@gnojnyj
ЗА ДВА ДОМА ОСТАНОВИ (19:29)
У ПОДЪЕЗДА НЕ ПАРКУЙСЯ (19:30)
@norimyoxxxo (19:32) У тебя дальнозоркость или ты не умеешь выключать капс? слава смотрит в свой телефон и чувствует только то, как он устал. по-настоящему затрахался. впервые за последние лет семь усталость накатила на него так сильно, что хочется просто рухнуть на пол. выключить капс, не придумывать ничего смешного или как минимум странного. просто послать нахуй. зачем слава это делает? почему он всегда делает что-то ненормальное, когда дело касается этого человека? слава вытирает мокрый лоб о свое предплечье. он снова в том самом свитшотике – почему-то захотелось увидеть какое выражение лица будет у окси от нахлынувших воспоминаний. оно определенно будет, знать бы какое.@gnojnyj
СПИННЕРОМ МЕНЯ НАУЧИШЬ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЛЫСЫЙ (19:33)
@norimyoxxxo (19:35) Я приехал. блядство. слава запихивает свои какие-то треники и повидавшую виды футболку в рюкзак. слишком старается выглядеть непринужденно, когда идет в ванную за своей щеткой. саша на кухне, у нее звуки гонга и всякие палочки-вонялочки, она даже не заметила как он прошел мимо. может, она не заметит, что он вовсе и не ночевал дома. слава решил, что он просто поедет к ване: во-первых, чтобы не рушить теорию; во-вторых, чтобы обкуриться в щепки. может, сожрать чего, чего ваня найдет, уже безразлично. тот предлагал скинуться на какую-то хуйню, то ли амф, то ли еще какая синтетика – слава дал заднюю, у него же все-таки саша. такая хорошая и добрая саша. сейчас уже как-то все равно. с каждым разом слава чувствует, что какая-то часть отслаивается от него самого, и сам он весь осыпается как дерево. скоро от человека в нем останутся лишь оголенные мысли и облезлые кости, труха. – саш… - слава неловко мнется в дверном проеме. саша не слышит его, сидит к нему спиной перед мольбертом. малюет какие-то индийские пейзажи, лодки, голодных индийских детишек. – саш! – ау? – она оборачивается к нему за плечо. – извини, я не слышала… – ее расслабленный взгляд мигом тяжелеет, фокусируется в одну точку, - ты куда-то собрался? – ага, к ване. – голос под конец подводит, сипит. сука. слава даже сам себе бы не поверил. сашины брови лишь приподнимаются. – ну, хорошо… только не увлекайся, ладно? – она встает из-за мольберта, чтобы обняться. встать на носки и поцеловать славу в щеку. саша хорошенькая. крохотная. – мы не будем. нам немножко… – оправдания звучат жалко, но убедительней, - чисто пару треков записать. саша лишь усмехается. слава быстро мажет губами по ее лицу и почти бежит в прихожую. отчего-то кажется, что еще немного и мирон просто уедет. – ване привет. – ага! – кричит слава вслед захлопывающейся двери и даже не оборачивается. слава чувствует себя шизом, когда делает крюк и обходит за домом, ведь если бы вдруг саша захотела посмотреть на него в окно, то он как минимум шел бы в ванину сторону. это идиотизм. слава срезает путь через заснеженное спортивное поле, проваливаясь на каждом ходу в сугробы. его ноги мокрые от снега, тело мокрое от пота. ему страшно видеться с этим человеком, страшно разговаривать с ним. страшно, что все недосказанности позорно повалятся из его рта. слава прокручивает возможные варианты диалогов и так и эдак, полируя свои ответы как на собеседовании. они так давно не виделись, так давно не разговаривали вживую. слава нервно окатывает себя критическим взглядом в окнах машин – в их отражении он выглядит как долбанный манекен. они так давно не находились рядом друг с другом в одном помещении, так давно не проводили вместе время. так давно. почти никогда. интересно, волнуется ли он? о чем может думать человек вроде мирона яныча? он выходит из-за угла дома, спотыкаясь взглядом на новенький порше. ебанный пижон. и не стремно же было на такой тачке заявится в подобный район. мирон оперся жопой на капот и воткнул в телефон, его лысина отсвечивает в свете фар и фонарей. слава отвлеченно думает, что на нем слишком легкая, не по погоде дубленка и какой-то пидорский шарфик. от гула заведенного мотора почти не слышно его шагов. слава подходит к нему со спины и заряжает кулаком окси куда-то в скулу. новенький айфон падает из рук прямо под колеса. окси ошалело оборачивается, хватаясь за саднящую щеку рукой. его огромные глаза становятся еще больше, когда он смотрит славе в лицо. слава заряжает ему в нос. он не особо боец и уж тем более не драчун. слава вообще к агрессии не склонен, он даже в школе почти не конфликтовал, на забивы не ходил. недавно только впрегался за джубили, но тогда ему крепко свинтило гайки. как и сейчас. слава пыхтит, его грудная клетка – железный пласт, тяжело поднимается под собственным весом. он стесал костяшки – техника удара по нулям, да и похуй. сейчас им движет что-то звериное, озлобленное, жгучее. кровь капает с носа мирона на его модную дубленку. тот даже не реагирует, лишь смотрит на славу своими большими глазами, а слава не может разгадать этот взгляд. кровь под фарами кажется почти черной. слава упирается глазами в снег – кровь с молоком – и это заставляет его подостыть. сбавить обороты. он уже было открывает рот, не успевает даже придумать, что он собирается сказать, но мирон бьет ему прямо по солнышку. – с-сука… иуда… – славу сгибает пополам. неприятный вкус желчи проступает на языке. «на бокс он ходил, что ли, все эти месяцы?» слава выступает вперед, замахивается снова в скулу, но рука съезжает, и стесанные костяшки проезжаются по острой челюсти. славе жарко, тесно и неудобно в пуховике. мирон бьет ногой в тяжелых берцовках по тормозам, слава падает на дорогу, больно прикладываясь бошкой об асфальт. слава хватает его за голень, мирон тоже падает, чуть не срывая радиатор со своей тачки. лысой бошкой об асфальт, наверное, еще больнее. это была бесполезная, глупая возня, а не драка. слава лежит на земле, часто дыша. они дрались перед жилым домом, в котором горят окна, в котором их кто-то точно мог увидеть и даже заснять. как бы он это объяснял саше? в голове совершенно пусто. мирон кряхтит, но встает первым, отряхивает себя от грязи и снега. болезненно держится за затылок, там наверняка смачная ссадина. он становится рядом со славой и протягивает ему руку. кровь размазана по его лицу, а на губе крепкая сечка. славе даже становится стыдно. он хватается за эту руку, разрешает ей себя поднять. мирон просто молча обходит машину и садится внутрь. что ж. теперь смелость окончательно выветрилась. слава просто встал как дебил перед его машиной и смотрел, как за лобовым мирон яныч стирал салфетками для салона кровь со своего ебла. потом, как заметил, что дубленка тоже в мясо и салфетками ей не помочь. как раздраженно нахмурил брови. раздраженно скривил губы. и как поднял на славу свои недоуменные глаза. наверное, это был призыв к действию. слава обходит машину и неловко садится за пассажирское. – куда мы? – планировалось, что на ужин, но сейчас ко мне домой. – в мирона врезается какой-то слишком дикий славин взгляд, а тот лишь усмехается, – чужими усилиями я не могу ехать в таком виде. слава чувствует себя как инородное тело в этом сраном салоне из молочной кожи, как будто ободранца с улицы взяли и силой затолкали в лучшую жизнь. зачем? для чего? кому это нужно? слава чувствует, как из пасти снова отрыгиваются помои, но он терпит, смотрит на побитую мироновскую рожу и терпит. сглатывает. зимний петербург в ночи режет глаза. славина рука тянется к приборной панели, он хочет включить радио или хотя бы какой-нибудь шлягер, потому что в тишине ехать невыносимо, а говорить им не о чем. но застывает на пол пути - так много кнопок он не видел в тачке никогда. – крайний левый угол. – окси даже не отрывается взглядом от дороги, - нажми на нее, а потом можешь крутить. слава нажимает. из динамиков завывает плаксивый бумбокс. – телка твоя, что ли, такое слушает? – кисло интересуется гнойный и хмурится. мирон поворачивает голову в его сторону, всего на три четверти, всего на пару секунд смотрит в славино лицо на светофоре. бесится бестолковое сердце в славиной груди. – он хороший поэт и музыкант, – неожиданно серьезно выдает окси. – переключи, если не нравится. – да ладно… – слава скрещивает руки на груди, упираясь горящим лбом в холодное стекло. в личке что-то пишет саша, но смотреть не хочется. слава выглядит как понятой в кутузке – забитый и зажатый, жмущийся всем телом наружу через окно. он косится на своего персонального карателя: у мирона опять течет под носом, но он кажется не замечает, просто лупит своими глазами в дорогу как робот. хочется выхватить управление, хочется заорать, но слава лишь может позволить подышать себе на окно, повозить пальцами по запотевшему стеклу. а когда потом будут некрасивые разводы, миронова телка обязательно удивится: «дорогой, что это такое? кто был у тебя в машине?». думать о том, что мирону тоже приходится его от кого-то прятать, тошно. они молча едут по невскому под идиотские песни о любви. пристегните ремни! поездка займет сраную вечность. окси живет в самом пижонском жк города – в этом сомнений и быть не могло. они заворачивают в безликий подземный паркинг, проезжая мимо здоровенных высоток в стиле лофт. слава ожидал… ну, например, фонтанов, павлинов или хотя бы личный гольф-корт. но в округе лишь стоящие кольями многоэтажки, закрытые дворы с рябыми заборами и куча постов охраны. депутаты тут, что ли, живут. слава представляет, как окси живет в яйце фаберже, и это кажется забавным. или, что у него как минимум есть хотя бы одно дома. машина скользит по серпантину вниз. бумбокс хочет знать, где слава и с кем, но он сам, если честно, не понимает. окси заворачивает на нужный этаж, паркуется в нужном слоте. машина мягко пружинит при торможении, а слава отвлеченно думает, что будь у него такая тачка, он бы всей этой хуйней не занимался. вел бы себя как достойный человек, отрастил бы себе брюхо, начал бы носить беспонтовые рубашки. бросил бы рэп, наркоту, предложение бы саше сделал. мирон медленно глушит мотор. но у него нет такой тачки. а мирону ее наличие, походу, не навевает схожих идей. «какая дурацкая мысль». славе снова становится страшно. «что я делаю со своей жизнью?» мирон смотрит на него: под носом натекло, на губе сечение, на подбородке ссадина. – ну и видок. мирон закатывает глаза. – предупреди в следующий раз, когда захочешь ударить. – он вытирает кровь рукавом дубленки, она мигом буреет. – я сгруппируюсь. мирон легко, даже робко улыбается уголком губ, как будто проверяет славину реакцию. кажется, будто от славиных слов зависит, продолжит ли мирон улыбаться или перестанет навсегда. слава снова цепляется за морщинку его улыбки – запятую на мироновой щеке – снова в голове дуреет. – ага… – «нельзя расслабляться, нельзя!», – баба у тебя есть? слава бьет вопросом поддых – штирлиц явно не ожидал такого предательства. мирон перестает улыбаться, а морщинка расслабляется. слава заставляет себя сфокусироваться хоть на чем-нибудь, блять. окси отводит глаза и снова таращится перед собой сквозь стекло, опять превращаясь в пластикового робота-пилота. слава видит, как мирон катает ответ у себя во рту, и отчего-то кажется, что ему не нужно его слышать. – у меня невеста в лондоне. вот оно как. – когда свадьба? – голос словно простуженный. – летом. мирон отвечает ему тоже как-то простуженно. слава ловит свой взгляд в отражении стекла – собачий такой, дурацкий взгляд. даже становится за себя как-то стыдно. «ясно», - думает слава. «интересно, ездит еще такси?», - думает слава. «саша была права. все мужики "такие"», - думает слава. говорит только зачем-то: – пойдем к тебе?