Для любви Драконам нужно ощущение свободы. Эта свобода никак не связана с наличием, либо — количеством цепей и поводков, ровно как не зависит от длины цепи и поводка. Весь вопрос только в том, как часто Дракону напоминают об этих цепях или дергают за поводок…
«Трактат о драконах» Ян Словик
Бакуго лежал на кровати, закинув ногу на ногу, и смотрел в потолок, размышляя и лениво покачивая свисающей с колена лодыжкой. На другом конце комнаты Рю читал настолько увлеченно, погрузившись в переплетение иностранных слов, что Бакуго был уверен, что если он мысленно заорет, что любит Пинки или что Дерьмоволосый самый гениальный человек на земле, остался бы проигнорирован. Оглушительный гомон итальянского в голове Бакуго на удивление не мешал ему вспоминать, анализировать и строить догадки, служа каким-то успокаивающим эхом. Пусть Бакуго и слышал некоторые мысли, ощущал особо яркие эмоции своего соулмейта с самого детства, это не значило, что он знал полностью всю историю прошлого Рю. Бакуго не был слепым и тупым, он понимал, что детство Рю — далеко не мечта каждого ребенка, но, несмотря на всякие моменты (например, тот же дерьмовый Шэнли, который одним лишь именем дико разозлил и напугал Рю), Бакуго не задавал вопросов, предпочитая не лезть самостоятельно в чужую личную жизнь и дожидаясь, когда Рю сам будет готов ему рассказать. Но такая яркая реакция всего на одного единственного человека, который даже не был родственником, заставила Бакуго задуматься: а правильно ли он решил смиренно ждать в сторонке, пока Рю практически в одиночку решал свои проблемы и переживал трудные времена? Бакуго не мог сказать особо многое о прошлом Рю: почему в один момент он был счастливым ребенком из богатой семьи с полным набором всяких самых разных учителей, а потом вдруг попал в ситуацию, способную напрочь сломать психику ребенка, чтобы потом сбежать с матерью за границу из Китая; почему через полгода его мысли взорвались бессвязными словами ярости, а чувства — болью и гневом (почти то же самое, как сейчас, только тогда, когда ему было двенадцать, боль и чувство предательства было гораздо больше). Бакуго особо ярко помнил момент, когда у Рю появилась причуда: это случилось через пару месяцев, как Бакуго обнаружил свои потрясающие взрывы. Отчетливо ощущал тот момент, когда через какое-то время Масами обнаружила, что у сына был соулмейт и обрадовала его. Но, к сожалению, детские мысли Рю были непоседливы, добры, беззлобны, и Бакуго отрывками воспринимал реальность так же, как это делал маленький Рю. Тот не понимал, зачем у него иногда брали кровь, волосы, кусочки ногтей, почему так часто водили в комнаты с болезненно белыми стенами и противным запахом чистящих средств, что делали те уродливые, страшные, блестящие в свете флуоресцентных ламп инструменты. Рю всё это сразу же забывал, наивно выкидывал из своего сознания, когда ему каждый раз обещали конфетку, шоколадку, поход за новой игрушкой или в парк аттракционов после окончания того, чем бы оно ни являлось. Да и маленький Бакуго тоже не зацикливался на мыслях Рю, не видя в них ничего подозрительного, выкидывал из своей памяти. И теперешний, взрослый Бакуго очень об этом жалел, он давно бросил попытки вспомнить какие-либо четкие мысли Рю, проскользнувшие в его голове мимолетом почти одиннадцать лет назад. Бакуго помнил, что где-то в одиннадцать лет (тогда Бакуго было уже двенадцать) с Рю приключилось что-то страшное, настолько, что безумно долгое время их связь проецировала лишь дикий ужас, безысходность, боль и непонимание. Рю был настолько поглощен эмоциями, что даже не мог о чем-то думать, лишь безостановочно крутя «нет, нет, почему, почему, прекрати, больно, страшно, спасите». Бакуго тогда сильно испугался и в панике бросился к своей маме, захлебываясь недостойными для его возраста слезами. Мицуки тогда очень сильно побледнела, запрятав в своих глазах такой же страх и панику, и долго успокаивала своего сына, неспособная сделать что-либо еще. Лишь когда спустя долгие и выматывающие полчаса мысли Рю сменились на радостные и облегченные от появления Масами, Бакуго смог позволить себе успокоиться и утомленно заснуть на руках Мицуки. Бакуго не знал, кем был Шэнли, но кристально ясно было, что он плотно связан с той трагедией детства Рю. И сейчас, с угрозой приезда его через пару недель (было бы удивительно, если бы Бакуго не проснулся в тот момент, когда Кенджи пришел с самой нерадостной новостью, которая только могла быть), Рю будто бы заново переживал все те глубоко зарытые эмоции. Бакуго повернул голову и посмотрел на окутанного светом ночника в полумраке увлеченно читающего Рю, захваченного азартом, радостью и жаждой знаний, и решил, что в скором времени он потребует ответов.***
— Бакуго-о-о-о-о-о, спаси-и-и-и, — с величайшей драмой в голосе трагично провыл Каминари, Киришима рядом с ним безнадежно врезался лбом в столешницу длинного стола. Весь их класс как раз закончил завтракать, когда в столовую вошел Айзава и обрадовал, что второй этап начнется прямо сейчас. Горестные вопли разнеслись по всему огромному помещению, когда подростки начали рассаживаться обратно по своим местам, где до этого они радостно ели и ни о чем не подозревали. Айзава с равнодушным лицом раздал каждому по устрашающе толстой стопке бумаг с карандашом и наказал пока не открывать. — Ха, неудачники, — злорадно хохотнул за спиной Каминари Кацуки, радостно стоя среди атмосферы грусти и безнадеги. Рядом стоящий Рю проигнорировал прогоняющий взмах ладонью от Айзавы и наклонился, по наглому беря скрепленную в верхнем углу стопку бумаги Киришимы. — Я же ничего не зна-а-а-а-ю-ю-ю-ю, ничего не помню-ю-ю, — завывал Каминари, картинно упав на плечо севшей по другую сторону Мины. Рю отогнул находящийся сверху пустой белый лист и бегло начал просматривать вопросы со склонившимся через плечо Кацуки. Сначала шли вопросы, проверяющие знания по каждому из имеющихся предметов за полгода учебы, потом на логику, правильность выполнения арифметических действий и даже внимательность. Последний сотый вопрос заканчивался интригующим «Кто ваш самый любимый герой? Какими привлекшими вас качествами он обладает? Ответьте развернуто, напишите не менее десяти предложений». — Это мы всё проходили, — с брезгливостью в голосе произнес Кацуки и вырвал вопросы из рук Рю. — Вы должны знать. — Он негодующе стукнул им по всё еще склоненной голове Киришимы и бросил на стол перед ним. — Эй! — болезненно вскинулся тот и печально вздохнул, когда его листы опять попались ему на глаза. — Ну, вообще, я бы не сказал, что это так просто, — задумчиво произнес Рю. Если Айзава сегодня пришел с такими вопросами, то что будет завтра? — Вот! — торжествующе вскинул палец Каминари. — Поэтому помоги на-а-ам. — Он опять поник и слезно посмотрел на Бакуго, зная, что у Юдайя там свободная арена ждет его. — Да это потому что ты ничего не знаешь, — пренебрежительно отмахнулся Бакуго от Юдайя, даже не обращая внимания на Каминари. — Именно поэтому Каминари в тот раз контрольную написал лучше Киришимы? — ехидно прищурился Юдай. — Да ты! — мгновенно вспыхнул Бакуго, яростно сжав кулаки. — Это, блять, обычное везение! Юдай открыл рот и Каминари даже успел придумать, как остановить разгорающийся спор, как раздался холодный голос Айзавы: — Я, кажется, просил вас уйти. Он замер за спиной Бакуго и Юдайя, сверкая грозными глазами. Бакуго что-то прорычал себе под нос и угрюмо потопал к выходу, сунув руки в карманы. Юдай сверкнул ободряющей улыбкой в сторону друзей, кивнул Айзаве и направился следом. Кацуки перед ним угрюмо и быстро шел в ставшем привычном направлении — арене. Пусть они на этой базе находились только третий день, Рю уже выстроил план своих действий и тщательно придерживался его: каждую свободную минуту проводить в образе дракона, урывая сладкие моменты свободы, или за чтением оказавшейся безумно интересной книги. И ни за что не думать о всей этой ситуации с Шэнли, Китаем и прочим. Рю поразмышлял и понял, что прямо сейчас он ничего не мог сделать. Не мог пойти к директору и потребовать, чтобы они дали отворот-поворот преподавателю из Китая, разрушив тем самым дружеские отношения между странами. Не мог отчислиться из Юэй, запереться в своей комнате и больше никуда не выходить. Не мог со своей мамой повторно сбежать в другой город, страну, континент, ведь они только-только наладили прекрасную жизнь: Рю нашел Кацуки, а Масами — Кенджи, который тоже не мог бросить всё, чтобы уехать с ней на край света. Рю не мог рассказать всё директору и отпроситься не ходить на борьбу, всячески избегая в Академии Шэнли. Потому что если Незу ради какого-то ученика разорвет только недавно наладившийся контакт или начнет дальше копать, пытаясь найти доказательства виновности, тогда это выльется в не просто соперничество двух крупнейших учебных заведений для героев стран, а в целую политическую войну двух государств. И все ради чего? Ради какого-то Рюу Юдайя? Да, он был сыном секретарши директора по поставкам в Юэй, но явно его ценность не дотягивала до того, чтобы ворошить верхушку Китая и Японии. Рю решил, что всё, что он мог сделать на данный момент, он сделал: предупредил мать, напряг Кенджи, приготовился к скорой встречи с ебучим Сяолун Шэнли. Так он, отбросив все мысли, решил просто наслаждаться тренировкой и получением новых знаний до самого окончания, так называемого, лагеря. Рю следом за Кацуки вошел в дверь среди прозрачных стен и смело разделся до нижнего белья, аккуратно складывая одежду на внутреннюю сторону лежащего на земле плаща, чтобы максимально не запачкать. Кацуки привычно отошел немного в сторону, принял тренировочную стойку. Они с Рю давно уже не устраивали простые спарринги, насладившись этим досыта еще будучи в Юэй. Поэтому решили ненадолго прервать такие бои, занявшись индивидуальной отработкой навыков. Сейчас, на этой неделе, Рю просто наслаждался свободными полетами, а Кацуки тренировался в отдалении, что-то бесконечно отрабатывая (Рю старался не подглядывать, чтобы не портить себе сюрприз, когда они, наконец, снова сойдутся в битве). Спустя где-то полчаса тренировки Бакуго утомленно утер побежавший по росту волос пот на лбу и тревожно обернулся, когда почувствовал накатившую волну тоски и печали. Появившиеся чувства окатили его с головой, но шли как будто не изнутри, а проникали сквозь кожу из внешнего мира. Бакуго увидел Рю, который в образе дракона остановился вблизи прозрачной стены, неподалеку от двери, и, запрокинув морду к небу, безостановочно глядел в бескрайние облака. Бля, как же я хочу полетать. Крылья Рю безвольно обвисли по бокам в несложенном виде, хвост веревкой тоже лежал на земле, кисточка распласталась по песку, когти впились в землю. И как будто даже обросшие мышцами чешуйчатые плечи поникли, хотя Бакуго был уверен, что это не так, потому что строение дракона точно не предполагало такое положение. Бакуго выдохнул и приблизился к Рю. — Эй. На чужой окрик Рю немного склонил морду, чтобы видеть стоящего далеко на земле Бакуго. Алые глаза с вертикальным зрачком и отсутствие век обратились прямо в Бакуго, окутывая его удушающей тоской в глубине красной радужки. Бакуго вытянул руку и поманил Рю пальцем. Тот с долей любопытства наклонился, выдыхая прямо в чужое лицо так, что даже песочные волосы разметало назад. — Уже не нравится такая тесная арена? — поинтересовался Бакуго и смело положил ладонь на черный нос. Глянцевые чешуйки тоже увеличились из-за превращения в несколько раз, теперь достигая двух фаланг пальцев в длину. Прохлада плеснулась на кожу Бакуго, а огромные ноздри опять выдохнули в него возмущенный горячий воздух. Бакуго хмыкнул. Терпи. Потом полетаешь. Красивый. Гладкий. Прохладный. Кацуки обвел подушечками края двух чешуек, и Рю прикрыл бы от удовольствия глаза, если бы мог. Из-за кератина в чешуе, не имеющего напрямую нервных окончаний, он не чувствовал прикосновений, как если бы пальцы касались кожи, но отдаленные пятна тепла с удовольствием проникали сквозь чешую прямо в хладнокровное тело. Пальцы Кацуки проскользили дальше и Рю пригнул шею практически к земле, давая больше места для касаний. Бакуго заинтересованно огладил вокруг одной из ноздрей и потянул ладонь к шее, ощущая, как гладкие чешуйки завораживающе переходили из одной в другую, лишь обозначая контуры под натруженной до мозолей коже, не раня. Бакуго отчетливо помнил тот момент, когда обнаружил под человеческой кожей Рю такую же чешую. И пусть он уже касался Рю голыми руками, даже спал в одной кровати, но тогда эти касания происходили сквозь ткань или в пылу таких яростных эмоций, что было не до обращения к своим чувствам, нашедшим что-то иное, чужое в коже его половинки. Даже вчера, когда он утомленно повалился на бок прилегшего на землю Рю, Бакуго не нашел в себе любопытства для исследования после отработки ударов и причуды. И сейчас Бакуго с удовольствием изучал черный змеиный покров. Пальцы прошлись по месту, которое до этого было скулой, и перешли на основание шеи, подлезая пальцами под длинную гриву (Рю слегка неудобно изогнулся, чтобы Кацуки было легче достать). Почесали самые ближайшие корни волос, до которого только смогли дотянуться, и перешли на внутреннюю сторону шеи. Там, где чешуя приобретала более мелкий размер, становилась светлее, уходя в серый оттенок, и имела тонкие щели алого цвета. Бакуго удивлённо вскинул брови, когда вместо привычной прохлады его ладони обожгла горячая теплота, будто бы он прикоснулся к песку в полдень жарким днем продолжительного лета. Не успел он предположить вслух такой диссонанс внутренних температур Рю, как пальцы вдруг наткнулись на розовую проплешину. Среди плотной чешуи находился островок, размером с две ладони, розоватой кожи, такой нежной и незащищенной, будто у младенца. Края были слегка неровными из-за рельефных чешуек по контуру, но всё равно пятно имело практически идеальную овальную форму. — Что это? — с любопытством спросил Бакуго, забыв, что Рю в образе дракона не мог разговаривать, и осторожно прикоснулся кончиками пальцев прямо к центру проплешины слегка дрогнувшего Рю. Темно — больно — спаси, мама, спаси, спаси — нет — не надо — зачем — больно — зачем эти инструменты — холодно — нет, нет, нет — мама, мама, мама — холодно — кровь, это кровь, это моя кровь — зачем — почему, что я сделал — ты же меня любишь — мама, мама, мама — нет — нет, нет, нет, — спасите, кто-нибудь, помогите. Рю помотал головой, прогоняя неожиданно яркие воспоминания боли, холода, темного помещения, твердого хирургического стола под спиной, карих глаз с ярким безумием внутри и торжествующей, азартной ухмылки на когда-то родном лице. От движения шея Рю ушла из-под соприкосновения, и Бакуго безвольно опустил руку, находясь в ступоре от захлестнувшего чужого отчаяния, безысходности и безграничного чувства предательства и боли. Эмоции всколыхнули в памяти Бакуго тот ужасный момент детства, когда он был практически уверен, что навсегда потеряет своего соулмейта. Бакуго с силой сжал кулаки, впившимися в ладонь ногтями приводя себя в чувства, и твердо приказал: — Превращайся. Рю, всё еще находившийся в дымке серых воспоминаний, безропотно повиновался, представ перед Бакуго полностью обнаженным. Тот за пару широких шагов сократил расстояние и стиснул Рю в крепких объятиях, даже не обратив внимание на чужую голую кожу. Слегка пыльная, пропахшая потом футболка соприкоснулась с грудью Рю, крепкие руки обвили ребра, почти до боли притесняя к одетому телу, светлые волосы заполонили лицо Рю, щекоча, и тот вынужденно уткнулся лицом в чужой перекат шеи и плеча. Карамельный запах заполонил всё внутри Рю. Бакуго молчал, лишь крепко обнимая Рю, безрезультатно желая, чтобы тот опять начал беззаботно сверкать ехидной улыбкой, быть дружелюбным направо и налево и до дрожи в пальцах выбешивать Бакуго. Маленькая иголочка вины проткнула насквозь сердце Бакуго. Мало того, что Рю и так уже который день был угрюм и старался максимально отрешиться от реальности, так еще и Бакуго полез к тому со своими вопросами. Блять. Долгие три минуты они провели в молчании, вжавшись друг в друга, пока Рю не начал мелко дрожать под уличным воздухом без одежды. — Пошли оденем тебя, — тихо почти прошептал Бакуго на ухо Рю и медленно расцепил руки. Рю длинно выдохнул, царапнул когтями плечи Бакуго через футболку и рывком дернул себя назад, с силой отрывая. Огляделся и быстрым шагом направился к уложенной на земле одежде, которая, к счастью, оказалась неподалеку.***
Бакуго проснулся не от слепящего глаза утреннего солнца, не от звона будильника или копошения Рю на соседней кровати, а от скручивающего болезненной пружиной желудок голода. Бакуго открыл глаза, поморщившись, и рефлекторно бросил взгляд на часы, которые показывали без четырнадцати минут шесть утра. Кровать по другую сторону комнаты оказалась уже пуста, сверкая аккуратной заправленностью. Какой же кайф чувствовать росу на чешуе. Знал бы, попробовал раньше. Бакуго хмыкнул совсем не удивленный, что Рю уже проснулся в такую рань, что было очень не похоже на него. Вчера они в угрюмом настроении вернулись в комнату, где Рю немного почитал, дожидаясь ужина. Отвлеченно выслушал стенания остальных насчет теста, которые тоже закончили ровно к обеду, а потом, отмахнувшись головной болью, вернулся в комнату, где спустя час чтения решил все-таки лечь спать, слишком вымотанный морально. Рю беспробудно проспал весь остаток дня, ужин и ночь (Бакуго с матами добросовестно выгонял из комнаты всех, кто решил озаботиться здоровьем Рю) и в итоге поднялся грешно рано. Бакуго встал с кровати, натянул приличного вида футболку с ботинками и пошел к выходу — искать кухню, чтобы что-нибудь себе приготовить, пока Рю нежился на улице. Рю же в это время развалился в образе дракона на зеленеющей траве со внешней стороны арены. Тренироваться или летать утром у него не было настроя, а вот сочная, длинная, зеленая трава со стороны леса так и манила, поэтому он решил ради разнообразия поваляться на ней. Рю с размаху повалился на землю впритык к прозрачной стене, рассудив, что далеко, в лес, он отходить не будет, а совсем близко вполне можно было бы, потому что его всё равно увидели бы сквозь прозрачные стены арены. Бок столкнулся с влажной землей и травой, вытянутые лапы уперлись в прозрачную стену. Рю вытянул крылья, покрывая ими метры мокрой травы, хвост завился в кольца, кисточкой касаясь стены. Ранние птицы, проснувшись, запели, распыляя трели далеко за пределы леса. Вставшее солнце грело чешую развалившейся огромной смеси ящерицы, змеи и постоянно мерзнувшего человека. Трава приятно колыхалась из-за слабого ветерка, свободными концами касаясь тела дракона, убаюкивая мирным шорохом. Утренняя роса, неожиданно оказавшись самым лучшим, что можно было придумать для черной чешуи, холодила ее, обволакивая влагой контур, смягчая траву, делая более пружинистой землю. Бля, наверняка же потом отмываться придется. Но да ладно, похуй. Никто не шумел, уехавшие машины Кенджи не воняли, одноклассники не шебуршали на краю сознания, Айзава не вздыхал, а многочисленный персонал комплекса не копошился, бесконечно убирая территорию, приводя ее в порядок после несдержанных подростков. Утренний покой расслаблял душу Рю, действуя целебно поверх многочасового сна. Так и заснуть можно. Хотя, почему бы и нет? Глаза Рю слегка затуманились, показывая, что он отрешился от реальности, перестал видеть и анализировать окружение, находясь под властью неподвижных век. Именно поэтому он не заметил своим острым зрением, далеко выходящего за рамки человеческого, появившиеся из ниоткуда в лесу несколько теней. Не обратил внимание, как постепенно птичье пение стихло и тишину нарушал лишь шуршащий ветерок. Не положился на нюх, легкомысленно отбрасывая странные нотки в запахе со стороны леса, предпочитая погрузиться в расслабленную дрему. Рю недостаточно имел боевого опыта в поле, мало понимал в том, что опасность может прийти из любого угла в любой момент, особенно когда ты один, не был взрослым и опытным. Рю не имел какое-либо шестое чувство, его интуиция не была настроена на угрозу, поэтому у него лишь что-то шевельнулось под сердцем, заставляя насторожиться, точно как у зверя, рядом с которым объявился хищник, но тот пока его не видел, возбужденный лишь своими инстинктами. Рю успел лишь изогнуться на земле, подбирая под себя передние лапы и слегка настороженно уставиться в сторону леса, когда в мгновение ока в десяти шагах от него буквально из воздуха появились четыре человека, полностью закованные в черную одежду, лишь глаза были видны из-под масок и накинутых капюшонов. Люди, даже не размениваясь на слова, бесшумно начали действовать. Рю со своими реакциями ящерицы, гораздо превышающие человеческие, с ненатренированной настороженностью змеи, с огромными и устрашающими размерами дракона даже двинуть хвостом не успел, как из-под земли под ним вырвались железные тросы, мгновенно сковавшие всё тело Рю. Че, блять, это такое, нахуй?! Канаты толщиной с запястье обвились вокруг крыльев, больно впивая в суставы, стиснули лапы, не давая двинуть ими, намертво прижали грузное тело к земле, обмотали морду, не давая открыть пасть и выпустить огонь или создать искру для поджигания ядовито-зеленого дыма, неприятно сжали в комок хвост. Рю оказался скованный каждым миллиметром своего тела, впечатанный в траву, безмолвный и бессильный. Рю услышал, как присевший ближайший из четырех хуевых ниндзя и прижимающий к земле ладони, довольно усмехнулся. Наверняка из-за него эти ебучие веревки появились. Стоящий по правое плечо от находящегося в центре человека поднял раскрытые ладони, и вокруг Рю вознеслись за секунду ледяные стены, даже замораживая воду в воздухе до снежинок. Рю дернулся — мышцы на крыльях заныли от острого угла, — и, сжав челюсти, утробно зарычал, когти бессмысленно взрыли траву там, где смогли достать, не способные сделать хоть что-то, Рю даже лапами не мог дотянуться до ближайшего троса из железных, изгибающихся, гибких составных. Да блять, меня сейчас убьют такими темпами. Стены из толстого льда, которому мог позавидовать даже Тодороки, практически за пару секунд охладили воздух внутри, усыпляя ледяным сном зависящего и уже начавшего презирать свою слабость Рю. Блять. Рю. Сука. Напали, что-ли? Айзава. Тринадцатая. Спят, ублюдки. Рю яростно завертелся на земле, двигая всем, что было свободно, чтобы хоть как-то согреться, до боли ударялся о стены, отчаянно и наивно, сквозь боль, надеясь разрушить или хотя бы утончить лед. Расслабленная растерянность поначалу сменилась на пожаром вспыхнувшую ярость, досаду, ненависть — на себя, за то что так глупо попался, на наемников, на Айзаву, не позаботившегося об охране, на ебаный Китай и его неспособность нанять в свое правительство нормальных людей. Нет. Нет. Нет. Посмей умереть. Сам убью. Ублюдки. Держись, идем. Рю не мог просто так умереть или снова вернуться туда, в лапы к нему. Черный дракон отчаянно задвигался в ловушке из железа и льда, ударяясь о стены, тянув из-под земли тросы еще больше. — Блять, — раздраженно рыкнул сидящий на корточках и с трудом удержался от того, чтобы позорно столкнуться носом с землей, следуя за руками, немного ушедшими вниз. — Что он так звериться, я не могу нормально удержать. Рэйден, сделай что-нибудь наконец. Стоящий по левое плечо — Рэйден — молча наклонился и обхватил ладонями железные основания толстых столбов, уходящих вглубь, когда его напарник немного приподнял руки от земли, давая свободное пространство. Запахло озоном, трескуче запели заряды молнии, игриво заплясавшие на железе, и дракон по другую сторону тросов сдавленно заревел, насколько позволяла сомкнутая пасть, затрясся, выгибаясь дугой в позвоночнике. — Не переусердствуй, нам он нужен живым, — тихо распорядился человек посередине. И Рэйден покорно отнял руки через пять секунд, давая передышку от зарядов электричества. Всё еще стоящий с поднятыми ладонями другой человек нахмурился, сосредоточенно утолщая стены льда, желая, чтобы дракон побыстрее уснул. Черная морда приподнялась, обращая расплывчатые сквозь лед алые глаза прямо на членов отряда «Скрытое устранение», и Рэйден повторно потянулся руками к земле, как вдруг командир резко вскинул голову в сторону зданий, настораживая и останавливая того. — Как они обнаружили? — пробормотал себе под нос тот, кто стоял посередине. Один из людей опустил руки, перестав подпитывать лед, а Рэйден встал, снова кладя ладонь на левое плечо командира. Им даже не были нужны прямые приказы, настолько они были все настроены друг на друга за столько лет работы вместе. Чего нельзя было сказать о третьем подчиненном, который тоже всё понял, но не хотел отказываться от добычи, которая была так близка. — Фаррис, уходим, — не терпя возражений приказал человек в центре. Фаррис раздасованно цыкнул и покорно отнял ладони от земли, за полсекунды железные тросы покинули дракона, пройдя сквозь пласты земли и втянулись обратно в кожу. Фаррис схватился за ноги командира и злобно бросил последний взгляд на лежащего практически без движений дракона в плену льда, боли и гнева. Выбежавшие из ближайшей двери дома в нескольких сотен метров в боевом облачение взрослые герои и подросток с желтыми волосами успели уловить лишь серую дымку на земле, возникшую от испарившихся в воздухе чужаков. Дымку, последний след вторгшихся врагов, быстро рассеял продолжавший беззаботно дуть утренний ветерок.