Nature morte

На сцене Миха не играет — на сцене он живёт. Реальность давно перестаёт быть для него тем, чем становится театр. Он ценит это чувство. Только там он по-настоящему живёт и любит, под светом софитов, а не под лучами залётного, редкого в Петербурге солнца. За занавесом полярная ночь, он снова умирает. Полярник в беде. Его досуг — зазубривание ролей допоздна и до помутнения рассудка. Может быть, он испортил жизни многим, но в первую очередь он испортил её себе самому и искупление может найти только на сцене. В театре Миша чувствует, что всё ещё не скованный окоченением мертвец. Когда группа окончательно раскалывается, чтобы не повеситься от скорби, Миха уходит на сцену театра. Его знали в роли Тодда, узнаю́т и Гамлетом, как он хотел. Какое-то время Горшок играет в полулюбительском театре, в иммерсивных представлениях — люди ему всегда были нужны сильнее, чем он людям. Он — Мишка Горшенёв, не Горшок. Потом уходит. Люди не помогают — они лезут под руки и становятся похожи на приставучих, нездорово любопытных мух. Вновь плохих эмоций становится больше, а Миха не может позволить этому потопить себя — вновь он борется с миром, как со стихией. Спасает театр, который его чуть не погубил впервые. Кажется, он наконец находит своё место, хотя бы сейчас у него есть приют, сплочённый коллектив, далёкий от той музыки, которую он нёс в массы и всё было спокойно. Скучно вне сцены, но он живёт, как того и хотели семья, друзья. Изредка даёт автографы старым фанатам «Короля и Шута», встречающим и узнающим его на улице, играет в Тодде на памятные даты со своим старым коллективом, но от бурной деятельности отходит — подальше от всего, что тянуло его вниз, на дно могилы. И тут вылезает Князь со своим сериалом! Горшок с ужасом ждёт, когда случится БУМ и массовое помешательство — пиар-кампания у сериала заготовлена мощная, люди придут, о нём обязательно вспомнят и тогда вся его жизнь перевернётся с ног на голову. Его будут видеть тем, что нарисует рука сценариста под эгидой — художественная условность. А Андрюха этому не препятствует — способствует. Миша чувствует себя преданным и вновь теряет опору из-под ног — мир такой зыбкий, тает на глазах. Самый близкий, самый родной — сначала отказывается, а теперь втаптывает то, что от Горшка осталось в грязь. Когда Миха чувствует, что накатывает, скорее торопится домой, с вымученным сожалением не соглашаясь пойти ужинать со своей партнёршей из труппы. Не попадает ключом в скважину — руки ходуном ходят, будто совсем без костей. Кусает губы, чудом открывает дверь и вваливается в прихожую, как пьяный. Оседает на тумбу для обуви, обнимает себя руками и нащупывает в кармане телефон. Хоть Лёхе написать — один он не может. Боится натворить глупостей. А перед глазами сплошная поволока, набрать текст он не может, пальцы сводит. Лёха вроде писал что-то днём, должен сверху болтаться в списке. Горшок тычет наугад — у Князя аватарка цветастая — не попадёт. У Лёшки тёмная. Всё плывёт, Мишу колотит, как в припадке — паническая атака, воздуха не хватает, стены пляшут, сдавливают, и он воет, зажимая микрофон. — Приедь, пожалуйста, мне плохо, опять началось, — прерывистым дрожащим голосом сипит он и отправляет, в надежде, что письмо дойдёт до адресата, а сам он не доходит до ванны — весь мокрый от холодного пота. Дышит, как учили, только толку — он в плену печальных снов, чтоб его. Невыносимо больно и страшно — бесконечно и неизбывно, Миша корчится на полу, вспоминая, как корчился от ломок. Чем-то напоминает. Только рядом был Шурик и Андрюха, следили, чтобы не сорвался и не сиганул в окно. А сейчас не на что срываться, даже в контактах дилера больше нет — Горшок все канаты порубил. Все, кроме самых тугих и прочных. Он себе не позволяет думать о них. Ему не поможет, только хуже сделает. Реальность совсем проседает под тяжестью мыслей. Мишка боится, что однажды зайдёт слишком далеко и больше не сможет выйти, останется блуждать в этом нигде, без возможности подать весточку хоть кому-нибудь. Где же?.. Где же Лёшка?.. Горшок не слышит оповещений, приходящих на телефон одно за другим — в ушах гул крови, поперёк горла сердце, которое лишь чудом ещё гоняет кровь по организму, а не замирает навсегда. Миша боится быть один в такие моменты. Он думает о том, как лучше будет уйти. Может, в гостиной съёмной квартиры? В которой каждый угол пропитан горечью неоправданных ожиданий? Оставить входную дверь открытой, чтобы сразу нашли. Встать на невысокий журнальный столик подле матраса, прямо так, не потрудясь снять обувь, закрепить один конец крепкой холщовой верёвки на люстре, а во второй, уже связанный в петлю, просунуть голову. Повиснуть прямо перед телевизором и плойкой. Или лучше на батарее? Тогда и лезть никуда не придётся. Хотя, не удобно, наверное — не неизбежно. Но если не попробуешь, не узнаешь, верно? Тогда может быть на кухне? В ванной? А может быть в… Его настойчиво трогают за руки, царапающие пол, тянут за одежду, тормошат за плечи и пробуют докричаться, перебить всю эту мрачную катастрофу в башке. Отчасти помогает, и Миша не узнаёт того, кто пришёл. Распахивает глаза в реальность и вдруг видит Влада. — Ты?.. — Миха помогает себя прислонить к стене, поджимая ногу. — Я сразу сообразил, что вы ошиблись, поэтому написал Андрею, но у него концерт. Он позвонил Алексею Юрьевичу — ваш брат скоро будет. Но мне было ближе всех, я решил заскочить. Что с вами? Может быть скорую? — обеспокоенно спрашивает Влад. Горшок стукается затылком о стену, пытаясь продышаться. Какой стыд. — Никакой скорой. У меня бывает типа… Такого, понимаешь, да? — И Миху вновь скручивает. Он думает, что Влада сейчас самого придётся успокаивать, если не откачивать, но он удивляет. — Всё понятно, сейчас я, Михаил Юрьевич, — Владос пружинисто вскакивает на ноги и уносится, ориентируясь в квартире с полувзгляда. Лёгкий на подъём. Возвращается он к Горшку со стаканом воды. В руки не отдаёт, потому что боится, что Миха себе зубья повыбивает и ими же подавится — Горшок может, с него станется так глупо склеить ласты. Влад поит его, а потом тащит, тяжёлого и неподатливого, на матрас. Михе так стыдно и унизительно, что для полноты картины остаётся только обосраться, чтобы Влад окончательно убедился, что Горшенёв Михаил — истеричка и размазня, а не мужик сорока восьми лет, всё больше и больше походящий на отца. — У меня тоже так было пару раз, — со знанием дела говорит Влад, устраиваясь на полу в позе лотоса — внушая своим спокойствием пример. — Знаете, все проблемы навалились, и всё, кажется, что кромешный неразрешаемый пиздец. Я вот когда только в Москву пытался переезжать… Оказывается, Горшок про него ничего не знает. Это естественно, учитывая, что он и не интересуется, потому что ему не интересно, что из себя представляет этот парень. До этого момента. Зато теперь цепляется за его голос, как за тростиночку торчащую над поверхностью омута, за всё, что ему рассказывает Влад, спрашивает, сам не замечая, как в груди растворяется набрякший узел. Не коренной москвич, из Орловской области, небольшого города Ливны. Закончил ВГИК, хочет и дальше сниматься в кино. Богоугодно — считает Горшок. Миха слушает его и понимает, что, вымотанный истерикой, начинает против воли клевать носом. Ёжится от прохлады, кутается в плед. — Притормози, я отключаюсь. — Вам сейчас нужно. — Некрасиво как-то, ё-моё. Что Влад отвечает, Миха уже не слышит — вырубается под его тихий голос. А что потом происходит в квартире — не знает. Вроде приезжает Лёха, вырванный из постели тревогой. Благодарит Влада за оперативность, провожает, закрывает за ним дверь и остаётся до утра с Мишей, потеснив на матрасе, прижимаясь спиной к спине. Долго их отношения не клеились. Работа над Тоддом не шла. Миха уже тогда чувствовал, что крепко сдал — не было Князя, он стоял на грани, чтобы сорваться и снова развязать. И тогда Лёша оказался единственным, кто остался рядом, вынося его нападки. Миха страдал одиночеством среди толпы, его это душило. Лёха ещё всё время волком смотрел — не завидовал, но не мог смириться, что на всю жизнь ему уготована роль второго. Горшок так не считал ни тогда, ни сейчас. Что за глупость? Они попали в первый класс на урок физкультуры? На первый-второй рассчитайсь? После того, что случилось, их отношения постепенно, со временем стали налаживаться, превращаясь из обязаловки, навязанной одной кровью, в товарищество. Лёха был рядом, и между ними вновь появилось то, что, казалось, было безвозвратно утрачено с годами — лёгкий дух соперничества и азарта. Кто больше нарежет кругов по парку?.. Как Миха упал со своего провозглашённого Олимпа, вспомнил, что у него есть семья. Хотя сейчас он и не был доволен тем, что Лёха делает, взявшись писать музыку для грядущего сериала, но все мы знаем азбуку — А, Б, Выгода. Хоть в чём-то Миша уверен — музыка будет, и будет она жирной. Ещё б про свои проекты не забывал, цены б ему не было. Впрочем, это всё лирика. Лёха остаётся с ним на ночь, охотно делится своими успехами и новостями по утру, пока с горем пополам готовит завтрак на двоих и убеждается, что с Горшком всё пучком. Они едят Лёшину стряпню — с голодухи и не такое зайдёт. Лёха ещё раз хвалит перед Мишей сработавшего на опережение Влада и уходит только к одиннадцати, наказав звонить, если что. В мессенджерах снова бедлам, приходится разбирать, отписываться Андрею сквозь апатию, что всё хорошо, звонить Ольге и долго общаться по телефону с дочкой, чувствуя, что от её голоса ему становится легче и он вновь вспоминает, для кого живёт. Уж точно не для себя. В непрочитанных висит Влад. Он так и не посмотрел, что тот вчера ему настрочил. Но раз сообщения есть, значит, и после писал. v_konoplev: ▶︎၊၊||၊|။||||။‌‌‌‌‌၊||။‌‌‌‌‌၊ 0:10 ▶︎၊၊||၊|။|||။‌‌‌‌‌၊||။‌‌‌‌‌၊||||။||။ 0:40 ▶︎၊၊|||၊|။||||။‌‌‌‌‌၊||။‌‌‌‌‌၊|။‌‌‌‌‌ 0:15 v_konoplev: Михаил Юрьевич? Ох блять где вы?! Погодите У меня есть ваш адрес Я сейчас! Какая у вас квартира? Миша!!! Спросил у Андрея Уже поднимаюсь С вами всё хорошо?.. Дебил что я несу Конечно нет У вас открыто??

Сегодня

v_konoplev: Здравствуйте! Как чувствуете себя, Михаил Юрьевич? Какой кофе вы любите? Любите ли вы кофе?.. (. ❛ ᴗ ❛.) И не успевает Горшок обработать весь вылившийся на него поток информации, в дверь звонят. v_konoplev: Надеюсь, любите ;) Прилетает в догонку. Миша откладывает телефон экраном вниз. Как во сне Миха идёт открывать. Доставщик вручает Горшку пакет с выпечкой и стаканом латте, а потом молча удаляется, оставляя Миху наедине со знанием того, что ему на дом заказали приторную хренотень, которую он блядски любит. Горшок в ужасе. Он плетётся к столу, на котором оставил телефон, проверяет диалог, вдыхая аромат кофе. v_konoplev: Приятного аппетита! И стикер жрущего кота. Gorshenev: печатает… Стирает. Gorshenev: Спасибо