You'll Never See Us Again

      Часть I       Было странно чувствовать себя таким легкомысленным, пока Микки болел, но Йен был так или иначе рад его возвращению, и соседи по дому постоянно заставали его улыбающимся самому себе. Хасан часто комментировал это, спрашивая парня, что привело его в такое хорошее настроение.              Ему нравилось наливать Микки сок или воду, смачивать для него полотенце каждый час и следить за тем, чтобы свет не проникал сквозь занавески. Больше всего ему нравилось, как Микки смотрел на него в периоды пробуждения, с любопытством в глазах, когда Йен играл медсестру.              Однажды поздно вечером, после того как Йен поставил новый стакан яблочного сидра у кровати Микки, он почувствовал, как рука брюнета протянулась и коснулась его запястья, когда он повернулся, чтобы уйти. Йен полагал, что Микки спит, и было ясно, что он спал долгое время, судя по отёчности вокруг его глаз.              — Куда ты идёшь? — спросил Микки, его голос всё ещё был немного хриплым и скрипучим.              Йен сделал паузу.       — Никуда, — сказал он, улучив момент, чтобы вернуться и сесть на деревянный стул у кровати Микки. Йен собирался предложить Селесте помочь приготовить ужин, но планы изменились. — Как ты себя чувствуешь?              — Лучше. Вроде того.              Йен положил тыльную сторону ладони на лоб Микки.       — Тёплый.              Микки вздохнул.       — Тебе не обязательно оставаться здесь из-за меня. Мне просто чертовски скучно сидеть взаперти на этом чердаке.              — Может быть, мне тоже было скучно, — ответил Йен. — Может быть, я много разговаривал с тобой, пока ты спал, и, возможно, мне показалось, что я немного схожу с ума.              — Как там Нейт? Ты мог бы поговорить с ним.              — Хм. Думаю, с ним всё в порядке. Предпочёл бы поговорить с тобой, — сказал Йен. — Вам двоим всё же стоит подружиться, когда тебе станет лучше. Я думаю, вы, ребята, поладили бы.              Микки издал неопределённый звук.              — Ты знаешь, я теперь зарабатываю немного денег, — сказал он, показывая Микки несколько монет, которые были у него в кармане. — Леди по соседству? Я убираю в её доме.              — Посмотри на себя, а? — поддразнил Микки. — Держу пари, если бы ты порылся в её сумочке, то мог бы заработать больше.              — Я не ворую у пожилой леди, Микки, — ответил Йен, слегка толкнув Микки в плечо, когда тот засмеялся. Затем он слегка покраснел от физического контакта, который только что состоялся. — В любом случае, я подумал, что, когда тебе станет лучше, мы могли бы поехать в город вместе. Только мы вдвоём.              — Да, — сказал Микки. — Всё, что угодно, лишь бы убраться к чёртовой матери из этого дома.              — Угу.              Йен начал нервно ёрзать, когда они снова погрузились в молчание.       — Итак, э-э, я подслушал разговор Селесты и Генри прошлой ночью. О тебе.              — Что они сказали? — спросил Микки, его любопытство было задето.              — Я не знаю. Они о чём-то спорили. Она сказала ему, что он позволяет тебе делать слишком много вещей, а он сказал, что её это волнует только потому, что ты универсальный донор, что бы это ни значило. — Йен поискал на лице Микки признак узнавания. — Ты понимаешь, что это значит?              — Не-а, — ответил Микки. — Думаю, это как-то связано с пожертвованиями.              — Да...              В их разговоре наступила ещё одна пауза, пока Йен молча перебирал в голове возможные варианты значения этой фразы, но ничего не вышло.              — Они не очень-то любят друг друга, — внезапно сказал Микки.              — Ты тоже это заметил?              Микки усмехнулся, поворачиваясь на бок лицом к Йену.       — Никогда не видел его счастливее, чем вдали от неё. И каждый раз, когда Генри набирал её номер, он выглядел так, словно хотел заняться буквально чем угодно другим.              — Ты думаешь, они любят друг друга? — спросил Йен, чувствуя, как его румянец усиливается, когда он произносит слово «любовь».              — Может быть, когда-то и любили. Но не сейчас.              В этом было что-то трагическое, в идее разлюбить кого-то. И не только это, но и продолжать жить так, как будто этого не произошло, наступать друг другу на пятки и пытаться компенсировать это сексом.              Йен наблюдал, как веки Микки затрепетали, когда тот медленно погружался обратно в сон. Он сидел там, оглядывая комнату, пока его взгляд не остановился на рюкзаке Микки, наполовину открытом на полу, из которого торчал рукав его оливково-зелёной толстовки.              Он подошёл взять одежду, чтобы добавить её в стирку на следующий день, но также ему было просто любопытно, положил ли он его записку обратно в карман.              — Её там нет, — пробормотал Микки со своей кровати. — Пришлось выбросить, пока они не увидели.              Йен предполагал то же самое. Он сложил свитер и положил его рядом с рюкзаком, вытащив ещё несколько вещей, которые Микки брал с собой, чтобы он мог постирать и их, с намерением взять одну из них с собой в постель этой ночью, потому что если и было что-то, что могло компенсировать отсутствие Микки, так это запах его поношенных вещей.              Он остановился, когда почувствовал что-то холодное и гладкое на дне рюкзака, и сразу понял, что это, но всё равно вытащил.              — Ты взял её с собой? — изумлённо спросил Йен, держа в руках керамическую кружку, которую он сделал для Микки.              — Что? — сказал Микки, немного защищаясь. — Мне она нравится.              Йен улыбнулся при воспоминании о том, как провёл весь день, работая над ней, подарил Микки, нежно поцеловал в губы после, а затем обнимал его всю ночь. Как ему хотелось пережить всё это заново.              И поскольку Йен хотел, чтобы она всегда была рядом с Микки, он поставил её на прикроватный столик и поцеловал брюнета в лоб, почти ожидая, что тот отдёрнется или скажет Йену больше так не делать, и был приятно удивлен, когда вместо этого Микки улыбнулся ему.              — Знаешь, раньше, в школе, я терпеть не мог болеть, — сказал Микки. — Хотя сейчас всё не так плохо.              Йен не мог удержаться от смеха, потому что он был полной противоположностью, поглощал любое внимание, которое получал из-за болезни, любил дни отдыха и все сообщения, которые получал на своей двери. Он так и сказал Микки, даже признался во всех случаях, когда он притворялся, и как в конце концов его безжалостно дразнили из-за этого.              — Я помню, — сказал Микки. — Я думал, это забавно, что ты всегда занимаешься подобным дерьмом.              — Что? Тебе не нравилось внимание, которое привлекала твоя болезнь? Всем нравилось.              — На самом деле это не привлекало внимания, — признался Микки. — Или, по крайней мере, не такого, какого я хотел.              — Что это было?              — Сестра Грейс насильно кормила меня сиропом от кашля с ложечки.              По общему признанию, это были недостатки симуляции кашля, что и подтолкнуло Йена к симуляции различных видов заболеваний — таинственных болей и мигреней, которые вызвали такой переполох, пока в его истории болезней так и не появилось никаких диагнозов.              — Помнишь те записки, которые дети оставляли на дверях, когда кто-то заболевал? Мне нравилось их получать, — сказал Йен, прекрасно зная, что Микки, вероятно, получал не так уж много, если вообще получал. — Я всегда писал действительно длинные строки для других детей, чтобы они делали то же самое для меня.              — Хм, — сказал Микки. — Я помню это.              — Ты когда-нибудь писал мне? — спросил Йен. Раньше он практически запоминал каждое сообщение, наслаждаясь надписями «Я скучаю по тебе» и «Возвращайся скорее», написанными чётким почерком каждого. Он не мог припомнить, чтобы когда-либо видел сообщение от Микки.              — Не думаю, что я когда-нибудь это делал. Ты мне не очень нравился.              — Прошедшее время, — заметил Йен, даже когда Микки закатил глаза. — Знаешь, я однажды написал тебе сообщение.              Микки сморщил лицо.       — Конечно.              — Нет, правда. Я не подписывался своим именем или что-то в этом роде, но...              Микки внимательно вглядывался в лицо Йена.       — Правда? — спросил он.              — Я даже пытался скрыть свой почерк, чтобы ты не узнал, что это я.              — Зачем вообще это делать?              Это был справедливый вопрос. Это случилось очень давно, когда Йен считал Микки просто немного странным и не хотел иметь с ним ничего общего. Он подумывал солгать Микки, сказав, что тот нравился ему с детства и что он просто хорошо это скрывал. Но парень понял, что это будет не романтическое признание, за которое оно себя выдаёт, а рассказ, который только ещё больше отпугнёт брюнета. В конце концов, если бы он действительно любил Микки с тех пор, как они были детьми, то сделал с ним слишком много ужасных вещей, которые требуют дальнейшего объяснения.              — Я до сих пор не знаю, зачем я это сделал, — признался Йен. — Ты просто не получал очень много сообщений, и я не хотел, чтобы ты расстраивался. Я, наверное, сделал бы это для любого.              Микки протянул руку ладонью вверх, и Йен инстинктивно взял её, переплёл свои пальцы с пальцами Микки и сжал их, пока они сидели, переплетясь.              — Я собирался попросить тебя передать мне ибупрофен, но ладно, — сказал Микки после паузы.              Лицо Йена немедленно вспыхнуло, но он не собирался показывать, насколько смущён. Парень осмелел и ещё раз сжал руку Микки, потому что тот не отстранился.       — Раньше мы с Амандой вот так держались за руки и гуляли по полю.              — Послушай, если мы собираемся совершить путешествие по твоим воспоминаниям, тебе действительно нужно дать мне ибупрофен. У меня разболелась голова.              — О, — сказал Йен, высвобождая руку Микки и открывая крышку баночки. Он высыпал две таблетки для парня и положил их ему на раскрытую ладонь, протягивая стакан с водой и держа его ровно, пока тот запивал обезболивающие.              — На самом деле, думаю, я буду в порядке, чтобы завтра снова приступить к работе, — сказал Микки, вытирая тыльной стороной ладони капли воды, попавшие ему на подбородок.              — Да? — сказал Йен. Последние несколько дней ему нравилось иметь повод заходить в комнату Микки и выходить из неё, и чувствовать, что тот на него полагается. Но он знал, что это ничто по сравнению с тем, что Микки здоров и может гулять, что угодно делать с ним, например, ходить в город или готовить с ним на кухне.       — У меня всё ещё есть все принадлежности для рисования, которые я тебе купил.              Тогда Микки отвёл взгляд от Йена, и тот сам почувствовал, как его охватывает стыд при напоминании о той вспышке гнева.              — Так что тебе стоит потусоваться возле огорода, пока я там, и заняться своим искусством за столом для пикника, — продолжил Йен, чувствуя, как его лицо заливается краской. Ему казалось, что он просит Микки сделать что-то серьёзное, например, стать его парнем. — Пока погода не похолодала, понимаешь? Совсем как в школе, когда ты рисовал на поле, пока я играл в футбол.              На мгновение Йен испугался, что Микки будет насмехаться над ним за то, что он хочет чего-то такого детского, но вместо этого он просто кивнул и закрыл глаза.       — Звучит заманчиво.              Запах чеснока и лука из кухни начал наполнять дом, и Йен понял, что Микки начинает клонить в сон из-за лекарства.              Он в последний раз поцеловал Микки в лоб, думая про себя, как странно было когда-то целовать его постоянно, но теперь обходить границы, не зная, когда можно их пересекать. Это было так легко, когда дело касалось физической близости, но впервые он обнаружил, что борется за дружбу и привязанность Микки так же, как он делал это для других мальчиков в Марселине.              -----              Конечно же, Микки спустился к завтраку на следующее утро. Все уже сидели за столом, и Йен начал задаваться вопросом, не нужен ли Микки ещё один день, когда внезапно он появился на лестнице, протирая глаза и направляясь к обеденному столу, как будто только что восстал из мёртвых.              — Сонный принц возвращается, — сказал Хасан, протягивая кружку с чёрным кофе, которую Селеста отодвинула подальше от Микки.              Йен бросил на Микки непреднамеренно тоскующий взгляд, когда тот скользнул на сиденье рядом с Йеном.              — Как ты себя чувствуешь, приятель? — спросил Генри.              — Лучше, — сказал Микки. И его голос начал звучать нормально, хотя волосы на затылке были грязными и торчали, как пламя, из-за того, что он так долго лежал.              — Съешь немного клубники, Микки, — сказал Йен, выбирая несколько ягод из миски и кладя их на пустую тарелку перед Микки. Ему было трудно отключиться от режима медсестры, особенно потому, что он обнаружил, что ухаживать за Микки было почти опьяняюще приятно.              — Готов присоединиться к некоторым поставкам сегодня? — спросил Генри. — Думаю, я хочу показать тебе, как заправляться и менять шины, на всякий случай.              Прежде чем Микки успел ответить, заговорила Селеста.       — Через несколько дней мы уезжаем на неделю.              — Вы все? — спросил Йен, пытаясь скрыть, как его взволновала эта перспектива.              — Нет, — сказала Селеста, к его разочарованию. — Только Генри и я. Хасан остаётся.              — Неделя мальчиков, — прокомментировал Хасан.              — Итак, э-э, что вы собираетесь делать? — Йен спросил пару.              — Навещать родителей, — сказал Генри с ноткой раздражения в голосе. — Мы навещаем их примерно раз в месяц.              Внезапно возникло напряжение, Йен вспомнил их личную ссору — что-то о маме Селесты по отношению к Микки, хотя он и не был уверен, что именно.              — Звучит весело, — вежливо сказал Йен.              Генри кашлянул так, что его можно было охарактеризовать только как пассивно-агрессивный.              -----              Йену нравилось перемещаться по ванной, пока он находился там с Микки, по очереди ополаскивая раковину после чистки зубов. Кроме того, по утрам у них было небольшое окно уединения, которое, если повезёт, им снова представится только ближе к вечеру.              Прошло много времени с тех пор, как они с Микки вот так делили ванную по утрам, и Йен воспользовался возможностью оценить, где они находятся, где стираются границы между друзьями и любовниками.              — Прости, — сказал Микки в третий раз за это утро, столкнувшись с Йеном.              Йен оказался в том же месте, в котором был пару лет назад, когда его лесные прогулки с Микки были в новинку, и он фантазировал о том, как целует парня и запускает пальцы в его волосы. Теперь было ещё хуже, когда он знал, каково это, и жаждал этого больше, чем воды в пустыне.              — Тебе не обязательно всё время извиняться, — засмеялся Йен, поддразнивая Микки, намеренно врезаясь прямо в него, заставляя брюнета немного отшатнуться и ухватиться за талию Йена, чтобы удержаться на ногах.              В голове Йена проносились все те вещи, которые он хотел сделать. Ему хотелось схватить Микки за лицо и крепко целовать его, пока их губы не потрескаются. Ему хотелось упасть на колени и дать Микки пищу для размышлений на весь день. Ему хотелось раздеть Микки догола, затолкать его в душ и размазать мыло по всему телу. Это было почти невыносимо.              Затем были вещи, которые он хотел сделать с Микки после того, как сделает всё перечисленное. Он хотел легко целовать его лицо, маленькими глотками поцелуев, переплести их ноги поверх свежевыстиранных простыней. Ему хотелось провести пальцами по груди Микки, его заднице, его предплечьям, пока они говорили обо всём и ни о чём.              Вместо этого он уставился на руки Микки, задержавшиеся на его талии.       — Могу я навестить тебя сегодня вечером? Чтобы мы могли поговорить, — спросил он.              Руки Микки медленно опустились, но он не отстранился от Йена и не отвёл взгляда.       — Конечно, но...              — Что?              — Я не очень хорош во всей этой болтовне.              Йен воспользовался шансом и слегка коснулся руки Микки. Он подумывал сказать что-нибудь вроде того, что нам не обязательно говорить, но правда заключалась в том, что ему хотелось поговорить. Отчаянно. И Йен не хотел возвращаться к старой модели секса без прочной основы дружбы. Он не хотел, чтобы они стали такими, как Селеста и Генри, не хотел, чтобы Микки держался за старые обиды, если таковые были.              — Я думаю, у тебя это здорово получается, — сказал Йен.              -----              Записка просунулась ему под дверь где-то после обеда, вскоре после того, как он вздремнул, когда думал, что Микки всё ещё на работе.              привет, йен       мне трудно выразить это словами, поэтому я просто запишу их так, как это делаешь ты. я так и не извинился должным образом за ту ночь в сарае. в тот день я был в действительно странном настроении, и мне казалось, что тебе было очень весело без меня, и я начал чувствовать, что, может быть, это будет как в школе, и ты просто начнёшь обижаться на меня без всякой причины. к тому же, я думаю, что признался тебе в чём-то действительно личном о себе той ночью, и это заставило меня чувствовать себя очень неловко утром. мне жаль, что ты купил всё это для меня только из-за того, что я был холоден с тобой. и, думаю, спасибо, что остаёшься моим другом.       о, и, пожалуйста, не упоминай мне об этой записке сегодня вечером, или я действительно убью тебя. ладно, пока       -микки              Йен прочитал это три раза, прежде чем сложить. Затем он развернул записку и прочитал ещё четыре раза. Он мог видеть, что на ней не было пятен или следов ластика, и просто знал, что Микки написал несколько черновиков, прежде чем сделать хорошую копию, точно так же, как он сделал те письма Аманде и мисс Ханне.              И если Йен не мог дать ответ Микки лично, то он подложит ему ответную записку. Затем он навестит Микки ночью и оставит всё это в прошлом, так что ни о каких записках не нужно будет вспоминать.                     Часть II                     привет, микки       я просто хочу начать с того, что даю тебе обещание, и я никогда не буду вспоминать о письме, которое ты мне написал. как будто этого никогда не было. за исключением... просто знай, что это сделало меня по-настоящему счастливым. ты делаешь меня по-настоящему счастливым, и я думаю, ты это знаешь. тебе, возможно, трудно в это поверить, но я тоже не очень хорошо умею говорить вещи вслух. обычно я такой, но когда дело касается тебя, то превращаюсь в идиота, как мне кажется.       я знаю, что не всегда был добр к тебе, когда мы были детьми. если есть что-то, что я хотел бы изменить в своём детстве, так это то, что мы не дружили раньше. у тебя интересные идеи о вещах, и ты отличный художник. мне нравится, что ты креативен, а не просто рисуешь то, что рисуют все остальные. ты действительно хорош в цифрах и головоломках, и я поражаюсь этому каждый раз, когда вижу. а ещё ты забавный и тёплый (хотя обычно у тебя холодные руки и ноги), и ты помог мне, когда я повредил ногу, так, как никто другой не помог бы мне.       это всего лишь малый список всего, что мне в тебе нравится, но поверь мне, я мог бы продолжать ещё несколько дней, микки       я рад, что ты поехал со мной на эту ферму, и тоже сожалею — о ссоре и обо всём остальном. когда мы увидимся сегодня вечером, я думаю, мы просто притворимся, что этих писем никогда не было?       -йен                     -----              Он оставил записку на подушке Микки, когда того не было дома, а затем быстро пошёл помогать Селесте на кухне, чтобы успокоить нервы.              Селеста поручила ему бланшировать помидоры, когда Микки вошёл в дверь в сопровождении Хасана и Генри. Микки ещё не видел письма на своей подушке, но он прекрасно понимал, что Йен уже прочитал записку, которая была написана ранее в тот день. В результате его глаза были прикованы к полу, когда он поднимался по лестнице.              Сердце Йена заколотилось, считая каждый шаг Микки, пока он не добрался до лестницы, ведущей в его комнату. Затем парень сосчитал десять секунд, потом двадцать и представил, как Микки находит аккуратно сложенную записку и читает её в этот самый момент.              Наверху определённо стояла явная тишина, не было слышно, как Микки топает по комнате и готовится принять душ перед ужином.              Йен не знал, почему сердце билось так быстро. Его письмо не сильно отличалось от записки Микки, в нём не было ничего рискованного или относительно уязвимого. На самом деле, Йен опустил многое из того, что действительно хотел сказать, потому что тогда это стало бы просто списком вещей, которые он хотел сделать с Микки, как сексуальных, так и романтических.              Прошла, как ему показалось, целая вечность, когда он услышал щелчок закрывшейся двери их ванной, а затем звук включенного душа, и понял, что Микки потратил некоторое время, чтобы прочитать письмо, возможно, даже перечитал его несколько раз, как это сделал Йен, прежде чем принять душ.              И когда Микки, наконец, появился на кухне, чтобы помочь, его волосы всё ещё блестели после душа, на лице был румянец, и он бросил на Йена застенчивый взгляд, который сказал всё, что ему нужно было знать.              -----              Ощутимое напряжение между ними за ужином не осталось незамеченным Хасаном, который в шутку указал на это.       — Вы двое совершили преступление или что-то в этом роде? Ссылаетесь на пятую поправку?              — Что? — спросил Йен.              — Большинству людей не нужно заполнять каждую тишину шумом, Хасан, — вмешалась Селеста, к счастью, положив конец дальнейшим расспросам.              — Я побывал на слишком многих неловких вечеринках для белых, чтобы знать, что это правда, — сказал Хасан.              Эти двое начали небрежно спорить о необходимости общения, причём Селеста встала на сторону того, что людям должно быть комфортно молчать, в то время как Хасан указал на красоту болтовни. Генри просто откинулся на спинку стула, отправляя пенне в рот, привыкший к такого рода диалогам между ними.              Йен был просто рад, что внимание отвлеклось от него и Микки, и вернулся к еде, пытаясь насладиться томатным соусом, который он приготовил с нуля, вплоть до того, что сам поливал помидоры.              Он почувствовал, как что-то толкнуло его в правую ногу, и почти инстинктивно отдернул её, как бывает, когда чьи-то ноги касаются твоих под столом. Но это был Микки, мягкая ткань его носков внезапно потёрлась о босую ногу Йена.              Его щёки вспыхнули, когда он попытался не показать всем остальным присутствующим, что под столом происходит странная игра.              Между ними завязалась перепалка, когда они подталкивали друг друга взад-вперёд одними ногами. Затем Микки слегка пнул Йена своей ногой, на что парень быстро наступил на брюнета, оказывая давление до тех пор, пока тому не пришлось использовать инерцию всего своего тела, чтобы убрать ноги из-под веса Йена, слегка сотрясая при этом стол. Двое подавили смех, который в итоге вырвался наружу в виде выдоха воздуха через их носы.              — Что там происходит? — спросил Хасан, отвлёкшись от своего спора и теперь снова заинтересовавшись состоянием дел между двумя мальчиками.              — Они смеются над тобой, — сухо сказал Генри.              Хасан показал ему средний палец.       — Ты знаешь, что я прав.              Внезапно Микки поднялся со своего места и направился к раковине с парой пустых тарелок. На холодильнике висела таблица с делами каждого, и в тот вечер была очередь Йена мыть посуду. Итак, когда Микки начал выдавливать средство для мытья на губку и оттирать свою тарелку, Йен встал и подошёл к нему.              — Я справлюсь, Микки, всё в порядке.              — Ты слишком медленно моешь посуду, — ответил Микки.              Почему это вообще имеет значение? Йен чуть не спросил.       — Нет, я не такой, — сказал он вместо этого. — Я обычный. Ты ведёшь себя так, словно кто-то подсчитывает время.              — Ладно, как скажешь, — сказал Микки, перекидывая сухое полотенце через плечо Йена. Затем мягким и глубоким голосом, который был неслышен за начавшимся за столом спором: — Я буду наверху.              И это почти добило Йена. Он никогда не мыл посуду быстрее, чем в тот вечер.              -----              Что мы делаем, Микки? Хотел спросить Йен. Он намеревался сделать это ночью, когда они встретятся в комнате Микки, когда весь дом ляжет спать.              Чего Йен не ожидал, так это того, что, войдя в свою комнату после мытья посуды, он увидит там Микки. И ещё больше того, что брюнет прижмёт его к двери и запечатлеет глубокий поцелуй, от которого он мгновенно растает.              Они так не целовались уже несколько недель. Было бы справедливо сказать, что они никогда так не целовались, с такой тоской друг по другу. Ночь их первого настоящего поцелуя была новой, страстной и эмоциональной, все искры открытия другого; но этот поцелуй был тёплым, знакомым и глубоким, как поцелуй давно потерянного возлюбленного.              Йен обхватил Микки обеими руками, прижимая его к себе, в то время как брюнет положил одну руку на затылок парня. После того, как они так долго обходились без поцелуев, Йен пытался оттянуть любое расставание с поцелуем как можно дольше, ещё больше наклоняя голову, чтобы Микки не приходилось слишком сильно вытягивать шею.              Поцелуй, вероятно, продолжался целую минуту, но казалось, что прошло всего несколько секунд, прежде чем он подошёл к концу.              — За что это было? — Йен тяжело дышал, когда их губы наконец разомкнулись.              — Ни за что, — сказал Микки, и тот прелестный румянец, который так нравился Йену, разлился по его лицу и шее. — Спасибо, что на этот раз подписался своим именем, — добавил он, игриво склонив голову набок так, как Йен никогда от него не ожидал.              Микки имел в виду письмо Йена, которое слегка подтолкнуло его.       — Думал, мы не будем об этом упоминать, — сказал Йен.              Микки рассмеялся, хотя он явно был немного смущён своим собственным письмом. И Йен не мог не смотреть на него сверху вниз и думать, как приятно было видеть его таким счастливым и беззаботным. Несмотря на их соседей по дому, из-за которых им приходилось встречаться тайком, в коттедже на самом деле было не так уж плохо. Йен даже позволил себе задуматься о возможности того, что они с Микки могли бы стать там бойфрендами. Когда-нибудь.              Он запечатлел серию поцелуев на губах Микки, слегка чмокая его в улыбку.       — Нам следует начать делать это с этого момента — писать друг другу записки, когда что-то слишком сложно сказать вслух.              — Да, как скажешь. Прекрати поднимать эту тему.              Йен поцеловал его ещё раз в попытке смягчить, что в какой-то степени сработало, потому что Микки не смог удержаться от улыбки ещё шире.              — Согласен? — спросил Йен.              — Хорошо.              Это была ещё одна вещь, которую Йен мог бы добавить к своему списку того, что ему нравилось в Микки. Ему нравилась его завеса сварливости и то, как строго Микки придерживался этого образа, даже когда ему не удавалось подавить улыбку, от которой немели щёки.              -----              Их тянуло друг к другу. Необъяснимо. Как бы сильно это ни взволновало Йена, он чувствовал нерешительность Микки, всю неуверенность и страхи, которые чудесным образом исчезали в моменты нежности — маленькое окошко, в которое Йен мог разглядеть человека, отчаянно желавшего того, что он предлагал.              Это была первая ночь за долгое время, когда Йен комфортно забрался в кровать Микки после их поцелуя в его спальне после того, как они помылись по отдельности и сыграли несколько игр в «Скорость» с Хасаном и Генри за обеденным столом.              Это был первый раз, когда Йен играл в эту карточную игру, хотя, как он быстро узнал, это была игра, в которую трое других часто играли во время их поездки, и в которой Микки был профессионалом.              — Теперь я собираюсь научить тебя играть в покер, — сказал Генри Микки. — Потом я отвезу тебя в Вегас.              Йен солгал бы, если бы сказал, что разработка стратегии Микки и использование его ума для победы над другими игроками не заставили его кровь разогреться по всему телу. Он также чувствовал себя немного защищающимся каждый раз, когда Генри оглядывался на него и жестикулировал в сторону Микки, как бы говоря Ты можешь поверить, насколько он хорош?              Да, я уже знал, хотел сказать Йен. Я знал, насколько он умён, задолго до тебя.              Но он также понял, что оправдываться не в чем и что Генри был просто впечатлён способностью Микки перебирать цифры в уме.              Микки уже был укутан и лежал лицом к противоположной стене, когда Йен забрался под одеяло.              — Привет, — прошептал Йен. — О чём ты думаешь?              Микки медленно повернулся лицом к потолку. Затем он пожал плечами.              Было решено, что они используют это время для разговора. Поцелуй, случившийся после ужина, всё ещё оставался на его губах, как мёд, и было мучительно сидеть слева от Микки во время всех этих карточных раундов, когда время на часах становилось всё ближе и ближе к полуночи.              — У меня есть идея. Расскажи мне обо всех причинах, по которым ты меня ненавидел, — сказал Йен.              Микки нахмурился.       — Хорошо, я не ненавидел тебя.              — Сильно не любил, затаил враждебность из-за чего угодно. Просто выпусти всё это прямо здесь и сейчас.              Микки вздохнул.       — Послушай, ты слишком строг к себе. Я никому не нравился, и мне никто не нравился, и так оно и было. Не нужно надирать себе задницу из-за этого.              — Ты не помнишь ни одного конкретного плохого воспоминания обо мне? — поинтересовался Йен. Он, вероятно, мог бы сам перечислить несколько.              — Я просто не думаю, что это имеет значение. Больше.              Йен придвинулся к нему ближе, медленно протягивая руку под одеяло, чтобы провести по бедру Микки.       — Ну, как бы то ни было, я действительно жалею, что не приложил усилий, чтобы подружиться с тобой.              — Я имею в виду, ты вроде как это сделал.              Йен сделал паузу, его рука всё ещё лежала на бедре Микки, которое было тёплым и крепким в его хватке.       — Когда?              — На моей второй неделе, — сразу же ответил Микки. — Ты спросил, не хочу ли я поиграть в мяч на улице, и я сказал «нет», но втайне я просто хотел, чтобы ты продолжал спрашивать меня, пока я не скажу «да». Но потом ты просто пожал плечами и пошёл играть с другими. Так что, в основном, это моя вина.              — О, — сказал Йен. Он не был уверен, что это действительно имеет значение. В конце концов, у него были годы спустя, чтобы приложить более чёткие усилия. Но в то же время он вспомнил, каким пугающим был Микки, ту странную мрачность, которая окружала его даже в детстве.              — Знаешь, это странно, но я даже не могу винить всех за то, как сильно они меня доставали. Я бы, наверное, тоже так поступил, если бы однажды появился какой-нибудь случайный ребёнок, который всё время кричал и плакал.              — Хотя это было несправедливо, — сказал Йен. — Я не знаю. Ты заслуживал шанс.              — У меня их было много, — возразил Микки. — Никогда ими не пользовался.              — Так воспользуйся сейчас. Будь со мной.              Затем они встретились взглядами. Йену нужно было, чтобы Микки понял, что он абсолютно серьёзен. Парень согнул пальцы, чтобы нежно коснуться бедра Микки, притянуть ближе и осыпать поцелуями его шею.              Микки не нужно было ничего говорить — достаточно было того, как его тело мгновенно растворилось в теле Йена без всякого стеснения. Но все же он это сделал.       — Чёрт. Хорошо.              -----                     число три может обозначать многое. это святая троица — отец, сын и святой дух. футбольное поле разделено на три секции — оборонительную, среднюю и атакующую. это также количество раз, когда я сосал член микки прошлой ночью. мы занимались этим часами, и даже не только этим, но и целовались в перерывах и гладили друг друга, пока не были готовы заняться снова. и я думаю, что теперь он в некотором роде мой парень, хотя на самом деле мы ни о чём серьёзном не договаривались. но мы вместе, и я никогда не был счастливее.       потом он лежал и просто начал смеяться, и я спросил, почему он смеялся, и он сказал: «знаешь, почему я не хотел играть с тобой в мяч в тот день?» и я ответил «нет, почему?» и он сказал: «потому что я не знал, что такое мяч, и мне было слишком стыдно признаться в этом». чёрт, микки…                     Часть III                     На следующее утро, когда Йен чмокнул Микки в щёку, когда тот чистил зубы, его, возможно, парень только застенчиво улыбнулся, прежде чем выплюнуть зубную пасту и прополоскать рот, повернувшись к Йену, чтобы притянуть его к себе для настоящего поцелуя. И это был не долгий сеанс страстных поцелуев, а приятный подтверждающий поцелуй, знак обладания. Я твой.              Йен обнаружил, что, несмотря на то, что предпочитал находиться в присутствии Микки, он больше не чувствовал пустоты в животе, когда они занимались своими отдельными делами, потому что в конце дня снова были в объятиях друг друга. Это было приятное чувство, которое подпитывало его, несмотря на то, что прошлой ночью ему удалось поспать всего несколько часов.              — Итак, я получил письмо о пожертвованиях, — сказал Нейт, когда они работали на пастбище.              — Что? — спросил Йен. — Уже?              — Это всегда случайно. Некоторых людей забирают через четыре года, других — через два или даже всего через один.              — Так когда ты уезжаешь? — спросил Йен.              — Через неделю, — ответил Нейт. — В каком-то смысле это захватывающе.              — Думаешь, ты увидишь её снова?              — Да.              Йен оценил оптимизм Нейта, поскольку ни один из них на самом деле не знал, что их ждёт после жизни на яйцеферме. По-настоящему свободная жизнь была за пределами воображения Йена.              — Хотел бы я, чтобы был способ оставаться на связи, — сказал Йен.              — Я знаю номер телефона Селесты, — сказал Нейт. — Я позвоню.              Если бы такое было возможно, Йен надеялся, что Нейт позвонит и что он точно скажет, чего ожидать после того, как к коттеджу подъедет чёрная машина, чтобы увезти их.              -----              Наконец настал день, и Селеста с Генри собирались уезжать на неделю, укладывая слишком много вещей в большой чемодан и споря о том, брать ли с собой гель для душа.              — Я ненавижу то дерьмо, которое покупает твоя мама, от меня пахнет, как от дивана в доме престарелых, — говорил Генри.              — Ты единственный мужчина, которого я знаю, который так сильно заботится о мытье тела, — вздохнула Селеста.              Йен, Микки и Хасан наблюдали из-за обеденного стола, как эти двое ссорились.              — Приятного путешествия, — сказал Хасан. — Чертовски рад, что мне не нужно участвовать в этой поездке на машине.              Йен молча согласился. Он также не мог дождаться, когда эти двое уедут, поскольку Хасан был невнимателен, и не заметил бы, даже если бы они с Микки не были так осторожны в своих тайных встречах. Дополнительным бонусом было то, что Йен знал, что у Хасана не было дурных мыслей по отношению к гомосексуализму, даже дошёл до того, что отчитал Йена за то, что тот воспринял как шок, увидев гей-пару в первый раз.              На самом деле Йен боялся, что Селеста и Генри отреагируют негативно на всё это. А теперь их не будет целую неделю. Конечно, самое страшное в том, что столько хороших событий происходит одновременно, это то, что в конечном итоге за ними последует что-то плохое.              -----              Они уехали после обеда в старом шатком пикапе, и Йен наблюдал за ними из огорода. Нейт склонился над растением базилика, прищипывая листья, чтобы обеспечить надлежащий рост, в один из последних дней, оставшихся до его отъезда. Йен начал задаваться вопросом, когда появится следующая группа детей Марселин и как долго после этого они с Микки будут тут, пока тоже не получат свои письма.              — Небольшой совет, — сказал Нейт. — Используй своё время без Селесты и Генри. Отправляйся в город, но не выходи после комендантского часа, немного погуляй. Поверь мне, оно того стоит.              — Да? — сказал Йен. — А как же Хасан?              — Я знаю, что он уйдёт на ночь хотя бы один раз. Раньше я жил с этим парнем, у него есть свои секреты.              -----              И действительно, перед ужином, пока Йен разогревал остатки макарон, Хасан спустился с лестницы со спортивной сумкой, одетый в белую рубашку на пуговицах и чёрные брюки, что сильно отличалось от его обычного выбора повседневной одежды.              — Где Микки? — спросил Хасан.              Йен поднял голову, и звук льющейся наверху воды был ему ответом.              Хасан положил свою спортивную сумку на обеденный стол, сел и достал пачку долларовых купюр.       — Я уйду на ночь. Вероятно, вернусь только завтра в это же время.              — Куда ты идёшь? — спросил Йен.              — Навестить друга. В городе.              Шум льющейся наверху воды прекратился, и Йен услышал шум вытяжки в ванной и мягкие шаги Микки, открывание и закрывание ящиков.              Хасан положил на стол несколько долларовых купюр.       — На еду или ещё что-нибудь, если вам понадобится. — Он поёрзал на своём стуле и начал теребить молнию своей спортивной сумки, пока Йен стоял у острова. — И было бы действительно здорово, если бы ты не рассказывал об этом Селесте или Генри.              — Конечно, — автоматически ответил Йен. Он был очень взволнован тем, что Хасан уезжает на ночь, и не сделал бы ничего, что могло бы помешать этому повториться в будущем.              — И Микки тоже дай знать.              — Конечно.              Нервно вздохнув, Хасан поднялся и перекинул спортивную сумку через плечо.       — Тогда увидимся завтра. Не делай ничего безумного.              И Йен с трудом мог поверить своим ушам, когда дверь за мужчиной закрылась и раздался щелчок замка. Спустя несколько мгновений Микки спустился вниз, его волосы всё ещё были немного влажными, а кожа слегка порозовела после горячего душа.              — Хасан ушёл на ночь, — немедленно сказал Йен.              — Что?              — Он уехал в город. Вернётся только завтра.              Микки стоял там, сбитый с толку, как будто он сам с трудом мог в это поверить.       — Что, чёрт возьми, мы должны делать?              Йен пожал плечами, отодвигая тарелку с разогретой пастой, о которой уже забыл, и слегка улыбнулся Микки.       — Всё, что захотим, — ответил он.                     Часть IIII                     Нам никогда особо не рассказывали о нашем будущем, и всё же мы были так уверены в том, что, как мы думали, произойдёт. Несмотря на то, что мы не знали, что такое пожертвования, мы все предполагали что-то по этому поводу. Мы предполагали, что это будет своего рода воссоединение, поездка в место, где мы все снова увидимся. Лично я предполагал, что всех учеников нашего года призовут к пожертвованиям в одно и то же время. Мне ни разу не приходило в голову, что что-то из этого может быть неправдой, что Микки и меня могут вызвать в разное время или что нас вообще заберут не в одно и то же место. Во всём этом был детский оптимизм, которого мне, как ни странно, так не хватает.                     -----              Йен не помнил каждого случая из своего детства, даже тех моментов, когда он был нехарактерно злым или чувствовал, что всё его мировоззрение меняется. Но он помнил определённые чувства и определённые последствия своих поступков в виде стыда или вины.              Последствия инцидента на седьмом году, который привёл к вспышке гнева Микки на уроке рисования, разрушению его холста, когда он швырнул его в Джейми, разлив синие и фиолетовые капли краски на пол, Йен помнил довольно отчётливо. Он хорошо помнил это по той же причине, по которой помнил множество других случаев в своей юности, связанных с Микки, когда реакция того на происходящее была устрашающе похожа на то, как, по мнению Йена, он сам мог бы отреагировать, окажись он в такой же ситуации.              Было почти катарсисом видеть, как коричневая краска попала на штаны Джейми, и чистую ярость, которой Микки дал волю после недели прикусывания языка. Однако Йен был соучастником и принял сторону Джейми и остальных, когда до этого дошло.              В конце концов, Микки был наказан обязанностью по уборке в течение двух недель. И ему пришлось убирать не только кабинет рисования, но и столовую и классную комнату мисс Ханны. Поскольку слухи в Марселине распространились быстро, все остальные классы пронюхали о вспышке гнева Микки, и даже сестра Грейс вмешалась только потому, что она не была фанаткой Микки и хотела отчитать его.              Удивительно, но Микки довольно быстро смирился с наказанием, и в течение нескольких дней после инцидента Йен видел, как он подметал полы в разное время дня, когда ему это поручали.              Если бы Йен был тогда взрослым человеком, он бы извинился перед Микки. Прень бы предложил помощь, взял на себя основную тяжесть работы, поскольку сыграл свою роль во всём этом, хотел он признаваться в этом или нет.              На самом деле, это разъедало его изнутри. Почему-то было хуже быть не таким уж невинным свидетелем, чем просто главным агрессором. По крайней мере, Джейми и остальные специально делали всё это, и гордились этим. Йен чувствовал себя слабым из-за того, что соглашался с их поддразниваниями, поскольку это напомнило ему о детстве, когда он часто получал подобные поддразнивания — прозвища вроде «рыжий лобок», от которых даже его лучший друг Уинстон никогда не защищал его.              Итак, когда Йен однажды зашёл в комнату мисс Ханны, чтобы достать свой дневник из шкафа, через неделю после вспышки Микки, его мучило чувство вины при виде парня, снующего между партами в пустом классе.              Микки поднял голову, чтобы взглянуть на вошедшего Йена, но не сказал ни слова.              — Просто пришёл забрать свой дневник, — сказал Йен, его щёки покраснели от дискомфорта ситуации.              Он не был удивлён, когда Микки проигнорировал его и продолжил подметать, как будто его вообще не было в комнате.              — Ещё одна неделя, да? — спросил Йен, имея в виду наказание Микки.              Микки прекратил подметать, чтобы поднять глаза.       — О, извини, — сказал он, и в его голосе уже появились нотки досады. — Я не был уверен, со мной ты говоришь или с самим собой.              Йен знал, что ничто в манере речи Микки не указывало на то, что он говорит серьёзно.              — Потому что, я не знаю, известно ли вам это, — продолжал Микки, — но пока я не угрожаю людям насилием, они меня точно не замечают.              Йен ясно почувствовал, что происходит, с той минуты, как Микки впервые заговорил, но теперь казалось, что ему прямо угрожают.              — Это было глупо, Микки. Они просто шутили. В конце концов, им бы это наскучило, — вздохнул он. — Ты просто давал им то, что они хотели, понимаешь.              — Разве ты не проницателен, — издевался Микки. — Иди напиши об этом в своём дневнике, рыжий лобок.              Его слова были резкими, и то чувство вины, которое Йен испытывал по поводу своей роли в наказании Микки, быстро растворилось в воздухе.              — Вот почему ты, блядь, никому не нравишься, Микки, — фыркнул Йен, прежде чем схватить свой дневник и выбежать вон.              Это было воспоминание, которое Йен помнил долгое время, хотя примерно через год оно покинуло его сознание. Даже после того, как годы спустя они стали соседями по комнате с Микки, он не обязательно помнил это взаимодействие. Но в коттедже, как только Йен начал глубоко копаться в своём архиве воспоминаний, он восстановил тот конкретный день.              Однажды вечером, спустя месяцы их жизни в доме, когда они наладили ритм своих отношений, он даже заговорил об этом с Микки.              — Я должен был сказать мисс Эйприл правду, — сказал Йен, поразмыслив на эту тему.              — Все бы тебя возненавидели, — ответил Микки.              — Это не должно было иметь значения.              Микки был слишком рад оставить прошлое в прошлом, но это всё ещё грызло Йена, и той ночью он лежал в постели Микки, проводя пальцами по груди своего возможного парня, улучая момент, чтобы покусать его за ухо, задаваясь вопросом, насколько по-другому всё могло бы закончиться, если бы он был тогда более сильным человеком.