You'll Never See Us Again

             Часть I              Нам с Микки потребовалось некоторое время, чтобы вырасти из созависимых отношений во что-то более здоровое, но я понимаю, что во многом это было связано с выживанием. В то время как большинство пар имеют привилегию просто хотеть быть вместе, для нас это было почти необходимостью. Желание было важной частью и чем-то, что никогда не исчезало, но в том юном возрасте мы двое предпочли бы встретить смерть, чем жизнь порознь. И Микки определённо научил меня многому — он всегда отличался уличной сообразительностью, — но, несмотря на всё то, чему я научился за время наших отношений, единственное, чего я так и не понял, — как выжить без него.              -----              Йен не был тем, кто испортил картину Микки, по крайней мере напрямую. Всё началось во время футбольной игры с мальчиками, в седьмом классе, когда Беннетт не пасовал мяч Йену, даже когда тот был открыт.              Неделей ранее с Беннеттом произошёл конфуз — несколько девочек сидели в сторонке, наблюдая за игрой, и он очень хотел произвести на них впечатление. Вместо этого он поскользнулся на грязи во время попытки забить гол и жалко плюхнулся на землю, пока мяч пролетел в нескольких дюймах от него.              После этого он был одержим желанием продемонстрировать свои навыки, пожертвовав хорошей командной игрой, в попытке забить гол, который упустил.              Йен не понимал реакции Беннетта на то, что тот поскользнулся в грязи. Он падал бесчисленное количество раз до этого. Они играли в эту игру с детства и, помимо прочего, получали множество незначительных травм в результате падений.              Впоследствии Йен пожаловался Уинстону на это перед сном.              — Честно говоря, в последнее время он выводит меня из себя, — заметил Уинстон.              Йен согласился.       — Мы даже не можем пожаловаться на него, потому что Джейми и остальные будут защищать его.              — Да. Нам нужно придумать что-то другое.              — Например?              — Подложим ему червей в постель.              Йен был ошеломлён быстрой реакцией Уинстона, как будто этот план вынашивался у него в голове довольно долгое время.              — Хорошо, — сказал Йен, соглашаясь сделать всё, что предложит его лучший друг. — Но мы не должны спалиться.              Было довольно легко не попасться, тем более что никто не любил торчать в огороде, что дало Йену и Уинстону прекрасную возможность прокрасться туда следующим утром и выкопать парочку червей. Именно Уинстон был не прочь держать их голыми руками, поэтому Йен просто стоял на страже. Его чуть не стошнило, когда Уинстон положил в карман клубок червей и жестом велел им убираться.              Беннетт принимал душ, пока Джейми, его сосед по комнате, готовил обед. Было слишком просто быстренько пробраться в их комнату и спрятать червей под одеялом Беннетта.              Весь день Йен с тревогой ждал, когда Беннетт обнаружит их, но всё произошло ближе к вечеру, когда по коридору разнёсся громкий крик. Йен и Уинстон высунули головы, как и все остальные, чтобы встретить Беннетта в боксерах, держащего в руках комок чего-то, похожего на мёртвых червей.              — Черви в моей постели! — кричал он.              По коридору прокатился коллективный вздох.              Чего Йен не ожидал, так это того, что Беннетт повернётся к Микки, который тоже высунул голову, и заорёт:       — Ты заплатишь за это, Микки!              Глаза Йена расширились, в то время как Уинстон только улыбнулся. Никто, конечно, не стал бы поправлять Беннетта, но, тем не менее, его потрясло, насколько Беннетт был уверен, что преступником был Микки. Но опять же, Микки был единственным, у кого был чёткий мотив, поскольку он был главной мишенью большинства поддразниваний Беннетта.              — Что, во имя всего Святого, здесь происходит? — спросила сестра Грейс, выходя из своей комнаты в просторной ночной рубашке.              — Микки подложил червей в мою постель! — Беннетт кричал, показывая ей доказательства, на которые она хмуро посмотрела.              — Не я, — ответил Микки.              — И не я.              — Хорошо, хорошо, — сказала сестра Грейс, пытаясь положить этому конец, чтобы все могли вернуться в постели. — Йен, принеси Беннетту свежие простыни и одеяла из прачечной. Беннетт, иди выброси этих червей. И Микки, увидимся завтра в моём кабинете.              — Но я не… — возразил Микки.              — Хватит, — сказала она. — Я не в настроении для этого сегодня вечером.              Позже, когда Йен принёс Беннетту новые одеяла, они с Джейми громко жаловались на подлый поступок Микки, придумывая план, как ему отомстить.              — Ты уверен, что это вообще был Микки? — Йен спросил нерешительно. — Может быть, черви просто залезли через окно.              — Да ладно тебе, — Джейми закатил глаза. — Это точно Микки. Но мы собираемся ему отомстить. Ты в деле или нет?              Йен вздохнул.       — Я в деле.              -----              Очевидно, Микки не ожидал ни его взрыва слёз, ни нерешительности. И хотя Йену было больно держать дистанцию, опасаясь, что, узнав правду, Микки тут же оттолкнёт его, он старался находиться на расстоянии вытянутой руки.              Он заплакал, увидев их имена, вырезанные на стене за кроватью Микки, позволил своему парню прижать его к себе, утешить крепким объятием, для которого не требовалось слов. Они раскачивались так около минуты, пока Йен непрерывно рыдал.              — Эй, — прошептал Микки через мгновение. — Почему ты плачешь, а? Ты — молодец, Йен.              Йен почувствовал, как внутри закипает ненависть к самому себе.       — Нет, — ответил он. — Я… я сделал всё это напрасно.              Микки похлопал Йена по спине, совершенно не понимая, что тот имел в виду.       — Неправда, — сказал он. — Они сказали, что мы можем оспаривать всё ещё какое-то время, и теперь мы знаем, что будем вместе до конца.              Йен подавил очередной всхлип, прежде чем вырваться из объятий Микки.       — Ты не хочешь быть с таким парнем, как я. Всё, что я когда-либо делал, это причинял тебе боль, снова и снова. Может быть, в какой-то момент ты подумал, что я остановился, но думаю, ты был прав насчёт меня — годы назад, когда сказал, что я такой же, как все они…              — Йен, — сказал брюнет. — Прекрати.              — Я всё испортил, Микки. Всегда всё порчу              Йен видел, что теперь Микки начал плакать, а он ещё даже не слышал самого худшего. Это правда, что он разрушил всё — доверие Микки к нему, его веру в себя, всё, что они построили вместе — чёрт, он даже испортил их воссоединение.              — Ты пугаешь меня, Йен, — сказал Микки с дрожью в голосе. — Поговори со мной. Расскажи, что происходит.              Йен посмотрел вниз, на свои ботинки, и решил просто сорвать пластырь. Он поднял глаза, встретившись взглядом с Микки, и произнёс четыре слова, которые когда-то должны были звучать как я люблю тебя, Микки, но где-то по ходу фразы превратились в:       — Я переспал с другим.              Белые стены тюремной камеры, казалось, сомкнулись вокруг него, когда он произнёс эти слова. Йен никогда не сможет забрать их обратно после того, как произнёс, как и никогда не сможет вернуть то, что сделал с другим мужчиной.              Микки уставился на него в ответ, потеряв дар речи. И то, что он не пришёл в ярость сразу, заставило Йена возненавидеть себя ещё больше. Он вспомнил все истерики, которые закатывал Микки в детстве, то, как он бросался на пол, брыкался и кричал, швырял подносы с едой и бил стены. Тот Микки исчез, и, судя по его молчаливому взгляду, от того ребёнка больше не осталось и следа.              — Что ты имеешь в виду? — тихо спросил он.              — Я сделал это в обмен на поездку на машине, — сказал ему Йен, надеясь на более бурную реакцию. — Ты можешь в это поверить?              — Тебе понравилось? — спросил Микки, что полностью сбило Йена с намеченной траектории.              — Конечно, нет, — сказал он, почти оскорблённый тем, что Микки вообще спросил. — И всё же.              Было тошно думать об образе Микки, одинокого в камере, вырезающего их имена на стене, в то время как Йен не только трахался с мужчиной, который не был его парнем, но даже сразу после этого получил массаж — который, кстати, усыпил его.              Хорошие парни так не поступают.              Их прервал тяжёлый звук поворачиваемого в замке ключа, и вскоре они оба оказались лицом к лицу с тем же охранником, что и раньше.       — Следуйте за мной, — приказал он.              -----              Их провели по узкому коридору в комнату размером с гардеробную, большую часть пространства которой занимал стальной стол. Напротив них сидели два человека, которых Йен никогда не думал, что увидит снова: сестра Грейс и мисс Ханна.              — Мальчики, — сказала сестра Грейс, жестом приглашая их занять свои места. Она всё ещё выглядела точно так же, как год назад, в точно такой же привычке и вуали, в отличие от мисс Ханны, которая коротко подстриглась и выглядела гораздо более измождённой, чем когда-то.              — Сестра Грейс, — сказал Йен, обнаружив, что ему трудно избавиться от привычки рассматривать её как некую матриархальную авторитетную фигуру.              — В последнее время ты произвёл настоящий фурор, Йен, — заметила она. — Между вами двумя, я бы никогда не ожидала, что именно ты будешь держать в заложниках целую комнату.              Микки ничего не ответил на это, и Йен тоже.              — Как вы оба знаете, Микки давно должен был сделать свои пожертвования. Это доставило немало хлопот нашей школе, а также вашим опекунам в коттедже, — сказала сестра Грейс. — При обычных обстоятельствах его бы немедленно забрали, чтобы начать процесс. Однако в последнее время ситуация немного усложнилась.              — Усложнилась? — спросил Йен.              — Ты привлёк внимание к себе и Микки настолько, что тихий перевод кажется больше невозможным. Вам публично пообещали способ аргументировать продление вашей короткой жизни, и поэтому он должен быть предоставлен, — объяснила она. — По требованию общественности.              Глаза Йена сузились.       — И что будет дальше?              Настала очередь мисс Ханны говорить, когда она перекинула через стол стопку тетрадей, перевязанных бечёвкой.       — Мы пришли передать это. Они вам понадобятся, когда вы будете отстаивать своё дело на консилиуме.              Йен сразу узнал дневники, которые вёл с детства, вплоть до своего отъезда. Среди них были сложенные плотные листы холстов, на которых виднелись мазки кисти — старые картины Микки.              — Все ваши творения, — сказала она с грустной улыбкой. — Они — окна в ваши души.              Йен осмелился взглянуть на Микки, который смотрел на свои руки, полностью отрешённый от ситуации.              — Микки, — сказала мисс Ханна, заметив то же самое, что и Йен. — Немногим ученикам выпадает такой шанс.              Микки кивнул, не в силах встретиться взглядом ни с кем в комнате. Но затем он заговорил, тихо и неуверенно.       — Могу я… могу я попросить кое о чём?              Мисс Ханна и сестра Грейс переглянулись, прежде чем кивнуть ему.              Микки поднял глаза и бросил на Йена извиняющийся взгляд, прежде чем повернуться к двум их бывшим учительницам.       — Лекарства Йена, — сказал он. — Не могли бы вы снова их отрегулировать? Я думаю, ему также может понадобиться психолог, или психиатр, или что там ещё, чёрт возьми.              Йена задело, что Микки заговорил об этом, сначала не обсудив с ним, задело то, что Микки правильно предположил, что он перестал принимать таблетки и в результате слетел с катушки.              — Мы можем это устроить, — сказала сестра Грейс.              — Хорошо, — сказал Микки. — Но не та сучка, что была раньше. Кто-нибудь хороший.              Йен вспомнил, что рассказал Микки всё о психиатре в Марселине, о том, какой странной и холодной она была.              — В любом случае, — сказала сестра Грейс. — Тем временем вы двое будете оставаться здесь, пока для вас не подыщут жильё. Кто-то уже добровольно предложил свой дом недалеко от школы, но потребуется некоторое время, прежде чем всё уладится.              Мисс Ханна одарила Йена долгим взглядом, который, казалось, хотел что-то сказать, но не мог.              — Зачем вы вообще лгали нам все эти годы? — спросил Йен, не адресуя свой вопрос ни одной из двух учительниц в частности. — Вы всё это время знали.              Сестра Грейс была невозмутима.       — Что хорошего было бы в том, расскажи мы о ваших судьбах?              -----              Йен не мог уснуть той ночью, и не только из-за бугристого тонкого матраса верхней койки, но и из-за постоянного воспроизведения убитого горем лица Микки, которое он так старательно пытался скрыть, когда спросил Йена, что тот имел в виду, как будто ослышался.              Через некоторое время хранить молчание стало не так больно, не разглашать подробности того, что он сделал. И не то чтобы Микки, казалось, так уж сильно хотелось услышать эти подробности в первую очередь, но определённо какая-то его часть была полна решимости собрать воедино запутанную головоломку, которая была тем Йеном, который стоял перед ним — не тем Йеном, которого он видел в последний раз, а кем-то совершенно другим.              Итак, Йен был немного шокирован, когда той ночью почувствовал на своём обнажённом плече прикосновение руки Микки, потянувшейся к нему в темноте.              — Йен? — прошептал Микки. — Ты не спишь?              Он громко вздохнул, давая Микки понять, что так оно и есть.              — Спустись ко мне, — умолял Микки. — Я… мне было трудно засыпать последнюю неделю.              И несмотря на всепоглощающее отчаяние и разочарование в себе и во всей ситуации, он последовал голосу Микки и скользнул на нижнюю койку, чувствуя себя при этом немного неловко. Тело Микки было таким мягким и тёплым, лучшее, что он чувствовал за последние дни, таким гостеприимным, что Йен наконец понял стихотворение, которое однажды прочитал, где поэт описывал свой «дом» как человека.              Он не мог понять, что Микки, казалось, вздохнул с облегчением, когда Йен устроился поудобнее и положил голову на подушку за шеей Микки.              Он тоже не мог удержаться от слёз, пытаясь подавить желание шмыгнуть носом, чтобы Микки не понял, что происходит у него за спиной. Но Йен так крепко прижимал своего парня, что даже лёгкое втягивание воздуха через нос немедленно предупредило Микки о его эмоциональном расстройстве.              — Почему ты плачешь, а? — мягко спросил Микки.              — Я знаю, — выдавил Йен. — Я, блять, не заслуживаю слёз.              Последовала пауза.       — Я не это имел в виду.              — Ты должен ненавидеть меня прямо сейчас, — пробормотал Йен. — Почему ты не злишься ещё больше?              Йен наполовину ожидал, что Микки скажет что-нибудь невероятно доброе, произнесёт какую-нибудь речь о том, как он простил Йена, и что всё, что он сделал, не имело значения, потому что они наконец-то были вместе. Однако Микки сказал совсем другое. Вместо этого он сказал нечто, что, как знал Йен, было гораздо более честным.              — Это странно, — сказал Микки в темноте гораздо спокойнее, чем Йен, если бы они поменялись ролями. — Мой самый большой страх сбылся, и я не говорю о пожертвованиях. Например, раньше я мучил себя мыслями о тебе с другим парнем. Одна мысль об этом приводила меня в бешенство и депрессию.              У Йена не нашлось слов, чтобы ответить.              — В любом случае, — сказал Микки. — Теперь, когда это случилось, всё так сильно отличается от того, что я когда-либо думал. Я даже не чувствую того гнева или грусти. Просто злюсь на себя за то, что не смог быть рядом и уберечь тебя. И даже после всего этого ты зашёл в ресторан и вытащил из-за меня пистолет, — продолжил он, когда Йен наконец позволил себе расслабиться на крошечной кровати, расслабить мышцы и слегка прикоснуться губами к затылку Микки. — Ты вернулся.              — Конечно, — прошептал Йен. — Я люблю тебя, Микки. Только тебя.              Они лежали так близко, что Йен чувствовал прерывистое дыхание Микки.              В комнате было так темно, что он едва мог видеть его перед собой, только тёмные очертания и тени. Всё, что у них было, — осязание и обоняние, и Йен понял, как сильно скучал по запаху Микки, когда зарылся носом в волосы своего парня.              — Тебе, должно быть, было страшно здесь совсем одному, — сказал Йен, его голос был приглушён спутанными волосами, в которые он зарыл всё лицо.              — Не-а, — сказал Микки. — Со мной было всё в порядке. Я знал, что ты придёшь.              Часть II              На следующее утро, когда пришло время просыпаться, не было ни плавного потока солнечного света, ни звуков щебетания птиц, только громкий рёв и резкий свет грубых и навязчивых флуоресцентных ламп, сменивших кокон темноты.              — Господи Иисусе, — сказал Йен, отрывая своё тело от Микки, они оба были мокрые от пота, потому что им приходилось прижиматься друг к другу, чтобы уместиться на этой односпальной кровати.              И прежде, чем кто-либо из них смог полностью очнуться от сна, у их двери появился охранник с подносом, на котором не было ничего, кроме двух бумажных стаканчиков, двух бутылок воды и двух батончиков мюсли.              — Пора принимать таблетки, — сказал он.              У каждого из них были отдельные стаканчики. У Микки обычные таблетки, те, что принимали все дети в Марселине — витамины и ещё что-то, Йен никогда не был до конца уверен, что это такое. У него же были его лекарства от биполярного расстройства, плюс множество других, о которых он никогда не думал спрашивать.              Пока они с Микки запивали таблетки водой и откусывали от батончиков мюсли, охранник стоял на страже. А когда они закончили, он забрал поднос и мусор, сказав им, что пора привести себя в порядок.              Вместо того, чтобы отвести их в огромную душевую, которую Йен ожидал увидеть в тюрьме, их провели в отдельную ванную комнату. Охранник снова стоял на страже у двери.              — Просто притворись, что его здесь нет, — сказал Микки, быстро раздеваясь и направляясь в душ, явно привыкший к подобному обращению.              Йен, хоть убей, не мог игнорировать охранника со стальным взглядом. Он бросил на него ледяной взгляд, прежде чем направиться в единственный душ, где Микки уже намыливался куском белого мыла. Йен снял комбинезон точно так же, как это сделал Микки, и присоединялся к нему.              Было немного неловко, и не только потому, что за ними наблюдали. Йен не решался находиться так близко к Микки, когда они оба были полностью обнажены. Их совместный душ раньше был таким весёлым и интимным, но теперь появилось множество факторов, которые сделали всё неуклюжим и нескоординированным — в основном, чувство вины Йена, которое грызло его, несмотря на их короткий разговор.              Он коснулся Микки и тихо пробормотал «прости» и почувствовал, как Микки уверенно кладёт руку на его бедро, чтобы подтолкнуть под струю воды, и ощутил, что не заслуживает такого нежного прикосновения. Йен задавался вопросом, сколько времени потребуется, чтобы это чувство прошло, если оно вообще когда-нибудь пройдёт.              -----              С Йеном и Микки обращались иначе, чем с другими заключёнными. У них было своё личное пространство, и они никогда не ели вместе с остальными. Им давали нормальную еду, до жути похожую на ту, которой их кормили в Марселине. Это заставило Йена задуматься, в какой момент их заберут в больницу или куда там они должны были отправиться.              Микки обычно отправляли в прачечную, в то время как Йену не давали особых заданий, поскольку никто толком не знал, что с ним делать. Ему разрешили выходить во двор, и он наслаждался прогулками на свежем воздухе, даже когда охранник внимательно наблюдал за ним.              К нему также пригласили психотерапевта — подругу мисс Ханны, — пока психиатр из Марселина сидела в углу и делала заметки. Она всегда молчала, явно не желая быть там, и Йен не возражал против того, чтобы не разговаривать с ней. Вместо этого он разговаривал с терапевтом, и она рассказывала ему о биполярном расстройстве. У него всегда были только мисс Ханна или Микки, которые помогали ему, и, хотя они старались, как могли, Йен быстро понял, насколько это не похоже на общение с профессионалом — тем, кому, казалось, действительно небезразлично.              Она задавала ему вопросы и была доброй. Просила Йена рассказать ей о своих чувствах, и он делился ими, понимая, что она его совсем не осуждает.              — Ты сказал мне, что перестал принимать лекарства после того, как расстался с Микки. Расскажи мне, что ты чувствовал в то время, — попросила она во время их первого сеанса.              — Я чувствовал, что тону, — ответил ей Йен. — Я привык быть с Микки, а потом вдруг меня всё время окружали незнакомцы, и они говорили со мной так, словно я какое-то странное существо, которое они пытаются понять, а не, не знаю, просто ещё одно человеческое существо.              — Теперь ты снова с Микки, хотя и в далеко не идеальных обстоятельствах. Тебе всё ещё кажется, что ты тонешь?              — Немного, — признался Йен. — Я сделал кое-что непростительное, пока мы были порознь, и он знает об этом.              — Понятно, — сказала она, и Йен был немного удивлён, увидев, что она не собирается выпытывать.              — У меня были сексуальные… отношения. С другим мужчиной.              — Как ты себя чувствовал во время и после?              — Плохо, — ответил Йен. — Во время всего этого я был так пьян, что казался нереальным, а потом почувствовал себя таким отвратительным, как будто у меня на душе огромное пятно.              — Но ты больше этого не чувствуешь?              — Нет, чувствую.              Терапевт кивнула.       — Понятно. Тебе кажется, будто ты предал Микки.              — Потому что я его предал.              Она мягко улыбнулась.       — Ты говорил с ним об этом?              — Немного, — пробормотал он.              — Вы двое заперты в одной камере. Должно быть, трудно не разговаривать.              — Наверное, мне просто не нравится говорить с ним конкретно об этом. Я не хочу его отпугивать.              — Понятно, — сказала она. — Тогда какова была его реакция на произошедшее?              Йен покачал головой, в отчаянии потирая лицо ладонями.       — Он простил меня почти сразу.              — И тебе это не понравилось?              — Хотел бы я, чтобы он был злее.              Она склонила голову набок.       — Как ты думаешь, почему?              — Не знаю, — фыркнул Йен. — Думаю, меня беспокоит мысль о том, что он считает это чем-то, что я делаю из-за своего расстройства, как нечто такое, с чем он просто должен смириться.              — Ты сказал ему это? — спросила она.              — Нет.              — Тогда почему бы тебе этого не сделать? Почему бы тебе не попробовать поделиться с ним своими чувствами, и, кто знает, может быть, ты поймёшь, что ему тоже есть что сказать.              Йен поджал губы. Её логика была здравой, но он не был уверен, что ему нужна логика и рассуждения. Йен взглянул на психиатра, которая смотрела на него со странным выражением лица, которого он никогда не поймёт.              — Я попробую, — сказал Йен терапевту.              -----              Его дозу лекарств скорректировали, и в течение всего этого времени он продолжал спать с Микки, быть рядом с ним, хотя они почти не общались.              Наконец, настал день, когда к Микки пришёл посетитель, а Йена отправили вместо него стирать. Ни один из них не знал, кем был посетитель, и он поддержал Микки, обняв его перед уходом — один из немногих моментов близости, которые случались между ними в дневное время.              — Дай мне знать, как всё пройдёт, — прошептал Йен, прежде чем их разогнали в разные стороны.              Он оглянулся на уводимого Микки и задался вопросом, кто был его посетитель, испытывая чувство страха из-за разлуки по загадочным причинам.              — Эй-Джей покажет тебе, что делать, — сказал охранник, провожая Йена в прачечную, где стоял мужчина в таком же жёлтом тюремном комбинезоне, ещё более ярком на фоне его тёмной кожи.              Охранник ушёл прежде, чем Йен смог сформулировать свой следующий вопрос. Он повернулся к человеку по имени Эй-Джей с растерянным видом.              — Друг Микки? — спросил Эй-Джей.              Йен кивнул.              — Ты когда-нибудь стирал раньше?              Йен снова кивнул.              — Стирка — в любом случае лёгкая часть, — сказал Эй-Джей, вручая Йену корзину, полную белых трусов. — Вот складывание — это отстой. Стиральный порошок вон там.              Когда Йен принялся за стирку, он снова и снова поглядывал на Эй-Джея, гадая, много ли тот знает и стоит ли его расспрашивать. Он казался достаточно милым, хотя, возможно, и не из тех, кто любит поболтать. К счастью, именно Эй-Джей завязал их первый разговор.              — Ты действительно держал в заложниках тайский ресторан только для того, чтобы тебя отправили в тюрьму?              Йен вытаращил глаза. Как он вообще узнал об этом?       — Да, — сказал он. — Хотел вытащить Микки, но этот план провалился.              Эй-Джей усмехнулся.       — А пистолет даже не был заряжен?              Слухи распространились так быстро?              — Ты слышал об этом в новостях или что-то типа того? — спросил Йен.              Эй-Джей покачал головой.       — У нас здесь нет новостей, но моя жена рассказала мне всё об этом, когда навещала. Охранники тоже это обсуждали. Ты повсюду, чувак. Новости на первой полосе.              Йен знал, что репортёры интересовались ситуацией с заложниками; он видел, как они толпились на улицах, и был ослеплён их огнями. Но он никогда не думал, что это станет такой большой историей, что все будут говорить об этом.              — У тебя есть яйца, чувак, — засмеялся Эй-Джей. — Уважуха.              Они продолжали сворачивать в тишине, пока Йен перебирал в голове вопросы, которые хотел задать. Но только один был самым насущным в данный момент.              — Ты знаешь, кто приходил сегодня навестить Микки?              Эй-Джей поднял глаза и покачал головой.       — Не-а. Извини, чувак. Я видел его только за стиркой, и мы почти не разговаривали, так что, если бы у него и раньше были посетители, я бы даже не узнал об этом.              — О.              — Я пытался, но…              — Микки не такой разговорчивый, — кивнул Йен.              — Просто пацан постоянно плачет.              Йен вскинул голову.       — Что он постоянно?              — Плачет, — повторил Эй-Джей. — Каждый чёртов день. Я начал задаваться вопросом, где он вообще берёт столько жидкости, чтобы так плакать.              Йен нахмурил брови при мысли об этом.       — Даже после того, как я попал сюда?              Эй-Джей пожал плечами.       — Да.              -----              Позже они снова встретились в камере. Микки казался немного взвинченным, но явно пытался это скрыть.              — Кто приходил к тебе? — спросил Йен.              — Мисс Ханна, — ответил Микки.              — О?              Йен не мог не задаться вопросом, что такого мисс Ханна сказала Микки, чего не могла сказать при нём.              — Что она хотела?              Микки пожал плечами.       — Просто поговорить со мной, проведать нас и всё такое.              — Тогда почему она попросила поговорить только с тобой?              — Я не знаю. Мы о многом не говорили.              Йен не был уверен, верить ли этому, но промолчал, чувствуя, как желудок скручивает от мысли, что Микки что-то скрывает. Были и другие вещи, которые Микки скрывал от него, а именно, что признание Йена в том, как он попал в Маунтин-Вью, обеспокоило его намного больше, чем он показывал.              В конце концов он начал задумываться о том, стоит ли ему прислушаться к совету своего психотерапевта и встретиться со своими проблемами лицом к лицу.       Часть III              Большинство учеников каждый день рисовали что-то новое или работали над одним проектом не больше недели. И хотя Микки уже использовал много бумаги и холстов, была одна конкретная работа, которую он тщательно дорабатывал в течение нескольких месяцев. Она полностью отличалось от всего, что он рисовал раньше, и Йену даже было любопытно, как всё будет выглядеть после завершения.              Микки использовал акрил, миксуя оттенки между собой, чтобы получить уникальные цвета. Большую часть времени ученики использовали цвета, которые были в тюбиках, почти не смешивая их, за исключением белого, для получения более светлого оттенка. Микки, однако, создал прекрасные тона сиреневого и лилового, казалось, он работал над картиной, изображающей шарики и другие разнообразные игрушки на клумбе с цветами.              Картина так сильно отличалось от всего, что он рисовал раньше, в ней не было ни намёка на что-то вульгарное или отвратительное. Не было ни пламени, ни тёмных пещер, ни страшных существ. Это было, несомненно, красивое произведение, которым втайне восторгались даже девушки. Аманда, в частности, выразила своё восхищение этим, особенно похвалив использование Микки фиолетового цвета для цветов, что, казалось, только подстегнуло его добавить больше.              Йену стало не по себе, когда Джейми предложил испортить драгоценную картину Микки, которая была почти завершена. Для него мысль о том, чтобы испортить чьё-то произведение искусства, была сродни осквернению статуи Иисуса. К этому добавлялось чувство вины от осознания полной невиновности Микки в розыгрыше с червями.              И всё же он стоял на шухере у двери кабинета рисования, когда Джейми и Беннетт пробрались внутрь и вышли десять минут спустя с дерьмовыми ухмылками.              — Что вы сделали? — спросил Йен, наивно надеясь, что они передумали, хотя мог видеть чёрную краску на мягкой коже их ладоней.              — Увидишь, — сказал Джейми. — Это будет потрясающе.              Судя по ответу Джейми, Йен ожидал чего-то невероятно креативного, но всё равно не удивился, увидев, что они вдвоём просто нарисовали мультяшный пенис поверх рисунка Микки, с маленькими волосками и струйками внизу.              Но втайне огорчил Йена не пенис, а выражение лица Микки, когда он вытащил холст из-под полотна, все свои акриловые краски и кисти, готовый завершить самый сложный проект только для того, чтобы увидеть, что тот был осквернён.              Йену пришлось отвести взгляд, когда Микки вскинул голову и обвёл взглядом комнату. Он ожидал вспышки гнева, когда Микки немедленно набросится на Джейми или Беннетта, которые, очевидно, были виновниками для любого в комнате, даже если пытались подавить смех.              Вместо этого Микки бросил холст на пол и молча удалился. Со своего места Йен мог видеть, как Микки угрюмо идёт по коридору и выходит за дверь под дождь.              — Ты видел его лицо? — Беннетт рассмеялся.              Час спустя Микки не вернулся, и только когда все направились на ужин, Йен заметил его из окна, сидящего под дождём спиной к школе. Одежда промокла насквозь, а он просто сидел и смотрел в лес.              — Что, чёрт возьми, он делает? — спросил Уинстон, подойдя к Йену сзади.              — Джейми и Беннет испортили его картину, — просто заявил Йен.              — Хa!              — Это потому, что они думали, что он подложил червей в постель Беннетта.              Уинстон пожал плечами.       — Лишь бы он никогда не узнал, что это были мы.              — Да, — без особого энтузиазма согласился Йен. Он не хотел знать, что Беннетт сделает с ним, если когда-нибудь узнает правду, и должен был быть благодарен Микки за то, что тот оказался таким отличным козлом отпущения. Он просто хотел, чтобы это произошло не за счёт его творчества.              Прошли месяцы, прежде чем Микки снова взял в руки кисть, но, несмотря на это, он никогда больше не работал над долгосрочными проектами, вместо этого предпочитая создавать быстрые абстрактные работы, которые можно было легко выбросить или спрятать.              -----              Ночью после того, как они поели жареной капусты с картофельным пюре и умылись перед сном, Йен снова лежал, обнимая Микки, в тёмной камере. Он ни разу не видел, чтобы Микки плакал с тех пор, как приехал, за исключением кратковременных слёз, которые произошли, когда он рассказал Микки правду о том, что произошло до приезда в Маунтин-Вью.              — Если тебя это беспокоит, — начал Йен. — То, что я сделал… если это беспокоит тебя, ты бы сказал мне, верно?              — Ммм, — сказал Микки.              — Я не хочу, чтобы у нас были секреты. Никогда.              Он почувствовал, как Микки пошевелился в постели, неуклюже маневрируя, пока кончики их носов не соприкоснулись. Йен чувствовал тёплое дыхание Микки на своих губах и желал лучшего освещения, чтобы заглянуть в его детские голубые глаза.              — Как ты привыкаешь к своим лекарствам?              — Хорошо.              — Ты поцеловал его первым?              Сердце Йена забилось быстрее не потому, что он нервничал из-за внезапного вопроса, а от честности, от необходимости переживать всё это заново.              — Нет, я его вообще не целовал, — ответил он.              — О, — сказал Микки, казалось, расслабившись. — Правда?              — Всё было не так, как ты думаешь, Микки. Я был пьян, сбит с толку, отчаянно хотел добраться до тебя и ненавидел каждую минуту этого. По крайней мере, каждую минуту, что я был достаточно трезв, чтобы понимать, что вообще происходит.              Йен положил ногу на ногу Микки, притягивая его ещё ближе, пока их грудные клетки не соприкоснулись. Затем, впервые с тех пор, как попал туда, он погладил его по щеке и нежно поцеловал. Даже в кромешной тьме комнаты он легко нашёл губы Микки.              — Это действительно беспокоило меня, — признался Микки мягким и слабым голосом. — Очень беспокоило.              — Мне жаль, — сказал Йен.              — Всё в порядке. Ты был не в лучшем расположении духа и…              — Это не оправдание.              — Я знаю, почему ты это сделал, — сказал Микки. — И я имел в виду то, что сказал, что в основном злился на себя за то, что позволил тебе быть там одному.              Йен нащупал линию роста волос Микки и убрал несколько выбившихся прядей пальцами, слегка почёсывая кожу головы способом, который, как он знал, всегда успокаивал Микки.              — И я тоже имел в виду то, что сказал, — ответил Йен. — Для меня всегда будешь только ты. Всегда только ты.              Микки прерывисто вздохнул, прежде чем его голова расслабилась под прикосновением Йена.              — Что тебе сказала мисс Ханна? — спросил Йен.              Он услышал, как Микки слегка сглотнул.              — Скажи мне, — попросил он, ещё раз целуя Микки. — Пожалуйста?              — Тебе это не понравится, — ответил Микки.              — Я ненавижу, когда мы что-то скрываем друг от друга.              Микки глубоко вздохнул, и Йен собрался с духом.              — Она рассказала мне о детях, которым никогда не приходилось делать пожертвования из-за… по каким-то причинам. Эти дети в конечном итоге становятся помощниками, понимаешь, для детей, которые делают пожертвования.              — Хорошо, — сказал Йен, сердце которого колотилось так сильно, что он был уверен, Микки мог это почувствовать.              — Я не был уверен, почему она рассказывала только мне, — продолжил Микки. — Пока она не сказала, что я никогда не смогу это оспорить, потому что я донор с высоким приоритетом или что-то в этом роде.              Йену захотелось плакать, хотя об этой информации он мог бы уже догадаться.              — С другой стороны, — сказал Микки, — тебе, вероятно, даже не придётся доказывать это. Скорее всего, тебе даже не придётся делать первую выемку.              — Что? — спросил Йен. — Почему?              — Она сказала, что таких детей, как ты, которым пришлось, не знаю, принимать лекарства, такие как литий, длительное время, обычно довольно рано исключают из списка доноров, потому что их органы непригодны для донорства. Она сказала, что ты, вероятно, уже на пути к тому, чтобы стать помощником, и поэтому, возможно, ты мог бы быть моим…              — Нет, — сказал Йен. Его прошиб холодный пот. — Я не хочу быть твоим, Микки. Я не хочу смотреть, как ты умираешь. Этого не произойдёт.              — Возможно, у нас здесь нет выбора, Йен.              — Заткнись, Микки. Мы боремся с этим.              В глубине души Йен думал, что каким-то образом, если он просто пожелает что-то, то это произойдёт. Он знал, что, если просто примет судьбу, уготованную им, пути назад не будет. Они зашли так далеко и прошли через слишком многое, чтобы позволить своим дорогам закончиться на этом.              Разгорячённый, он обхватил голову Микки сзади и пылко поцеловал его, это был самый страстный поцелуй, который они разделили с тех пор, как Йен попал в тюрьму.              — Ничего не изменилось, — жарко прошептал он в губы Микки. — Мы собираемся прожить долгую и насыщенную жизнь, ты и я. Мы поедем в город, и ты будешь заниматься своим искусством, а я буду писать, и мы будем свободно гулять по улицам, и у нас будет своя кровать размером с эту комнату. Я, блять, сожгу дотла школу, больницу, эту ёбаную тюрьму, если понадобится.              -----              Они заснули лицом друг к другу, и когда Йена в очередной раз грубо разбудил яркий свет, Микки свернулся в позу эмбриона, уткнувшись лицом в его грудь. Для Йена не имело значения, что он часто просыпался, чуть не падая с края крошечной кровати; он предпочитал тесноту, чем спать в одиночестве на верхней койке.              Та ночь стала ступенькой в их отношениях, он чувствовал это. Микки тихо плакал, что разбило сердце Йена, но в то же время принесло ему некоторое облегчение от того, что его парень наконец-то снова проявлял эмоции.              Они отправились спать со слезами на глазах, и это было очевидно, когда Микки поднял на него взгляд с опухшим лицом, покрытым пятнами.              — Ты милый, — сказал Йен.              Он не стал упоминать о помощнике. Он вообще не хотел обсуждать это; не хотел, чтобы это было даже вариантом.              Микки растянулся вдоль стены и поморщился, что безумно нравилось Йену. Пока они несколько минут лежали в постели, Йен оглядел комнату, его взгляд остановился на том, чего он раньше не замечал: помятой ложке под маленьким ящичком в дальнем углу камеры.              — Что это? — Йен указал туда, на что Микки неожиданно рассмеялся. — Что? — спросил он.              — Это моя ложка для копания, — ответил Микки, посмеиваясь.              — Твоя ложка для копания, — повторил Йен.              — Пытался выкопать путь отсюда, — сказал Микки. — Едва проделал трещину.              Йен взглянул на бетонный пол, и внезапно помятая ложка приобрела смысл.       — Это была действительно хорошая попытка, — сказал Йен.              — Заткнись.              Это было самое близкое ощущение к тому, что они вернулись к нормальной жизни с тех пор, как воссоединились, и это было потрясающе. На самом деле, он знал, что позже в тот же день у него будет ещё один сеанс со своим психотерапевтом, и почувствовал, как груз свалился с плеч от перспективы поделиться всеми своими глубочайшими страхами и неуверенностью с кем-то, кто, казалось, страстно желал ему помочь, вместо того, чтобы сваливать всё это на Микки, у которого, вероятно, было достаточно причин для беспокойства.              Толстая пачка старых дневников Йена и рисунков Микки лежала нетронутой на полке в их камере, они не знали, что с ними делать, почти боясь дотронуться из страха что-нибудь испортить — их единственный потенциальный способ отстоять себя.              — Если бы я знал, что мои записи в дневнике однажды будут использованы для аргументации существования моей души, я, вероятно, писал бы более аккуратно, — пробормотал Йен.              — Хм? — сказал Микки, медленно погружаясь обратно в сон только для того, чтобы снова проснуться от комментария Йена.              — Ты думаешь, это сработает? — спросил он. — Твои работы. Мои дневники.              — Надеюсь на это, — ответил Микки. — Если нет, тогда тебе придётся купить целую кучу зажигалок.              -----              Спустя несколько мгновений дверь с тяжёлым стуком открылась.              — Проснись и пой, — объявил охранник. — Одевайтесь, вы двое уезжаете сегодня днём.              — Куда? — спросил Йен.              — Да хрен его знает. — Он поставил поднос с их лекарствами, миску с нарезанными яблоками и виноградом и обычные бутылки с водой. — Но поздравляю, твой маленький трюк с прессой сработал.              В голосе охранника слышалась горечь, но Йен проигнорировал это, запивая таблетки и доедая ломтик яблока.              Охранник с опаской посмотрел на них.       — Мой отец потерял руку, сражаясь во Вьетнаме. Без таких людей, как он, свободы в этой стране не существовало бы.              — Какое это имеет отношение к нам? — спросил Йен.              Охранник не удостоил его ответом.       — Просто примите свои таблетки и одевайтесь, мне надоело видеть вас обоих.              — Не думаю, что мы ему очень нравимся, — сказал Микки, когда охранник ушёл.              Часть IIII              Отсутствие Микки было сразу отмечено за ужином, когда сестра Грейс заметила его нетронутый поднос.              — Где Микки? — она спросила группу мальчиков.              Они неуверенно смотрели друг на друга, пока Йен не заговорил.       — Снаружи, под дождём, сестра Грейс.              — О, Боже милостивый, — сказала она. — Что на этот раз?              — Что-то расстроило его на уроке рисования, — сказал Йен и немедленно замолчал, почувствовав предупреждающие взгляды Джейми и Беннетта.              — Пожалуйста, возьми зонтик и приведи его сюда, — приказала она, качая головой, уходя с его подносом.              Микки не слышал приближения Йена и поднял глаза только тогда, когда перестал чувствовать ливень. Он был ошеломлён, увидев покрасневшие глаза Микки, слёзы крупными каплями стекали по его лицу              — Сестра Грейс хочет, чтобы ты зашёл внутрь, — сказал Йен. — Тебе стоит, пока не влип в новые неприятности.              — Какое, блять, это вообще имеет значение, — фыркнул Микки, всё ещё глядя прямо перед собой, пока Йен держал зонтик над ними обоими. — Хотел бы я быть червяком.              Йен фыркнул, но тут же почувствовал себя неловко, когда понял, что Микки говорит серьёзно.              — Они живут в грязи, едят дерьмо, а потом умирают.              — Ты этого хочешь? — Йен спросил, найдя это более интересным, чем следовало.              Микки только вздохнул.       — Я даже не был тем, кто подкладывал червей в постель Беннетта.              — Я тебе верю.              Микки усмехнулся.       — Ага, конечно.              Руки Йена к тому моменту устали держать зонт.       — Давай, Микки, просто зайди в дом и поужинай…              — Знаешь, что я думаю? — сказал Микки. — Держу пари, сраный Джейми положил червей только для того, чтобы свалить вину на меня.              Йену стало немного не по себе.       — Да, — ответил он, чувствуя себя немного трусом. — Вероятно, так и было.              — Я бы никогда так не поступил, даже если бы захотел.              — Нет? Что бы ты сделал?              Микки снова шмыгнул, потирая нос тыльной стороной ладони.       — Взял бы червяка, порезал бы его очень мелко, а потом засунул бы в его еду.              — Фу. — Йен побледнел. — А что в этом смешного?              — Не знаю. Думаю, это безвредно. Не говорил, что собираюсь это делать.              Йен оглянулся на школу, его руки онемели и похолодели.       — Пошли, Микки. Нам нужно зайти внутрь, пока сестра Грейс не выбежала в ярости.              Только тогда Микки кивнул и встал, неуклюже идя рядом с Йеном, наполовину укрытый зонтиком, а наполовину под дождём.              Как только они вошли в столовую, Микки сразу же отошёл от него, в то время как все мальчики наблюдали за возвращением Йена.              Микки был весь в дождевой воде, и сестра Грейс тут же начала читать ему нотацию о правильном поведении, отослав вытереться полотенцем и переодеться перед ужином.              — С ним что-то серьёзно не так, — сказал Уинстон.              Остальные, включая Йена, устно согласились, хотя он не был слишком уверен, что действительно согласился.              -----              Прежде чем их выпустят, они должны переодеться обратно в одежду, в которой прибыли. Микки надел старую рубашку Йена, которую он сменил на свою, пропитанную кровью, в туалете заправочной станции, в то время как Йену вручили костюм большого размера.              Он уставился на него, едва вспоминая лицо человека, который подарил его, уже полностью забыв имя.              — Могу я просто оставить свой тюремный комбинезон? — спросил он охранника.              — Нет, — нагло ответил тот.              Микки ободряюще посмотрел на Йена, затем спросил:       — Хочешь вернуть свою рубашку?              Итак, они обменялись рубашками, и к Йену вернулась та, что была на нём, когда они бежали из мотеля, простая белая, которую он носил под свитер и пальто, а Микки надел дорогую мужскую рубашку, которая сидела на нём лучше, чем когда-либо сидела на Йене.              Йен всё ещё был в свободных парадных брюках, которые едва держались на его бёдрах, поскольку он ещё больше похудел за решёткой. Микки расстегнул свой ремень и передал его Йену, в результате чего получилось странное сочетание нарядов. Однако он был благодарен, потому что не был уверен, что смог бы надеть костюм незнакомца Hermes целиком. На самом деле, ему не терпелось сжечь его при первой же возможности.              Сняв тюремные комбинезоны, со стопкой блокнотов и рисунков в руках, Йен медленно шёл рядом с Микки, когда они вслед за охранником прошли по огороженному проходу и вышли на солнечный свет.              В конце их ждала полицейская машина с начальником полиции, которого Йен знал по тому дню, когда взял заложников в тайском ресторане.              — Я буду вашим сопровождающим в это прекрасное утро, — пошутил он, хотя ни Йен, ни Микки даже не улыбнулись.              На них всё ещё были наручники, когда охранник втолкнул их на заднее сиденье автомобиля и пристегнул.              — Куда нас везут? — спросил Йен.              — В ваш новый дом, — сказал шеф, занявший своё место за рулём. — На данный момент, конечно.              -----              Поездка туда была нелёгкой. Было что-то в том, что на заднем сиденье полицейской машины было некомфортно находиться. Йен хотел взять Микки за руку, но наручники слишком сковывали движения.              Вместо этого он уставился в окно, находя дорогу немного знакомой. Он понял, в каком направлении они едут, когда увидел знак, сообщающий, что они выезжают из Маунтин-Вью, и лесные заросли по обе стороны дороги.              Прошло совсем немного времени, прежде чем Йен узнал деревья и грунтовую дорогу, ведущую к дому Терезы.              -----              Она стояла на крыльце с малышкой Синтией на руках, и Йена затопило облегчение от того, что они снова с Микки, так близко к лесу, где у них была первая близость.              Начальник полиции и его напарник провели их в дом, едва поздоровавшись с Терезой, хотя она поздоровалась с ними.              И вскоре наручники Йена и Микки были заменены на странные приспособления на лодыжках.              — Вы знаете, что это? — спросил шеф.              Йен и Микки покачали головами.              — Это браслет, используемый при домашнем аресте, — объяснил он. — Он отслеживает ваше местонахождение, и как только кто-то из вас выйдет за пределы участка, он немедленно отправит нам сигнал тревоги.              — Веранда и задний двор нормально, но, если окажетесь за их пределами, мы обязательно вас навестим, — добавил напарник.              — И даже не пытайтесь их снимать, потому что мы также получим сигнал об этом.              Йен уставился на громоздкую штуковину на своей лодыжке, уже чувствуя дискомфорт.       — Как мы будем принимать душ? — спросил он.              — Он водонепроницаемый, так что не беспокойтесь об этом.              Йену было удивительно, почему они просто не использовали это в Марселине или в коттедже, если так беспокоились о беглецах.              — Серьёзно, — повторил шеф. — Если повредите эти мониторы на лодыжках, вам придётся заплатить почти две тысячи долларов за их замену, вы меня слышите?              А, подумал Йен, вот почему.              Йен и Микки кивнули, с нетерпением ожидая, когда полицейские уйдут. И когда они, наконец, ушли, из входа на кухню высунулись несколько голов.              — Иисус, блять, Христос, — сказал Микки.              Йен не был удивлён, поскольку уже предполагал, что они все были там. Тем более, что Тереза постоянно поглядывала в том направлении, пока копы оснащали двух мальчиков мониторами на лодыжках.              — Микки, — сказала Тереза. — От имени всех нас приятно, наконец, познакомиться с тобой.              -----              Йен был более чем рад сменить парадные брюки на спортивные. Сам Микки тоже переоделся во что-то более удобное, поскольку у Терезы в доме детства был целый шкаф старой одежды её брата.              Было странно снова оказаться среди всех этих лиц, услужливых незнакомцев, которые были для Йена не более чем размытым пятном. Но с Микки всё стало намного яснее. Он больше не чувствовал себя потерянным в море разбивающихся волн.              За ужином они сидели бок о бок, пока Тереза подавала всем гостям большие порции курицы с лимоном и чесноком и лингвини.              Малышка Синтия сидела на своём высоком стульчике по другую сторону от Микки, и на сердце Йена потеплело, когда он увидел, как Микки помахал ей в знак приветствия.              Он знал, что было, что обсудить, но Тереза сказала, что сначала они проведут спокойный вечер, без разговоров о пожертвованиях или о чём-то ещё. И хотя Йен нервничал, пытаясь придумать наилучший план действий, который обеспечил бы выживание Микки, он мог видеть, как сильно тот нуждался в этой единственной спокойной ночи, в восстановлении нормальной жизни.              Эта мысль, по-видимому, была передана всем гостям, которые ни разу не упомянули о побеге Йена посреди ночи, его выступлении в СМИ или планах на будущее. На самом деле, они перестали задавать все те назойливые вопросы, которыми донимали Йена раньше. Всё это было странно приятно.              — У меня дома остались две кошки, — сказал мужчина в очках. — Одна из них — рыжая и полосатая, просто невероятно милая и нуждающаяся. Второй — обычный чёрный кот, более одинокий и во многих отношениях похож на кошку. Вы двое напоминаете мне их.              Йена уже представляли этому человеку раньше, хотя он забыл его имя через минуту после встречи. Знал только, что этот человек был кем-то вроде юриста.              — У меня тоже есть кошка, — сказала дама в конце стола. Она была невероятно миниатюрной, со смуглой кожей и длинными ниспадающими волосами, такими же тёмными, как у Микки. — Кошка породы рэгдолл с прекраснейшими голубыми глазами.              Разговор зашёл о различных домашних животных гостей — у некоторых были собаки, у многих кошки, а у одного даже кролик.              Йен никогда не заводил домашних животных, ближе всего к этому подходили куры на яйцеферме. Он не был уверен, что ему понравится кошка или собака так же сильно, как забота о ребёнке, но он мог представить себя и Микки во всех сценариях, о которых рассказывали гости, — забавные случаи, когда их собаки гонялись за белками в парке, когда им приходилось забираться на дерево, чтобы спасти кошку, которая забралась слишком далеко.              Сидя за столом, Йен сжал руку Микки и улыбнулся, почувствовав, что тот сжал её в ответ.              -----              После ужина Тереза привела их в свой кабинет, так что они были только вдвоём напротив неё. Она закрыла за ними дверь и села в своё офисное кресло.              Вокруг них витала атмосфера секретности.              — Жаль, что я не подумала об этом первой, — сказала она Йену. — Превратить это в цирк для СМИ, привлечь публику на нашу сторону и всё такое. Кажется, это поможет вам обоим больше, чем вы думаете.              — Они не предъявят мне обвинения за историю с заложниками? — спросил Йен, прекрасно понимая, что в тот день совершил несколько преступлений.              — Нет, — сказала она. — Что касается полиции, пистолет был не заряжен и жертв не было. Все в том ресторане утверждали, что хорошо провели время.              Микки озадаченно посмотрел на Йена.       — Какого хрена ты там устроил, вечеринку?              — Интервью, которое ты дал журналисту, также было весьма полезным, хотя я бы попросила вас впредь не общаться с прессой. Они могут позвонить или постучаться, потому что вы сейчас самая большая история в стране.              Йен кивнул.       — Да, мэм.              — Что касается Микки, есть куча доказательств, указывающих на то, что ты был главным виновником травм, нанесённых водителю грузовика, а именно перелом черепа, а также сломанный нос и серьёзные гематомы на груди. Однако, учитывая характер судимости этого человека за распространение определённых, э-э, медиа, похоже, что общественность тоже на вашей стороне.              — Так что это значит для нас? — спросил Йен.              — Многое, — ответила Тереза. — Вы вновь разожгли пламя протеста, которое много лет назад было подавлено облаком слезоточивого газа. Теперь у движения появилось лицо, что-то, что люди могут увидеть и с чем они могут соприкоснуться.              Йен не был уверен, нравится ли ему эта идея. Всё, чего он когда-либо хотел, это простой жизни, только он и Микки, возможности свободно бродить по улицам. Теперь ему сказали, что его лицо было своего рода революционным символом, и шумиха в СМИ, которую он устроил, будет только расти, чем больше они будут бороться.              — У нас есть около месяца на подготовку ваших дел, что не так уж много по сравнению с обычными судебными процессами. Но можно с уверенностью сказать, что это нечто беспрецедентное. Нам понадобятся все ваши записи в дневниках, все ваши работы, вся информация, которую вы можете нам предоставить.              Йен и Микки посмотрели друг на друга, моля любого бога, который мог существовать, чтобы это был правильный путь.              — Хорошо, — сказал Микки. — Мы, э-э, сделаем всё, что ты скажешь.              Она доброжелательно улыбнулась ему в ответ.       — Не привык доверять совершенно незнакомым людям?              — Нет, — совершенно честно ответил Микки. — Я всегда доверял только Йену. И сейчас доверяю, без обид.              Сердце Йена не могло не забиться от оптимизма, хотя он знал, что лучше не питать особых надежд. Он знал, что в ту минуту, когда они с Микки вернутся в свою комнату, не сможет удержаться и набросится на него.              Она просто посмеялась над жестокой честностью Микки.       — Мы поговорим подробнее завтра, вспомним ваше прошлое и обсудим, как мы собираемся подойти к этому, но сейчас, я думаю, вы двое заслуживаете хорошего ночного сна.              Пожелав друг другу спокойной ночи, они направились по коридору в свою комнату, в которой Йен когда-то спал один, но теперь нетерпеливо вёл Микки туда.