You'll Never See Us Again

             Часть I                     Думаю, до того, как всё взорвалось, единственной хорошей зимой была та, что прошла в коттедже. Это было наше первое традиционное Рождество в том смысле, что оно вообще не было традиционным. Мы никогда не осознавали, что Рождество и Новый год — то, чего люди ждут с нетерпением, но как только мы испытали это на себе, мы начали понимать. Мы пили гоголь-моголь и сидр с добавлением специй и ели больше, чем когда-либо за всю свою жизнь. Мы с Микки даже обменялись новогодним поцелуем, который, как мы узнали, означал укрепление отношений на предстоящий год. Уместно или крайне иронично, в зависимости от того, что вы уже знаете о нашей истории на данный момент.                     -----              Если Йену нужно точно определить, когда именно он понял, что немного отличается от других мальчиков с точки зрения сексуального влечения, то это определённо случилось примерно на 5 году, когда его одноклассники мужского пола начали более открыто заявлять о своих чувствах к разным девушкам. Но он не знал, что именно отличало его от других, пока однажды не пробежал круг по полю уже после того, как остальные мальчики вернулись в здание.              Он принимал душ в одиночестве, когда в комнату вошел парень из 11-го класса, имени которого он не смог бы назвать несколько лет спустя. Старший мальчик работал на кухне и вспотел рядом с жаром промышленных печей, а когда он снял рубашку, его кожа блестела.              Йен привык принимать душ с мальчиками своего класса, но это был первый раз, когда он увидел тело другого мальчика, полностью развитого, с волосами, спускающимися к члену, и сильными ногами, результатом всех дополнительных лет занятий спортом.              В тот момент, когда Йен подумал о желании встать на колени перед старшим мальчиком, он понял, что пропал. Ведь именно это было ответом, не так ли? Причина, по которой он испытывал небольшой прилив волнения, когда кто-нибудь из старших мальчиков задевал его во время футбола, или маленькие влюбленности в своих друзей-парней, которые, по его мнению, были совершенно нормальными, что все они чувствовали это, просто никогда не говорили.              Он начал разделять мальчиков в Марселине на две категории — мальчиков, которые ему нравились, и мальчиков, которые ему не нравились. Это было бессмысленное деление, которое, как он знал, никогда ни к чему не приведет, если только не станет способом мысленно разобраться в путанице своих чувств.              Мальчики его года — такие, как Джейми или Беннетт, которые, несомненно, были привлекательны, поскольку большинство девочек были влюблены в них, — были мальчиками, которых он также мог признать прилично выглядящими и с которыми ему понравилась бы близость, если бы это было полностью взаимно.              Однако были и другие мальчики — особенно те, что постарше, 11-12-классники, — о которых он действительно думал по ночам, когда трогал себя.              А ещё были мальчики, с которыми он просто не хотел иметь ничего общего — мальчики, любая мысль о близости с которыми вызывала у него отвращение. В этот список попадал любой мальчик младше его самого, особенно Фредерик с его насморком. Были и мальчики постарше, которые его совсем не привлекали, например бледные ботаники или тихие угрюмые ребята без мяса на костях.              В его классе было не так много мальчиков, которые могли бы войти в этот список. Он не мог представить себя в таких отношениях с Уинстоном, ведь они были такими хорошими друзьями, но это не было жёстким отказом. Если бы ему пришлось составлять список мальчиков из своего года, к которым он никогда и ни при каких обстоятельствах не хотел бы подпускать свой член, то, пожалуй, это были бы Остин и Микки, случайно оказавшиеся соседями по комнате.              Остин, потому что был довольно странноват на вид и у него всегда была странная застенчивая улыбка на лице, которая нервировала Йена.              И Микки, потому что он был просто Микки. Постоянно плачущим, закатывающим истерики, рисующим жуткие картинки Микки.              Возможно, в какой-то момент он даже написал об этом в своём дневнике, когда все в школе были одержимы составлением рейтинговых списков. Это всегда были списки вроде «Самые красивые девушки», «Самые симпатичные мальчики» и даже, как однажды написал Джейми, «Пять лучших девушек, с которыми я бы занялся сексом».              Йен составлял собственные списки, чтобы поделиться ими, составляя рейтинги девушек, которые ему «нравились», передавая их и откровенно копируя имена из списков других мальчиков.              Наедине, однако, всё было по-другому. В своём личном дневнике он записывал имена парней, которые привлекли его внимание, оценивая их с точки зрения внешности и привлекательности, как будто это были куски мяса.              Почти десять лет спустя, в коттедже, когда Йен и Микки вступили в серьёзные отношения, Йен рассказал ему об этом и спросил, делал ли он когда-нибудь подобное. Микки ответил Йену, что тот сумасшедший, раз вообще записал что-либо, поскольку любой мог найти это.              Йен посмеялся и согласился с этим. Он всегда был немного склонен к риску.              -----              — Передозировка снотворным, ты можешь поверить в это дерьмо? — сказал Генри за завтраком. — Написала целое письмо, в котором говорила, что ей надоело жить, а потом просто покончила с собой. Даже никому не адресовала это письмо, потому что в её жизни никого нет.              Йен не мог отделаться от мысли, что Генри испытывал какое-то извращённое удовольствие, обсуждая самоубийство землевладелицы.              Когда это произошло, когда машины скорой помощи приехали и уехали, все в коттедже, кроме Йена, считали, что смерть естественная. В конце концов, она была старой, у неё были проблемы со здоровьем, и она жила одна. Могло случиться всё, что угодно.              — Чертовски грустный путь, да? — Генри пошутил. — Совсем одна, ни с кем не попрощаться. Ты знаешь, что её собственная дочь отказывается иметь с ней отношения?              Йена начало слегка подташнивать, хотя все остальные за столом продолжали есть тосты и яичницу-болтунью, как будто Генри обсуждал погоду. Селеста выказала некоторое лёгкое раздражение по поводу данной темы, но, опять же, она никогда не казалась полностью погруженной в то, что говорил Генри.              Когда до всех дошли новости о том, что смерть была самоубийством, Йен сидел рядом с Микки и почувствовал, как его парень напрягся на долю секунды. С тех пор, как их разговор в сарае был прерван прибытием полицейских, они не говорили о признании Микки относительно его собственной прошлой попытки. Йен также не рассказал Микки о письме и деньгах, опасаясь, что Микки снова может проявить нерешительность по поводу побега.              — Это, должно быть, худший способ умереть. В полном и бесповоротном одиночестве. Я имею в виду, это, должно быть, самая печальная вещь на свете.              — Генри, не мог бы ты заткнуться на минутку и передать соль, — сказала Селеста, несмотря на то, что соль была ближе к Хасану. После того, как Селеста узнала, что Хасан взял Йена на молочную ферму, чтобы встретиться с Амандой, отношения между ними немного охладели.              Генри неловко потянулся, чтобы передать соль своей девушке, продолжая говорить.       — Это просто показывает, насколько важно быть добрым к людям, чтобы не умереть вот так в одиночестве.              Йену пришлось извиниться, пробормотав, что ему нужно отправиться на пастбище, чтобы начать день. Микки бросил на него обеспокоенный взгляд, и всё, что Йен хотел сделать, это поцеловать его прямо здесь и сейчас, сказать ему, что они могут сбежать, и что они могут сделать это этой же ночью.              Но накануне вечером, когда они играли в карты и Генри тайком угостил их алкоголем, налив шоколадного ликера и немного «Бейлис» в их кружки с горячим шоколадом, и ночь стала туманной, Йен увидел, насколько счастлив Микки, несмотря на обстоятельства.              Он сам пытался насладиться ночью, хотя мысль о пожертвованиях преследовала его повсюду, как тёмное облако, но, похоже, он не мог разделять эти вещи так хорошо, как Микки. Он никогда по-настоящему не сталкивался с неизбежностью смерти, как Микки. У него никогда не было времени эмоционально подготовиться.              — Ты счастлив здесь? — спросил Йен позже той ночью, когда лежал в постели Микки и в очередной раз пытался сдержать слезы.              — Да, конечно.              — Почему?              Микки повернулся, чтобы посмотреть на него.       — Что ты имеешь в виду, почему?              — Например, что тебе конкретно нравится в жизни здесь? — спросил Йен.              — О, — сказал Микки. — Я думал, ты спрашиваешь о нас, например, прямо здесь и сейчас.              При этих словах рот Йена расплылся в улыбке.       — Нет. Я имею в виду коттедж. Ты здесь счастлив?              — Хм, — Микки на мгновение задумался. — Я не несчастлив.              Но Йен знал, что Микки преуменьшает. Он видел, как Микки наслаждался работой, как ему нравилось быть на кухне, помогая Селесте печь печенье, или булочки с корицей, или любую другую выпечку, которой она была одержима в данный момент. Он видел, как Микки любил спокойно сидеть за обеденным столом, играть в карты и выигрывать, когда его хвалят за сообразительность.              И Йен знал, что Микки нравилось быть с ним, вероятно, больше всего на свете. Но он беспокоился о том, что этого недостаточно, что, возможно, в глубине души Микки не захотел бы покидать коттедж и пускаться в бега. Это была, пожалуй, самая пугающая мысль из всех.              -----               я хотел бы, чтобы у меня был способ точно знать, что произойдет в будущем. если бы я точно знал, что взять эти деньги и грузовик, ещё раз собрать наши вещи и убраться к чертовой матери из этого коттеджа пройдет успешно, очевидно, я бы, не колеблясь, поехал. но что, если это не удастся и с нами случится что-то ещё хуже? например, что, если нас сразу поймают, разделят и отправят на пожертвования раньше? я чувствую, что медленно схожу с ума, и часть меня не хочет говорить микки, потому что я знаю, что он будет волноваться, а он, наконец, кажется счастливым. странно, но не лучше ли нам остаться и наслаждаться временем здесь, прежде чем нас призовут? я бы хотел, чтобы ответ был где-нибудь в книге.                     -----              После нескольких дней, в течение которых Йен, прикусив язык, хранил деньги и письмо в своей комнате, эта мысль постепенно ушла на задворки его сознания, хотя полностью так и не исчезла. Она жужжала вокруг него, как назойливый комар, но с каждым днём жужжание становилось всё слабее и слабее.              Микки был одновременно отличным отвлекающим фактором и мрачным напоминанием о маленьком секрете Йена. Это было то, что Йен осознал через пару недель после самоубийства землевладелицы, когда они расслаблялись в посткоитальном блаженстве.              Первый снег ещё не выпал, но его обещание витало в морозном воздухе и в ледяной прохладе редких дождей. В эти дни Микки всё больше и больше не хотелось выгонять Йена из постели, он таял в тепле его тела, которое окутывало его.              Йен прижался носом к затылку Микки, зарываясь в его тёмные волосы и вдыхая остаточный запах шампуня.              — Хотел бы я, чтобы ты был размером с маленькую мышку. Я мог бы положить тебя в карман и просто брать с собой повсюду, — пробормотал он. И не мог видеть выражения лица Микки, но почувствовал легкий наклон его головы и понял, что у его парня смущённое, но весёлое выражение лица.              — Ты там в порядке? — спросил Микки.              — Я бы всё время согревал тебя и кормил крошечными бисквитами, — продолжил Йен.              — Как бы мы трахались?              Йен размышлял.       — Я бы взял всё твоё тело в рот и просто… — он начал водить языком по затылку Микки, отчего его парень расправил плечи и рассмеялся настолько искренне, что это был самый пронзительный смех, который Йен когда-либо слышал от Микки.              — Так чертовски мерзко, — сказал Микки, когда его смех утих. — Забудь, что я спрашивал.              Они снова погрузились в молчаливое общение, пока Микки не заговорил снова.       — Ты на самом деле в порядке? После всего, что произошло.              — Хм?              — История с Амандой, а потом, знаешь, тебе пришлось увидеть ту мертвую леди. Думал, ты всё ещё будешь волноваться.              В голосе Микки слышалось беспокойство. Йен обнял его.       — Я в порядке.              — Да?              — Да.              — Так это всё, да? — спросил Микки. — Такой будет наша жизнь, пока не перестанет.              Йен подумывал рассказать обо всём Микки, помчаться в свою комнату, забрать деньги и письмо и показать ему. Но после долгой паузы он не смог заставить себя сделать это.              — Могло быть гораздо хуже, — сказал он вместо этого.              -----              Когда наконец выпал первый снег и во всём коттедже стало вечно пахнуть пряниками и гоголь-моголем, Йен решил, что они не будут убегать — по крайней мере, пока. Он будет тянуть до тех пор, пока не придут те судьбоносные письма, и только тогда подумает о каком-то побеге.              Хасан был прав, вскоре Селеста и Генри уехали из коттеджа, навещая родственников, живущих в каком-то далёком месте, о котором Йен никогда не интересовался.              Там было хорошо, только втроём, хотя часто Хасан уходил на ночь без объяснений и возвращался на следующий день в приподнятом настроении.              Больше всего Йен ценил то время, когда они оставались в коттедже наедине, вдвоём. По большей части сидеть дома было очень приятно, и им не всегда приходилось сидеть в своих спальнях.              Иногда Микки лежал на диване с карандашом и блокнотом в руках и рисовал всевозможные картинки, а Йен не очень грациозно перебирался к нему, чтобы прижаться, кладя голову на плечо своего парня, и улыбался, когда тот не жаловался на то, как трудно теперь рисовать.              Были и такие мелочи, как Микки, ходивший по коттеджу в просторном свитере, дрожа, и забредая на кухню, где Йен готовил свежий кофе. И каждый раз Микки прижимался к Йену, спрашивая, почему тот встал с постели так рано, почти немного плаксивый и определённо немного нуждающийся.              Йен никогда в жизни не чувствовал себя таким нужным, и иногда он оставлял Микки одного в постели по утрам просто потому, что ему нравилось, как его парень теперь беззастенчиво искал его.              Ещё одна вещь, которая произошла, — они начали регулярно принимать душ вместе, поскольку зимой горячей воды было мало. Конечно, изначально это было всего лишь плохо завуалированным оправданием Йена, который сказал Микки о несправедливости, что тот всегда принимает душ первым, оставляя Йена с холодной водой. Забавно было то, что Микки всегда предлагал Йену пойти первым, но Йен всегда качал головой, зная, насколько чувствителен его парень к холоду.              В конце концов, Йен откровенно спросил, почему они не могут просто регулярно принимать душ вместе, а не только после секса, чтобы быстро помыться, как они делали в ту ночь, когда ходили в город или ездили в мотель. Микки покраснел так сильно, что Йен подумал, не холодный ли ветер распахнул окна.              Вначале было немного неловко, когда им приходилось пользоваться одной лейкой для душа, пока каждый пытался вымыть своё тело и волосы. Душ в коттедже был намного меньше, чем в мотеле. И Микки любил горячий душ, такой горячий, что Йен удивлялся, как кожа Микки до сих пор не отвалилась. Но потом это стало так же естественно, как принимать душ в одиночестве, за исключением того, что было дополнительное преимущество — целоваться среди облаков пара.              Это случилось во время одного из походов в душ, когда они увлеклись, намыливая свои тела мылом, а Йен зажал Микки в углу, горячая вода лилась ему на спину, пока он поглощал рот Микки. Руки лежали на талии его парня, пальцы впились в поясницу Микки, когда его охватило желание, которое было всегда — желание опустить руки ниже.              Микки всегда был немного осторожен со своим телом, и Йену не нужно было спрашивать, чтобы понять, что сжатие задницы напугает его. Он делал это бесчисленное количество раз во время сексуальной близости, но вне чувствовал себя гораздо более интимно. Иногда у него возникало желание, когда они проходили мимо друг друга на кухне или когда он уходил работать на пастбище. Ему просто хотелось протянуть руку и схватить ягодицу, отметить её как свою, как бы говоря я вернусь позже, никуда не уходи.              Однако там, в душе, когда Микки уже был наполовину твёрд, Йен почувствовал, что настало время прощупать почву.              — Я люблю твою задницу, — сказал Йен, его губы приблизились к губам Микки. — Можно мне потрогать тебя?              — Прекрати задавать грёбаные дурацкие вопросы, — ответил Микки, и Йен не знал, было ли это «да» или «нет», пока Микки не заговорил снова. — Просто, блять, сделай это.              Йен ухмыльнулся, и рука тут же потянулась, чтобы схватить Микки за ягодицу, погладить её и выдохнуть в рот Микки. Это было одно из самых прекрасных ощущений, которое он когда-либо испытывал, но его превосходили только низкие стоны Микки.              Вскоре они вышли из душа и помчались в комнату Йена, даже не потрудившись одеться.              Именно такие моменты Йен будет вспоминать как одни из лучших дней жизни в коттедже. Но, как и многое другое в жизни, хорошее часто приходит вместе с плохим.              -----              Хасан не был выходцем из семьи, которая праздновала Рождество, но это всё равно было своего рода праздником, даже когда Генри и Селесты не было. Он объяснил им это, когда вешал венок на дверь после того, как однажды вернулся домой с сосной, которую поставил в углу, украсил красными и зелеными орнаментами и увенчал золотой звездой.              — Мои родители всегда дарили мне подарок на Рождество, чтобы я не чувствовал себя обделённым в школе, — сказал он. — Но Рождество — больше, чем просто подарки, это атмосфера и эстетика.              Воспоминания Йена о 25 декабря состояли из посещения более продолжительной, чем обычно, мессы, за которой следовал ужин с индейкой в обеденном зале. Ему были совершенно чужды такие понятия, как обмен подарками и приготовление соответствующих напитков, одевание в определённые цвета и поцелуи под омелой.              Когда они с Микки впервые узнали о традиции омелы, она показалась им такой забавной, что Микки даже повесил её над дверью коттеджа, чтобы по законам Рождества двое людей не могли войти, не поцеловавшись. Впрочем, входили и выходили они всегда вдвоём, так что никто, кроме самих участников, не попадал в плен их маленькой шалости.              И Микки всё ещё понятия не имел, что Хасан в курсе его отношений с Йеном, поэтому единственные разы, когда он не вставал на цыпочки, чтобы чмокнуть Йена в губы у двери, были те редкие случаи, когда Хасан был дома.              — Что ты подаришь мне на Рождество? — Йен спросил Микки за пару дней до праздника. За неделю до этого он сходил в город и купил Микки дорогой набор акриловых красок, использовав часть денег, оставленных землевладелицей.              Они договорились обменяться подарками, предвкушая Рождество и зная, что проведут день друг с другом, без обязательной церковной службы или необходимости читать историю о младенце Иисусе и трёх волхвах.              — Может быть, немного ладана. Немного мирры…              — Заткнись, — рассмеялся Йен.              Микки помешивал кусочек шоколада в кастрюле с молоком — так, как Селеста научила их готовить настоящий «бельгийский» горячий шоколад, а не «порошкообразную хрень», которую часто использовали Генри и Хасан. Йен не мог не согласиться, что она была права, говоря о превосходном вкусе своего шоколада.              Йен искоса взглянул на Микки, когда его парень налил в бокал «Бейлис». В последнее время они вдвоём ценили вкус таких вещей, как черный кофе и алкоголь. Хотя для Йена важнее было то чувство, которое давал ему алкоголь, заглушая все нездоровые мысли, которые всё ещё витали в глубине его сознания.              Ему нравилось, что алкоголь заставлял его чувствовать себя менее сдержанным, что это был повод накинуться на Микки и сказать вещи, за которые его бы отругали, если бы он сказал их трезвым.              Так было и в тот вечер, после того как они выпили по две кружки горячего шоколада с добавлением специй, а затем ещё алкоголя в виде глинтвейна из яблочного сидра, в который Микки добавил немного рома, объяснив, что Генри научил его так готовить.              К концу вечера они были пьяны и смеялись, резвясь на полу кухни. Йен не знал, как Микки так хорошо справляется с алкоголем. После всего лишь одной рюмки Йен обычно был совершенно пьян, и заботиться о нём приходилось Микки. Именно так всё и произошло той ночью, когда Йен рухнул на плечо Микки, когда они вдвоём сидели, прислонившись к кухонному островку.              — Я действительно люблю тебя, — невнятно пробормотал Йен. — Где ты был всю мою жизнь.              Микки мягко рассмеялся, проводя пальцами по волосам Йена.       — Я всегда был рядом.              — Ты меня так заинтересовал, когда только пришёл в школу, — сказал Йен. — Мне показалось забавным, что тебе на всё было наплевать.              Микки прищёлкнул языком и рассмеялся.       — Вообще-то, мне было не всё равно.              — Никогда этого не показывал.              — Да, я думаю.              Йен сильнее прижался к плечу Микки, потираясь головой о его шею, как изголодавшийся по прикосновениям кот.       — Такое чувство, что я потратил большую часть своей жизни, не узнавая тебя. Впустую потратили столько лет.              — Эй, — прошептал Микки. — Не думай об этом так.              Но Йен уже зашёл слишком далеко, алкоголь подействовал на него, вызвав сонливость, и он признался в вещах, о которых мог пожалеть на следующее утро.              — Нам нужно больше времени. Этого недостаточно, — сказал Йен.              Микки выдохнул воздух, который сдерживал.              — Ты бы сбежал со мной, правда, Мик?              Микки не ответил, просто поцеловал его в лоб. Глаза Йена уже закрывались, его клонило в сон от рома.              Даже в своём затуманенном алкоголем сознании он знал, на что похожа реальность, что фантазия о побеге будет рискованной; что у него никогда не будет дома с огородом и кухни, полной специй; что он не сможет состариться с Микки или увидеть мир.              Всё, что у них было, — ограниченные дни их юности, которыми они просто должны были стараться наслаждаться до конца. Возможно, у них будет ещё один год вместе, может быть, даже два.                     Часть II                     Хасан вернулся в канун Рождества всего на несколько часов, чтобы забрать свои вещи.       — Я уйду на ночь, но вернусь завтра вечером. Мы можем устроить рождественский ужин вместе.              Йена это не особо волновало, но он кивнул.       — Да, увидимся. — Он был рад видеть, что Хасан ушёл, куда бы тот ни сбежал. Казалось, у каждого из них были свои секреты.              Микки вернулся домой позже во второй половине дня, выполнив кое-какую работу в сарае.       — Видел, как вернулся Хасан.              — Не-а, — сказал Йен. — Он просто зашёл забрать несколько вещей и снова ушёл.              — Слава, блять, Богу.              Йен поднял бровь.        — Планируешь сегодня быть шумным?              Микки поднял свой классический средний палец, что он часто делал, чтобы скрыть застенчивую ухмылку.       — Что, чёрт возьми, ты вообще готовишь?              Йен поднял крышку с кастрюли, в которой он пытался приготовить тушёную говядину с картофелем. Пахло, конечно, вкусно, но он не был уверен, до какой степени нужно готовить мясо. Морковь и картофель были нежными после нескольких часов медленной варки. Он нашёл рецепт, названный как «Говяжий бургиньон Джулии Чайлд» в одной из кулинарных книг Селесты.              — Что-то вроде тушёного мяса, название которого я не могу выговорить. Вкусно пахнет, правда?              — Да, — сказал Микки. — Я чертовски проголодался.              Йен улыбнулся. Он весь день потел над этим ужином и бесчисленное количество раз думал бросить, но то, что Микки пришёл домой с работы, чтобы оценить домашнюю еду Йена, наполнило его теплом. Он задавался вопросом, не потому ли Селеста так часто готовит, что получает удовлетворение от того, что кормит своего парня. Однако если бы это было так, то выглядело бы довольно жалко, поскольку Генри всегда придирался к еде или возвращался, заявляя, что уже успел наесться в городе.              Пока Микки принимал душ наверху, эти мысли не давали ему покоя, и он почувствовал, как в нём снова поднимается горечь. Это было так несправедливо, что Селеста и Генри имели привилегию прожить долгую жизнь вместе и при этом постоянно подкалывали друг друга, так и не оценив в полной мере общество друг друга.              Он воспользовался моментом, чтобы записать эту мысль в дневник.               я никому не желаю смерти, но иногда мне кажется, что нам с микки стоит просто поменяться местами с селестой и генри. мы лучше управляемся на ферме и на самом деле нравимся друг другу. если кто и заслуживает долгой совместной жизни, так это мы. чем больше я думаю об этом, тем злее становлюсь. всё, что они делают — принимают свои жизни как должное. какая трата времени.                     -----              — Даже если всё ужасно, просто скажи, что тебе нравится, — пробормотал Йен, ставя тарелку с тушёной говядиной перед своим парнем.              Микки налил им обоим немного красного вина в бокалы Селесты, прекрасно зная, что им нельзя прикасаться ни к одному из них. Если бы Селеста узнала, сколько алкоголя они выпили, она бы сошла с ума. Но, к счастью, она обвинит Генри только тогда, когда заметит, что бутылок с алкоголем становится всё меньше и меньше, а он всё равно пьёт так много, что ему останется пожать плечами и взять вину на себя.              — Это лучшее блюдо, которое я когда-либо пробовал в своей жизни, — сказал Микки.              — Ты ещё даже не пробовал, — отметил Йен.              Микки сделал глоток вина.       — Я тебе доверяю.              Казалось, Микки доверял Йену больше, чем Йен самому себе, потому что, когда Микки начал запихивать мясо с картошкой в рот, Йен осторожно поднёс вилку к губам, боясь, что как-то облажался.              — Нет, на самом деле всё очень вкусно, — сказал Микки, наполнив Йена чувством облегчения. Это было их первое настоящее рождественское празднование, еда была важна для Йена.              И Микки был прав, рагу оказалось даже вкуснее, чем представлял Йен, когда увидел фотографию в кулинарной книге.              — Помнишь, в школе нам приходилось работать на кухне и как все это ненавидели, — сказал Йен.              — Честно говоря, я никогда не возражал против, — сказал Микки.              — Да, я тоже.              Йену нравилось вспоминать о Марселине, но он всегда был осторожен, чтобы не романтизировать его перед Микки и не зацикливаться слишком долго на их пребывании там, опасаясь, что это вызовет негативные эмоции у его парня. Но Микки всегда потакал Йену, позволяя ему рассказывать о хороших временах, глядя на него, но никогда по-настоящему не добавляя никаких собственных историй.              — Единственной плохой вещью было то, что они заставляли нас резать весь этот лук. Каждый раз, когда я заходил в кладовку и видел корзину, полную лука, я был опустошён, — сказал Йен.              — Честно говоря, думаю, что у меня выработалась устойчивость, — ответил Микки.              — Чушь собачья.              Микки рассмеялся, отпив ещё вина.              — Никто никогда не дразнил меня, когда нам поручали вместе работать в кладовой, — сказал Микки. — Иногда это был единственный спокойный час, который у меня был.              — Правда? — спросил Йен.              — Ты бы точно не стал мучить ребёнка с ножом в руках.              Йен не смог сдержать усмешку.       — Ладно, правда. — Он сделал паузу, чтобы посмотреть на Микки, пока они продолжали есть. — Знаешь, все бы тебе позавидовали, если бы могли увидеть тебя сейчас.              Микки поджал губы, готовясь что-то сказать, как будто он не был уверен, стоит ли ему вообще произносить это вслух.       — Эй, ты когда-нибудь хотел вернуться в прошлое, встретиться с самим собой в молодости и, типа, рассказать ему о будущем?              — Всё время.              — Да, — сказал Микки, погружаясь в какие-то мечты наяву. Когда он, наконец, очнулся от них, то слегка усмехнулся. — Я бы рассказал ему всё, просто чтобы посмотреть, как у него взорвется голова.              Йен не стал допытываться, но ему было интересно, думает ли Микки о том времени в лесу, когда тот обвязал себе шею верёвкой; интересно, вернётся ли Микки в тот момент.              — Есть много вещей, которые я хотел бы изменить в прошлом, — сказал Йен.              После этого не нужно было говорить ни слова на эту тему; Микки точно знал, к чему они оба клонят.              — Эй, так мы обмениваемся подарками в полночь? — спросил Микки. Оставалось ещё несколько часов, а Йену немного не терпелось совершить обмен.              — Мы могли бы сделать это сейчас? — предложил он.              — Не-а, — сказал Микки. — Давай подождём до Рождества.              Если они собирались впервые в своей жизни как следует отпраздновать Рождество, то должны сделать всё правильно. Были и другие аспекты, которые объяснил Хасан, например, миф о Санта-Клаусе и о том, как дети оставляли ему молоко и печенье, а бородатый мужчина оставлял для них подарки под ёлкой. Но Хасан поспешил заверить, что это всего лишь своего рода басня и что никакой человек не стал бы спускаться к ним через камин.              Эту сторону Рождества они оба предпочли проигнорировать, поскольку всё было слишком нелепо, чтобы даже шутить.              -----              — Сними эту грёбаную шляпу, — сказал Микки, когда Йен сел на него верхом.              Ужин был закончен, их бокалы с вином опустели, и теперь они поднялись на чердак. Йен принес с собой колпак Санты, который нашёл в коробке с рождественскими украшениями, и начал носить его по дому, шлепая Микки по лицу маленьким белым помпоном, который свисал с кончика.              Он снова надел его, достаточно возбужденный, чтобы считать концепцию секса в нём довольно забавной.              — Я не позволю тебе трахнуть меня, если на тебе это дерьмо.              Йен закатил глаза и сбросил его, наклонившись, чтобы лизнуть шею Микки, сопроводив это поцелуем чуть ниже уха.       — Вроде как просто захотелось попробовать что-то другое, — фактически промурлыкал он Микки на ухо, наслаждаясь тем, что мог видеть дрожь, пробежавшую по его спине.              — Придётся придумать что-нибудь другое, — поддразнил Микки в ответ.              — Хорошо, — сказал Йен. — Тогда перевернись.              Микки бросил на него взгляд, но сделал, как ему сказали. Йен понял, что у него слишком много власти — силы, которой он не знал, как пользоваться. Были вещи, о которых он только думал, но никогда не пробовал, в основном потому, что чувствовал, что должен сначала спросить. А спрашивать порой было страшно.              Йен снял с Микки боксеры и начал массировать задницу своего парня, глядя вниз и наслаждаясь тем, что может просто делать это сейчас. Но, как было типично для него, он всегда стремился сделать шаг вперёд.              Он начал целовать основание шеи Микки, спускаясь всё ниже и ниже, как делал бесчисленное количество раз до. Однако вместо того, чтобы остановиться на пояснице, как обычно, он поддался желанию опускаться всё ниже и ниже. Микки вскинул голову, когда понял, что Йен остановился не там, где обычно.              — Йен, — сказал Микки.              Йен поднял глаза после того, как уже начал целовать Микки в самую мягкую часть его тела.       — Тебе не приятно? — он спросил.              — Нет, дело не в этом, — сказал Микки. — Просто… что ты делаешь?              — Всегда хотел это сделать, — признался Йен, находя глупым то, что покраснел от своего признания, когда они уже зашли так далеко. — Ты сказал, что доверяешь мне, верно?              Микки тяжело вздохнул.       — Делай, что хочешь, — сказал он, покраснев всем телом.              — Скажи мне остановиться, когда захочешь, — сказал Йен. — Но сейчас просто опусти голову и расслабься.              Микки сдался легче, чем ожидал Йен, и поэтому он вернулся к мелким поцелуям по всей заднице своего парня, чувствуя, как тот напрягается каждый раз, когда Йен целует ближе к отверстию.              — Ты не находишь это отвратительным? — пробормотал Микки, уткнувшись головой в подушку.              — Я никогда в жизни не был таким твёрдым, — сказал Йен, обнимая его и запечатлевая ещё один влажный поцелуй, ещё ближе к тому месту, где Микки был наиболее чувствителен.              По мере того, как поцелуи становились всё более влажными, пока не перешли в полноценное облизывание, дыхание Микки становилось всё более прерывистым, и Йен мог видеть, как тот сжимал простыни, как будто это был один из самых напряженных моментов в его жизни. Когда Йен скользнул языком по входному отверстию Микки, Микки снова дёрнулся.       — Чёрт возьми, Йен.              — Ты в порядке? — спросил он.              — Тебе придётся остановиться, или я лопну через три секунды.              Йен рассмеялся и перелез через него, пока не навис над спиной Микки, посасывая его шею.       — Смазка? — спросил он, забыв, куда Микки положил её в последний раз.              — Ящик, — нетерпеливо ответил Микки, пошарив в поисках ручки рукой, по которой Йен ударил, чтобы открыть её сам, выуживая смазку и щедро намазывая её на руку.              — Тебе понравилось? — спросил Йен.              — А?              — Тебе понравилось? — повторил Йен. — Когда тебе так лижут задницу?              — Заткнись, — проворчал Микки.              Йен улыбнулся. Это не было отказом.              -----              Секс вырубил их, и когда они проснулись от звуков далекого фейерверка, было уже далеко за полночь.              — Хочешь подарок? — спросил Йен.              Микки потёр глаза и кивнул.              Когда Йен вернулся с аккуратно завёрнутым подарком в виде акрила, Микки возился с конвертом.              — Вот, — сказал Йен. — Счастливого Рождества, Микки.              Микки взял подарок и осмотрел его, возможно, уже зная, что это такое, ещё до того, как открыл.              — Это тебе, — сказал Микки, протягивая Йену конверт. — Извини, что не красиво завернуто или что-то в этом роде.              Йен совсем не возражал, особенно когда заглянул внутрь и увидел, что это письмо. Пожалуй, ничто так не нравилось ему, как читать слова, которые Микки старательно написал для него. Внутри было что-то ещё, какая-то толстая пластиковая карточка.              — Подожди, — сказал Микки. — Не читай письмо, пока не останешься один.              — Хорошо, — сказал Йен, опуская конверт. — Открой свой.              Микки осторожно развернул упаковку и кивнул, когда увидел краски.       — Чувак, как ты вообще это себе позволил.              — Не беспокойся, — сказал Йен.              — Ты их украл? — спросил Микки, как будто мысль о том, что Йен украл их, была более романтичной, чем просто покупка на свои кровно заработанные деньги.              Йен пожал плечами.              — Спасибо, Йен. Я скучал по такому дерьму, — сказал Микки, проводя пальцем по упаковке.              — Так могу я пойти в укромный уголок и прочитать письмо или… — спросил Йен, чувствуя, как конверт прожигает дыру в его руке. Ему было любопытно, что подарил ему Микки.              — Хорошо, хорошо, — сказал Микки. — Но сначала я должен показать тебе подарок. — Он жестом попросил его передать конверт, и, когда тот это сделал, Микки выудил пластиковую карточку и вернул её Йену.              На карточке была фотография Йена из 12-го класса, такая же, как на его удостоверении личности Марселин. Но это удостоверение было намного сложнее. Оно был крепким и содержало больше информации, в верхнем углу было написано «ИЛЛИНОЙС», а в центре: «ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА».              Йен внимательно изучил всю перечисленную информацию и заметил что-то странное после своего имени.              — Галлагер? — спросил он.              Микки пожал плечами.       — Парень, который сделал его, сказал, что было бы странно указывать просто имя в удостоверении личности. Теперь ты — Йен Галлагер. — Когда Йен нахмурился, Микки рассмеялся. — Эй, я не выбирал название. Парень увидел твоё лицо и просто сказал, что ты Галлагер или О’Брайен. Будь благодарен, что я выбрал Галлагера.              — Что именно это такое? — спросил Йен.              — Это твоё удостоверение личности, — объяснил Микки. — Поддельное.              Йен пристально посмотрел на него.       — Для чего оно?              — Генри знает одного парня в городе. Попросил его сделать мне такое же, чтобы водить по барам и всякому подобному дерьму. Чем больше я узнавал об этом, тем больше оно казалось хорошей вещью, как будто оно проводит тебя в нужные места, понимаешь?              Йен оценил этот жест, но всё ещё не понимал, зачем оно ему нужен, поскольку у него не было интереса к посещению баров или клубов.              — Оно будет полезно, если мы когда-нибудь захотим… — Микки сделал паузу, позволив предложению закончиться самому. Но Йен не уловил смысла.              — Если мы когда-нибудь захотим чего?              — Если мы когда-нибудь захотим выбраться отсюда, — сказал Микки. — Отсутствие каких-либо документов — своего рода явный признак того, что нам нигде нет места.              Йен был ошеломлён. Он думал, что Микки смирился с короткой жизнью, сопротивляясь идее побега. Вместо этого Микки прислушался к тревогам Йена и дал ему то, что могло обеспечить им свободу.              — Микки, — сказал Йен, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. — Боже, Микки, я должен тебе кое-что показать.              -----                     Привет, Йен              Мы по-настоящему знаем друг друга не так уж давно, хотя мне так не кажется. За последние пару лет ты стал моим другом, а теперь и парнем — это то, что я даже представить себе не мог в детстве. Не могу соврать, что ты был раздражающим ублюдком и не всегда мне нравился… но каким-то образом веснушчатый ребёнок, который не раз заставлял меня плакать, оказался вроде как неплохим.              Ты думаешь, я не вижу этого, когда ты беспокоишься и слишком много думаешь, но я вижу, и я знаю, что у тебя гораздо больше воли к жизни, чем у меня, но ты слишком упрям, чтобы оставить меня позади. И я не буду лгать, с тех пор, как познакомился с тобой, я тоже начал больше думать о своём будущем. Не знаю точно, кем я хочу стать или чем заниматься, но я думаю, что мы заслуживаем большего, чем уготованная нам жизнь. Это мой подарок тебе, Йен. Не просто поддельное удостоверение личности, но и обещание, что, если ты только скажешь слово, я пойду с тобой куда угодно.              -микки                     Часть III                     — Милкович, — сказал Йен, вертя в руках поддельное удостоверение Микки. — Красиво звучит, не находишь? Микки Милкович.              — Я не знаю, — сказал Микки. — Парень выбрал за меня. Был выбор: либо это, либо Аникеев.              — Что за хрень ты только что сказал?              Микки фыркнул.       — Сказал, что это знаменитый астронавт времён, когда его родители были детьми или что-то в этом роде.              — Что это? — спросил Йен.              — Их работа — летать в космос. Типа, на Луну и прочее дерьмо.              У Йена отвисла челюсть.       — Люди летали на Луну?              — Да, чувак.              — Ты знал и не сказал мне?              Микки пришлось отвести взгляд от Йена.       — Да, я узнал об этом во время той поездки. Было довольно интересно, например, парень, который сделал поддельное удостоверение личности, был таким болтливым и продолжал рассказывать мне о какой-то космической гонке и о том, как Советы победили Америку. Я не понял и половины того дерьма, которое он сказал, за исключением того, что какие-то парни побывали на Луне.              — Была гонка на Луну? — спросил Йен. — Интересно, как они туда попали.              — На ракетных кораблях, — ответил Микки.              Йен не мог осознать этого.       — Я хочу полететь на Луну, — сказал он с завистью. — Интересно, был ли кто-нибудь когда-нибудь на Солнце.              — Хм, возможно, — сказал Микки.              — Интересно, как высоко нужно подняться, чтобы увидеть небеса.              — Вероятно, далеко.              Они лежали в постели Йена, когда медленно наступал рассвет. Йен показал Микки всё — деньги, письмо, номер телефона на обороте. Микки отнёсся ко всему этому на удивление спокойно, спросив, пытался ли Йен позвонить по этому номеру и поговорить с отстранённой дочерью.              — Нет, — сказал Йен. — Думаешь, я должен был?              — Не, мне просто интересно.              Микки пересчитал деньги, произвёл кое-какие подсчеты и каким-то образом выяснил, как долго они смогут продержаться на них, учитывая еду, проживание в мотеле и бензин. К ужасу Йена, их оказалось недостаточно даже для того, чтобы продержаться больше десяти дней или около того.              — Думаешь, это плохая идея? — спросил Йен.              Он ожидал, что Микки будет реалистом, скажет «да» и перечислит всё, что может пойти не так, начиная с их финансового положения и заканчивая неопределённостью того, что произойдёт, если их поймают. Вместо этого Микки пожал плечами.       — Если кто-то и сможет это провернуть, то только мы.              — Да, — согласился Йен. — Йен Галлагер и… эй, какую фамилию они дали тебе?              И вот так они обнаружили, что проводят предрассветные часы рождественского утра, смеясь над глупыми фамилиями в своих удостоверениях личности, бесконечными просторами космоса, на что может быть похоже — жить на Луне и так далее, и тому подобное, пока, наконец, не заснули.              -----              Всего через несколько дней после Рождества началась подготовка к другому особому событию — кануну Нового года. Селеста и Генри должны были вернуться через неделю, и Хасан полностью вернулся в коттедж, хотя, казалось, ему всё ещё не терпелось уехать при первой возможности.              — Я собираюсь отпраздновать Новый Год в городе, — сказал Хасан, когда они втроём играли в карты после ужина. — Вы, ребята, можете прийти, если хотите. Вы никогда не были на настоящей вечеринке.              Йена вполне устроило бы остаться в коттедже с Микки, но он никогда раньше не ездил в большой город, и это его заинтриговало. В глубине души он также полагал, что было бы важно увидеть, что там и как, чтобы сориентироваться на тот момент, когда они неизбежно пустятся в бега. Он также подумал, не встретит ли он Аманду по счастливой случайности. Он также задавался вопросом, сможет ли увидеть Аманду по чистой случайности.              — Звучит весело, — сказал Йен, взглянув на Микки, который посмотрел на него в ответ.              — Ты хочешь пойти? — спросил Микки.              — Это просто вечеринка в лофте друга, — быстро объяснил Хасан. — Много еды, музыки, вид на фейерверк.              — Нам разрешено туда пойти? — спросил Йен.              — Селеста будет не в восторге от этого, так что я не стал бы ей говорить, но и не сказал бы, что это противоречит каким-то правилам. Наслаждайся жизнью, смотри на новые вещи. Кому какое дело?              — Я хочу пойти, — сказал Йен Микки. — Мы можем пойти?              Микки бросил панический взгляд в сторону Хасана, затем снова повернулся к Йену.       — Да, как скажешь. Почему ты спрашиваешь меня, чувак? Я тебе не сторож.              Йен не собирался смущать Микки, говоря, что Хасан уже знает, особенно если учесть, что этот человек сидит прямо напротив них, но он не смог удержаться от лёгкого смешка.              — Что? — защищаясь, спросил Микки.              — Ничего. — Йен покачал головой.              -----               хасан берёт нас с собой в город на новогоднюю вечеринку и говорит, что это будет действительно весело, и даже разрешил нам надеть кое-что из его красивой одежды. он рассказывал нам всё о новом году, обратном отсчёте и фейерверках в небе, на которые мне любопытно посмотреть. я не знаю, зачем он берёт нас с собой, если он всегда ходит в город один. в прошлый раз, когда он сделал для меня что-то хорошее, у него чуть не начались неприятности, но, к счастью, офицеры не возвращались, и он выглядит более расслабленным, чем раньше.        микки не будет этого говорить, но я не думаю, что ему так уж интересно идти на вечеринку. каждый раз, когда я говорю о ней, он лишь слегка улыбается. я хочу, чтобы нам было весело. я хочу, чтобы он увидел, что жизнь может быть весёлой, если он просто позволит себе больше открыться.                     -----              Йен узнал, что вечеринки часто начинаются ночью, и это было особенно актуально в канун Нового года.              — Никто не хочет идти на празднование Нового года, которое начинается в пять вечера, — сказал Хасан, когда Йен спросил, когда они отправятся на вечеринку.              Поездка в город займёт больше часа, а время уже приближалось к обеду. Йен весь день гадал, когда они уедут, и с каждым часом нервничал всё больше. Он был одет в гладкую белую рубашку на пуговицах и тёмные джинсы, которые напомнили ему фотографии, которые он видел в одном из журналов о мужской моде.              Когда Микки спустился по ступенькам, Йен почувствовал, что у него перехватило дыхание.              Микки был одет в черную рубашку на пуговицах, очень похожую на ту, что надел Йен, за исключением того, что она сидела намного свободнее. На нём были подходящие черные брюки, а волосы зачёсаны назад, как Генри иногда укладывал их с помощью какого-то геля.              — Вау, ты хорошо выглядишь, — прокомментировал Хасан.              Микки выглядел смущённым, нервно закатывая рукава рубашки. Йен не мог не умилиться, зная, что Микки, несмотря на его безразличие ко всему происходящему, приложил усилия, чтобы уложить волосы.              Позже, когда Хасан был занят подготовкой, Йен провёл рукой по груди Микки.       — Ты прекрасно выглядишь, Микки.              — Заткнись, — простонал он.              — Очень красивый.              Микки закатил глаза, его щёки вспыхнули.       — Лучше бы на этой вечеринке была выпивка.              -----              Когда они прибыли, там не было почти ничего, кроме выпивки. Это было первое, что предложили троим мужчинам, переступившим порог лофта.              Йен был ошеломлён высотой зданий и небоскрёбов города, постоянным сиянием огней, которых так не хватало на ферме в это время суток. Повсюду были люди и машины, из окон играла музыка.              Когда они вошли в вестибюль шикарного здания с мраморными полами и мраморной стойкой, за которой на страже стоял офицер службы безопасности, Йен подумал, что они прибыли на вечеринку раньше, чем кто-либо другой. Так было до тех пор, пока Хасан не подвёл их к лифтам и не нажал самую большую цифру, внезапно приведя маленькую комнату в движение.              Йен почувствовал приступ головокружения, когда ощутил, что лифт поднимается всё выше и выше, и задался вопросом, что находится под полом.              Он почувствовал облегчение, когда они наконец вышли из него и сразу попали в комнату, полную людей, громко болтающих с напитками в руках и забавными маленькими колпаками на головах.              Мужчина в строгом костюме, стоявший у дверей лифта, протянул поднос с бокалами для шампанского, на что Хасан и Йен покачали головами, в то время как Микки схватил два и осушил оба.              — Хасан! — немедленно произнес мужской голос, бросаясь в крепкие объятия. Он посмотрел на Йена и Микки. — Ты привёл… своих друзей.              Мужчина был выше их всех, мускулы на его руках почти выпирали из-под рубашки. Он был похож на Хасана, такая же оливковая кожа и густые вьющиеся тёмные волосы, обрамлявшие его лицо, хотя Хасан был сложен как неуклюжий подросток, этот мужчина был сложен как борец.              Хасан представил их этому мужчине.              — Я Амир, спасибо, что пришли, — сказал мужчина, пожимая им руки с такой силой, что у Йена на мгновение перехватило дыхание. — Хасан всегда говорит о вас обоих. Хотел увидеть вас своими глазами.              Хасан ни разу не упомянул ни при ком из них этого Амира, но они, казалось, были довольно близки. И по тому, как Хасан просиял, глядя на него, было ясно, что потенциально между ними нечто большее, чем просто дружба.              — Ты здесь живешь? — спросил Микки, оглядывая квартиру, как и Йен. Все окна были стеклянными, открывая вид на город, с кремовыми кожаными диванами, на которых легко могли разместиться десятки человек.              — Да, — засмеялся Амир. — Корпоративное право окупается.              Когда Хасан и Амир погрузились в свой разговор, отправив Йена и Микки есть еду, имеющуюся на кухне, Микки наклонился к уху Йена.       — Интересно, хранит ли он где-нибудь наличные.              Йен толкнул Микки локтем.       — Мы не будем воровать у друга Хасана, Мик.              — Ладно, — быстро смягчился Микки, протягивая руку через группу гостей вечеринки, чтобы взять бутылку пива из ведёрка со льдом. Он передал одно Йену, который легко взял его. — У него должна быть хотя бы одна ванная или кладовка, в которой мы могли бы немного пообжиматься.              Йен ухмыльнулся. Он был не против.              -----              Ничто так не опьяняло Йена, как пиво. Иногда он мог нормально относиться к сидрам с добавками или Bailey's, вполне нормально обходился небольшим количеством красного вина, но после одной бутылки Newcastle он стал душой вечеринки, переходя от одной группы людей к другой, чтобы поболтать, и всё это время таскал Микки за собой, как мешок с мукой.              Там было много женщин в облегающих платьях, другие — в элегантных брючных костюмах. Были также мужчины — много мужчин — все в похожих костюмах, с довольно похожими причёсками и телосложением. Они были чисто выбриты и выглядели так, словно за всю свою жизнь ни разу не ступали на ферму. Но опять же, в ту ночь ни Йен, ни Микки тоже не были похожи на таких людей.              Мужчины были милыми, некоторые — обидчивыми. Руки некоторых задерживались на пояснице женщин; другие бросали на Йена долгий пристальный взгляд, в то время как другие делали то же самое с Микки. Вся ночь была странной, но пьянящей.              Йен едва помнил большую часть, но знал, что был счастлив. Ему нравилось находиться среди всех этих дружелюбных людей, даже если казалось, что они существуют в совершенно иной реальности, чем его собственная. Ему также понравилось, когда Микки наконец оттащил его от толпы и затолкал в гардероб, набитый всевозможными дорогими пальто, скорее всего, принадлежащих гостям вечеринки.              — Эти люди невыносимы, — сказал Микки, наклоняя голову, чтобы Йен мог легко поцеловать его.              Йен с удовольствием побаловал своего парня, прежде чем слегка шлёпнуть его по голове.       — А по-моему с ними весело.              — Потому что ты пьян в стельку. Не можешь удержаться от выпивки, Галлагер?              Йен рассмеялся, затем пробормотал:       — Заткнись нахуй, Милкович, — прежде чем целенаправленно приблизиться к Микки, обхватывая руками миниатюрное тело своего парня, когда его щёки задели чью-то смехотворно большую меховую шубу.              — Кто, чёрт возьми, зарезал волка, чтобы сшить это? — спросил Микки, отмахиваясь. — Господи Иисусе, как же здесь жарко.              Йен притянул его к себе за воротник и запечатлел глубокий поцелуй, не в силах сдержать вздоха, когда Микки поцеловал его в ответ. Его никогда не переставало удивлять, насколько приятно было это чувствовать каждый раз. Ему никогда не надоедало.              — Все только и говорят о том, как вы двое трахались в гардеробе, — прогремел голос Хасана в ту минуту, когда дверь распахнулась, даже не прокомментировав тот факт, что парни были в разгаре интенсивного сеанса поцелуев, прежде чем вздрогнуть при звуке его голоса. — Убирайтесь отсюда, пока какая-нибудь цыпочка не пожаловалась, что на её Burberry попала сперма.              Йен был слишком возбужден, чтобы смущаться, и, к вероятному ужасу Микки, он вышел из гардеробной только для того, чтобы обнять Хасана за плечо и дружески потрепать по голове.       — Я чертовски люблю тебя, чувак.              — О, ты пьян, — сказал Хасан.              — Он выпил одну бутылку пива, — сказал Микки, не в силах поднять глаза, чтобы встретиться взглядом с Хасаном.              Хасан рассмеялся.       — Если вы, ребята, так сильно хотите пообжиматься, идите и сделайте это на балконе. Покажите кое-кому из старых чудаков шоу.              Йен видел, как внутри Микки зазвенели тревожные сигналы тревоги, его глаза нервно перебегали с одного на другого.              — Он всегда знал, — быстро сказал Йен. — Ему всё равно.              Микки ущипнул себя за переносицу.       — Господи Иисусе, есть ли на этой Земле кто-нибудь, кто, блять, не знает?              — Да, неважно. Послушай, — сказал Хасан. — Все напились. Новый год. Ещё час, и все здесь будут целоваться друг с другом. Кто знает, может, ты увидишь, как я целуюсь с каким-нибудь чуваком. Всякое бывает.              — Самое главное, — продолжил он, — то, что мы не стукачи.              Когда он, наконец, ушёл, Йен ухмыльнулся Микки, который был чем-то средним между шоком и весельем.       — Странно, что я думаю, было бы возбуждающе посмотреть, как он целуется с этим мускулистым парнем? — спросил Микки.              Йен предполагал, что именно так и произойдёт. И знание того, что Хасан не пьёт, немного подтвердило то, что он, возможно, всегда подозревал о предпочтениях этого человека.              -----              Когда до полуночи оставалось десять минут, Йен и Микки развалились на одном из комично больших диванов Амира среди других гостей вечеринки, которые передавали по кругу дымящийся предмет, напоминающий сигарету, которую когда-то курил Микки. Она, однако, была намного толще, и Йен видел, как девушка рядом с ним сама сворачивала её.              Когда сигарету передали им, Микки без колебаний взял её и выпустил облако дыма, пахнущее чем-то травяным. Йен попробовал немного, слегка закашлял, но обнаружил, что всё не так уж плохо. Это оставило сильное ощущение в задней части горла, которое, как он в конце концов обнаружил, ему вроде как понравилось.              — Вкусно, да? — сказала девушка. — Это ванильно-ягодный пирог.              Что бы это ни было, на вкус оно не было похоже ни на ваниль, ни на ягоды, ни на пирог, ни на любое сочетание этих продуктов, но он просто кивнул.              Ему было хорошо, по-другому это не описать. Там, в этом роскошном лофте, в окружении красивых людей и бесконечных запасов напитков и еды, рядом с Микки, его Микки, который всегда лучше справлялся с алкоголем и заботился о нём, когда он был слишком пьян, чтобы стоять, Йен чувствовал себя настолько ошеломляюще счастливым, что ему хотелось плакать.              Он откинулся на спинку дивана, положил голову Микки на плечо и переплёл их пальцы. Никто не смотрел на них, не хмурился и не смеялся над образом двух мальчиков в такой интимной позе. На самом деле, чем больше он оглядывал комнату, тем более интимными вещами занимались другие мужчины, в том числе привлекательная бородатая пара, целующаяся на кресле-мешке в углу гостиной.              Амир прибавил громкость на телевизоре, который показывал прямую трансляцию из другого города, где большие толпы людей собрались на какой-то узкой улочке. Диктор говорил быстро, рассказывая о падении шара, в то время как обратный отсчёт в нижней части экрана показывал, что до полуночи осталось около шести минут.              Остальные участники вечеринки тут же перевели взгляд на экран в предвкушении. Йен и Микки остались сидеть на диване, не зная, чего ожидать дальше.              — Приняли какие-нибудь решения на Новый год? — спросил Хасан, появляясь из ниоткуда с банкой пепси в руке. — Моё решение — есть меньше хлеба.              — Тогда моё — съесть весь хлеб, который не ешь ты, — ответил Йен.              Разговор напомнил ему о Великом посте в Марселине, когда все должны были пройтись по кругу и сказать, от чего они откажутся на следующие 40 дней. Некоторые дети были серьёзны и говорили, что откажутся от десерта; другие обещали прекратить сплетничать. А ещё были шутники, которые говорили: «Я отказываюсь от домашней работы» и всегда вызывали смех, сколько бы лет ни прошло с тех пор, как они слышали, как это повторяют снова и снова.              — Забавный парень, да. А как насчёт тебя, Мик?              Микки сделал ещё один глоток из своей бутылки пива и пожал плечами.       — Собираюсь делать всё, что, чёрт возьми, захочу.              — Здесь настоящая энергия Джеймса Дина, — сказал Хасан, в очередной раз произнеся то, к чему ни один из них не имел никакого отношения. — Думаю, это ваш первый настоящий Новый год. Вы знаете, как это бывает?              Они оба покачали головами. Был ли какой-то сложный ритуал, который должен был произойти, когда часы пробьют полночь?              — Следите за обратным отсчетом, — сказал Хасан, указывая на прямую трансляцию, которая теперь показывала менее трех минут до полуночи. — Как только этот шар упадёт на Тайм-сквер, здесь и по всему Восточному побережью начнётся безумие. Мы сможем увидеть все фейерверки отсюда.              — И что потом? — спросил Йен.              — Э-э, вот, пожалуй, и всё. Но всё же это захватывающе, не так ли? Новый год — всё для новых начинаний, и нет лучшего способа начать его с чистого листа, чем оказаться в таком месте, как это. Говорят, то, как ты вступаешь в новый год, определяет, как пройдёт всё остальное время.              Йен надеялся, что это правда. Он был бы не против ещё одного года подобных событий.              Когда толпа начала скандировать, а цифры становилось всё меньше и меньше, Йен приготовился к надвигающемуся взрыву празднования.              Десять! Девять! Восемь! Семь!              Хасан поднялся со своего места и взял Амира под руки, стоя спиной к двум мальчикам.              Шесть! Пять! Четыре!              Йен сжал руку Микки, когда они остались сидеть на диване.              Три! Два! Один!              В воздух вокруг них взлетели конфетти, раздался звук открывающихся бутылок шампанского. Повсюду вокруг них целовались парочки. Хасан и Амир тоже сомкнули губы.              Когда Йен повернулся к Микки, он увидел пару детских голубых глаз, пристально смотрящих на него. И именно Микки наклонился первым, чтобы поцеловать Йена приоткрытым ртом, от чего у него перехватило дыхание, когда в небе позади них взрывались фейерверки.                     Часть IIII                     По совпадению, Микки тоже начал открывать в себе то же самое, что и Йен, примерно в пятом классе. Ему никогда не нравились мальчики в его классе, все они казались ему грубыми и невоспитанными. Ему нравилось общество девочек, даже если они никогда с ним не разговаривали. В конце концов, лучше, когда к тебе относились как к тени, чем когда над тобой насмехались.              По этой причине неудивительно, что он вообще никогда ни к кому не испытывал искренних чувств. Но он подслушивал разговоры, знал некоторые из циркулировавших сплетен и был в курсе, за какими девушками ухаживали парни, а за какими нет.              Он действительно не понимал странных различий, которые делали мальчики, их неясных причин, по которым им нравилась та или иная девушка, таких как размер её груди или блеск волос. Но он думал, что, возможно, когда-нибудь встретит девушку, которая будет соответствовать всем его требованиям, обращать на него внимание и не находить его отвратительным.              Так было до тех пор, пока однажды он не попал в какую-то передрягу, что было типично для него в том возрасте. В наказание сестра Грейс назначила его дежурить на кухне.              Когда Микки пришёл в тот день, он был немного напуган, увидев, что другим мальчиком, которому было поручено готовить овощи, был 9-классник Питер. На мгновение он испугался, что Питер усмехнётся над ним или нахмурится, как будто он разочарован тем, что ему придётся провести следующий час с мелким коротышкой, но вместо этого Питер просто улыбнулся и кивнул.              — Привет, — сказал Питер. — Хочешь натереть морковь или нарезать сельдерей?              Микки растерялся.              — Нет предпочтений? — спросил Питер.              — Э-э, — Микки наконец выдавил из себя. — Сельдерей.              — Да, хорошо, — сказал Питер, переходя в сторону моркови. — Дай мне знать, если захочешь переключиться на полпути. Натирание моркови через некоторое время вызывает боль в мышцах.              — Конечно.              Микки знал, что у этого Питера была девушка. Он несколько раз видел, как они гуляли, держась за руки, возле розовых кустов. Тем не менее, он чувствовал, как между ними проскальзывает электризующая энергия. Годы спустя он поймет, что дико проецировал и что в тот день у Питера, скорее всего, не было ничего на уме, кроме натирания моркови.              Однако в тот момент Микки был настолько шокирован дружелюбием Питера по отношению к нему, что совершенно неправильно истолковал момент. И поскольку они продолжали работать вместе на кухне, а Питер завёл какую-то светскую беседу, Микки начал задаваться вопросом, что бы он почувствовал, если бы Питер внезапно повернулся и прижал его к стене. Одна только мысль об этом взволновала его.              На самом деле не было никого, перед кем нужно было это отрицать, кроме него самого. И он мог бы постараться сильнее, но было слишком приятно заставлять себя предаваться грязным мыслям о долговязом мальчике из девятого года с дружелюбной улыбкой и низким голосом, что он полностью принял это как нечто глубоко неправильное, что было вполне логично, учитывая, что он так явно отличался от всех остальных. Возможно, они заметили в нём что-то странное ещё до того, как он сам заметил это в себе.              Позже он стал более эмоциональным, когда шпионил за Питером и его девушкой, совершающими небольшие прогулки по полю или пробирающимися в сарай с инструментами, и задавался вопросом, думал ли Питер когда-нибудь о нём и даже хотел бы, чтобы они снова могли поработать вместе на кухне, строя в своей голове замысловатые фантазии. В своём отчаявшемся подростковом мозгу он думал, что всё это возможно.              В коттедже, бессонной ночью, он поделился этой историей с Йеном, когда они обменивались рассказами о своих детских увлечениях, а Йен рассмеялся и сказал:       — Питер? Этот парень был до боли гетеросексуален.              Микки, наконец, смог пошутить по этому поводу и обнаружил, что было приятно оглянуться на воспоминание из детства и по-настоящему посмеяться над ним.              -----              Новый год показался Йену совсем другим, когда он проснулся на раскладном диване в лофте Амира, а рука Микки нежно покоилась у него на груди. Большинство участников вечеринки уже разошлись по домам, и осталось лишь несколько человек, которые слонялись по кухне и вели светские беседы.              Йен услышал голос Хасана, разговаривающего с Амиром, и вскоре мужчина уже сидел на краю раскладного дивана.       — Амир печёт блинчики. Хочешь банановые?              Йен зевнул, почувствовав немедленную головную боль.       — Не мне, положи немного Микки. — Затем он осторожно встряхнул своего парня, чтобы разбудить. — Микки, они готовят завтрак.              Микки пошевелился, но не открыл глаза, только придвинулся ближе к Йену и глубоко вздохнул.              Это была другая версия их жизни, которую он хотел. Может быть, если бы у них не было собственного коттеджа с собственным огородом, они могли бы снять хорошую квартиру в городе, где у них были бы друзья, которые остались бы позавтракать на следующее утро. О какой бы жизни он ни фантазировал, в центре всегда был Микки.              -----              В конце концов все они проснулись и позавтракали блинчиками с беконом. Когда принесли мимозу, Йен покачал головой, заявив, что прошлой ночью выпил слишком много алкоголя, чтобы его хватило на всю жизнь.              В конце концов, они направились к выходу, но не раньше, чем Амир быстро чмокнул Хасана, чего Йен и Микки притворились, что не заметили, хотя это не было сделано незаметно.              Поездка обратно на ферму была довольно тихой. Хасан включил успокаивающую музыку на низкой громкости, пока Йен и Микки дремали на заднем сиденье, всё ещё приходя в себя с похмелья.              К тому времени, как они свернули на ферму и Хасан припарковал свой грузовик перед коттеджем, всё тело Йена требовало сна. Но сначала ему отчаянно хотелось принять горячий душ и почистить зубы. Затем он мог бы вздремнуть с Микки, чего ему очень хотелось.              Хасан отпер входную дверь, и они наткнулись на кипу почты, которая была просунута в почтовое отверстие. Счета и всякая всячина, как обычно.              — Эй, это для тебя, — сказал Хасан, вручая Микки конверт.              Лицо Йена тут же вытянулось. Он увидел эмблему Марселина, оттиснутую в углу конверта, и сразу понял, что это.              — А для меня есть? — спросил он.              Хасан разобрал почту.       — Нет. Только Микки.              Был шанс, что это было не то, о чём думал Йен. Возможно, они посылали Микки письмо по какому-то другому пустяковому поводу. Было слишком рано — очень рано — получать письма, призывающие кого-то из них к пожертвованиям. Йен рассчитывал, по крайней мере, на целый год.              Микки разорвал конверт, и Йен поморщился, желая, чтобы его парень притормозил, как будто это могло как-то замедлить течение времени.              Он наблюдал, как Микки просматривал письмо, и не решался заговорить, когда тот просто сложил его и положил обратно в конверт.              — Что там? — с надеждой спросил Йен.              Глаза Микки тяжело опустились, но это была больше, чем просто усталость от предыдущей ночи. Это было уныние и страдание, взгляд человека, который вырос, привыкнув никогда ничего не иметь, понимая, что так будет всегда.              — Они сказали, что через неделю.              — Что через неделю? — спросил Йен.              Микки прикрыл рот несколькими пальцами, чтобы приглушить слово, которое, как он знал, заставит Йена сломаться.       — Пожертвования, Йен. Что ещё?