Прощение / Absolution / Серия Защитники, книга#1

Мейс Я споткнулся на пороге отдельной комнаты, куда провёл меня полицейский. Копы рассказали, что произошло, когда я только приехал в больницу, но едва ли я был готов увидеть, какие повреждения Эдуардо нанёс Джонасу. Над его правым глазом зияла большая рана, которую уже успели зашить, а левая щека посинела и распухла. Синяки также покрывали почти всю шею. Когда он увидел меня, то вскочил, несмотря на на подкашивающиеся ноги, и мне потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы не обнять парня слишком сильно, потому что я не знал, были ли у него другие, невидимые повреждения. — Коул? — спросил Джонас. — Всё ещё нет, — быстро ответил я. — Мои родители с ним. И его отец тоже. — Ещё пара вопросов, мистер Дэвенпорт, и мы закончим, — сказал полицейский, который допрашивал Джонаса. Джонас сел, и я взял его за руку, придвигая стул ближе. Полицейский согласился пустить меня в комнату только при условии, что я не буду мешать допросу. — Когда, по Вашим словам, мистер Сантеро угрожал Вам, у него был нож? Я почувствовал, как Джонас сильно сжал мою ладонь, прежде чем ответить: — Я… я не помню. Всё произошло так быстро. Я не мог дышать. Я увидел это, когда он двинулся на Ронана. — И мистер Гришам сначала выстрелил мистеру Сантеро в колено? Джонас кивнул. — Ронан подошёл ко мне, чтобы убедиться, что со мной всё в порядке, и тогда я увидел, что у Эдуардо в руках нож. Полицейский кивнул. — Спасибо, — сказал он, вставая. — Офицер, Ронан спас мне жизнь. — Арест — стандартная процедура. Это был явный случай самообороны. Я поговорю с окружным прокурором, как только вернусь в участок, и уверен, что через несколько часов мы отпустим мистера Гришама. Как только полицейский ушёл, я встал и обнял Джонаса. — Ты больше нигде не ранен? — спросил я. Джонас покачал головой. — Он спас мне жизнь, Мейс. Я набрал в лёгкие побольше воздуха. Насколько сегодня я был близок к тому, чтобы потерять обоих своих мужчин… Это осознание угрожало моей способности оставаться в вертикальном положении. Я был на адреналине с момента, как услышал Джонаса, зовущего меня, и увидел Коула в крови, и знал — когда меня отпустит — это будет мгновенно и жёстко. — Эдуардо задел тебя ещё где-нибудь? — спросил я, осматривая рану у парня над глазом. Джонас замолчал. — Ножа не было, — прошептал он. — Ронан потом подбросил ему его. — Ты сказал копам… — Теперь я понял, — прервал меня Джонас. — Такие люди, как Эдуардо… они не останавливаются. Они никогда не останавливаются. Он продолжал бы преследовать меня. Ронан знал это. Я наклонился, чтобы прижаться губами к макушке парня. — Ты не против на время чем-нибудь прикрыть рану? Джонас кивнул, прижавшись к моей груди. — Мне нужно увидеть Коула, — сказал он. — Я кивнул, взял его за руку и вывел из комнаты. — Как его отец? — Борется, — признался я. — Мне повезло, что он был более-менее в сознании, когда я приехал к ним домой. Встреча с отцом Коула была отвратительной. Меня взбесило, что мужчина просто без эмоций и вопросов согласился поехать со мной в Чикаго. Я не дал ему пощады, обвинив в том, что потребность утопить своё горе в бутылке оказалась для него важнее собственного сына. Если бы мужчина был пьян, я ни за что не достучался бы до него, но он оказался достаточно вменяем, чтобы услышать мои слова. Я предупредил, что у него были все шансы потерять сына в тот день, и… получил представление о человеке, которого, как я знал, Коул боготворил. — Мне нужно поговорить с персоналом и узнать, смогут ли они помочь ему пройти детоксикацию, чтобы он мог как можно больше находиться рядом с Коулом, пока тот восстанавливается. Джонас остановил меня. — Он согласился? — Он согласился попробовать, — уточнил я. — Думаю, это самое большее, на что мы можем надеяться. Я снова заставил нас двигаться и был разочарован отсутствием изменений, когда мы добрались до палаты Коула. Мои родители встали, как только мы вошли. Звонок им был одним из самых трудных в моей жизни, но я знал — если Джонас найдёт способ перестать винить себя в том, что случилось с Коулом — мне нужно будет сделать то же самое. И, по правде говоря, родители были нужны мне там. Мне было необходимо быть сильным ради Джонаса, если бы случилось худшее, а сам я нуждался, чтобы они были сильными для меня. Отец взял трубку и, осознав, кто звонил, зарыдал. Я услышал, как он позвал маму. В трубке раздалось множество звуков, пока отец включал громкую связь, а затем мама произнесла моё имя. Донёсся знакомый голос, и я рухнул на один из стульев в приёмной, потому что ноги не удержали меня. К чести моих родителей, те не задавали лишних вопросов, когда я сказал, что нуждаюсь в поддержке семьи. Папа с мамой просто спросили — «где?», а потом сказали, чтобы я держался, — они уже выезжали. Я не сообщал, что у меня теперь было двое мужчин, но решил, что родители, наверное, и сами догадались. Что было неудивительно. Сначала я поведал им, что в моего любимого мужчину стреляли, а через минуту они увидели, как я целовал Джонаса. — Пока без изменений, — сообщил отец, обнимая меня и уступая место. Мама обняла Джонаса и спросила, всё ли с ним было в порядке. Парень обнял её в ответ, и я подумал… как правильно это выглядело… Ему так долго нужна была мать, и, наконец, она у него появилась. Родители покинули нас, пообещав, что будут в приёмной, поскольку в палате Коула могло одновременно находиться ограниченное количество человек. Отец Коула подвинул свой стул к изголовью кровати и гладил сына по волосам. Время от времени он повторял: «Я здесь». Я видел, как дрожали его руки, и понимал, что рано или поздно придётся поговорить с персоналом, но мне нужно было время, чтобы вдоволь насмотреться на Коула. С тех пор как я уехал, его состояние не улучшилось, но и не ухудшилось, и врачи заверили нас, что это являлось хорошим знаком. Я знал, что Коул был бойцом, и знал — ему было, за что бороться. Я просто надеялся, что этого окажется достаточно. Ответ я получил спустя час, когда Джонас потряс меня, и я увидел, что глаза Коула были открыты и смотрели прямо на нас.

* * *

— Ты уверен, что готов к этому? — спросил я Коула, помогая ему выбраться из машины. — Сколько раз ты ещё будешь спрашивать меня об этом? — Коул ворчал, всем весом опираясь на меня, пока не обрёл равновесие. Я помог ему подняться на бордюр, и Джонас тут же взял нашего мужчину за руку. Мне удалось закрыть дверь машины, не отпуская Коула, и я не ослабил поддержку, когда мы начали короткий путь вверх по дорожке. — Теперь можешь отпустить, я в порядке, — сказал Коул. — Я знаю, что ты в порядке, — ответил я, но руку не убрал. Коул покачал головой и улыбнулся. За четыре недели с момента выписки Коула из больницы, он привык к тому, что мы с Джонасом постоянно находились рядом. Сначала наш «морской котик» жаловался, но, когда понял, что это было нашей своеобразной потребностью окончательно осознать, что он был жив и действительно находился с нами, смирился и позволил заботиться о себе. Покинув Чикаго, мы переехали в дом родителей Коула, потому что там не было лестниц, и мы знали, что отцу Коула не помешает поддержка. Дисциплинированность и целеустремленность пожилого мужчины были точно такими же, как у его сына. Бывшему военному, потерявшему дочь и жену, было очень тяжело в период абстиненции, но он не дрогнул и смог неоднократно навестить Коула, пока тот находился в отделении интенсивной терапии. Мы оставались в Чикаго в течение двух недель, пока Коула не выписали из больницы, и я водил его отца на ежедневные собрания анонимных алкоголиков. Вернувшись в Коннектикут, мы подобрали для мужчины амбулаторную реабилитационную программу, которая помогла бы ему справиться не только с алкоголизмом, но и с горем от потери близких. По собственному признанию, ему было трудно понять, что его сын был связан сразу с двумя мужчинами, но он быстро перестал придавать этому большое значение, осознав, что мы с Джонасом значили для Коула, а он для нас. К нашей досаде, жизнь под одной крышей с отцом наложила мораторий на секс даже после того, как врач дал добро. Всякий раз, когда начинали огрызаться друг на друга за всякие пустяковые проступки, мы с Коулом отправлялись в студию Джонаса, куда тот уезжал днём рисовать, и настаивали на том, чтобы парень сделал перерыв. Его кровать была маловата для троих, но это лишь заставляло нас перепробовать множество новых поз. Безопасность Джонаса продолжала беспокоить нас в течение нескольких дней после нападения Эдуардо, особенно в свете освобождения Матео из тюрьмы, поскольку окружному прокурору пришлось отложить слушания в Большом жюри, пока Джонас не смог бы дать показания. Я позвонил Ронану в день, когда мы узнали, что Матео вышел на свободу. Я хотел спросить, мог ли наш куратор выделить пару человек помочь мне присмотреть за Джонасом, но мой звонок остался без ответа. После нескольких часов отсутствия вестей от Ронана я уже собирался позвонить Мэву и другим парням, чьи имена и номера знал, чтобы попросить о помощи, когда получил сообщение, в котором просто говорилось: «Дело сделано». Я догадывался, что Ронан имел в виду, — это и подтвердилось при просмотре вечерних новостей с сюжетом о сутенёре, которого выпустили из тюрьмы и через день застрелили в ходе неудачной сделки с наркотиками. Я не знал, что Ронан остался в Чикаго после того, как с него сняли все обвинения, связанные со смертью Эдуардо, поэтому у меня не было возможности поблагодарить. Через несколько дней после смерти Матео мне удалось дозвониться, но Ронан отмахнулся от моих попыток выразить благодарность за всё, что он сделал. В конце разговора я сообщил, что ухожу, но мужчина просто ответил: «Я знаю» и отключился.

***

— Сюда, — указал я, когда мы подошли к третьему ряду могильных плит. Джонас свернул в этот ряд и повёл нас вдоль него, пока я не сказал, где остановиться. Я глубоко вздохнул при виде надгробия моего сына. Я оказался здесь впервые после похорон, и, хотя боль от его утраты пронизывала меня, она уже не казалась настолько непреодолимой, как раньше. Джонас отпустил руку Коула и шагнул вперёд, чтобы положить букет цветов перед надгробием, затем Коул подошёл ко мне с другой стороны и обхватил меня руками. Это было моё любимое положение — я между ними. Джонас всегда хотел, чтобы я собрал себя по кусочкам в единое целое, но в тот момент я знал, что целое для меня означало быть частью нас. — С днём рождения, Эван, — тихо сказал я. Потянувшись в карман, я достал из спичечного коробка игрушечную машинку и шагнул вперёд, чтобы поставить её на вершину гладкого мраморного надгробия. Я позволил пальцам задержаться там на мгновение, прежде чем отступить назад. Джонас положил голову мне на плечо, а Коул нежно обнял, и парни дали мне минуту тишины чтобы вспомнить моего маленького мальчика. Я не пытался представить, каким был бы Эван в пятнадцать лет, и не задумывался, как и почему его у меня забрали. Размышления о том, что могло быть, не имели смысла. Я сосредоточился на времени, которое провёл с сыном, и, смирившись с потерей, начал делиться этими воспоминаниями с Коулом и Джонасом. — Мейс? Я повернулся на звук своего имени и почувствовал, как меня обдало жаром при виде Шелби, стоявшей в конце ряда с ребёнком на руках. — Шел, — выдохнул я. Хотя я уже начал восстанавливать отношения с родителями, у меня не хватало смелости обратиться к Шелби. Если с родителями я поступил ужасно, то с Шелби едва ли не хуже, потому что не был рядом, когда она больше всего нуждалась во мне. Я также незаслуженно оскорбил её, когда она пыталась убедить меня, что я не виноват в смерти нашего сына. Шелби широко улыбнулась и направилась к нам. Она была как никогда красива, её длинные светлые волосы были собраны в аккуратный хвост. Жёлтый сарафан струился вокруг её ног, когда она шла по дорожке. Я обошёл Джонаса, когда Шел приблизилась к нам, и не удивился, когда она притянула меня к себе и обняла. — Я так волновалась за тебя, — прошептала она. — Я знаю, мне жаль… Шелби закрыла мне рот пальцами, чтобы остановить мои слова, а затем снова обняла меня. — Добро пожаловать домой, Мейс. Я вздохнул и обнял её в ответ, помня о том, что между нами находился ребёнок. — Шел, я хочу познакомить тебя кое с кем, — сказал я и отстранился, чтобы представить её своим мужчинам.