Ты больше никакой не дракон. Ты просто маленькая ядовитая змея. Безумная, кусающая собственный хвост, отравляя себя собственным ядом.
«Гинтама» Хидэаки Сорати
Рю тяжело приподнял голову и посмотрел в сторону сотрясающегося участка льда. Прозрачные стены дрожали, крошка сыпалась не переставая, слышались слегка глухие звуки взрывов и, почти неслышные сквозь преграду, маты. Рю узнал в расплывчатом силуэте Кацуки, так и не снявшего спальную футболку с шортами, угадал в маячащей у него за спиной черной тени Айзаву и устало опустил морду опять на землю, давя болезненный стон. Блять. Блять. Только попробуй. Убью. Всех убью. Сердце Рю всё еще заполошно билось, нервы скручивало от остаточной боли, темнело по краям зрение, и практически все мышцы только-только начали постепенно, ужасно медленно расслабляться из напряженного до разрывов состояния. Насколько Рю был непробиваем снаружи, настолько же был уязвим изнутри. Ну, хотя бы сердце совсем не перестало биться. И на том спасибо. Рю устало выдохнул, безвольно ожидая, когда его вызволят из ловушки льда. Всё тело горело, обожженная электричеством чешуя пылала и пульсировала, лапы и бока ныли от полученных ушибов, хвост каждый раз простреливало болью, если Рю пытался его сдвинуть хоть на миллиметр в сторону (Рю просто молился, чтобы позвонки не повредились от того, что их неестественно скрутили металлические тросы), поврежденные в суставах, потянутые в связках крылья просто разметались по бокам от лежащего на животе Рю. Вбитые с самого детства знания о том, как надо поступать при любых травмах и какую первую помощь надо оказывать, не давали ему двигаться. Рю просто медленно дышал, стараясь успокоить и сердце, и эмоции (гнев ему точно пользы прямо сейчас не принес бы), и утопал в боли рыдающего и страдающего тела, которое уже успело позабыть, что это такое — травмы, которые могут нанести непоправимый вред. Рю старался не думать, полностью окунувшись во вдохи-выдохи и мысленный счет. Вдо-о-ох. Раз, два, три. Задержка. Четыре. Выдох. Пять, шесть, семь. Вдо-ох. Потому что Рю знал, что если начнет думать, анализировать свое тело, погружаться в травмы, то только загонит себя в отчаянное положение. Кости в хвосте могли непоправимо повредиться, парализуя хвост, а значит отнимая все шансы на полет в высоком и свободном небе. Крылья могли пострадать сильнее, чем казалось на первый взгляд, могла порваться перепонка между фалангами. Чешуя могла обуглиться настолько сильно, что ее потребовалось бы удалить, а новая у Рю не способна вырасти. Лапы могли быть сломаны, ребра треснуты. Рю не знал пределы причуды Исцеляющей Девочки и не хотел бы выявлять и открывать их на себе. Всегда был шанс, и он не желал всерьез размышлять над ним. Стены затряслись сильнее, крошка и маленькие куски льда сыпались уже непрерывным потоком. Вдо-о-ох. Раз, два… Прозвучал особо громкий взрыв и слегка отчаянный крик «Рю!» ворвался в уши тому. Рю особо длинно выдохнул, улыбаясь уголками губ. Как будто даже сердце стало ровнее биться. Кацуки прорвался сквозь лед и бросился к морде лежащего к нему спиной и не двигающегося Рю. Беспорядочно зашарил ладонями по чешуе и вгляделся в огромные алые глаза с безмятежной болью в недрах. — Ну, слава богам, — выдохнул Кацуки и облегченно прислонился лбом к челюсти. Рю ласково обдул Кацуки облаком пепла из ноздрей и позволил себе расслабить напряженный стержень внутри. Сердце, наконец, перестало истерично метаться внутри и забилось ровным и мощным ритмом. — Вызовите охрану, отцепите и прочешите территорию, сообщите директору Незу… Долетели до Рю с размеренным, спрятанным глубоко внутри, гневом приказания Айзавы, а голос Тринадцатой иногда звучал, дополняя, корректируя детали и успокаивая.***
Окружающая смертельно-черная темнота вокруг Рю давило на сознание, нагоняла страх. Руки и ноги холодили крепкие железные кандалы, прикрепленные к жесткой гладкой операционной койки, спина от неудобного положения нестерпимо ныла, а мертвенный, будто с кладбища, холод окружал Рю, проникая и мучая и так по жизни прохладное тело. Тишина сковывала эмоции, детский страх вырывался наружу, а незнание своей участи только усугубляло ситуацию. Вдруг вдалеке будто раздался шорох и гулкие, неторопливо степенные шаги начали медленно приближаться к связанному Рю. Они чеканили по невесомой пустоте, как по мостовой, приближаясь мучительно медленно. Рю затаил слишком громкое дыхание. Шаги застыли близко к койке, но тьма космоса не давала разглядеть даже кусочек человека. Ужас сковал одиннадцатилетнее тело Рю, не давая даже произнести хоть что-то, выдавить малейший звук. Послышался короткий шорох, щелчок выключателя эхом разнесся в пугающей тишине, и глаза Рю залили болезненно ярким светом. Он хлынул белой волной в привыкшие к темноте зрачки, слепя до боли. Рю рефлекторно отвернулся, вжимаясь щекой в белый пластик, выступившие слезинки по бокам потекли по вискам, холодя и так мерзлую кожу. Рю быстро-быстро заморгал, пытаясь как можно скорее привыкнуть, адаптировать свои по-звериному чувствительные глаза, и резко повернул голову на прозвучавший грубый смешок, избегая смотреть на яркие медицинские лампы точно над ним. Из темноты выступили малейшие очертания чужого лица, но потом человек сделал шаг вперед, ступая в круг света и давая себя осмотреть. На лице Рю сначала отразилось радостное узнавание, но потом детские воспоминания нагнали его, и счастье вмиг сменилось на ужас с долей гнева и ярости. Иошайо Ясуши, а именно так теперь Рю называл этого человека, отрекшись от всех бывших теплых чувств, торжествующе ухмылялся сквозь каштанового цвета щетину на квадратном подбородке. Накаченное тело было силой втиснуто в медицинский халат, скрывая под собой темно-сиреневую форменную одежду хирурга. В противовес же санитарии мужские руки не были обернуты перчатками, а на лице отсутствовала медицинская маска. Всё это Рю фиксировал как-то отвлеченно, мимо сознания, с испугом смотря в знакомые карие глаза. — Н-нет, только не снова, — болезненно тихо прошептал он, тут же ловя чувство стыда от того, насколько жалко прозвучал его голос. Рю бы сейчас взбеситься, ему бы сразу выпустить пламя, давая волю огню внутри его груди, пока у него есть эта возможность и ему, как в прошлый раз, снова не закрыли пасть, дальновидно не давая возможности это сделать. Но детский страх взыграл в нем повторно, сознание его двоилось: он одновременно был здесь и в первый раз, и испытывал повторно первобытный ужас с горьким привкусом предательства. Рю бы сейчас дать волю своей причуде, превратиться в дракона, обрасти защитной чешуей, но тогда он беззаботно понадеялся на любовь и заботу… Ясуши, только Ясуши. А сейчас он уже знал, что будет дальше, страх останавливал от дальнейших движений. Одиннадцатилетний Рю вдруг понадеялся, что именно сейчас всё изменится, Ясуши скажет, что пошутил и отцепит кандалы, ласково обнимет, погладит по голове, поцелует в лоб и подарит новую игрушку, извиняясь за причиненный страх. Для Рю всё это было впервые, его еще никогда не приковывали кандалами к такому твердому столу, обычно довольствуясь многочисленными сборами крови, которые позже стали столь привычны и терпимы, что Рю даже особо не пугался, когда у него безболезненно брали слюну, отрезали небольшие локоны волос и просили сделать прочие, не приносящие дискомфорт, действия. Всегда эти проверки здоровья Рю, как называла их его мама, заканчивались быстро и ему обязательно дарили самую вкусную конфету, давали лишние полчаса посмотреть телевизор. А сейчас по ощущениям Рю лежал без движения, совершенно один, без ласковых рук мамы, уже долгие часы, замерзая изнутри и поддаваясь неизвестному холоду снаружи. Рю не знал, что люди в белых халатах буду делать с ним на этот раз, испуганно опасаясь самому строить предположения (Рю просто надеялся, что за ним хоть кто-то придет, и он не умрет в одиночестве в этом месте, где не было видно даже следа чужой души). — Ну что, Рюу, — ласково улыбнулся Ясуши, превращая ухмылку в более приятное выражение лица с оттенком плотоядной торжественности в морщинках загорелой кожи. — Это не будет больно, ты же знаешь. Я просто проверю кое-что, это для твоего же блага. От нежного голоса мурашки пробежали по коже Рю, а сам он с трудом сдержался от того, чтобы сразу зажмуриться, поддаваясь детскому инстинкту, что если он этого не видит, то этого не существует. Рю ничего не ответил и испуганно пискнул, когда Ясуши молниеносно из темноты достал огромный кухонный нож, которым будто бы можно было валить стволы многовековых деревьев. — Я просто кое-что проверю, — снова повторил Ясуши, нежно мурлыкая, и ступил ближе, полностью оказываясь в облаке флуоресцентного света. — З-з-зачем ты держишь нож? — осмелился дрожаще спросить Рю, не отрывая взгляда от бликующий на белом свете стали. — Надо, — словно несмышленому котенку пояснил Ясуши и опустил вторую руку куда-то под койку. Плавным, быстрым движением достал, словно фокусник кролика из шляпы, широкую черную полоску, которую молниеносно приклеил на сомкнутые губы Рю настолько стремительно, что тот даже не успел отреагировать. Миг и рот Рю больше не мог открыться, не мог выпустить спасительный огонь или зажечь искру. Ясуши широко ухмыльнулся и ступил ближе к ногам Рю, деланно ласково провел ладонью по голой голени, обхватил пальцами лодыжку чуть выше широкого железного кольца. Плохое предчувствие охватило всё внутри Рю, и он замычал, мотая головой, пытаясь сорвать кусок скотча. — Конечно, Рюу, ты человек, — торжественно начал говорить Ясуши и поднес острый конец ножа к чужой коже. Алые глаза широко раскрылись, когда замершего Рю озарила пугающая догадка. — Но в какой-то степени ты и пресмыкающееся. Больше всего в тебе от ящериц и змей, мало встречаются свойства геккона и прочих хладнокровных животных. Узкие зрачки Рю сузились еще больше, а сам он задергался еще интенсивнее, пытаясь выдрать свою ногу, по которой полюбовно водили острием ножа, холодя тоненькой полоской и намекая на дальнейший ужас. Рю пытался вывернуться из кандалов, скатиться со стола и утонуть в невесомой тьме, убежать далеко-далеко без видения границы, умереть от болезненного удара о землю, находящуюся где-то в пропасти темноты. Рю хотел вывернуть запястья, сломать стопы, лишиться возможности нормально ходить и двигать пальцами, но лишь бы удалось спастись от того, что, он знал, будет дальше (или не знал? ощущения-воспоминания-далекие образы накладывались друг на друга, мешались, противореча, но ему было всё равно, он просто хотел уйти от всего этого). Тень гнева отразилась в карих глазах Ясуши, ожесточились линии лица, и он мертвой хваткой прижал дергающуюся, живущую своей жизнью, ногу Рю к поверхности, не давая пошевелиться. Добрая улыбка слегка исказилась, карикатурно мешая оттенки любви и ярости. — Будь мирным, дай мне закончить, — попросил Ясуши, в противовес до боли, до треска в кости сжимая ногу Рю. — Так вот, — грань ножа замерла на месте, упираясь основание к железному обручу, протягиваясь острием вдоль большой берцовой кости, — мне интересно, как именно взаимодействуют столь противоречивые сущности в одном теле. Как именно, Рюу, ты живешь, будучи одновременно и человеком, и драконом. И для начала я решил начать изучение с чешуи. — Ясуши широко улыбнулся, сверкнув под светом ярких ламп идеально белыми ровными зубами. А потом плавным, размашистым, отточенным движением провел ножом от самого железного обруча до колена, почти касаясь своей прижимающей рукой. Словно лист бумаги прошелся по коже, рассекая, пуская небольшую кровь из-за краев, нож. Рю дернулся и зашипел скорее от испуга, чем от боли. Ухмылка сошла с лица Ясуши и тот задумчиво уставился на бледную ногу ребенка, морщинка пролегла между широких бровей на пару секунд. Как Ясуши вдруг догадливо улыбнулся, губы изогнулись в еще одном непонятном для Рю оттенке на подвижном лице ученого. Рю успел лишь моргнуть пересохшими веками, как его ноги, чуть выше колен, обвила железная полоска, царапая острыми краями болезненно чувствительную кожу ног. Она выходила откуда-то из-под твердого стола и намертво прижимала бедра к поверхности так, что даже пошевелиться на миллиметр Рю не смог бы. Ясуши отнял руку, которую держал на чужой ноге, уже не имея в ней надобности, и без слов склонился чуть ниже над голенью. Провел пальцем свободной ладони по проблескам чешуи сквозь разошедшуюся кожу, впитывая подушечками прошибшую Рю мелкую дрожь. Снова поднес нож к коже, равнодушно окрашивая его алой кровью, удобно разместил пустую ладонь немного сбоку, наклонил сталь под острым углом, словно собирался начать срезать кожу с рыбы, и сделал точным, размашистым движением срез. Кожа Рю, изрыгая кровь, плача алыми слезами, отошла большим лоскутом, открывая всё больше чешуи. Рю распахнул глаза, набежали слезы — нет, всё еще не боли — душевной агонии, и он с трудом моргнул, пытаясь избавиться от невидимого песка, который словно с горсткой насыпали за глазные яблоки. Ясуши довольно промычал себе под нос, немного поменял позу и таким же хирургическим, освежевающим движением срезал кожу по правую сторону раннее сделанного пореза. Чешуя на ноге Рю раскрылась словно сердцевина цветка, от которого наконец отошли невзрачные лепестки. Под ярким светом она сверкнула, переливаясь алыми разводами крови, и Ясуши отложил нож куда-то в пустоту, любуясь завораживающей безумца картиной. Овальная проплешина чуть ли не во всю ногу длиной блестела от малой дозы крови, которая уже начала сворачиваться, лоскутки кожи отогнутыми лохмотьями лежали по бокам от разреза, соприкасаясь со здоровой кожей, холод обжег оголенную чешую, но Рю даже не обратил на это внимание, во все глаза в шоке смотря на то, что творилось с его ногой. Он еще никогда не видел настолько отвратительное зрелище, противно-брезгливое ощущение вызывало то, во что превратилась его нога. Это была его чешуя, его кожа, крови почти не было, как и боли, но всё это выглядело слишком оголено, слишком беззащитно, что Рю рефлекторно своим детским сознанием, чтобы защититься, испытал отвращение с долей боязни. Он сомневался, что Ясуши остановиться на таком этапе, хотя знал, что его чешуя может выдержать действительно многое, почти всё, даже не давая почувствовать боли, защитив нервные окончания под дермой. Ясуши слегка тряхнул головой, коричневые пряди челки взметнулись и легки обратно на виски (Рю даже не знал, почему зацепился глазами за чужие волосы), а потом слегка присел, заводя руку под койку дальше обычного и снова выпрямился, показывая Рю небольшой пузатый пузырек. — Плавиковая кислота, — довольно сообщил Ясуши, наслаждаясь узнаванием в алых глазах. Рю задержал дыхания, и даже этого не заметил, от взметнувшегося новой волны страха и ожидания жгучей боли. В четырнадцать лет он очень увлекся химией, поглощая книгу за книгой, факты за фактами, информацию за информацией. И Рю никогда не жаловался на память, чтобы забыть, что плавиковая кислота может запросто расплавить тело человека. Рю даже не замычал протестующе, не начал метаться по койке, пытаясь освободиться, не начал плакать крупными слезами маленького ребенка. Внезапно он просто со страхом и смиренным ожидаем смотрел, как Ясуши откупорил пузырек и издевательски медленно наклонил горлышко над чешуей. Белесый дымок поднялся из открытой пластиковой склянки. Рю покорно зажался внутри, яркие эмоции ушли, когда он совершенно точно различил в безумных глазах лишь жажду знаний и мучений, там больше не осталось и тени любви и заботы (а была ли она хоть когда нибудь?). Ясуши выглядел как человек, который ради экспериментов ни капли не пожалеет, если сведет Рю в гроб, подвергнет его долгим мучениям. Ясуши в этот момент выглядел как человек, который совершенно точно убьет ребенка перед собой. Я тут точно умру, — первая четкая мысль появившаяся у Рю сквозила смирением, горем и отсутствием желания бороться и утопать во спасшей его в прошлый, точно такой же, раз ярости. Прозрачная струйка полилась на чешую. Резкий уксусный запах потек по невесомой черноте. И Рю, и Ясуши, не отрываясь, смотрели, как кислота пролилась на чешую, заскользила по ней вниз, прямо как обыкновенная вода, соприкоснулась с коже, оставляя невидимые пока ожоги, и почти вся стекла на поверхность койки. Ясуши нахмурился, а Рю слегка отвернул голову, но даже малейшего облегчения не испытал, так как знал, что ожог появиться позже, интенсивно зудя и полыхая алой болью. Ясуши даже не потрудился подавить радостный смешок от того, что не всё так просто, и легкомысленно накинул на остатки кислоты кусок каучуковой ткани, который бы будто по мановению магии оказался в его руках. — Ну ладно, не получилась с кислотой, значит проверим огонь, — слегка напевным голос проговорил Ясуши и отвернулся от Рю. Послышался звук глухого удара, разнесшегося эхом по всему пространству, заложившего чувствительные уши Рю, и Ясуши повернулся обратно, держа в руках какое-то подобие пистолета с баллоном в основании ствола. — Огнемет, — сообщил он и потряс устройством, в своих руках, подтверждая. И, без лишних слов, нажал на кнопку в виде курка. Из дула вырвалось на пару десятков сантиметров яркое, светящееся пламя. Оно зашипело, засверкало, затрескалось, Ясуши без лишних слов направил огненную саламандру прямо в ногу Рю. Рю даже не дернулся, спокойно наблюдая и находясь в полной уверенности, что ему оно точно не повредит и можно вырвать еще пару секунд жизни без боли. Уж если Тодороки со своим пламенем его не достал, то эта штука точно не сможет. Рю, конечно, знал, на что способен Ясуши, но был полностью уверен, что сын Старателя имел куда более грозный огонь. Пламя ярко-желтым, переливающимся оранжевым концом, лизнула ногу, огрела чешую, принося отголоски тепла, и ушла, оставляя после себя полностью живую не только чешую, но и кожу. Рю слегка изогнул голову, пытаясь увидеть, что стало с тканью между его ног и не загорелась ли она, но та исчезла без следа, даже остатки кислоты больше не переливались под лампами, словно их и не было. Ясуши хмыкнул и нажал на какую-то кнопку сбоку рукоятки. С легким щелчком пламя будто бы вытянулось обратно в ствол, чтобы выстрелить упругой синей змей. Огонь ровной шпагой такой же длины переливался оттенками синего, устрашал возросшимися температурами. Рю нахмурился, увидев новый тип огня. Он предполагал, что градусов, возможно, будет больше, но понадеялся, что и это пламя его чешуя выдержит. Запах газа лёгким флером обвился вокруг медицинской койки, упрямо не желая рассеиваться или уходить во тьму. Ясуши склонился над ногой. Синий огонь ревущего пламени лизнул чешую. Спустя пару секунд Рю истошно закричал в кляп. (Когда скотч сменился на кусок вонючей ткани?) Больше тысячи градусов Цельсия начали плавить чешую. Она деформировалась, изгибалась, ставшими мягкими краями наплывали друг на друга, неестественно уходила углами в дерьму и обжигала-обжигала-обжигала. Кератин плакал черными слезами под устрашающим пламенем, до слез в глазах чешуя практически вплавливалась в кожный покров. Рю корчился от заживо сжигаемой ноги, нервные окончания не выдерживали упрямо не прекращающуюся обжигаемую боль. Она обволакивала ногу, обнимала кости, сжигала мышцы и сухожилия, поднималась выше. Рю с силой зажмурился, пытаясь позорно не зарыдать сносящим потоком слез, до боли в коренных зубах, до дрожи в мышцах стиснул челюсти, чтобы перестать по-детски орать и всхлипывать в мокрый комок ткани у себя во рту, впился клыками в кляп, будто пытаясь, словно дикий зверь, разорвать его, прокусить насквозь. Хватит, хватит, хватит, хватит. Спустя, казалось бы столетие мучений, Ясуши радостно отстранился и довольно разглядел исходящую дымком и вонью палености чешую, слабо блестящую черной пленкой расплавленного кератина. — Как же интере-е-есно, — протянул Ясуши, чуть ли не потирая ладони, и небрежно забросил огнемет себе за плечо в космос тьмы. — А теперь проверим-ка кое-что другое. Ясуши замычал себе под нос, производя в голове какие-то расчеты, а Рю зажмурился, пережидая острый приступ зарыдать навзрыд. Ногу пекло невыносимо, чешуя зудела, словно в нее одновременно вбивали три тысячи острых гвоздей и с силой отрывали плоскогубцами. Рю судорожно вздохнул, и почувствовал, как морозный воздух бесконечности застыл в его легких, с трудом насыщая стиснутую грудную клетку. Рю приоткрыл глаза и увидел, как железная окова обвивала его грудь, прижимая к койке, почти не давая нормально вздохнуть. Рю панически задышал маленькими урывками, насколько это позволяла железная крепкая полоса, как его голова со стуком встретилась со столом. Рю даже не заметил, как приподнял ее, чтобы новый жгут грубо протянулся через лоб, прижимая до черных мушек в глазах, до боли в висках, до скрипа в связках шеи, когда Рю попытался хотя бы повернуть голову. В поле зрения алых глаз показался нависший Ясуши, и панический приступ тут же схлынул, подчиняюсь меланхоличному принятию. На этот раз Ясуши даже не стал ничего объяснять, а уже привычно полоснул ножом по шее чуть правее кадыка, опуская тонкий разрез от середины шеи до косточки ключицы. Рю будто бы даже перестал дышать, нерационально опасаясь, что кончик ножа погрузиться глубже, прямо ему в трахею. Четкими движениями Ясуши расширил края кожи, добираясь до чешуи, и в пару широких взмахов снял тонкий кожный покров, словно пленку с полуфабриката. Отбросил нож и потряс перед скосившим до боли в глазных мышцах Рю нехарактерными клещами. Рукоятки были раза в два длиннее тех размеров, которые должны быть, а фиксаторы вместо того, чтобы быть округлыми и направленными концами друг другу, имели слегка изогнутую в грушу форму, острыми лезвиями параллельно друг другу. Идеально, чтобы подлезть под края чешуи, проникая ужасно тонкими гранями между зазорами, и, зацепив, выдернуть каждую чешуйку с силой расчленителя. Рю закрыл глаз, не желая ни видеть, ни чувствовать, ни существовать. Он не верил, что края клещей были достаточно тонкими, чтобы пролезть в миллиметровые щели между чешуйками, проникнуть в позорные места слабости вдоль их роста, но и на многое тоже не надеялся. Секундным морозным холодом пронеслось прикосновения железного инструмента, иголочки кольнули в тех местах, куда клещи проникли. Зажимы сомкнулись на самой симпатичной Ясуши чешуйке и рванули. Рю заорал. Боль была несравнима ни с чем испытанным Рю до этого. Даже близко не стояло то, как Ясуши заживо сжигал его ногу. Миллисекундное онемение, короткое удивление организма прошло со скоростью света, сменяясь на невыносимую, дробящую боль. Будто бы в него мощным ударом вогнали раскаленный ствол железа, немилосердно прожигая клеймо на нежной сущности Рю. Рю даже не почувствовал, как клещи сомкнулись на новой чешуйке, измазываясь в хлынувшей рекой крови. Ясуши маниакально захохотал, своим противным и визгливым голосом догоняя новый приступ боли. Слюна вперемешку с кровью волной об утес встретилась с кляпом и стремительно потекла обратно в горло, заставляя Рю замолчать, разразившись захлебывающимся кашлем. Когда я сдохну уже. Боль окутывала его, боль проникала в него сквозь поры, пробиралась до самого сердца, прокалывала насквозь иглами. Агония от шеи распространилась ниже, окутывая всё тело, примешиваясь к пеклу обожженной ноги. Кровь лилась и лилась, окрашивала алым шею, стол, чужие руки, капала со столешницы вниз, в невесомость. Клещи скользили по ней, грубо врезаясь в оголенное тело, не сразу схватывали новые чешуйки, причиняя тем самым еще большую боль. Сквозь дымку безмолвного мучения прорвался глухой голос Ясуши: — Я… -ал… что внутри… -ылья как помещаются… кости как умещ… — маленькими отрывками доносились фразы Ясуши до утомленного, поддернутого дымкой сознания Рю. Он не сразу понял, что клещи уже давно не соприкасались с ним. Боль слегка приелась, не имея более подпитки, и Рю проморгался, открывая глаза. Жесткий, свистящий, пронзительный звук хирургической бензопилы ударил по чувствительным ушам Рю. Сердце Рю пропустило удар, когда Ясуши с силой в руках и сумасшествием в глазах склонился над ним. Ясуши что-то говорил, скаля зубы, но звуки даже не доходили до слуха Рю, глаза его не отрывались от вращающегося лезвия, приближающегося к нему. Треугольные иглы сначала обожгли его грудь, а потом окунули в чистый огонь. Рю закричал, замычал в ткань, пытаясь вырваться, но его тело было намертво прикреплено к койке. Кровь новым фонтаном хлынула наружу, обагривая руки Ясуши почти до плеч. Затрещали ребра, не желавшие поддаваться под твердой рукой Ясуши, под лезвием пилы. — Сейчас посмотрим-посмотрим, где там у тебя хранятся крылья и хвост, мой дорогой Рюу, — бормотал Ясуши, но за гулом работающей пилы, щелканьем костей тот его не слышал. Звенели голосовые связки от пронзающего крика, осколки костей примешались к потоку крови, сердце заполошно билось уже без привычной защиты чешуи, мышц, костей. Рю был окутан болью, пронизан ей насквозь и никак не мог спасительно потерять сознание от болевого шока. Рю закричал, пытаясь вместе со звуком выкинуть бомбардирующие мозг сигналы нервных окончаний. Рю закричал, не слыша себя, не ощущая свое тело. Рю закричал и резко сел, распахивая глаза. Кубарем скатился с соседней кровати Кацуки, громко грохнувшись о твердый пол. Тот сначала яростно матернулся, а потом испуганно подскочил к судорожно свободнодышащему Рю, но тот его не слушал, не видел, не обращал внимание. Рю схватился рукой за футболку в области груди, скомкал ее в кулаке и дышал-дышал-дышал, блаженно не чувствуя призрачного оттенка боли. Это сон, всего лишь сон. Спокойно, всё хорошо.