***
Глубокий вдох-выдох. Финдарато вновь прикрыл глаза, концентрируя все мысли лишь на том, чтобы как можно более полно расслабить тело. Но спустя всего пару оборотов, он с волнением ощутил, как цепи, сковывающие его, опасно натянулись — в следующий же миг руки и ноги пронизало болезненное напряжение. Финрод невольно ахнул. Нет, глубокий вдох-выдох. Необходимо сохранять спокойствие. Вдох-выдох, и еще раз… Нужно расслабиться, забыть обо всем, игнорировать… Однако с каждым следующим оборотом рычагов поддерживать ровное дыхание становилось все сложнее. Очень скоро мышцы заныли так, что ему почудилось, будто бы его режут раскаленными ножами; вены вздулись, бешено пульсируя, казалось, еще чуть-чуть и они полопаются. Сердце то мучительно сжималось, то вновь начинало неистово колотиться, готовое вот-вот пробить грудную клетку; гулкое эхо от его ударов яростно било по ушам. По мертвенно-бледному лицу градом катился ледяной пот. Его всего затрусило, точно в лихорадке. И все же юноша до последнего сдерживался, стискивая зубы до противного скрипа, кусая губы так сильно, что они превратились в кровавое месиво, но не выпускал сдавившие грудь крики на волю. Лишь тихие всхлипы порой волновали стоячий смрадный воздух кругом. Пускай его уже начинало мутить и подташнивать от боли, он не хотел радовать Саурона так скоро… Однако всему есть предел. В какой-то момент что-то в его теле хрустнуло, надломилось, так больно и внезапно, что слезы брызнули из глаз. Комната содрогнулась от истошного вопля. Финрод заметался, не помня себя, тщетно пытаясь согнуть локти и колени, хоть немного облегчить запредельное напряжение, однако всеми этими движениями неосознанно делал себе только хуже. И от этого зрелища, от его отчаянных криков сердце обрывалось… Замерев от ужаса, с мукой и благоговейным восхищением смотрел Берен на друга. Он держался так долго… Невообразимо… Кто бы еще так смог?.. И лишь когда оцепенение спало, мужчина понял, как сильно дрожит. В душе вновь поднялось ноющее чувство вины. Все же, чтобы Фелагунд ни говорил, как бы его ни утешал, вина за все происходящее сейчас лежит на нем одном. Зачем он только подался в Нарготронд, зачем напомнил нолдо о том треклятом обещании, зачем?.. — Довольно! — неожиданно и властно раздалось у него за спиной. Пытка тут же прекратилась. Берен не мог видеть лица чародея, но когда тот отпихнул его от себя и вновь направился к Инголдо, ему все же удалось на миг заглянуть в янтарные глаза. Внутри все невольно похолодело. Такого по-звериному хищного взгляда он прежде еще ни у кого не встречал… — Ну как? И теперь не хочешь мне ничего рассказать? — теперь голос его звучал уже менее ласково. Видимо, то, что нолдо так долго сдерживал крики малость ущемило его самолюбие, как признанного мастера пыток. Юноша никак не отреагировал на вопрос. Пребывая где-то между сознанием и обмороком, он мог лишь редко сипло постанывать, тут же весь судорожно сжимаясь - любое движения, любой звук, вырывавшийся из него, причиняли невыносимые страдания. Казалось, все органы внутри порвались, превратившись в кашу, и даже дышать было больно… Майа отвесил ему несколько хлестких пощечин, вцепился в золотые локоны, приподнимая его голову, и грубо тряхнул туда-сюда. — Отвечай, — в голосе зазвенели стальные нотки. Настроение его, точно море, было крайне непостоянным, и вот он уже начинал терять терпение. — Что вы вынюхивали в наших землях?! Финрода колотила дрожь; сил не хватало даже на то, чтобы открыть глаза, и все же: — Мне… тебе… сказать… нечего… — чуть слышно выплюнул он сквозь зубы. Лицо Гортхаура обезобразила ярость. — Паскуда, — прошипел он и вновь замахнулся на пленника. Еще пара мощных ударов по лицу, потом в живот — юноша захрипел, кашляя кровью. Тут Берен уже не выдержал. — Отойди от него, ублюдок! — зарычал он, подаваясь вперед, желая защитить друга, но совершенно позабыв о цепях, что удерживали его. Едва рванувшись, чтобы встать, он тут же рухнул обратно на пол. Проклятье… Наблюдая за этой нелепой попыткой, Саурон залился безудержным, демоническим хохотом. — А ты, человек… — отдышавшись, произнес он, наконец выпуская золотые локоны из стальной хватки - Финрод тяжело ударился затылком о раму, тихо застонав. — Ты тоже ничего мне не скажешь? — продолжал майа, грациозной походкой подступая к сыну Барахира. — Или тебе в радость смотреть на его страдания? Мужчина ничего не ответил, только взор его ожесточился. Хотя, казалось бы — смысл? Смысл упираться, если их все равно, скорее всего, убьют? Но он молчал. Если Моргот узнает об истинной цели их похода, совершенно не известно, как он ее воспримет. Его скверный нрав оставлял желать лучшего… Он может лишь поглумиться над их самонадеянностью, а может посчитать это за оскорбление или, того хуже, за вызов. И тогда ни людям, ни эльфам Балерианда не избежать его беспощадной мести. И Финрод знал это, поэтому он терпит все эти муки. Поэтому и ему, Берену, нужно терпеть, что бы ни произошло. Лучше уж пострадают они одни, нежели их народы. Не дождавшись желанного ответа, майа злобно оскалился. — Что ж, раз так, я не жадный, могу еще добавить. Он подошел к столу, на котором были разложены всякие отвратительные предметы, предназначенные для придания пыткам более «острых ощущений», и взял оттуда толстый цепной кнут. Вернувшись к нолдо, он медленно отвел руку назад, примерился и со всей дури обрушил на него первый удар — комнату сотряс новый душераздирающий крик. Потом еще один удар и еще один крик. И еще, и еще, и еще… Саурон с головой ушел в процесс, стегая юношу беспрерывно и яростно, не давая и мгновения на передышку; нежная, белая, будто молоко, кожа стремительно покрывалась багровыми пятнами; наверняка, уже через несколько часов она станет вся черной от синяков… Финрод больше не пытался превозмогать себя и кричал, что есть мочи, срывая горло. Слишком нестерпимой была боль. Несколько раз в груди что-то противно хрустнуло: кажется, пара ребер были сломаны… Как долго это еще продлилось не мог точно сказать никто. Может минут пять, а может и полчаса. Майа все же изредка останавливался, давая себе и эльфу мимолетную передышку, а затем вновь начинал хлестать его с еще большим остервенением, по ходу отпуская всякие мерзкие шутки. — Ну так как? — наконец, вновь обратился чародей к Берену, отрываясь от своей жертвы. Мужчина невольно вздрогнул. Похоже, рыжий демон понял, что Финдарато ему не сломать, хоть он будет его по кусочкам нарезать и скармливать у него же на глазах волколакам. Поэтому решил переключиться на него… Однако просчитался. Да, наблюдать за страданиями друга Берену было невыносимо больно и страшно, но в то же время та стойкость, с какой его король сносил их, не открывая врагу правды, предавала уверенности и храбрости и ему самому. Поэтому он лишь сухо бросил: — Ты уже слышал ответ господина Фелагунда. Мне добавить нечего. — Неужели? — майа состроил удивленную гримасу. — А ведь ты мог бы прекратить его страдания, ну что ж… Тогда смотри и наслаждайся дальше! Отбросив кнут, он бережно снял с правой руки все многочисленные кольца, стянул с нее длинную кожаную перчатку, закатал рукав и положил ладонь на опухшую от избиений грудь Инголдо. — Вы сами напросились, — одними губами добавил он, начиная быстро нашептывать какие-то заклинания. Сквозь пелену боли, Финрод почувствовал, как нечто горячее коснулось его, однако, после всего уже пережитого, его замученное тело ощущало этот жар просто как неприятное покалывание; вопреки безмерной усталости, в нем проснулось что-то сродни любопытству. С большим трудом, но юноша смог приоткрыть глаза: ладонь Саурона покоилась у него на груди, вены на ней вздулись, ярко сверкая и переливаясь золотыми и алыми всполохами, словно бы вместо крови в них тек жидкий огонь, что выглядело и завораживающе красиво, и пугающе одновременно. Очевидно, это было какое-то темное колдовство… И неожиданно все это сияющее нечто с пронзительным шипением стремительным потоком хлынуло в его собственное тело. И так же внезапно, до сего момента еле живой, Финдарато сперва лишь мелко задрожал, а после забился в жутких конвульсиях. Криков не было: они увязли где-то в горле. Была лишь боль, такая страшная, будто бы в него вливали расплавленный металл или окунали в кипящую смолу; она поглотила его тело и сознание, лишая рассудка, в буквальном смысле сжигая изнутри, от чего юноша исступленно бесновался в цепях, выгибаясь дугой так, что казалось еще чуть-чуть и переломится пополам. В широко распахнутых синих очах застыл полубезумный ужас. Он пытался вздохнуть, но не мог, снова и снова захлебываясь беззвучными стонами и поступающей из травмированного организма наружу кровью. Берен смотрел на друга, не в силах ни зажмурить, ни отвести глаз, просто не мог, настолько шокировало его увиденное. Это был самый настоящий кошмар наяву… Ничего подобного он в своей жизни еще не видел, даже не воображал. Видел ранения и смерти, но пытки… Еще и до того бесчеловечные… — Все еще ничего не скажешь? — неизвестно в который уже раз спросил его майа, однако у мужчины от потрясения, похоже, напрочь отшибло и слух, и речь. Все внимание его полных невыразимого горя глаз было приковано к мечущемуся в агонии другу. Саурон недовольно цокнул языком. — Какой ты бессердечный! Он теснее прижал ладонь к груди нолдо, удваивая приток магии. Уже спустя минуту тело эльфа безобразно покраснело и отекло, исходя кровавым потом, ясные глаза потухли и закатились, капилляры в них полопались, а из носа ручьями бежала кровь… Такими темпами очень скоро он просто напросто бы умер, но Саурон резко отвел ладонь, и вслед за ней огненное колдовство тут же покинуло тело Финрода. — Нет, тебе пока рано умирать. Юноша вновь безжизненно растянулся на раме, периодически конвульсивно подергиваясь. Омыв испачканную кровью руку в стоящей у стола бочке с водой, майа поднял валяющийся рядом глиняный кувшинчик, зачерпнул им ледяной жидкости и, подойдя к Инголдо, выплеснул ее ему в лицо.***
В какой момент сознание оборвалось? Он не помнил, единственное, что ярко отпечаталось в памяти — боль. Невыносимая, впивающаяся в тело сотнями игл и наполняющая каждую его клеточку боль. А после темнота… Такая плотная, безбрежная и безмятежная... Со всех сторон она тянула к нему свои невидимые руки, оглаживала ласково, успокаивая, приглашала в свои спасительные объятия. И в тот миг, когда юноша подумал, что уже на пути в Мандос, что-то холодное выплеснулось ему на лицо. Резко и внезапно его выбросило обратно в реальность. Веки слабо задрожали и приоткрылись — перед глазами все размывалось и плыло, будто в тумане. Окатившая его жидкость затекла в рот и попала не в то горло. Хотелось откашляться, но он не мог — из груди вырывались лишь задушенные хрипы с гадким привкусом крови. Убедившись, что эльф жив, Саурон одарил его парой легких пощечин, приводя в какое-то мутное подобие сознания. — Итак, — майа вопросительно поднял брови, попеременно смотря то на нолдо, то на сына Барахира. — Не хотите ли наконец рассказать мне обо всем? Но, как и прежде, ответом ему стала тишина. Берен лишь страдальчески поджал губы, а Финрод его уже не слышал, бездумно уставившись остекленевшими глазами в пустоту перед собой. Грудь его вздымалась настолько незаметно, что могло показаться, что он и не дышит вовсе. — Значит, нет… — мгновение лицо чародея выражало глубокую задумчивость, а затем он повелел, указывая на Фелагунда. — Оттащите его в темницу и посадите на цепь, а потом немедля возвращайтесь. Напоследок Саурон низко склонился к нолдо и с какой-то издевательской нежностью погладил по мокрым, приобретшим грязный медный оттенок от кровавого пота волосам. Да уж… Сейчас один из прекраснейших потомков Финвэ выглядел, мягко говоря, крайне плачевно. — Не переживай, я обязательно еще навещу тебя, — в янтарных очах мерцало хитрое пламя. Однако Финрод был уже не в состоянии хоть как-то реагировать на происходящее, хоть как-нибудь сопротивляться его прикосновениям, пускай они и заставляли все его нутро выворачиваться наизнанку, таким грязным он ощущал себя после них. Сейчас он так устал… Сил оставалось лишь на то, чтобы удерживать душу в теле и не более. Путь до темниц был коротким, но таким мучительным, что Инголдо еще несколько раз чуть не отправился к Намо. От жесткой хватки палачей, от каждого неаккуратного потряхивания тело вновь и вновь, словно бы одновременно всаживая в него сотню кинжалов, били мощные разряды боли, заставляя пленника жалобно скулить и постанывать. Впрочем, уже совсем скоро где-то рядом раздался протяжный скрежет засова, и его обессиленное тело с глухим звуком плюхнулось на влажную кучу соломы в углу камеры. Тут же шершавые пальцы орков вновь впились в него, приперев к стене, а спустя мгновение на шее, бряцая, повисло что-то очень тяжелое и чертовски холодное; как только поддержка в виде чужих рук пропала, юноша послушно повалился на пол вслед за этой тяжестью, словно легенькая тряпичная кукла. Кукла… Теперь он ощущал себя именно так, лишь беспомощной, безвольной игрушкой во власти рыжеволосого демона, как тот того и желал… Нет, даже в таком положении он пока еще не прощался с надеждой на спасение, пускай теперь от ее прежнего яркого света и осталась одна лишь блеклая искра. Однако отрицать ситуацию, какой бы ужасной она ни была, сбегая от реальности, он считал крайне наивным и попросту глупым. Стоило смиренно принять происходящее и уже, анализируя его, просчитывать их дальнейшие действия – его прошлое, как воина и стратега здесь было как никогда кстати. Ведь тут они с Береном, и вправду, не более, чем куклы, пешки, которых будут пользовать, как заблагорассудится, пока не выжмут из них всю доступную выгоду. А что с ними станет потом?.. Сейчас Финрод не мог себе и представить, но чуткое сердце подсказывало ему, что так просто все это не закончиться... Очень смутно, словно издалека, он слышал, как хлопнула дверь в камеру, как громыхнул засов. До поры до времени, юноша остался в полном одиночестве. Несколько минут он пролежал, балансируя на тонкой грани сознания и обморока. В темнице было холодно и сыро, пахло плесенью и трупными испарениями, но Финрод того не замечал — от боли тело словно онемело и полностью утратило чувствительность, в том числе и обоняние. В последний момент он с тоской подумал о том, что оставляет Берена совсем одного на растерзание этому чудовищу и снова провалился в темноту.