С восьми до шести

В ночь со вторника на среду Моблит находит Ханджи в шкафу. Из-под двери — невозможно, оглушительно, дурманящее, — тянет кофе. Качественные, свежемолотые зёрна, пикантная горечь. — Ханджи, что ты… — только и успевает сказать Моблит, открывая дверцу шкафа. — Закрой, закрой! Зое — взъёрошенная, в помятой пижаме, напряжённая, как внезапно обнаруженный таракан, — прижимает к груди огромную кружку. И в кружке этой кофе. Моблит поначалу даже не знает, что сказать, поэтому просто стоит и ждёт. Она сама расскажет, она не вытерпит. Ещё глоток, вот сейчас… — Я заснула и во сне мне и та-а-ак сильно захотела кофе, вот прям до смерти, думала прям откинусь! Моблит присаживается напротив, морщась от лезущего в нос пиджака, свисающего с вешалки. — Ну да, с трупом проснуться было бы жутко. — А я о чём! — Но мы же не на работе, зачем прятаться? — А я и не пряталась, проснулась и уже с кофе в шкафу сижу, а тут ещё так уютненько. Ханджи ёрзает, пытаясь уместиться поудобнее — в шкафу им обоим тесно. Наконец, они устраиваются, закинув ноги друг на друга. — То есть ты дошла до кухни, помолола зёрна и сварила кофе, не просыпаясь? Даже после того, как мы пили его после работы? — Ага. Мой организм настолько умный, что сам всё делает, когда ему чего-то не хватает. И вообще в шкафу вкусней. На, попробуй! Они допивают остывающий кофе, передавая друг-другу тяжёлую чашку. Моблит непроизвольно гладит упёршуюся ему в бедро ступню, очки у Ханджи запотевают от пара. Наутро Моблит вычёркивает из соревнования их обоих. От греха подальше. Не хватало ещё чтобы Ханджи где-нибудь убилась посреди ночи. Или обожглась, или спалила их кухню. Все в офисе завистливо вздыхают. От стакана Ханджи так восхитительно, невероятно, упоительно, пряно, с ноткой корицы, — пахнет кофе. Они с Эрвином и Леви по старой традиции сидят на кухне перед началом рабочего дня, и запах разлетается по всему этажу, заставляя сотрудников тоскливо вздыхать. Они отказываются от кофеина и в свободное время. Йегер с Кирштейном упрямо буравят друг-друга глазами в надежде увидеть бело-зелёный стаканчик в руках противника. Марко с Микасой остаётся только смириться. — Я могу попить чай или какао, так Эрену будет проще, — признаётся Саше Микаса, и, смутившись, тихо добавляет: — А в полученный выходной поедем отдохнуть. Вдвоём. — Вот это да! — голос Саши слишком громкий для таких секретов, — Мы с Николо снимали такой прелестный домик в лесу, там такой камин, закачаешься! Вам обязательно надо туда съездить, подожди, сейчас дам номер. Она усиленно перебирает контакты в телефоне, будто не замечая смущения Микасы и совершенно не испытывая утренней вялости. Но остальные возбуждения Саши не понимают. Зевая, рассаживаются по местам, тоскливо стучат по клавишам, пытаясь не заснуть и худо-бедно выполнять свою работу. Угрюмее всех, пожалуй, Леви. Потому что из миллиардов людей он выбрал самого упрямого. После себя, конечно. — У тебя ломка, — говорит Аккераман, стоит ему войти в кабинет директора. Эрвин даже не отрывается от компьютера, чтобы поднять на него взгляд. Так и продолжает стучать по клавишам, подавляя очередной зевок. — Я не намерен продолжать на работе утренний разговор, Леви. Если хочешь помочь, будь добр, завари чаю. — Попроси Райс, раз не намерен. Отвлечься Эрвину всё же приходиться, сдвинуть очки на лоб (близорукость), потереть веки ладонями. В мешки под глазами можно прятать провинившихся сотрудников. И топить их там — до того синюшные. Мешки, не сотрудники. — Я знаю, что это твой способ выразить обеспокоенность, но я в состоянии себя контролировать. В этот момент Леви хочется только хорошенько треснуть его по крепкому лбу. Или ещё лучше — затылку. Звонкая такая затрещина. Но кто он такой вообще, чтобы не доверять Эрвину и пытаться менять его? Он выбрал самого упрямого человека в мире, и пока что ни разу не пожалел. — Хотя бы перестань резаться при бритье. Выглядишь, будто тебя всю ночь кошки драли. — Если только одна, особо ворчливая и буйная. Леви фыркает и выходит, по пути к своему кабинету осматривая заспанные лица подчинённых. Если Эрвин стоически терпит подступающую к горлу ломку, то сотрудники уже не выдерживают. — Убил бы сейчас за глоточек… — растекается лужей по стулу Кирштейн. А мог бы сейчас в очереди в старбакс стоять и строить глазки бариста. Как они там? Наверное, грустят — потеряли самого красивого клиента, и из-за чего? Из-за дурацкого пари с дурацким Эреном! — Съешь конфетку, запусти мозги, — доносится откуда-то из угла тех.поддержки. Там три стола, три стула и фантики, фантики, фантики — торчат из мусорки, навалены нестройными кучками по столу. Кое-где смятые, кое-где сложенные в аккуратные квадратики. — Глюкоза, между прочим, помогает проснуться. Лови. Бам! Кинутая в Жана конфета летит куда-то совсем не туда. Прямо в загребущие Сашины руки. — Ага, чтобы он заработал диатез, и Хистория запретила сладкое?! Марко, ты совсем что-ли?! Я тебя убью тогда. — Убей меня… Нет-нет, простите, вам показалось, тут какие-то помехи, — телефон от уха Жана сползает куда-то к подбородку, когда тот спохватывается, вспоминая о клиенте. — За продление контракта ещё на год компания готова сделать вам скидку в размере десяти процентов. — Эй, парни! Мы так никогда план по продажам не закроем! Вы чего вообще? С накачанным кислотными энергетиками Спрингером может сравниться только Ханджи. Болтать у него получается так же хорошо, как и кривляться. Он то раскачивается на стуле, размахивая руками, то пластается по столу, упираясь кулаком в щёку и тараторит, тараторит, тараторит. Но и Конни к середине дня заметно сдувается, всё чаще укладываясь лбом в клавиатуру, на экране бежит сплошное «мммррллллллоооо», буквы сменяются, стоит ему повернуться в другую сторону. Эрен хмыкает. — Ты куда? — спрашивает его Армин, когда тот в третий раз встаёт, чтобы выйти на улицу. — Покурить. Вырваться на воздух, затянуться до самых лёгких, попинать пожухлый осенний лист, подумать о вечном. — А Микаса знает, что ты заменяешь кофеин курением? — Когда это она стала моей мамочкой? — Когда ты начал вести себя, как обделавшийся ребёнок. Руки у Аккермана тяжёлые, обрушиваются каменной глыбой на плечи и пригвождают к стулу. Голос режет, словно хорошо наточенный нож — бесстрастно и чисто, без лишних колебаний. — Эй! — Ты не встанешь отсюда, пока не обзвонишь всех клиентов из сегодняшнего списка. И мне плевать, если ради этого тебе придётся прирасти к стулу. Эрен хочет что-то сказать, но закрывает рот, так и не открыв его. С Аккерманом лучше не спорить. Ещё вместо обещанного выходного премии лишит, и плакала их с Микасой поезда. Тем более, что при виде заваленных обёртками столов тех.поддержки глаза у того стремительно наливаются кровью. — Это что ещё за свинарник?! Весь отдел в составе Арлерта, Ботта и Браус подскакивает со стульев, пристыжено пряча глаза. А у самих-то полные мусорки обёрток! — Простите, сейчас уберём! — Я просто есть хотела! — На обеде поешь. Шуршат упаковки, сметаются со столов крошки, Йегер усиленно расписывает новому клиенту прелести их товара, Ханджи подозрительно затихает в разработках, жижа на стуле наконец-то собирается в Кирштейна и начинает работать. Леви удовлетворённо кивает. Вот так, тишина, рабочий лад и порядок. Иногда ему даже кажется, что подчинённые не так уж и плохи, что у них больше одной клетки мозга и руки из нужных мест. В стороне Ханджи что-то с громким хлопком падает. — Да чтоб тебя! Иногда.