Он же все равно потом узнает. Напиши ему. Утром прочитает. Про госпитализацию не говори. Скажи, что просто продлили обследование.
Женька схватил телефон с тумбочки и открыл переписку с Глебом.________________________________
Глебка☀️
________________________________
Слушай
Я забыл тебе сказать
Завтра(сегодня) не смогу прийти
Мне ещё врачей поставили
Привет Ничего страшного Здоровье важнееА какого хрена ты не спишь?
С Мишей переписывалсяДа вы все издеваетесь
Я еле Макара в кровать засунул
А тут выясняется, что ты и Миша тоже херней страдаете до поздней ночи
Артур тоже в сети ещё ахахах И Маша И Аня🫠🔫
Да не душни ты Ты же тоже не спишьТак не у меня завтра старт с криком петуха начинается
Ну вот видишь, у всех разные ситуации, но все не спят Коллективный разум Один мозг на всю группу)ХПХАХАХА
Это точно
Кстати Я список участников вчера открываю А там МотяОго
Ну ты там тогда это
Поговори с ним, что ли
А то мы как-то совсем друг от друга отдалились
Есть такое Поговорю, конечноНо сначала поспишь!
Ладно-ладно Ложусь Спокойной ночиСпокойной❤️🩹
________________________________
***
Глебу удалось влезть на вторую ступеньку пьедестала. На позицию ниже — Макар, выше — Дима. Вот так он удачно устроился между новыми одногруппниками. Всё вообще прошло плюс-минус удачно. Прокаты рабочие, пьедестал полностью Рукавицынский, и сам Рукавицын, естественно, доволен, хоть и наошибались парни прилично. Макар все же убрался с тулупа во второй половине произвольной, Глеб тоже прилег в произвольной, но он и короткую чуть испортил, Артур улетел аж на 11-е место, а Миша вообще в произвольную не отобрался. Группу вывезла Аня с чистыми прокатами. Катала «за себя и за вон тех мальчиков». В коридоре после награждения вся группа стоит перед тренерами. Шло обсуждение прошедшего старта. Парни стояли, устремив взгляд в пол. Как двоечники на педсовете. — Пацаны, да что с вами такое? — вдруг спрашивает Рукавицын, так и не закончив подведение итогов. — Как будто туча над вами висит, честное слово. Ещё немного, и дождь ливанет. Макар, а в тебя вообще сейчас молния шарахнет. Что за дела? — А что, у меня радуга должна быть над головой? — не понимает Макар. — Тулуп-то я сорвал. — Да кто вообще катает чисто в самом начале сезона?! — всплеснул руками Евгений Владимирович, и парни все разом устремили взгляды на Аню. — А я что? А я ничего. У меня неясное ребро на флипе в произвольной. — затараторила Аня, заметив на себе взгляды одногруппников. — Какое горе! — с наигранной жалостью произнес Миша. — Я свою произвольную так и не откатал, но это так, мелочи, а вот неясное ребро — это трагедия. Плакали всей группой. — Михаил! — остановила его Ольга Германовна. — Перегибаешь палку. Ольга Германовна обладала абсолютно миролюбивой внешностью и была невысокого роста, но Миша, почему-то, выглядел чуть напуганным. Глеб счёл, что раз она всегда, когда он слышал, звала Полянского просто Мишей, то сказанное ей «Михаил» обозначает, что она действительно зла на Мишу. — Извините. — выдавил Миша. — Так, всё, закончили сопли жевать. — скомандовал Рукавицын. — Что началось-то? — Сезон. — отозвался Артур. — И начался он не лучшим образом. — Ну вот раз начался сезон, то ныть точно больше нельзя. — заявил Евгений Владимирович. — Проработали ошибки и забыли. Идём дальше с уверенностью в том, что таких ошибок больше не будет. Значит так, как там у вас это состояние называется? Тильт? Так вот, чтобы я никого в этом самом тильте не наблюдал. Уяснили? — парни закивали в ответ. — Нормально же всё. Рабочие прокаты. И да, Глеб, что по показательному? — У меня все есть. — отвечает Глеб. — Отлично. Теперь давайте, пока все здесь, решим вопрос с Уфой. — предлагает Рукавицын. — Я бы поехал. Вместо Красноярска. А то не дай боже там кто-то убьется. Да, Макарчик? — Да всё нормально будет. — заверяет Макар. — Правда. — Знаю я твоё «нормально». И твоё «сам» я тоже знаю. «Нормально» — это когда всю ночь температура тридцать девять, а «сам» — это когда ты никому об этом не говоришь. Ни одно, ни второе мне не нравится. — Ну в Токио я же летал без вас. — продолжает стоять на своем Макар. — И ничего. — Ага, слетал так, что чуть на ковид там не налетал! — выпалил Евгений Владимирович, и все, кроме Макара, еле сдержали смех. — Пошел он гулять без маски с Самариным на пару! Кто там ещё третий с вами отличился? Базин, Багин или Кацалапов? —Игорь. — подсказал Макар. — Еременко. — Вот-вот. Как вас только из гостиницы выпустили? Вся сборная сидит по номерам, а эти гулять уперлись без масок! Хорошо хоть, что Светлана Владимировна там была, и вы прям там огребли за это. Я-то уже думал, что вот, молодец, Макар, собрался, чисто откатал две программы, поставил рекорд, и в этот момент в чат тренеров сборной приходит сообщение по типу «Чьи придурки гулять вылезли? Из окна вижу, что наши, вижу, что высокие, но кто конкретно, не вижу». Я думаю, что ну не мой точно, парники какие-нибудь, а потом от тех, у кого окна поближе к беглецам, приходит фотография вида из окна, и мне приходится опозориться и написать «один мой»! — Да там дождь шел, поэтому народу на улице не было. — Макар, вероятно, пытался оправдаться, но ненароком ухудшил ситуацию, и тут Дима уже не смог сдержать смех. — Почти два года прошло, а новые детали этих легендарных похождений все ещё всплывают! Ещё и под дождём, оказывается! Пожалела тебя, Макар, Светлана Владимировна, про дождь мне ни слова не сказала. Короче, Макар, ты давно по лезвию ходишь, а тут ещё и Глеб, а он, во-первых, молодой, во-вторых, новенький. Ты мне что предлагаешь? Бросить его? А Глебу не привыкать без главного тренера выступать. Мишин рядом с ним редко появлялся, а если и появлялся, то в кике отсаживался за тридевять земель. Да и что-то ему подсказывает, что Макар отказывается не просто так, что у него есть на то какие-то свои причины, помимо Димы, о которых не говорит, поэтому решает ему помочь. — Евгений Владимирович, если вы не планировали, и вам это неудобно, то правда не стоит. — заговорил Глеб. — Я ценю вашу поддержку, но я готов выступать и так. — Ты уверен? — спрашивает Рукавицын, и Глеб согласно кивает. — Ну, хорошо, раз так, то езжайте с Валентином Николаевичем, как и планировалось. Евгений Владимирович, кажется, снова заговорил, но Глеб его уже не слышал. Он зацепился взглядом за проходящего мимо Матвея и завис. Вчера Глеб пытался с ним заговорить, но тот холодно сказал «извини, идут соревнования, не хочу отвлекаться» и ушел. Глеб тогда в ступор впал. «Какие соревнования? Какое «не хочу отвлекаться?» — пронеслось у него в голове, когда он смотрел в спину уходящему Матвею. Он действительно удивился. Это же его Матвей, который всегда прикалывался, рассказывал анекдоты, шутил и смеялся, и все равно ему было, соревнования идут, тренировки или выходной. И Матвей всегда был не против побеседовать, не важно, серьезно или нет, всегда светился, и от него исходило тепло. А тут такой холод, что Глебу показалось, что он на долю секунды оказался на Аляске. Даже мурашки по коже пошли. — Матвей. — окликнул друга Глеб, но тот продолжил шагать, проходя мимо. — Матвей! Постой! — Глеб схватил Мотю за рукав, когда тот отошел настолько, что Глебка еле-еле мог до него дотянуться, но Матвей выдернул руку и продолжил удаляться. — Матвей! — выкрикнул Глеб ему вслед, не теряя надежды. — Матвей… Но Матвей продолжал отдаляться, а Глеб, как и вчера, смотрел ему в спину, еле сдерживая слёзы.За что он со мной так?! Что я, блядь, не так сделал?! Я настолько жалкий?!
Вдруг Глеб чувствует чужую ладонь на своем плече, вздрагивает и оглядывается по сторонам. Он и не заметил, как коридор опустел, пока он таращился на Матвея. Остался только сам Глеб, Рукавицын, и в самом конце ещё маячил силуэт Матвея, но секунду спустя скрылся и он. — Так бывает. — вздохнул Евгений Владимирович, и приобнял Глеба одной рукой. — Не бывает. — не соглашается Глеб, с трудом проглотив ком в горле. — Его как будто подменили. — Ну а что ты хотел? Случилось несчастье, ему пришлось переехать обратно в Москву. Дай ему время. Время, чтобы немного в себя прийти. — Он даже г-говорит не так.И взгляд не такой. — голос Глеба все же дрогнул. — Тихо-тихо-тихо. — Рукавицын, почуяв, что дело пахнет керосином, осторожно погладил Глеба по плечу, а потом чуть сжал плечо, прижимая парня поближе к себе, и снова ослабил хватку. — Не переживай так. Говорю же, такие события меняют людей, и ты тут не виноват, тебе не нужно играть по его правилам, чтобы просто с ним заговорить. Есть же люди, которые любят тебя таким, какой ты есть. Женька, например. Я же вижу, как он на тебя смотрит, вижу, как меняется его выражение лица, когда речь заходит о тебе, вижу, что он никогда от тебя не отвернется. Глаза Миши вижу, а у него такие глаза, которые никогда не врут. Сам Миша может врать сколько угодно, а глаза его врать не умеют, всегда правду говорят. И говорят они, что ты ему небезразличен, что он хочет с тобой общаться, что он готов быть рядом и помогать. На Макара мне достаточно просто посмотреть, чтобы понять, комфортно ему или нет. Вот, знаешь, бывает, что он замолкает и молчит, а я всё равно чувствую вот это его напряжение, дискомфорт. Когда вы с ним сидите вдвоем на скамейке у льда, я вижу, что ему комфортно, что ему хорошо. Даже если вы просто молча сидите. Дима да, чуть дольше к людям привыкает, но я вижу, что связь у вас есть. Если ты где-то на тренировке делаешь лишнего, он всегда ко мне подъезжает и рукой на тебя указывает, и в глазах у него читается «помогите ему, пожалуйста». Артур от Елены Германовны пришел, знаешь, таким забитым ребенком. Для меня такой своего рода раненый птенец. И к новым людям он всегда относиться с опаской, полностью доверяет не сразу, а с тобой прям раз-раз и заобщался. Девочки, когда с тобой говорят, так тепло на тебя смотрят. И Маша, и Аня, и Настя. Все девчонки ведь обычно на всех парней сначала косо смотрят и не заговаривают с ними, обходят их стороной, а наши к тебе сразу сами подходят, начинают разговор, идут с тобой на контакт и, повторюсь, взгляды у них добрые и открытые. Я это всё к чему? Не убивайся ты по тому, кто от тебя ни за что отвернулся, не думай о том, что ты какой-то не такой, когда столько людей к тебе повернуты. Разве к плохому человеку повернутся столько людей, протянут ему руку? Конечно, нет. И я тоже к тебе лицом развернут, потому что хороший ты парень, нравишься ты мне. Так что давай прекращай себя изводить. Если Матвей придет в себя и одумается, то хорошо, круто, но если нет, то ты не убивайся, ладно? — Угу. — промычал Глеб в ответ, и Евгений Владимирович снова сжал рукой его плечо, а потом отпустил. — Так, на показательных меня не будет, справитесь с этим сами, учитывая то, что с вами самостоятельный? — Макар, что ли? — улыбается Глеб. — А кто ж ещё? Он, конечно. Мне просто в федерацию сгонять надо. Для тебя, кстати. — В смысле? — В прямом. Я отвоевал у федерации разрешение тебе и Женьке переход вне трансферного окна. Будешь теперь официально у меня чиститься. — пояснил Рукавицын. — Круто? — Да! — просиял Глеб. — Спасибо. — Не за что. — Евгений Владимирович говорит сдержанно, но Глеб всё равно чувствует, что тот доволен его радостным «да!». — Всё, Глебыч, мне пора. Пока. — До свидания. — прощается Глеб, сжимая в руке чужую ладонь, и Рукавицын уходит, оставляя Глеба одного в пустом коридоре.***
Прошла ровно неделя. Снова пятница. Тренировки идут полным ходом, ибо поздно вечером добрая половина группы улетает в Уфу. Макар прыгает без продыху. Прыгает только тулуп, с которым у него проблемы последнее время. Ему не то обидно, не то страшно от того, что риттбергер сейчас стабильный, как никогда, как и сальхов и аксель, а тулуп вдруг начал его подводить. На текущей тренировке тулупы получались отлично, но Макар все равно не мог успокоиться, прыгал тулуп снова и снова, посчитав его своим слабым местом, которое обязательно нужно проработать, иначе на старте все снова пойдёт наперекосяк. Макар прыгал и прыгал, каждый раз выезжая идеально, но с каждым прыжком паника всё больше его накрывала. В голове каша из «что-то не так», «что-то не то», «что-то неправильно», а в глазах стоят слёзы. Он продолжает прыгать, в надежде почувствовать «так» и «то», но этого не происходит. В этом самом поиске, сделав энное количество тулупов и не получив нужных ощущений, Макар прыгает ещё раз, но теперь уже теряет ось, со всей дури валится на лёд с неприятным звуком и лупит кулаком по льду.Вот теперь точно «не так»! Молодец! Старт завтра, а ты тулуп развалил!
Одна слеза все же катится по щеке, но Макар, в голове у которого заело «Не так! Не то! Не правильно!», этого не замечает и просто поднимается на ноги. — Макар! — окликнул его Рукавицын. — Иди сюда. Макар, не имея выбора, подъезжает к борту, за которым стоят тренеры, постукивая зубцом по льду. — Скажи мне, пожалуйста, чем ты занимаешься? — спрашивает Евгений Владимирович. — Тулуп прыгаю. — выдавливает Макар и шмыгает носом.Херово ты его прыгаешь!
— Я вижу. Не понимаю только, зачем ты его щелкаешь пятьдесят раз подряд без остановки. — Ну так… слабое место. Нужно проработать. — озвучивает тренеру свою мысль Макар. — Проработать не равно переработать, если ты знал. Я не хотел тебя сейчас дергать перед стартом, но ты носишься по льду, как сумасшедший, и с каждым прыжком начинаешь суетиться все больше, и я вынужден тебя прервать, пока ты насмерть не расшибся. Что происходит?А я ебу что ли?!
— Я не знаю! — бросил Макар, стараясь удержать новую порцию слёз, и виновато отвел взгляд в сторону.Разговариваешь как хамло! Так ещё и разревешься сейчас. Не смей! НЕ СМЕЙ ЭТОГО ДЕЛАТЬ! НЕ ПЛАЧЬ!
— Эй-эй-эй, ты чего это вдруг? — не понимает Рукавицын и, не дождавшись ответа, осторожно разворачивает голову Макара обратно к себе и вытирает с его щеки слезу. — Не знаю. Тулуп просто… Я прыгаю, и вроде нормально выезжаю, но все равно что-то не так. — Что не так? — спрашивает Евгений Владимирович, на что Макар лишь пожимает плечами. — Не знаешь, потому что все так было до того момента, пока ты не выдохся. Дурная голова ногам покоя не дает. Ты просто сам себя накрутил. — Нет. — не соглашается Макар. — Я тулуп прыгаю много лет, и всегда чувствую одно и то же. А сейчас другое. Совсем. — Какое «другое»? — Не знаю. Просто другое. Толкаюсь так же, как и всегда, а лечу по-другому. — А ну-ка ногу сюда дай. Толчковую. — просит Евгений Владимирович, вытягивая руку чуть вперед, а Макар неподвижно стоит, хлопая покрасневшими глазами, ибо не понимает, зачем. — Давай-давай. Не отрежу. — Макар все же поднимает одну ногу в воздух, держась руками за борт, и Рукавицын берет в руки ботинок и внимательно его рассматривает. — Только этого не хватало. — Чего? — спрашивает Макар, возвращая ногу на лёд. — У тебя ботинок вот вот поломается. Вот оно, твое «другое». — Не может быть. Ботинкам и трех недель нет. — Допрыгался, называется. — проговаривает Евгений Владимирович. — Сейчас мы с тобой уже хрен что поменяем. Будем на этих кататься? — Будем. — решительно отвечает Макар. — Тогда всё. Забыли. Проехали. И с прыжками заканчивай на сегодня. Ты уже делаешь лишнего, а лишнее очень легко в травму превращается. Окей? — Угу. Макар хотел было уже отъехать, но вдруг зацепился взглядом за Глеба, прижимающего к себе руку, болезненно сморщившись. Глеб умирает руку от живота, и на его белой кофте Макар видит алые пятна. — Чего стоишь-то? — не понимает Евгений Владимирович. — Устал? Подыши тогда и воды глотни. Ты час на сухую фигачишь уже. Макар реагирует на тренера только тогда, когда тот сует ему бутылку с водой. — Евгений Владимирович, там Глеб. — выдал Макар, хватая бутылку. — У нас тут теперь каждый день Глеб. — Кровью истекает. Сильно. — Да что ты будешь делать!