегда был скептиком, разговоры о нечистой силе порицал. У Фёдора есть одна идея. Времени она потребует много, но зато информации можно добыть вдвое больше, чем от человека. Повалявшись на кровати ещё пару минут, Фёдор встал, поправил костюм и вышел за дверь. Спустя одну лестницу и два коридора он стоял напротив единственной заплесневелой двери, возле которой редко стояла охрана. Толкнув её вперёд, Достоевский попал в помещение от пола до потолка обставленное книгами самых разных размеров. Нос неприятно сморщился от пыли. Искать нужные книги царевичу придётся долго. С тяжёлым вздохом он приземлился на потёртую софу. Помассировал виски, надеясь, что это поможет сконцентрироваться. Книг в библиотеке более пяти тысяч, и полсотни разбросано стопками по углам. Остальные же заняли стеллажи, высотой, как два Гоголя. Достоевский откинул голову назад и уставился в потолок, расписанный Библейскими сюжетами. Иван когда-то рассказывал о каждом. Библиотека — это второе любимое место Фёдора после башни. Правда, царевич бывает здесь нечасто — отец настоятельно просит ходить сюда только при острой необходимости. Достоевский лениво встаёт, заправляя за уши мешающие пряди. Берёт со стола лампаду, для которой прилагается огниво, зажигает её и приступает к поискам. Бродил меж стеллажей он долго, тщательно перепроверял каждый ряд. Ничего дельного. Энтузиазм потихоньку уменьшался, а настроение портилось. Фёдор сидел на стремянке, приставленной к самому последнему стеллажу. Книгу держал он старую, в кожаном переплёте. Старая она была настолько, что казалось, что с минуты на минуту меж пальцев начнёт сыпаться прах. Многие страницы были небрежно вырваны, некоторые слиплись. На каждой странице находились хотя бы две стёршиеся строчки. Имя автора было точно выскоблено с обложки. Книга представляла собой подобие оккультной энциклопедии или собрания этнических мифов. Подсвечивая страницы лампадой, Фёдор напрягал глаза, вчитываясь в текст. Проклятое озеро, или озеро Мёртвых, гласил выцветший текст, образовалось при сотворении земли и было первым на территории нынешнего государства. Тогда же, летевшая сорок дней и сорок ночей вся сонма нечисти обрушилась на землю и расползлась кто куда. Нечистая сила воду любит, потому запряталась добрая доля в это озеро, и с тех пор называется оно Проклятым. Бесы эту территорию себе присвоили, и тот, кто невидимую линию перечёт, уже считается покойником. Оттого рыба там не плавает, и птицы над водоёмом не пролетают. Девушек там много водится, мавок, которые топиться приходили. Теперь юношей своим голосом соблазняют, в воду зазывают. Есть у озера ещё одна особенность. Тот, кто каким-то образом нечистой силе не поддался, в озёрной глади истинную сущность свою и другого увидеть может. Если челок безгрешен, то и в отражении на него будет смотреть доброе лицо, а если грешен, то лицо от злости будет изуродованным. — Мой Господин, — эхом раздался голос. От неожиданности Фёдор дёрнулся, книга выскользнула из рук. Хотел Достоевский её поймать, но как попытался ухватиться за обложку, сам чуть не свалился. Книга, раскрывшись, грохнулась на пол. Стремянка качнулась. — Мой Господин! Говорил я Вам быть аккуратнее! — внизу суетилась белая макушка. Гоголь обхватил тетивы стремянки, останавливая её движение, дабы царевич не упал. — Слезайте. — Гоголь… — зачем-то произнес Фёдор, переводя дыхание и вцепившись в поручень. — Какого чёрта ты здесь забыл?! — вдруг разозлился он. — Зачем же так грубо, Ваше Высочество? Могли бы поблагодарить меня, я ведь Вас всё-таки спас, — невесело усмехнулся Гоголь, подбирая с пола книгу и кладя её на полку стеллажа. — Спас после того, как чуть не убил! — фыркнул Фёдор и начал осторожно спускаться. — Я не в ответе за Вашу реакцию, Фёдор Михайлович, — Николай поправил шляпу, — цели нанести Вам вред у меня и в мыслях не было. — Что ты здесь забыл? — повторил свой вопрос юноша, проигнорировав Гоголя. Наконец ногой он коснулся пола, поправил штанину. — Иван Александрович Вас искал, говорит, заходил к Вам в обед, а Вас не было. Теперь же на ужин звать хотел, а Вы так и не появились. Попросил меня помочь найти Вас. Вот я Вас и нашёл, — он улыбнулся. Фёдор нахмурился. Уже ужин? — Хорошо, — Достоевский погасил лампаду и молча поплёлся к выходу. За ним побрёл Николай, но замер, когда у самой двери Фёдор резко обернулся. — Завтра ранним утром будешь ждать меня возле ворот, мы пойдем к одному озеру. — Что? Какое озеро? Зачем? — Узнаешь.