You'll Never See Us Again

             Часть I                     Быть на виду у публики - всё равно что владеть мечом с двумя концами. Пройдя через это однажды, я больше никогда не хотел проходить через это снова. С одной стороны, давление со стороны СМИ и общенациональные протесты помогли нам. С другой стороны, общественное мнение - штука непостоянная, а приливы и отливы могут обернуться против вас в мгновение ока. Этого никто из нас не мог понять, но что прекрасно понимала противоборствующая сторона.                     -----              Йена в детстве почти не наказывали. В основном он следовал правилам, и даже когда этого не делал, никогда не был так плох, чтобы учитель обратил внимание. Он оставался незамеченным, будучи «хорошим ребёнком», и считал других учеников, которых часто ловили за нарушения правил, просто тупицами.              Если он чему-то и научился, так это тому, что репутация человека опережает его. Именно мисс Ханна прочитала им историю о мальчике, который кричал «волк», и Йен совершенно ясно понял её смысл: модель поведения формирует восприятие людей другими.              Он думал об этом так: если бы сестра Грейс вошла в комнату рисования и увидела, что все столы испещрены грязными словами, её мысли немедленно обратились бы к кому-нибудь вроде Микки, или, возможно, даже к Остину или Беннетту. Даже не имея ни малейших доказательств, она вызвала бы их и начала допрос. А ведь это мог быть кто-то кроткий, вроде Холли, и никто бы ничего не узнал.              Именно по этой причине однажды утром в пятом классе Йен был чересчур самоуверен, пробираясь в кладовку за второй порцией мангового пудинга. Ему надоели маленькие порции, и он хотел чего-нибудь сладкого. Йен подумал, что, если парочки не досчитаются, то учителя просто заподозрят другого мальчика.              Чего он не знал, так это того, что сестра Грейс уже заметила его издалека и просто ждала, когда он разорвёт коробку, чтобы поймать его с поличным. Что она и сделала, напугав Йена так сильно, что он чуть не намочил свои трусы.              — Обжорство — это грех, молодой человек, — сказала она более дружелюбно и игриво, чем если бы вместо него она застукала Микки на месте преступления.              Однако это не означало, что Йен не будет наказан. На неделю ему поручили уборку, против чего он не особо возражал. Только когда увидел других мальчиков, играющих на поле, пока был занят подметанием полов, он почувствовал себя дерьмово из-за того, что натворил.              Ситуация усугублялась тем фактом, что Микки также недавно был наказан, Бог знает за что, и его назначили мыть полы после того, как подметал Йен.              Итак, всю ту неделю он подметал классы, пока Микки стоял рядом с мокрой шваброй, и они не обменялись ни словом.              Так было до того дня, когда Йен погрузился в свои мысли, глядя из окна классной комнаты второго этажа на мальчиков, играющих в футбол на поле внизу. День был такой солнечный, дул лёгкий ветерок, и ему не хотелось торчать внутри. Он представил себя на поле с ними, ветер развевает волосы, демонстрируя удар, который он отрабатывал уже несколько недель.              — Ты можешь пойти поиграть в футбол, если хочешь, — сказал Микки, пробудив Йена от его грёз наяву.              — А?              — Я подмету за тебя. Ты всё равно чертовски медлительный.              Йен моргнул в ответ, глядя на мальчика.       — Правда?              Брюнет только пожал плечами.       — Да, я могу это сделать.              Микки столько раз наказывали, что тот стал настоящим профессионалом в уборке. Он знал, как чистить туалеты, сливать воду из раковины и даже как удалять пятна краски с деревянных половиц.              — Спасибо, — сказал Йен, а затем, не подумав: — Ты лучший, Микки!              Он быстро передал веник Микки, стремясь поскорее попасть на поле, и не обратил внимания на ошеломлённое выражение лица мальчика до тех пор, пока некоторое время спустя не подумал, не переборщил ли с энтузиазмом.              Скорее всего, это был первый раз, когда кто-то сказал такое Микки, хотя это была обычная фраза, которую произносили, когда кто-то делал что-то приятное другому — быстрое «Ты лучший!» и, возможно, даже объятие. Йен знал, что это правда, по тому, как загорелись глаза Микки, и с относительной тревогой задавался вопросом, попытается ли тот привязаться к нему после этого. К счастью, он этого не сделал.              -----              Первая ночь в доме с Микки стала первой ночью за долгое время, когда Йену удалось нормально выспаться. Он с облегчением увидел, что спальня — детская комната брата Терезы — всё ещё не занята, а остальные гости располагались в других комнатах и на раскладных диванах.              Микки не понимал, кто все эти люди, и даже Йену было трудно объяснить ему. Эти люди пытались им помочь — всё, что он знал.              Кровать была двухместной и могла вместить двух молодых людей гораздо лучше, чем тюремная койка. Несмотря на это, Йен прижался к спине Микки, их мониторы на лодыжках неловко соприкасались под одеялом. К этому им обоим нужно просто привыкнуть.              В глубине души Йен задавался вопросом: когда — или если — они с Микки могли бы зайти дальше поцелуев теперь, когда были в безопасности на данный момент? Он всё ещё воевал с самим собой за то, что натворил, зная, что это беспокоило Микки, когда тот узнал об этом, и пытался забыть, не вспоминая силуэт того человека каждый раз, когда представлял интимные моменты с Микки. Дети в Марселине говорили о страшных призраках в лесу, о чём-то, что никогда особенно не пугало Йена. Но сейчас он действительно чувствовал себя преследуемым. И это было изнурительно.              Однако той ночью Микки ни на чём не настаивал, и они вдвоём погрузились в крепкий сон через несколько минут после того, как уютно устроились.              Когда, наконец, наступило утро, о чём сигнализировал звуковой сигнал их мониторов на лодыжках и запах бананового хлеба, разносящийся по дому, Йен на мгновение забыл, где они находятся, и обо всех неопределённостях, которые ждали его впереди, и почувствовал себя настолько умиротворённым с Микки на руках, что было неприятно вставать с постели, чтобы зарядить их мониторы на лодыжках.              К счастью, розетка и шнуры были рядом, и поэтому он смог подключить свой, а затем Микки, не разбудив спящего парня. Несмотря на всё ещё холодную погоду, дом детства Терезы хорошо отапливался, а одеяла были гораздо более теплоизолирующими, чем колючие тюремные.              Йен провёл утро, водя пальцами по спине Микки, выводя слова и линии на тёплой коже. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь жалюзи и отбрасывая яркие полоски на тело Микки, разбудили его, когда один из лучей попал ему на глаза.              Он проснулся, потирая их тыльной стороной ладони и щурясь от света. Йен подвинулся, чтобы заслонить его от солнца, и поцеловал Микки в щёку.              — Доброе утро, — сказал он. — Не двигайся, монитор на твоей лодыжке всё ещё заряжается.              Микки застонал, как будто внезапно вспомнил о громоздкой штуке у себя на лодыжке. Даже Йену потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это устройство не позволит им выйти на ступеньки крыльца. Больше никаких свободных прогулок по улицам и дней с Микки в пекарнях и магазинах.              Что было ещё более странным, так это тот факт, что Марселин находился недалеко от того места, где они сейчас спали, их старую комнату теперь занимали другие дети, которые не узнают о своей собственной судьбе, пока не станет слишком поздно.              Дверь со скрипом отворилась, и Тереза просунула голову внутрь.       — Завтрак через десять минут, — сказала она. — А потом приедет врач, чтобы провести кое-какие проверки состояния здоровья.              Когда Йен бросил на неё недоумённый взгляд, она извиняюще улыбнулась.       — Это было санкционировано государством, и я мало что могу с этим поделать.              -----              Как только мониторы на лодыжках закончили заряжаться, они умылись в ванной, примыкающей к их спальне, общей только с комнатой малышки Синтии, что было идеально, потому что младенец никогда не занимал её.              После они присоединились к Терезе и гостям за обеденным столом, где их ждали буханки свежеиспечённого бананового хлеба и нарезанные фрукты.              — Кофе? — предложила Тереза, протягивая кофейник и наливая немного горячей жидкости в их кружки, когда они кивнули.              Взгляд Йена снова переместился на Микки и малышку Синтию, они улыбались друг другу. Микки был так нежен с ней, как, возможно, сам предпочёл бы, чтобы с ним обращались в этом возрасте. Йен не мог не подумать, что если бы был на месте Микки, то, возможно, почувствовал бы некоторую горечь или негодование, видя, как ребёнок растёт в окружении такой любви и уюта, в то время как у него самого их не было.              — Ты ей очень нравишься, — прошептал Йен, когда малышка Синтия попыталась схватить Микки за нос.              — Она миленькая, — сказал Микки.              Другие гости просто наблюдали, как будто изучали их — в частности, Микки.              -----              Когда доктор Роланд вошёл в дверь пару часов спустя, Йен почувствовал, как по спине пробежал холодок при виде знакомого лица, которое у него так прочно ассоциировалось с самыми холодными и далёкими аспектами его детства — медицинскими проверками, сдачей крови, часто назойливыми вопросами.              Доктора устроили в детской, и одного за другим Йена и Микки вызвали к нему. Микки пошёл первым, а Йен с тревогой ждал в гостиной, не понимая, почему так нервничает, ведь он вырос с этими медицинскими проверками.              Тереза села на соседний диван и начала кормить грудью малышку Синтию. Йен тут же отвёл глаза, не желая показаться развратником, пока не понял, что она не стала бы обвинять его в этом, зная то, что знала.              — Ты выглядишь взволнованным, — сказала она.              — Наверное, да, — признал он. — Я знаю этого доктора. Он из Марселина, и никогда мне особо не нравился.              — Мой папа учился с ним, — засмеялась Тереза. — Он ему тоже не очень нравился.              Йен бросил взгляд в сторону детской, задаваясь вопросом, почему Микки так долго.              — На самом деле, — продолжила Тереза. — Вы знали моего отца. Он там тоже был врачом, пока не уволился.              Йен нахмурил брови, прежде чем до него дошло.       — Твой отец — доктор Вайс?              Она кивнула.       — Наверное, мне стоит сказать тебе, что мы должны просмотреть твои дневники. Каждое слово, которое ты когда-либо написал, будет тщательно проверяться государством, поэтому мы должны быть готовы. Надеюсь, это тебя не слишком беспокоит.              Это действительно беспокоило Йена — на самом деле, даже очень. Он чувствовал себя оскорблённым, хотя в глубине души понимал, что это необходимо.              — Я видела, что ты однажды писал о моём отце. Так много моих воспоминаний о нём поблекли со временем, так что читать было приятно. Было похоже на посещение его духа.              — Без проблем, — сказал Йен, опустив глаза.              — Знаю, это странно и необычно, — сказала она. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что всегда можешь прийти ко мне, если в чём-то не уверен или тебе нужна помощь. Это мой долг перед отцом и братом.              Йен знал только смутные детали — у Терезы был брат, который скончался. Теперь он понял, что её отец — доктор Вайс — тоже скончался, примерно в то же время, что и её брат. Он задавался вопросом, не произошёл ли какой-то несчастный случай, но так и не решился спросить.              — Нам с Микки нужно использовать презервативы? — внезапно спросил Йен. С тех пор, как Тереза спросила, предохранялись ли они, он задавался вопросом, можно ли ожидать этого от кого-то другого.              Тереза моргнула в ответ.       — Ну, я бы предположила, что ни у кого из вас нет ЗППП, поэтому уверена, что у вас всё в порядке.              — ЗППП? — повторил Йен.              — Заболевание, передающееся половым путём, — объяснила она. — Вот почему так важно сдавать анализы после каждого нового партнёра. Оно может довольно легко передаваться при половом акте, особенно когда не используется защита.              — Даже через поцелуи? — спросил Йен, чувствуя, как его охватывает ужас.              — Вряд ли, — сказала она, сразу успокоив его.              — Что произойдёт, если ты заразишься?              — У некоторых симптомы вообще не проявляются, в то время как другие, помимо прочего, могут испытывать некоторую боль или зуд. При отсутствии лечения возможны и долгосрочные последствия, такие как рак и различные заболевания.              — О.              В этот момент Микки вышел из детской, посмотрел на Терезу, кормящую грудью малышку Синтию, и отвёл взгляд, как и Йен.       — Проснулась, — сказал он.              -----              Йен как будто никогда и не покидал Марселин, вкус депрессора для языка и металлический холод стетоскопа были ему знакомы больше, чем свобода. Ситуация изменилась только после того, как доктор Роланд убрал свои принадлежности и вместо них достал блокнот.              — Я задам тебе несколько вопросов, — сказал он и, прежде чем Йен успел выразить согласие, начал зачитывать список. — С момента дезертирства из заведения ты употреблял алкоголь?              — Дезертирства из…?              Доктор Роланд вздохнул.       — С тех пор, как ты сбежала с фермы.              Йен чуть было не сказал ему, что много пил, пока был на ферме, но в конце концов передумал.       — Да, я пил алкоголь, — сказал он.              — Как часто?              — Несколько раз. Не много.              — Ты курил?              — Да.              Доктор Роланд бросил на него осуждающий взгляд.       — Сколько раз? Приблизительная оценка подойдёт.              — Раз или два, — сказал он.              — И постоянно принимал лекарства?              — Почти. Вернулся к ним сейчас.              Доктор Роланд кивнул, а затем достал резиновый жгут, который, как знал Йен, означал сдачу крови.              — Нам нужно провести быстрый анализ крови, — объяснил он, завязывая резинку на предплечье Йена. — Предписание государства. — Он снял крышку со шприца, прежде чем перевернуть правую руку Йена так, чтобы его ладонь была обращена к потолку, и наполнил флакон кровью из его запястья.              — Какую информацию Вы можете получить из моей крови? — спросил Йен.              — Разную, — бесполезно ответил доктор.              — Как, есть у меня ЗППП или нет?              Доктор Роланд приподнял бровь.       — Наверное. — Затем он положил руку на бедро. — Сколько у тебя было сексуальных партнёров?              — Только двое, — сказал Йен. — Трое, если считать Аманду, но у меня так и не встал по-настоящему. Но однажды мой пенис был у неё во рту, и, по сути, на этом всё. — Он знал, что краснеет, когда объяснял, полностью осознавая, что слишком разоткровенничался. — Но я делал кое-что с мужчиной, которого не знаю. У нас не было секса, но я заснул, когда он сидел у меня на спине, и я не знаю, могло ли что-то случиться.              Доктор поморщился.       — Хорошо, я понимаю. Сегодняшнее медицинское обследование покажет, положительный у вас результат или отрицательный. До тех пор, пожалуйста, воздержитесь от половых контактов, пока не получите результаты.              Йен кивнул.       — Как скоро я узнаю?              — Примерно через неделю, парень.              Йен тяжело вздохнул, задаваясь вопросом, не стоит ли ему поговорить об этом с Микки, но побоялся упоминать того человека. Было приятнее не признавать его существования в недавнем прошлом Йена, как будто тот был не настоящим человеком, принявшим физическую форму, а просто каким-то призраком.              — Хорошо, — проворчал он. — Спасибо.              Но прежде, чем он успел выйти, доктор остановил его.       — Мне также понадобится образец мочи.              Йен растерянно посмотрел на пластиковый стаканчик, который доктор вложил ему в руку.       — Вы хотите, чтобы я помочился в этот стаканчик?              — Да, пожалуйста.              Он чувствовал себя так, словно из него высосали все жидкости, но сдался и направился в ванную.              — Передо мной, — сказал доктор. — Мы должны быть уверены, что она ваша.              — Что, вы думаете, я бы украл чью-то мочу и налил её в эту чашку? — спросил ошеломлённый Йен.              — Ну, — сказал доктор, — ты и твой парень не совсем доказали, что вам можно доверять, не так ли?              Именно так Йен оказался, образно говоря, в ловушке в углу, мочась в стаканчик, в то время как доктор наблюдал, отстранённый и незаинтересованный, удивляясь, как, чёрт возьми, кто-то может считать это нормальным.              -----              Той ночью, после того, как они в очередной раз зарядили свои надоедливые мониторы на лодыжках, Йен забрался в кровать рядом с Микки, чьи руки тут же обвились у него на затылке и притянули к себе для игривого поцелуя.              В доме Микки был в лучшем настроении, улыбался малышке Синтии, вёл светские беседы с Терезой и гостями, которые, казалось, приходили и уходили в любое время. Йен не хотел портить настроение, упоминая человека, который привёз его в Маунтин-Вью.              Однако это оказалось непросто, поскольку Микки углубил их поцелуй, а руки Йена инстинктивно скользнули вверх по рубашке его парня, желая прикоснуться к нему, быть как можно ближе физически.              В тишине комнаты, освещённой единственным ночником, горевшим в дальнем углу, были слышны только движения губ и тяжёлое дыхание, когда их сердцебиение начало учащаться от возбуждения. Прошло слишком много времени, а только что вымытые волосы Микки и лёгкий блеск пота сделали его неотразимым для Йена, который наклонился, чтобы лизнуть своего парня за ухом в том месте, которое заставило его тяжело вздохнуть.              Несмотря на всё, Йену было немного трудно разумом угнаться за телом. Микки уже был твёрд, как скала, а он всё ещё пытался возбудиться. Йен знал, что дело не только в его лекарствах, но и в чувстве вины, которое он испытывал, в осознании того, что может подвергнуть Микки потенциальной опасности, если они продолжат.              — Я не могу… — сказал Йен, отрываясь от своего парня, который посмотрел на него в замешательстве. — Нет, пока не вернутся результаты моего теста.              — О чём ты говоришь? — спросил Микки.              — Тереза рассказала мне об этом. Нужно пройти тестирование после нового… — Йен опустил взгляд, боясь посмотреть Микки в глаза. -… сексуального партнёра.              Когда Микки ничего не сказал, он почувствовал необходимость продолжить.       — Болезнь, передающаяся половым путём, понимаешь? Как дети могут заразиться простудой при кашле.              — Угу, — наконец ответил Микки.              — Я просто не хочу подвергать тебя опасности, — сказал Йен. И он не шутил.              — Понял. — На глазах Микки выступили слезы, и это почти уничтожило Йена. — Прости, — он шмыгнул носом, — я не знаю, почему я плачу из-за этого.              — Чёрт, — прошептал Йен, наклоняя голову, чтобы поцеловать Микки в щёку. — Ничего не изменилось, Микки. Я всё ещё хочу тебя так чертовски сильно, что ты даже не представляешь.              — Нет, я понимаю, — снова сказал Микки, его голос начал дрожать, когда он сдерживал слезы.              Йен схватил его за лицо и притянул к себе для долгого поцелуя. Это было плохим дополнением к разговору, но он нуждался в этом так же сильно, как и Микки. Если они не могли заняться сексом, пока Йен не получит результаты анализов, то, по крайней мере, они могли сделать всё, что угодно, кроме секса.              — Я думаю, нам нужно серьёзно поговорить об этом, — сказал Йен после того, как их губы оторвались друг от друга. — Завтра мы можем поговорить?              Микки кивнул.       — Да. Завтра.              Было уже поздно, и они оба знали, что разговор будет тяжёлым.              — Ты можешь подрочить рядом со мной, если хочешь, — сказал Йен. — Я не против просто посмотреть.              Микки выдохнул и по-настоящему ухмыльнулся.       — Да, держу пари, тебе бы понравилось.              — Да, — заявил Йен. — На самом деле, я говорю, что понравилось бы.              — Иди спать, Галлагер.              Йен улыбнулся в ответ своему парню, прежде чем чмокнуть его в нос, а затем в губы.       — Спокойной ночи, Милкович.              Пять минут спустя он слышал, как Микки шипит проклятия, а затем чувствовал движение под одеялом, когда тот начинал получать удовольствие. Йен рассмеялся в затылок Микки и целовал его за ушами, чтобы протянуть ему руку помощи, фактически не используя свои руки. Он не был до конца уверен, как передаются ЗППП — и были ли у него они вообще, — но решил, что на всякий случай будет держаться подальше от члена Микки.              — Это напоминает мне о том, как мы впервые дрочили рядом друг с другом, — горячо прошептал Йен на ухо Микки. — Ты знаешь, я всё время отводил взгляд от журнала, потому что ты был намного красивее всех мужчин в нём.              — Прекрати, — выдохнул Микки, сильнее поглаживая себя.              Йен начал испытывать трепет от того, что смог подвести Микки ближе к краю всего лишь своими словами. Это был совершенно новый уровень власти, которым он хотел эффективно воспользоваться.              — Ты не представляешь, как сильно я хотел отсосать тебе тогда и даже сейчас.              Это, а также медленные облизывания уха Микки, наконец-то подействовали, и уже через полминуты он чувствовал, как его парень содрогается слишком знакомым образом.              Позже, наслаждаясь воспоминаниями о том, что Йен назвал совместными усилиями, он наблюдал, как Микки восторженно улыбнулся, закрыл глаза и откинулся на матрас, словно на плывущее облако. Йен не мог не подумать, что Микки похож на ангела: розовые щёчки и блаженство, как и должно быть.                     Часть II                     Йен лишь мимоходом упомянул Терезе о том факте, что ему нравилось проводить время на улице и что Микки любил рисовать. Она предложила задний двор, где находилась большая терраса со стульями и грилем для барбекю.              Когда Йен сказал, что, вероятно, слишком холодно, чтобы проводить время на улице, она ответила ему, что терраса отапливается, и вот так он оказался рядом с Микки. Оба рисовали на какой-то бумаге, которую дала им Тереза, находясь на расстеленном одеяле для пикника, в окружении переносных обогревателей под навесом.              Было приятно подышать свежим воздухом, вдали от суеты гостей и случайных вспышек гнева малышки Синтии, чьи крики разносились по дому каждый раз, когда она хотела есть. Также было приятно поговорить с Микки, не опасаясь, что его подслушают сквозь стены.              — Я много думал о нас, — сказал Йен, начиная непринуждённо включаться в разговор, о котором они договорились накануне вечером.              Микки оторвался от рисунка и откинулся на спинку гигантского кресла-подушки, занимавшего четверть пространства.       — Какие мысли тебя посещали?              — В основном о том, что мы ничего не скрываем друг от друга, — сказал он. — Я не думаю, что это должно относиться только к секретам и тому подобному, но также и к тому, как мы относимся к определённым вещам.              — Угу, — сказал Микки, почёсывая нос. — Да, я согласен с этим.              — Итак, я начну первым, — сказал Йен. — Думаю, ты неправильно истолковал последствия моего биполярного расстройства.              Он заметил, как брови Микки взлетели вверх.       — Что это значит?              — Почему ты не разозлился на меня сильнее, когда я сказала тебе, что переспал с другим мужчиной? Это потому, что ты думаешь, что это часть моего состояния, что я не могу контролировать себя?              Микки покачал головой.       — Нет, Йен, дело совсем не в этом.              — Ты сказал, что это тебя беспокоит, но, если бы всё было наоборот, меня бы это не просто беспокоило, я был бы полностью разбит.              — Я был, — заявил Микки. — Разбит.              Йен уставился в ответ, бросив взгляд на раздвижные двери-сетки, просто чтобы ещё раз убедиться, что никто не проходит мимо и не смотрит на них.       — Ты должен был сказать мне, — сказал он.              — Не хотел, чтобы ты чувствовал себя хуже, чем уже чувствовал, — пробормотал его парень.              — И всё же.              Очередная волна вины затопила разум Йена, когда он понял, что заставляет Микки чувствовать себя плохо из-за того, что его собственные действия были бесконечно хуже.              — Я просто не хочу, чтобы ты думал, что нечто подобное когда-нибудь повторится. Потому что этого не произойдёт, — пообещал он. — Я не могу даже думать об этом без желания блевануть.              Микки прикусил нижнюю губу и поднял взгляд.       — Знаешь, — начал он нерешительно, — если со мной что-нибудь когда-нибудь случится, ты можешь.              — Что могу?              — Найти кого-нибудь другого.              Йен нахмурился.              — У тебя есть моё разрешение или что там ещё, — добавил Микки. — Так что тебе не нужно чувствовать себя виноватым из-за этого. Если ты это сделаешь.              — Мы не будем об этом говорить, Микки, — прямо сказал Йен. — Потому что этого не произойдёт, и нам не нужно это обсуждать.              Микки посмотрел на него блестящими глазами.       — Хорошо, — ответил он.              Йен придвинулся ближе, отодвигая в сторону кучу бумаг, которые они разбросали, чтобы прижаться к Микки, ещё сильнее вжимая его в кресло-качалку и осыпая градом поцелуев. Его даже не волновало, что кто-то в доме может их видеть — они всё равно знали, как и вся страна.              — Мне нужно, чтобы ты иногда присматривал за мной, — сказал Йен. — В основном, чтобы держать меня в тонусе, когда мой мозг начинает сходить с ума. Это включает в себя честность со мной, даже если ты думаешь, что это причинит мне боль.              Он наклонился, чтобы снова поцеловать Микки, но обнаружил, что губы его парня больше не были податливыми.              — Йен?              Он отстранился.       — Да?              — Помнишь, как мисс Ханна приходила навестить только меня?              Йен кивнул.              — Она сказала мне, что у меня очень мало шансов пережить это и нужно быть готовым к тому, что будет трудно доказать, что у нас есть души, потому что единственный способ сделать это — доказать, что мы чувствуем любовь.              — Но мы действительно любим друг друга, — настаивал Йен.              — И мы оба мужчины, — отметил Микки. — Так что это будет ещё сложнее.              — У меня есть мои дневники. Я писал о тебе — о нас. Этого достаточно для доказательства, не так ли?              — Может быть. Надеюсь.              Йен вздохнул, затем потянул Микки за монитор на лодыжке.       — Мы знали, что это будет трудно. Какие ещё варианты у нас остались, если только Генри каким-то образом не научил тебя снимать и их?              — О чём ты думаешь? — игриво спросил Микки.              Йен хмыкнул и посмотрел в сторону леса, который простирался за лужайкой под террасой.       — Мы снова будем на свободе, сбежим и доведём дело до конца.              Они оба знали, что это фантазия, такие вещи невозможны. В голове Йена отчётливо прозвучали слова начальника полиции о том, что они не смогут добиться успеха в реальном мире, окажутся бездомными, замёрзнут на улицах, будут постоянно жить в бегах. Они умрут от переохлаждения гораздо раньше, чем от пожертвований.              — Да? — спросил Микки, подыгрывая. — На этот раз мы могли бы отправиться на юг, за границу, в Мексику.              — Что в Мексике? — спросил Йен.              — Не знаю. Генри несколько раз говорил о том, что однажды отвезёт меня туда, чтобы показать, что к чему, но из этого ничего не вышло. Всё, что я знаю, это то, что пересечь границу чертовски просто, а когда ты её преодолеешь, останутся только пляжи и алкоголь, постоянная жаркая погода и прочее дерьмо.              — Звучит как план, — сказал Йен, давая волю фантазиям вопреки логике и здравому смыслу.              -----              Йен постучал в косяк двери Терезы, когда та сидела за своим столом с мужчиной в очках, которому принадлежали две кошки. Он заметил разбросанные вокруг ксерокопии, отчётливый почерк на которых подсказал ему, что это страницы из его собственных дневников.              — Йен, — приветливо сказала Тереза. — Заходи.              Он вошёл в её кабинет, не заняв свободный стул рядом с мужчиной, надеясь получить ещё несколько ответов.              — Где Микки? — спросила она.              — Спит, — ответил он.              Был ранний вечер, но Микки совершенно измотался событиями того дня, всеми эмоциями, которые выплеснул. Он не привык к тяжёлым разговорам и обсуждению своих чувств, и Йена всегда сбивало с толку, насколько сильно это, казалось, высасывало энергию из Микки, как будто простое выражение своих эмоций было физически тяжёлым.              — Вы пытаетесь доказать, что мы любим друг друга? — спросил он, наконец начиная думать, что понимает, в чём дело. — Доказать, что у нас есть души?              — Мы знаем, что у вас есть души, — сказала она. — И довольно сложно доказать, что двое людей влюблены, хотя твои записи в дневнике весьма увлекательны. Ты очень раскованный писатель, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил это?              — Я никогда никому не показывал их, — сказал Йен, хотя это было неправдой. Он показывал Микки, и тому понравился его почерк. Но Йен никогда не слышал, чтобы кто-нибудь отзывался о его писательских способностях, кроме мисс Ханны, которая читала только его тщательно продуманные рассказы.              — Твоя личность, страхи и неуверенность в себе так хорошо просвечивают, даже в очень юном возрасте. Ты не скрываешь своих чувств, что весьма впечатляет, — прокомментировала она, в то время как мужчина рядом с ней кивнул в знак согласия.              — Так это хорошо? — спросил Йен. — Для меня и Микки. Когда мы будем оспаривать наше время.              Мужчина поправил очки и заговорил.       — Вообще-то, мы собирались поговорить с вами обоими об определённых аспектах ваших отношений и времени, проведённом на ферме. Видишь ли, записи в дневнике — это замечательно, но нам понадобятся свидетели, которые подтвердят некоторые из ваших утверждений или смогут подтвердить правдивость ваших отношений с Микки.              — Что это значит?              — Можем ли мы связаться с кем-нибудь, кто мог бы поручиться за вас двоих? Чтобы дать более глубокое представление о, ну, некоторых вещах, о которых вы написали, касающихся Микки.              Йен ещё раз прокрутил имена в голове. Аманда была первой, кто узнал о нём и Микки, но её давно не было.              — Мисс Ханна знала.              Тереза и мужчина обменялись взглядами.              — К сожалению, — начала Тереза, — ей запретили бы выступать в вашу защиту, или, по крайней мере, она рисковала бы своей работой и всеми средствами к существованию. Фактически, те самые дневники, которые она передала вам, по закону она обязана была предоставить копии государству.              Йен сглотнул. Он всё ещё понятия не имел, что такое «государство», но в его представлении это была большая надвигающаяся фигура, которая контролировала всё, как кукловод. Пугала мысль, что «государство» теперь держит в своих руках все его сокровенные мысли и может делать с ними всё, что им заблагорассудится.              — Нейт знал, — сказал Йен.              — Нейт? — спросил мужчина.              — Он был ещё одним жителем фермы, — объяснил он. — Но его призвали для пожертвований за несколько месяцев до Микки.              — О, — сказала Тереза. — Я не думаю, что тогда это возможно.              Йен кивнул. Он понял и не нуждался в объяснениях.              — Кто-нибудь ещё? — спросила она.              В голове Йена вспыхнул огонёк.       — Хасан, — ответил он. — Хасан знал.              — Один из твоих опекунов в коттедже.              Йен кивнул немного лихорадочно.       — Он возил нас на вечеринку в город. Все там видели нас. Целая квартира, полная людей, включая парня Хасана.              Тереза что-то прошептала мужчине, и он вскочил на ноги, чтобы пойти пролистать какие-то документы.              — Спасибо, Йен, — сказала Тереза, вежливо отпуская его на вечер.              Немного неловко постояв, он ушёл по коридору туда, где Микки уже спал, укутанный одеялом, ещё раз поплакав, просто чтобы выплеснуть всё наружу. Йен позволил ему, гладил по затылку, пока его парень не вырубился.              Микки зашевелился, когда Йен забрался под одеяло, но снова закрыл глаза, почувствовав, как его обхватили крепкие руки.              Йен ещё дольше не спал, задаваясь вопросом, сможет ли Хасан как-то помочь им. Он обнаружил, что даже скучает по этому человеку, совсем немного. И хотя Хасан знал, что обнадёживать опасно, он всегда был добр к ним и заботился о них. Йен просто молился, чтобы Селеста и Генри не приближались, поскольку от одной мысли об их присутствии, о том, что они задерживаются где-то рядом с Микки, у него по спине пробегали мурашки.                     Часть III                     Йен знал, что попал в новости — причём в национальные новости. Чего он не знал, так это того, какой цирк устроили СМИ и насколько они с Микки стали известны. Он узнал об этом, только когда однажды забрёл в гостиную, когда показывали новости, и несколько гостей просматривали различные документы, едва обращая внимание на происходящее на экране.              Но Йен видел его, снимок из 12-го года, трясущиеся кадры у тайского ресторана того дня, когда он взял заложников. Он не мог слышать, что репортёр говорил о нём, так как громкость была на минимуме, но внезапно кадр переключился на фуд-блогера Мейнарда в клетчатом галстуке-бабочке, разговаривающего с репортёром в маленькой комнате. Он был увлечён, в то время как дама, бравшая у него интервью, просто стоически кивала.              — Что они говорят обо мне? — спросил Йен.              Все посмотрели на него, затем на телевизор, а после снова на него, прежде чем переключить канал.              — Не волнуйся об этом, Йен, — сказала одна из женщин. — Не позволяй этому тебя задеть.              Позже, когда он пересказал эту историю Микки, его парень только пожал плечами.       — Они, наверное, несут чушь.              — Кто, гости?              — Не, репортёры. — Микки сделал паузу. — Возможно, и гости тоже. Кому не всё равно.              — Мне не всё равно, Микки. Эти люди контролируют нашу жизнь больше, чем мы.              Стук в дверь прервал их разговор. Это была Тереза с малышкой Синтией. Йен понял, что в этой женщине есть что-то обезоруживающее, когда она носит своего ребёнка на руках. Ему стало интересно, носил ли его кто-нибудь на руках таким младенцем. Кто кормил его и заботился о нём? Он не мог вспомнить ни одной детали.              — Я слышала, ты видел себя по телевизору.              Йен кивнул. В том доме ходили слухи, просто никто, казалось, не хотел передавать их Микки или ему самому.              — Не стоит слишком переживать, — сказала она. — Это просто беспрецедентный случай, поэтому СМИ раздули слона из этой истории.              Йен не переживал из-за этого, или, по крайней мере, не так сильно, как из-за того, что он не получал новой информации по общему плану. У кого-нибудь из них вообще был план? Они с Микки всегда задавались вопросом. На самом деле, он подумал, не проецирует ли Тереза свой возможный стресс.              — Я не волнуюсь, — сказал Йен. — Просто хочу знать, что всё это значит. Для меня и Микки.              Малышка Синтия выдала что-то вроде бульканья и указала пальцем на Микки, издав ртом звук, который мог бы быть почти «Микки», если бы она знала, как произнести это придыхательное «к».              — Понимаю. Извините, что мы были не слишком общительны с вами, просто не хотели давать вам ложных надежд, пока у нас не будет надёжного плана действий.              Пока Тереза объясняла, он видел, что глаза ребёнка были прикованы к Микки, как будто тот был самым очаровательным существом на Земле. Йен молча согласился.              — У тебя есть надёжный план действий? — спросил Йен, переводя взгляд на Терезу.              — В некотором смысле, да. Мы смогли связаться с Хасаном, и он, кажется, более чем готов помочь вам, ребята. Это, наряду с твоими записями в дневнике, даст нам веские основания не только выбить больше времени вместе, но, возможно, даже получить статус помощников.              Когда Йен и Микки моргнули в ответ, она добавила:       — Быть помощниками до тех пор, пока не закончится ваша естественная жизнь, вместо того, чтобы делать пожертвования.              Йен не был уверен, хочет ли быть помощником, заботиться обо всех донорах, пока их везут на операционный стол к окончательной кончине, быть свидетелем смерти повсюду вокруг. Но опять же, какие ещё варианты оставались у него и Микки?              — Ты думаешь, это сработает? — спросил Микки.              — Да, — прямо заявила Тереза. — Потому что общественность на нашей стороне, и мы собираемся воспользоваться этим. Когда-нибудь слышали фразу «суд через СМИ»?              Они оба покачали головами.              — Ну, это не суд как таковой, поскольку ваша вина или невиновность не проверяется, но моя точка зрения остаётся в силе. Общественность заинтересована в вас двоих, особенно в Йене, до такой степени, что все эти тяжбы, скорее всего, будут широко освещаться по телевидению. Весь мир наблюдает, и мы собираемся показать им каждый дюйм ваших душ; каждую камеру, каждый пульс, каждый уголок ваших бьющихся сердец.              Она стала такой страстной, что малышка Синтия с благоговением перевела взгляд с Микки на свою собственную мать.              — Вау, — всё, что Йен смог сказать на это.              — И Микки, — сказала Тереза. — Ты никогда не вёл обычный дневник, только тот, который тебе дали в детстве. Он довольно скудный, но в целом немного пригодный для использования. Нам понадобятся твои устные показания, желательно видеозапись — о твоём детстве, пожертвованиях, чувствах к Йену. Просто хочу убедиться, что ты не против.              Микки нервно заёрзал на кровати, но затем кивнул.       — Думаю, это вопрос жизни и смерти, так что…              Тереза торжественно кивнула в ответ.       — Спасибо. Обсудим завтра.              Не спрашивая, она выключила лампу и улыбнулась им, прежде чем закрыть за собой дверь. Когда тёплый свет ночника залил комнату, Йен оглянулся на своего парня и обнаружил, что не хочет обсуждать ничего из того, что только что произошло. Вместо этого он хотел, чтобы они могли поговорить о тривиальных вещах — личных вещах — вещах, которые можно было бы держать подальше от внешнего мира, которые нельзя было бы препарировать и тщательно исследовать.              — Хочешь массаж спины? — спросил Йен, надеясь, что Микки поймёт его потребность отвлечься от всех стрессов будущего.              — Чёрт возьми, да, — ухмыльнулся Микки, плюхаясь на живот и широко улыбаясь с закрытыми глазами, пока Йен осыпал поцелуями его лопатки, прежде чем начать разминать кожу, массируя узлы, как только мог. Он чувствовал, как напряжение покидает тело брюнета, так же, как и его собственное. Йен уже решил, что будет делать это для Микки каждый день до самой смерти.              -----              Дни в доме пролетели быстро, гораздо быстрее, чем надеялся Йен. Он хотел замедлить время, провести больше дней на нагретой террасе рядом с Микки, когда они сидели рядом друг с другом, иногда в уютной тишине, а иногда в расслабляющей беседе, в то время как мир вокруг них продолжался.              Прежде чем он смог осознать, как пролетают дни, прошла неделя, в дверь постучали, и дама в тёмном брючном костюме вручила Терезе два конверта из плотной бумаги.              Йен сразу понял, что в них.              — Это результаты наших медицинских осмотров? — спросил он.              — Да, — сказала она. — Не хочешь взглянуть?              Он последовал за ней в кабинет, где она с помощью маленького гладкого лезвия легко вскрывала конверты. Йен мог только наблюдать, как она, прищурившись, смотрела на лист бумаги перед собой.              — Ты довольно здоров. Никаких ЗППП, — сказала она с понимающим взглядом. — Уровень глюкозы немного выше среднего, вероятно, потребуется дополнительное внутреннее обследование для выявления проблем, но, похоже, ты уже в списке потенциальных помощников.              — А что насчёт Микки? — спросил Йен, находя невероятно трагичным то, что он надеялся на какие-то проблемы с анализом крови Микки, что-то, что позволило бы включить его в список без необходимости проходить все процедуры и суды. В какой-то момент он даже подумал, что, если, может быть, только может быть, у него ЗППП, он мог бы передать это Микки, просто чтобы его не принуждали к пожертвованиям. И тогда они могли умереть на своих условиях, как бы это ни выглядело. Он всё ещё не был уверен, что именно ЗППП делает с чьим-либо телом.              Тереза взглянула на его лист, просмотрела без единого намёка на то, что там было написано.              — Он вполне здоров, — наконец сказала она. — Но из-за относительно недавней привычки курить они хотели бы как можно скорее поместить его в хоспис, чтобы у него началось что-то вроде детоксикации.              — Нет, — ответил Йен, не подумав.              Тереза подняла руку, как будто поняла, но ей нужно, чтобы Йен сохранял спокойствие.       — Они не смогут, пока мы не представим ваше дело. Мне просто нужно, чтобы вы поняли реальность ситуации. Твоя жизнь сильно отличается от жизни Микки, я уверена, ты это знаешь.              Йен почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. Он ничего не мог с собой поделать.       — Они попытаются забрать Микки, не так ли?              Тереза не сказала ничего, чтобы развеять его опасения.       — Наслаждайтесь проведённым вместе временем, — сказала она. — И верьте, что мы сделаем всё, что в наших силах.              -----              Когда Йен вошёл в их комнату, Микки посмотрел на его заплаканные щёки, и его лицо вытянулось.              — У тебя ЗППП? — спросил он.              Йен чуть не рассмеялся над тем, что одна вещь, которая когда-то так сильно пугала его, теперь казалась такой тривиальной.       — Я бы хотел, — сказал он. — Нет, мы оба здоровы. Я думаю, ты больше, чем я. Но да.              — О, — сказал Микки. — И это плохо?              — Хорошо, что ты здоров, но это и плохо. Но и хорошо. Но всё равно плохо. — Йен опустил глаза и увидел, что Микки нарисовал страницу, полную каракулей. — Что ты рисуешь? — спросил он, пытаясь сменить тему.              Вопрос застал Микки врасплох, и тот опустил взгляд на лист бумаги перед ним.       — Ты когда-нибудь слышал о татуировке? — спросил он.              — Нет, что это?              — Это как перманентное искусство на твоём теле. Ты можешь сделать всё, что захочешь, где захочешь.              Йен понял, что видел татуировку раньше, на предплечье того бармена, который подал ему пинту пива в ночь, когда он сошёл с ума. Йен так долго смотрел на неё, на изящный шрифт незнакомого имени, гадая, было ли это имя бармена или имя возможного друга или возлюбленного — или и то, и другое.              — У Генри была тату, — сказал Микки. — На правой стороне груди. Странный символ, похожий на букву Х.              — Хм, — сказал Йен. — Интересно.              — Всегда хотел такую. В последнее время я разработал несколько вариантов. Давай посмотрим.              Йен сел рядом с Микки на пол и прислонился к кровати. Он просмотрел всю страницу эскизов и увидел, что в идеях татуировки Микки начинает проявляться тема. Все они были маленькими, довольно символичными — полумесяц, упрощённый силуэт летящей птицы и даже собственное имя Йена, изящно написанное лучшим почерком Микки.              — Как бы ты её получил? — спросил Йен.              — Кто-то бы сделать её за меня, — сказал Микки. — Татуировщик.              — И она никогда не исчезнет?              — Она никогда не исчезнет.              Это серьёзное обязательство, но для Йена оно имело смысл. Их тела никогда по-настоящему им не принадлежали, и татуировка казалась такой личной, придающей сил. Он мог навсегда внедрить в свою кожу что угодно, всё, что он выберет, и это было бы однозначно его. Ему особенно понравилась идея Микки вытатуировать имя на груди, прямо над сердцем, хотя он чувствовал, что просит о многом.              — Вон тот с луной хорош, — сказал Йен. — Может быть, я мог бы сделать солнце?              — Иногда я хочу покрыть всё своё тело татуировками, — сказал Микки. — Только боюсь, что у меня закончится место, и в этот момент я придумаю новую идею татуировки, которую действительно захочу.              — Да, у тебя довольно быстро закончилось бы свободное место, — сказал Йен, поддразнивая его по поводу роста, несмотря на слёзы, которые ещё высыхали на его щеках.              Микки легонько толкнул его, но не стал дразнить в ответ.              — Однажды мы сделаем татуировки, — сказал Йен, затем улыбнулся. — Или я просто вырежу своё имя на твоей коже, пока ты спишь.              — Сделай это прямо здесь, — сказал Микки, беря руку Йена и кладя её себе на сердце. Он просто подыгрывал шутке Йена, но его намерения казались довольно серьёзными. И Йен почувствовал, как сердце Микки забилось быстрее.              Ладонью, которая была под рукой Микки, Йен нежно коснулся мягкой кожи под рубашкой своего парня, прежде чем схватиться за ткань и притянуть его к себе для глубокого поцелуя, зная, наконец, что они могут заняться той близостью, которую он избегал неделю, опасаясь подвергнуть Микки опасности. Этого страха больше не было, и Йен хотел запомнить каждый дюйм кожи Микки, запечатлеть ощущение его мягких губ в глубине своего разума, в самых дальних полостях пещеры своих воспоминаний, на случай, если когда-нибудь настанет день, когда ему понадобится их найти.