Я не прощаю(сь)

      Уилл дергается, как от удара, с ужасом понимая, что находится в ловушке. Барахтается, как пойманная в сеть рыба, хрипя, но не имея возможности кричать.              Не сразу в пугающем шуме собственного дыхания и сердцебиения он различает перепуганный голос Джонатана.              — Эй, Уилл! Уилл!       — Уилл?              Теплая рука Эл на плече.              — Это только кошмар, — говорит Джонатан, удерживая его на полу. — Тебе приснился кошмар.              Уилл вертит головой по сторонам. Ничего не разглядеть в темноте. Голоса брата и сестры успокаивают, как и прикосновения. И воздух… привычный воздух. Без запаха железа. Воздух в спальне Эл. А ловушка — спальник, в который он сам забрался перед сном.              Это был сон.              Уилл обмякает всем телом, больно ударяется затылком, но пытается успокоиться.              Эл сразу же отпускает его.              Теперь он может рассмотреть её бледное лицо. Без ставшей знакомой — и необходимой — нежности. Лицо Джонатана кажется восковой маской, и Уиллу стыдно, что он в очередной раз не позволил брату выспаться по-человечески.              — Я в порядке, — говорит он. — Это только кошмар. Мне приснился кошмар.              Он с усилием освобождает из спальника руки. На той, что сжимала деревяшку — следы от заноз.              Дыхание сбивается опять.              — Что тебе приснилось? Уилл?              Эл спрашивает сначала с беспокойством, потом — с раздражением. И страхом. Да, за всеми чувствами точно есть страх. Страх за него. Страх за то, что ему снится. Эл переживает о нём. Он важен Эл. Несмотря на то, что сейчас между ними что-то не так, пусть Уилл пока не знает, что именно…              — Что тебе приснилось? — резко повторяет вопрос Эл, сидя рядом на полу.              — Ты же не расскажешь ей. Не признаешься, что струсил?              Уилл хватает воздух ртом.              — Уилл, — пугается Джонатан. — Уилл, что с тобой?              — Ты же не признаешься им в том, что сделал? В том, чего не сделал?              — Я-я… я в порядке, — выдавливает Уилл с усилием. — Это был только кошмар.              Эл отстраняется. Джонатан остаётся рядом. Уилл чувствует его успокаивающие касания.              — Я дал тебе шанс. Ты им не воспользовался. Какая… неосмотрительность.              Уилл почти видит улыбку на губах Векны.              У него есть причины улыбаться.              — Это был только кошмар, — повторяет Уилл, чтобы успокоить брата. — У меня не было выбора. На самом деле. Ты не дал мне выбора.              — Что? Уилл, о чём ты?              — Ни о чём, Джонатан. Это был самый страшный кошмар. Из всех, которые я видел когда-либо.              Он неловко встаёт. Ему нужно умыться. Нужно попить воды. Нужно смыть с кожи липкий след от лианы на шее. Даже если там ничего нет.              Между лопаток он чувствует настороженный взгляд Эл, которая вернулась в кровать. Которая, как и Джонатан, слышала то, что Уилл сказал.              — Она всегда была умной девочкой.              В ванной при странном свете Уилл пугается собственного отражения. Запавшие покрасневшие глаза. Дрожащие руки. Близкая к белому кожа. На шее — след, похожий на след веревки.              — Ты не дал мне никакого выбора, — говорит Уилл, с остервенением смывая его с шеи. — Ты играл со мной. Ты не позволил бы мне ничего сделать. Эта лиана… она не дала бы мне ничего сделать.              — Ты всё равно не смог.              Уилл прикусывает щеку изнутри, рот наполняется вязкой кровью.              Он чувствует себя использованным. Побежденным. А ещё — он знает: Векна прав.              — Генри. Называй меня Генри. Теперь, когда мы так близки.              В крохотной ванной никого нет. Но Уилл шарахается в сторону, больно ударяясь локтем о кран. Рядом никого нет. Но он чувствует дыхание на собственной шее. И скользящий по коже палец.              Прикосновение, которое он посчитал бы нежным, если бы…              Он должен рассказать всё Эл.              Он должен признаться.              Потому что это не закончится.              — Это не закончится. Теперь, когда ты позволил мне жить.              Уилл вылетает наружу, будто за ним гонятся демопсы, и сталкивается с Эл. Та в белой одежде посреди тёмной гостиной выглядит как призрак. Или пришелец.              — Ты говорил с кем-то? — спрашивает Эл напряженно.              — Эл, — Уилл бросается к ней, но она отшатывается. — Эл?..              Это не подходящий момент для разговоров о них. У них есть проблемы посерьезнее. Эта проблема совсем рядом. В голове Уилла. За спиной Уилла. Там, где Эл не видит. Там, куда Эл не смотрит.              — П-почему ты не смотришь на меня?.. — спрашивает он слабеющим голосом.              Ему нужно говорить о других вещах. Он должен предупредить её. Предупредить их всех.              — Не смотрю?              — Эл! — уже чуть громче. — Ты не смотришь на меня после пиццерии. Ты… не прикасаешься ко мне. Ты… ты не говоришь со мной.              Они так много говорили в Леноре. Поздно ложились спать, потому что не могли насытиться друг другом. Успокаивали, по очереди варя какао.              Эл сжимает кулаки.              У них есть проблемы важнее. Но она выглядит такой далёкой. Такой… отстраненной.              Она никогда не выглядела такой.              — Майк солгал, — говорит Эл. — Тогда, в пиццерии. Майк солгал, что любит меня.              — Нет, Эл, это не…              — Ты сказал ему, что говорить. Ты… подсказывал. А он сказал то, что я хотела услышать. Но он солгал. Опять солгал.              — Эл!..              — Нет!.. — она отшатывается от него вновь. Прячет дрожащие руки за спину, стоит теперь полубоком, так нелепо, так… — Он считал, что спасает меня. Но я просила его не лгать.              — Он любит тебя, — пытается спорить Уилл. Пытается подойти ближе. Её успокаивают объятия.              Движение воздуха заставляет его стоять на месте. Пахнет кровью. Уилл не может поверить происходящему: Эл использовала против него силу; его восприятие реальности отличается от привычного.              Как он мог почувствовать запах крови на таком расстоянии?              Как она могла остановить его силой?              — Что происходит? — громким, но заспанным голосом спрашивает Хоппер.              У Эл расширившиеся зрачки. Она смотрит на Уилла. Подбородок трясётся от подступающих рыданий. Уголки губ опускаются вниз.              — Ты мне тоже лгал, — всхлипывает Эл, но Уилл больше не пытается подойти. — О картине. И не только о картине. Почему, Уилл? Почему ты лгал мне?!              Маленькая бледная рука обхватывает живот, Эл сгибается от боли, которую не чувствует физически, и вновь открывает рот, но не может произнести ни слова.              Хоппер придерживает её за плечо, позволяет уткнуться себе в грудь, обнимает большими руками, но оборачивается, чтобы беззвучно спросить, что происходит. К Уиллу подходит мама. Непривычно маленькая и испуганная, она не знает, куда смотреть и к кому бросаться в первую очередь. За её спиной маячит бледный Джонатан.              В гостиной собрались четверо дорогих Уиллу людей.              И Векна, о котором он не может даже рассказать.              Со всем разбирается Хоппер. Уводит не сопротивляющуюся Эл в ванную. Оставляет Уилла с матерью и братом. Которые хотят помочь. Которые сделают всё что угодно, чтобы помочь.              — Милый? — спрашивает мама, беря его руки в свои. — Ты так замерз!..              Уилл тяжело сглатывает.              — Она была такой счастливой. Жаль, недолго. С таким сыном, как ты… и короткого мгновения счастья должно хватить.              — Я всё исправлю, — говорит Уилл. — Я поговорю с ней утром.              — Расскажи мне, что случилось.              Джойс просит шепотом. Из ванной, из-за плотно прикрытой двери — сдавленные рыдания и успокаивающее бормотание. Джонатан держит его за плечо. Чужое тепло распространяется волной по телу.              В гостиной все ещё слабо пахнет кровью.              — Бедная девочка. Её предали сразу двое: парень и брат.              — Милый, расскажи мне, что случилось. Ты очень бледный. Ты…              — Я в порядке. Это всё… подростковые драмы, мама. Ничего серьёзного.              Она не верит ни одному его слову. Уилл мягко убирает её пальцы.              — Мы поговорим завтра, хорошо?              — Ты уверен? Я уже не хочу спать. Я… хочешь, я сварю какао? Две порции, тебе и Эл. Если, — она беспомощно смотрит на кухню, пытаясь вспомнить, есть ли здесь вообще газ, — если найду какао, хочешь?              — Такая хрупкая. Сколько всего ей пришлось тащить на своих плечах.              Уилл сжимает челюсти. Дышит ровно. Или пытается дышать.              — Ложись спать, пожалуйста. Я… я очень устал.              Эл не возвращается в комнату. Уилл забирается в спальник, пытаясь выглядеть спокойным для Джонатана. Его тошнит. От лжи, от боли Эл, от ощущения чужого присутствия рядом.              — Приятных снов, Уилл.              С трудом, но он удерживается от вскрика, чувствуя, как невидимые пальцы касаются щеки.              Он ничего не говорит вслух.