Алое, бьющееся

Он ждал. Ждал всю ночь, забившись в угол тёмной канализации, наблюдая за лестницей. Там воняло, и пищали крысы. Массивные трубы нагревали помещение, не давая замёрзнуть. Он ждал. И ждал. И ждал. Он представлял, куда вампир может его забрать. Он был одет хорошо и был очень красив — наверное, он живёт в замке, ну, или большом доме, как минимум. А может, у него их несколько, этих домов. Знать наверху отличалась от знати в Подземье. Наверху все были менее запуганы. С досадой, дроу вспомнил, что в очередной раз не спросил у эльфа его имени. В смысле, мальчик подслушивал его разговоры с посетителями, но его имена в них менялись, так что трудно сказать. Скрывается. Но у него должно быть красивое имя. Непременно длинное, что-то гордое, что можно произносить с самодовольной усмешкой и кланяться, не имея в виду подчинение. Что-то особенное. Дроу всегда улыбался, когда думал о вампире. Бармен как-то сказал, что он похож на «влюблённую школьницу» с этими своими подслушиваниями и слежкой, и этим радостным лицом, когда тот появляется. Мальчик не знал, что такое «школьница», но знал, что такое «влюблённая», и не мог отрицать. Только он ничего не понимал в любви. Ну, только о любви к божеству, о которой твердили жрицы. Всепоглощающая преданность, забирающая в жизни всё, кроме объекта почитания. Ллос должна быть единственной константой, мерилом всего, они говорили. Барды в таверне тоже много о любви рассказывали, но ещё более непонятно. Это когда ты видишь человека и сразу хочешь его поцеловать. Но это же глупо — как можно хотеть поцеловать того, кого ты совсем не знаешь? С другой стороны, мальчик мало чего знал о вампире, но всё равно хотел его поцеловать. Может, в этом что-то есть… И барды, и жрицы говорили о красоте. Нет ничего прекраснее возлюбленного. Это да, это правда. Вампир был очень красивым, самым красивым. Один из бардов в стихах сравнивал свою девушку с солнцем, но мальчик думал скорее о луне, когда вспоминал вампира. Бледный, бесцветный, но всё равно… сияющий. В ночи, разумеется. Что-то… что-то светлое и яркое, таинственное такое, в океане тьмы… Поэзия не была сильной стороной дроу. Он просто чувствовал привязанность, желание смотреть, любоваться, и стоять рядом, и говорить с ним. И касаться. Ему хотелось к нему прикоснуться. Это было самое странное, потому что мальчик не любил, когда его трогали. Вампир был красивым, умным, смешным, смелым и уверенным — как можно не влюбиться в него? Дроу даже… хотел быть, как он. Таким же умелым в разговоре, нравится всем и ничего не бояться. Быть опасным, но приковывать обожающие взгляды вместо презрительных. Наверное, любовь — это что-то среднее между пониманием жриц и пониманием бардов. Но, если честно, мальчик не сильно нуждался в объяснении. Он просто чувствовал что-то хорошее и наслаждался этим. Какая разница, что это и как правильно? Он обычно размышлял только о плохом: это нужно изучить, чтобы избежать, или чтобы научиться чему-то, осознать какие-то факты и предпринять действия. Плохое всегда было долговременным. Хорошее приходило и уходило. Лучше просто радоваться, пока оно есть. …ведь так? Он сидел в углу долго, думая о своём рыцаре с красными глазами, пока не появились люди. Группа. Несколько человек, полурослик и два тифлинга. Дроу прижался к стене ближе, закрывая глаза и настраивая дыхание. Хотел слиться с ней, чтобы они его не заметили. Но они заметили. Тифлинги, похоже, видели в темноте, как и он. — Хей, мальчик, — сказала рогатая женщина. Он молчал. На это даже нечего ответить. — Что там? — окликнул её какой-то старик. — Иди сюда, — осторожно, приблизилась тифлинг, словно бы не замечая спутников, что уставились на неё. Дроу продолжал смотреть. Обычно люди пугались и начинали игнорировать его, однако сейчас он сам был немного напуган. У него не было рогов и хвоста, и красной кожи, и глаза существа перед ним были куда страшнее его — розовый маяк в чёрном океане. Это, а также тот факт, что это была женщина. — Не бойся, — словно бы прочитала его мысли дьяволица, отчего мальчик прижался к стене сильнее. — Оставь его, Джулия, — подал голос еще один тифлинг. — Нам себя-то кормить нечем. — И ты предлагаешь оставить ребёнка одного в канализации? Мужчина пожал плечами. — Да. — Извини, у меня есть сердце. Женщина подошла ещё ближе, приседая рядом с мальчиком на корточки. Её дьявольские глаза оказались в метре от него. — Я Джулия, — протянула она руку. Когтистую. — Мы тут тоже… потерялись… — Я не потерялся, — отозвался дроу упрямо. Лицо тифлинга просветлело. — Ааа, ты ждёшь маму? А лицо мальчика — потемнело. — У меня больше нет мамы, — как можно более ровно ответил он. …кровь на полу, на руках, тошнотворное ощущение тупого лезвия в мягкой плоти, булькающие крики… — Ох… — вмиг опустились плечи Джулии. — Эм… у меня тоже нет. Мы тут все… безродные, если честно. Но, знаешь, если держаться вместе, это можно… компенсировать. Мальчик нахмурился. — Компе-что? — Компенсировать, — улыбнулась женщина. — Это значит… восполнить нехватку чего-то… чем-то ещё. — Вы хотите восполнить нехватку матери с помощью… хождения по канализации в группе? Джулия рассмеялась. Мальчик смутился. — Нет, милый. Я имела в виду одиночество. У нас много чего и кого нет, но, собираясь вместе, мы можем поддержать друг друга, понимаешь? Одному тяжелее. — Я не один. — И кто же с тобой, если не мама? — У меня есть… друг. Он сказал, что придёт за мной. — …и как давно это было? Дроу не ответил. Женщина прочистила горло. — Может, подождёшь его с нами? Мы не уйдём далеко. Считай нас своей персональной гвардией, хорошо? — протянула она руку, снова. Он хотел спать. Если войдёт в транс здесь, один, может нарваться на неприятности. Но этих людей много… У него нет ничего ценного, и они выглядят так же потрёпано, как и он сам, и никто, кроме Джулии, однозначно не хочет брать его с собой. Если им нужна услуга за ночлег, он её окажет, а потом уйдёт. Вампир обещал вернуться. — Ладно. Дроу будет бдительным. Он всегда теперь бдительный. С ним мало разговаривали. Только Джулия, и та — на какие-то отвлечённые темы, рассказывала потом про свою маму, видимо, думая пробудить тем самым в мальчике светлые чувства и доверие. Дроу… не доверял женщинам, в этом нет вины тифлинга. Всегда, словно невидимая рука тянула его прочь от них, невнятный шёпот пел: «Нельзя», и он не мог не прислушиваться. Он вспоминал красные глаза и худые, сизые, в его воображении всегда паучьи, руки, за которыми надо следить, которые ждут ошибки, ждут промаха, чтобы приблизиться, чтобы схватить, чтобы ударить или выпустить заклинание. Губы, накрашенные чёрным, растянутые в высокомерной усмешке, говорят ему, что он раб, ничтожество, животное. Другие губы, сухие и искусанные, скалятся и зовут его ублюдком и паршивцем. Трудно не видеть эти призраки в похожих фигурах. Мальчик был осторожен. Нельзя доверять женщине, но ей стоит повиноваться. Или позволить ей думать, что ты повинуешься. Он внимательно следил за дорогой и запоминал все повороты. У него была хорошая память на такие вещи. Через пару минут группа действительно остановилась. Они были уставшими и тоже хотели спать, разложили скудные пожитки из общего рюкзака и приготовили жидкую кашу. Дроу отказался есть: он помнил, что мужчина-тифлинг сказал про еду — ему не нужно было накапливать долги у этих людей. Джулия сообщила, они шли в Подземный город. Только им не суждено было добраться. Утром их всех перебили. Или не утром. Трудно определить время под землёй. Однако его разбудил рог. Насыщенный, рокочущий гул ударил по барабанным перепонкам и вырвал из транса. Меньше, чем четыре часа, значит. Там было три человека в чёрном — стояли над лагерем, на трубе. Одна из них тут же захохотала и крикнула: «Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать!», — и вместе со спутниками исчезла во тьме. Секунда ошарашенной тишины, напряжения, и фигуры возникают за спинами случайных беженцев. Кровь, крики, смех. Все бросаются в рассыпную, но резня не ждёт. Дроу действовал быстро. Он был маленьким и тёмным — не привлекал внимание, к тому же, мог видеть в темноте, что было значительным преимуществом. Ни один фонарь не был зажжён. Мальчик воспользовался моментом, чтобы ускользнуть в канал. Он нырнул, но побоялся открывать глаза в этой грязи, поэтому выставил руки вперёд, чтобы не стукнуться. Дроу дотронулся до бетонной стены и вынырнул, натыкаясь на блеск ножа. Он тут же ушёл обратно под воду, как можно быстрее и как можно дальше, касаясь ногами мягкой, усеянной водорослями и мусором земли. Но нужно было уходить. Оттолкнувшись от тверди, мальчик выпрыгнул, перенаправляя траекторию немного влево. Рисково, однако просто не было выбора. Его противником был гном с кинжалом, лезвие задело дроу плечо. Плохо. Но и НЕплохо. Двегары были сильными, но неповоротливыми и медленными, он помнил. Мальчик хотел было бежать, но тот снова сделал выпад, насмешливо скаля зубы. Сзади была стена. Ни один фонарь не был зажжён… Ещё устрашающий выпад, и дроу вскидывает руку, направляя магию в голову противника. Пляшущие Огоньки на секунду озаряют подземелье, а после гаснут. Но цель достигнута — гном кричит, ослеплённый яркой вспышкой. Ни секунды не сомневаясь, мальчик бросился вперёд и толкнул его на землю. Он схватил его за горло и начал душить, но как только сильные руки шевельнулись, в голову пришёл новый план, и дроу нащупал брошенный нож. Гном не успел оттолкнуть. Несколько неуклюжих ударов в грудь, и адреналин несёт мальчика прочь. Но он уже окружён. Он прижимает окровавленный кинжал к себе, пятясь к ближайшей стене, и тяжело дышит, двое убийц зажимают его в угол, а его глаза лихорадочно мечутся по канализации в поисках спасения. Ты обещал… ты обещал мне… Женщина улыбалась. — Посмотри на него, — сказала она внезапно. Её спутник нахмурился. — Он не твой первый, — заявила она, теперь обращаясь к дроу. Мальчик продолжал сжимать кинжал, принимая подобие боевой стойки. Почему эта женщина говорит с ним? Это вообще имеет значение для сохранности его жизни? Она была жуткой. Страшнее, чем жрицы Ллос. Он не хотел с ней говорить. Но она не замолчала. Её улыбка стала только шире. Её тон посылал по спине мурашки. — Ты не колебался. — Она наклонила голову. — Ты не сожалеешь. Это какая-то игра? Она убьёт его, как только он потеряет бдительность? Зачем эта болтовня? — Сколько тебе лет, маленький головорез? Ответить? Он плох в забалтывании, а она явно не легкомысленная девица. Но если это имеет значение? Если… это сохранит ему жизнь? — 13. Женщина засмеялась. Радостно? — Как жестоко! Как мрачно! Сумасшедшая, она сумасшедшая… — Повелитель любит такое, — повернулась она к молчаливому спутнику. — Ты видел, как он убил Рикке? Видел? Такой материал! — Женщина вновь обратилась к мальчику, с энтузиазмом: — Кого ты убил до него? Скажи мне, скажи, золотце. Сумасшедшая, повёрнутая на кровопролитии… Ей интересно, она не осуждает, не злится за смерть товарища… Может, этот диалог и вправду… что-то меняет. Дроу посмотрел в землю, перехватывая кинжал крепче. Его ладони были потными, как когда он держал ножницы, его рука разила также беспорядочно и отчаянно, но без колебаний. Зная закон жизни. И, может быть… может быть там было что-то ещё… — Это была моя мать. Улыбка на лице женщины не могла стать шире. Она радостно захохотала, дёргая спутника за рукава. — Понравится, понравится! — закричала она. — Трибунал! Ему нужен Трибунал! Губы мужчины сформировали согласную ухмылку. Трибунал? Дроу забегал глазами по подземелью. Между этими двумя не проскользнуть, заклинаний больше нет, ни одного преимущества. Они сильнее, ловчее, и они могут видеть и телепортироваться в темноте — одно движение — и он труп, такой же, как те беженцы, чья кровь сейчас обагряла сточные воды канала. Мальчик не хотел умирать. Не здесь, и не сейчас. Он не знал, зачем ему жизнь, он просто желал её — животный инстинкт самосохранения, он готов был цепляться за любую соломинку, но ощущал, как вода, мутная и кровавая, подходит к подбородку. — Пойдём с нами, малыш, — обратилась к нему женщина, протягивая руку. — Такой талант не должен сгнить в канализации. Ловушка? Обман? Она сумасшедшая — их невозможно читать! Если бы он был на пять лет моложе, он бы заплакал от отчаяния. Упал бы на колени и в беспомощной истерике стал бы сыпать всеми вопросами, крутившимися сейчас у него в голове: «зачем, за что, почему», потом сквозь всхлипы причитал бы, что это нечестно, что он не заслужил этого, что это жестоко, неправильно, подло. Но он давно выучил, что слёзы не работают. Ни слёзы, ни слова. Поэтому он перестал плакать. И перестал говорить. Дроу поджал губы и посмотрел на предложенную руку. Он не мог вспомнить, когда ему в последний раз давали выбор. Когда ему разрешалось сказать «нет». Всегда выбор без выбора. Затем он ещё раз оглядел подземелье. Он почти ожидал, что… что Он появится… вот сейчас, выйдет из-за угла и игриво приставит палец к губам, и снова спасёт его, и на этот раз всё точно будет хорошо. Навсегда. Но мальчик был один на один с убийцами, а время шло… Убирая кинжал от груди, он выдохнул: — Хорошо. *** Это была практически дуэль. Скарлет предпочитал убирать из уравнения Карлах, которая была вместе с ним приставлена к задаче сдерживать Минтару, пока остальные расправляются с гоблинами. Он атаковал безжалостно и точно, крики и раненые вздохи стали его бардовским вдохновением. Минтара не была Ночной Хранительницей его клана, но это всё равно было личное. Все паучьи сучки должны сдохнуть. Все паучьи сучки это заслужили. Отличная жертва для Лорда Убийств. Он приложил все усилия, чтобы оставить довольным не только себя, но и своего Бога. Последний удар был однозначно за Ночным Клинком. И он насладился им. Паучиха умерла в мучениях, он об этом позаботился. Проткнул её подбородок кинжалами, запуская лезвия внутрь черепа, он обрезал ей нервы и мышцы челюсти, наблюдая, как вываливаются глазные яблоки, чувствуя, напитываясь ужасом и болью её конца. Её осознанием этого конца. Оно запечаталось в этих отрезанных красных глазах. Он не отвёл взгляда. Более того, Скарлет взял эти глаза, как трофей. Он понял, что хихикает, водя по лицу мертвеца ножом, когда почувствовал на себе взгляды спутников. Они все смотрели на него в тревоге, поэтому юноша встал с трупа и прочистил горло. Спрятал глаза в карман. Немного увлёкся. Бывает. В их головы снова проник вчерашний гость из снов — Золотой Паладин, как компания его назвала — и намекнул, что личинка Минтары могла бы пригодиться. Скарлету не нравилось чужое присутствие в его разуме. Пусть хоть трижды ему напоёт про общие цели и сотрудничество — его голова принадлежит ему. Союзники не лезут друг другу в душу, не читают мысли. Плохая рекомендация для того, кто набивается в спасители. Никто не претендовал на нового паразита, кроме Гейла и Астариона. Многие боялись — Скарлет же просто привык оценивать риски. У каждой силы есть цена, будь то банальное время или же чего посложнее, вроде тела или сознания. Он не видел чека, поэтому предпочёл не заключать договора, в котором не уверен. Он всё-таки не Уилл. Юноша немного беспокоился за Астариона, однако понимал, что не может делать за него выбор. К тому же, он был рад, что вампир всё же получил свою частичку могущества, ради которого вчера готов был всех предать, и его настроение в принципе улучшилось после визита ночного гостя. Золотой Паладин тоже указал на Лунные Башни и пообещал защищать отряд от преображения в иллитидов и контроля разума из артефакта, пока они расследуют дело Абсолют. Скарлет надеялся, это даст Астариону достаточное убеждение, что отказ от его жестокого плана был более выгодным вложением, нежели сотрудничество с Минтарой. Серьёзно, неужели это бы стоило того, чтобы вырезать целую деревню и всех своих спутников в придачу? Конечно, лестно, что вампир решил, что единственная помощь, которая ему нужна в дальнейшем, это помощь Скарлета, но… Если честно, на ум приходили окровавленные тела ребятишек из Рощи, и весь влюбленный туман улетучивался. Они были такими же, как он. Все эти тифлинги. Неприкаянные, вечно гонимые, пугающие. Одинокие. У Скарлета не было весомых причин разменивать их жизни на кучку мерзких чудовищ и высокомерную паучиху. Ему было бы гадко. Не в этот раз, когда у него действительно был выбор. Он правда надеялся, что Астарион поймёт, что этот вариант был лучшим. Они сохранили и союзников, и не потеряли ниточку к сердцу проблемы, и отстояли…эээ… добро? Боже, как странно звучит. Плевать, Баалу всё равно, кого и зачем ты убиваешь по большому счёту. Главное — смерть. Да, он предпочитает беспринципных и безумных в качестве своих клинков, но не будет против, если вместо невинных душ получит злодеев. Нигде нет иного предписания. А если и есть — идите к чёрту, вы про него не рассказывали, а дроу его не видел, потому что никто из вас, чокнутой братии, так и не научил его читать. Гейл и Астарион сыграли в «камень-ножницы-бумага» на червяка. Вампир был плутом, а Гейл не был прорицателем, поэтому результат немного очевиден. Было ещё две битвы с главарями. Тяжёлые. Шедоухарт изначально по плану было отведено место целителя — она не использовала ни одно заклинание, помимо лечебных, и держалась от боя подальше. Также, стояла задача не шуметь. Если хоть один из первых боёв вышел бы за пределы комнаты, пришлось бы отбиваться от орды, но, к счастью, такого исхода удалось избежать тактикой и планированием. Последнее сражение команда приняла в засаде. Гейл и Астарион скрытно поднялись на деревянные балки над залом, пока остальные (кто специализировался на ближнем бою или, как Скарлет, просто плохо стрелял) прятались внизу, перед выходами, за спинами ничего не подозревающих врагов. Выгодные позиции обеспечили быструю победу. Правда, Гейл чуть не свалился, но это уже детали. Астарион удержал его, и в них не попала ни одна стрела — это главное. Миссия выполнена. Архидруид спасён. Нужно возвращаться в Рощу. Ну, они ещё, конечно, походили по лагерю и порылись в гоблинских пожитках, Скарлет сделал кое-что своё. После и телепортировались за Хальсином. Дроу не мог не улыбаться, глядя на тифлингов. Это было приятно — помочь кому-то в беде, помочь кому-то, похожему на тебя. Ему никогда… редко когда помогали, оттого этот маленький подвиг ощущался особенным, личным. Как будто протягиваешь руку себе из прошлого. Жаль, что не по-настоящему. Вечером решено было праздновать. Скарлет чувствовал себя не в своей тарелке. Ему не нравились толпы незнакомцев, пусть и тифлингов, а стаи товарищей, с которыми он мог бы слиться и представляться, как нечто нормальное, рядом, как в первый раз в Роще, теперь не было. Все были заняты: вели беседы и пили, смеялись. Развлекались. Поэтому Скарлет просто неловко сидел у своей палатки, попивая вино, стараясь выглядеть… не жутко. И будто ему комфортно. Поэтому юноша следил за окружением, за природой, анализируя местность на признаки засады или другой опасности. Думал, с какой стороны было бы лучше напасть, как бы он воспользовался вечеринкой, будь среди празднующих его цель. Дроу мог наложить Маскировку с помощью Ци, но это сообщество маленькое, и все друг друга знают, поэтому слиться с толпой — не вариант. Значит, скрытность. Невидимости у него не было — нужно прятаться в кустах, выманивать жертву. Малая Иллюзия, возможно. А кто его жертва? Что о ней известно? Какие у неё предпочтения и круг общения? Особенности… — Эй, чудила! Из ниоткуда выпрыгнула Мэл, выдёргивая юношу из рабочих фантазий. — Помощь нужна! Скарлет ухмыльнулся. — Помощь? Всесильной Мэл? — Не выёбывайся, я знаю, ты душка — давай, помоги. Юноша усмехнулся и, оставив бокал у палатки, пошёл за девочкой. Если кто-то добровольно хочет провести с ним время, смысл отказываться? Работёнка оказалась непыльной. Мелкие шарлатаны опять закрутили новую аферу, в этот раз, с выпивкой. Мэл хотела украсть один из ящиков, чтобы, когда алкоголь закончился, взрослые притащились к ней, а юная ростовщица выставила ценник. Скарлет мог только завидовать смекалке девчонки: вся её банда делала так много весёлых и рисковых штук, о которых он в детстве мог только мечтать. Она была беспризорницей, однако хозяином своей судьбы. У юноши не было столько силы воли и ума — ни в её годы, ни сейчас. Поэтому ему оставалось только отбросить серьёзность и развлекаться вместе с ней, превращаясь в ребёнка, которым он никогда не был. Конечно, он стащил аферистам ящик. Хотя бы один аргумент, почему нет? Дети засели в развалинах возле лагеря, и Скарлет вместе с ними. В награду за труды ему дали бутылку эля и научили играть в карты. Картинки проще понимать, чем буквы, к тому же, двое из банды тоже не умели читать. После четвёртого проигрыша подряд юноша начал задаваться вопросом о подлинности правил, которые ему объяснили. Дети спрашивали его про битву с гоблинами и про чудовищ, которых он убивал, и Скарлет, заражённый легкостью сегодняшней компании, принялся самозабвенно лгать. Эль развязывал язык и стимулировал воображение. Дроу понимал, что от него не требуют правды: тифлингам хотелось историй про бравые сражения и геройства. А дроу не был героем — кроме выдумки и рассказать-то нечего. Поэтому, вместо налетов на беженцев в подземном городе его загадочная и крутая Лига Убийц боролась с крокодилами в канализации. И выслеживал он сам всегда только злодеев — мерзких работорговцев и дьяволов, конечно. Да, дьяволов он убил штук десять, не меньше. На самом деле они слабаки, если найдёшь нужное место. Какое? Ну, берёшь кинжал и засовываешь его прямо в… — А со мной, значит, и двух слов связать не можешь? Астарион ухмылялся, заслоняя своей гибкой стройной фигурой лунный свет из входа. Скарлет сделал вид, что не заметил, как Маттис взял дополнительную карту в ложном убеждении, что юноша отвлёкся. Любители. — У меня теперь новые друзья, — указал он на детей бутылкой. — Потерпимее вас, образованных задниц. Сильфи хихикнула, повторяя: «Образованная задница». — А, дело в интеллекте. Тогда правда, ничем не могу помочь. Не тупеть же, — усмехнулся эльф манерно. Скарлет одновременно любил и ненавидел, когда он так делал. В такие моменты у него было… ударятельное лицо, очень. Но такое красивое… — Слышь, задница, — фыркнула Мэл, — ч’о надо от нас? Будешь так с нашим корешем говорить — мы тебе ничего не продадим. Астарион рассмеялся. Блять, как же Скарлет любил его голос… — От вас — ничего, рогалики, я… — Он на самом деле тоже герой, — ухмыльнулся дроу гаденько, бросая взгляд на вампира. Тот вмиг нахмурился. Улыбнувшись позубастее, юноша продолжил, купаясь во внимании детей: — Да. Он круче, чем я, и это он с виду такой задиристый — знаете, как бывает: герой-плут скрывает своё большое сердце за… ну, говножуйством. Сильфи опять хихикнула, повторяя: «Говножуйство». — Ааага, на самом деле он добряк: спас тысячи и тысячи детишек. Это его специальность. Бледный Эльф, спаситель сироток. Все во Вратах Балдура знают, — пожал Скарлет плечами, развязно. Дети зажглись новой байкой. Астарион сложил руки на груди и театрально протянул: — Брооось, это легенда. На самом деле я спасаю их, чтобы приводить к себе в Бледный Замок и обгладывать их косточки, — сверкнул он в ребят красными глазами. Сильфи и Микрон сжались, а вот остальные только раззадорились продолжением. — Я всё равно не верю, что он круче тебя, — хмыкнул Маттис демонстративно, обращаясь к Скарлету. — Люди с такой шевелюрой дерутся только с расчёской. — Извините?! — возмутился вампир. Дроу расхохотался. — Туда его, — тихо поддержал Микрон. Эльф зачесал волосы. — Так, я не ведусь на дошкольные провокации, — заявил он и ткнул в Скарлета. — Ты. Пойдёшь со мной или нет? На самом деле юноша ВСЕГДА хотел провести время с Астарионом, в любом виде и количестве. Он никогда не искал его сам только потому, что не умел завязывать разговоры, и ему всегда казалось, что без официальной необходимости он будет навязываться. Кто Скарлет ему такой, чтобы эльф предпочитал его общество чьему-то другому? Он плохой собеседник — это всем известно. Однако у дроу была также и гордость. И некий дух товарищества. Поэтому он сказал: — Мне весело тут. — И ухмыльнулся. — Можешь меня украсть, но только надо выиграть у Мэл в карты. Дети подняли ор. Астарион закатил глаза. — Серьёзно? — Мэл тебя сделает, красавчик! — воскликнул Филси. — Ребятишки, я играл в карты, когда ваших родителей ещё не было в планах их родителей, хотя, глядя на вас, не уверен, что планы вообще имелись. — Вампир хмыкнул. — К тому же, вы не в том возрасте, чтобы играть на что-то действительно стоящее. — Ну, раз я не стою… — пожал плечами Скарлет, и эльф раздражённо цокнул. — Ладно. Дети радостно заулюлюкали, Маттис начал раздавать карты. — Ты ужасен, — сказал Астарион улыбающемуся Скарлету со всей своей драматичностью. Он не мог победить Мэл две игры. Они оба жульничали (на стороне девочки, правда, было больше рук), но Астарион возмущался громче всего и переругался с каждым задирающим его ребёнком. Дроу не вмешивался. Более привычно, он наблюдал за разворачивающимися перед носом событиями и изредка комментировал. Просто хорошо проводил время. Нанеся последний удар, Астарион вскинул руки и злодейски рассмеялся. — С КЕМ ВЫ СВЯЗАЛИСЬ, ДУРАЧЬЁ, ВЫ ХОТЬ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ ВООБЩЕ? — разразился он. — МОЯ СПЕЦИАЛЬНОСТЬ — НАЁБЫВАТЬ ЛЮДЕЙ, ЛЮБИТЕЛИ ВЫ ХВОСТАТЫЕ! — Ага, поэтому ты тут час штаны просиживаешь, белобрысик, — хмыкнула Мэл. — Если бы мы были один на один, дорогуша, у тебя не было бы шансов. — Нич’о не знаю, красотуля — ты продул дважды. Одиннадцатилетке. Великий интриган. — Подпеваааалы, всё твои подпевалы. Я и есть великий интриган, милочка — ни к чему этот сарказм, меня придавили числом. — Болтай-болтай. — Мэл повернулась к Скарлету. — Ну и вкус у тебя на мужиков, конечно, зубастый. Юноша почувствовал прилив крови к щекам. — Эм… — Определённо лучше, чем когда-либо будет у тебя, одноглазка, — съязвил Астарион. — Ни одна вонючая бутылка из вашего ящика не подойдёт для метафоры меня в качестве алкоголя, потому что я — элита, девочка. — Он стрельнул глазами в дроу. — Зубастик знает толк в выборе. Скарлет не знал, что ответить, поэтому остался молчать, в душе погребенный под вопросами и сомнениями. Это флирт или шутка? Это признание или издёвка? Он имеет в виду то, что говорит, или всё — шоу? У них был секс — это ведь и значит, что они вместе, или нет? Это вообще считается за секс? У вампира не получилось вчера им манипулировать, и он был зол, а сейчас добровольно проводит с дроу время — может, дело правда в… симпатии? Сокровенная мечта его детства начинает шаг за шагом исполняться… Слишком хорошо, слишком легко. Нет, так и должно быть. Счастье приходит и уходит: в него надо вгрызаться зубами, выпивать до последней капли и выжимать остатки. Пока не вытекло сквозь пальцы. Причина, по которой вчера Скарлет позволил себе отдаться во власть другого человека. Потерять контроль. Немыслимо при других обстоятельствах. Если будет больно… то ему тоже… Мэл скривилась вместе с остальными детьми, а Астарион самодовольно ухмыльнулся. — Итак, милый, я спас принцессу из башни — где моя награда? Ему было страшно, но Скарлет притянул вампира к себе и поцеловал. Это было и впрямь похоже на сказку: после стольких лет фантазий ощущать эти губы на своих. Не сравнимо ни с чем. Дети тут же завизжали, будто кто-то облил их святой водой, и юноша улыбнулся. Это всё, всё похоже на сказку. — Всё, уходите отсюда! — крикнула Мэл. — Никаких слюней тут! Фу, фу, фу! — Я боюсь, она права, милый, — промурлыкал Астарион. — Мы развращаем следующее поколение. — Разврат! Фуууу! — вторил Фильси. Дроу поднялся, вытягивая эльфа за собой. — Уходим, уходим, — усмехнулся он. — Удачных сделок. — Мои сделки всегда удачные, — показала зубы Мэл. Двое вышли обратно в шумный лагерь, и Скарлет сказал: — У меня, вообще-то, кое-что для тебя есть. — Что-то развратное? — Развратнее, чем ты, не получится. — Ты сегодня необычайно остроумен. Надо спаивать тебя почаще. Юноша, допив заодно оставленный бокал (сгорел сарай — гори и хата), взял из своей палатки флакон от зелья великого лечения, однако Астарион не позволил ничего презентовать и прижал юношу к себе. — Позволь ещё раз украсть тебя, м? В тихое местечко, — многозначительно провёл он по его бёдрам. Если это сон, Скарлет не хотел просыпаться. А ещё он был достаточно пьян, чтобы обнять эльфа за шею и, приблизив лицо, улыбнуться: — Всегда ведущий, клыкастик? Если честно, он не знал, ни как строить соблазняющие фразы, ни как делать соблазняющий тон, поэтому просто надеялся, что не выглядит глупо в своей игре в подражателя. Выпитое уверяло, что эта надежда затмевала нервозность. Так хотелось впечатлить вампира, развеселить, вложить в его сердце то же счастье и восторг, что чувствовал юноша. — Кто-то из нас должен проявлять инициативу. Зубастик. Астарион потянул его за собой, маня игривыми искорками алых лун, что были его глазами. Когда он отпустил руку, дроу поймал её снова, наслаждаясь холодной шероховатостью вампиркой кожи. Лес освещался серебристым светом, и Скарлет не мог поймать ракурс, в котором Астарион был бы не идеален. Вампир вновь разомкнул их руки, когда навис перед дроу, словно нарочно дразнясь своей вечной красотой в лучах ночного светила, развязно и немного властно облокачиваясь на стволы деревьев по обе стороны от него. — Итак, милый, — начал он свою песнь сирены, — хотелось бы извиниться за вчерашнее. Знаешь, так легко потерять голову, когда желаешь… чего-то. Скарлет пожал плечами. — Тебе не за что извиняться. Ты хочешь выжить и делаешь то, что считаешь необходимым и выгодным. Я же говорил: я тебя понимаю. Я не вижу в твоих действиях… что-то плохое. Лицо Астариона на секунду изменилось. Что-то проскользнуло в его глазах, что он попытался скрыть за своей обыкновенной самодовольной усмешкой, но и та треснула, обнажая задумчивый и противоречивый взгляд. Затем эльф всё же собрался и улыбнулся как следует. — Как мило с твоей стороны, солнце. Не хотелось бы больше скандалить. — Я сам хотел извиниться, — напомнил Скарлет. — Всё это случилось… просто потому, что в тот момент наши интересы расходились… в смысле, интересы в моменте — глобально… я правда хочу тебе помочь. Ты заслуживаешь… эм… в общем, я хотел, чтобы ты знал, что я на твоей стороне. Заканчивая позориться своими навыками ведения диалога, юноша вынул из-за пояса флягу из-под зелья и протянул Астариону. Тот взял подарок со скепсисом. — Не хочу быть грубым, но тебе не кажется, что это бессмысленно? У нас общий запас медикаментов, дорогой. Скарлет хмыкнул. — А я думал, у вампиров лучший нюх. Эльф нахмурился и понюхал фляжку. Понимающая ухмылка расползлась по лицу. — С каждым днём наше сотрудничество становится всё выгоднее и выгоднее, прелесть. Чья это? — Ты говорил, что гоблины тухлые, поэтому я… нашёл паучихе ещё одно применение, — не без удовольствия пояснил дроу. Астарион рассмеялся. — Какой жестокий. Мне нравится. Он спрятал флягу и приблизился, и Скарлет отстранённо задался вопросом, не сбоит ли его Наследие Фей, и не очарован ли он часом магией, потому что когда вампир входил в его личное пространство, он не мог мыслить здраво, не мог отвести взгляда. Он желал только… затеряться в нём. Не знал, как описать это чувство иначе, не знал, как объяснить это притяжение, не имел в своей голове причины или примера. Проклятая безграмотность… Астарион тем временем прильнул к его шее, и юноша услышал, отпечатанное губами на его коже: — Минтара несомненно тот ещё фрукт, но сейчас я хочу тебя. Как он мог сказать что-то кроме: — Тогда бери. И его прижали к дереву. Он видел проблеск голодных, жаждущих глаз хищника перед тем, как острые клыки вонзились в кожу плеча, но всё, что сделал Скарлет, это зарылся пальцами в белые кудри, стискивая зубы. Резкая боль пронзила тело, холодное прикосновение, сравнимое только с некротической энергией. Словно заклятие, вытягивающее силы. Вытягивающее жизнь. О если кусочек его жизни — то, чего так жаждет бессмертный мертвец, то Скарлет с удовольствием его отдаст. Он забрал жизни многих — поделиться своей с нуждающимся кажется только равноценным обменом со вселенной. Только когда сознание начало уплывать, дроу понял, что Астарион не на шутку увлёкся, и как можно более мягко, но настойчиво, потянул эльфа от себя за волосы. — Ах, да… точно, — пробормотал вампир, отстранившись. Его рот был заляпан кровью, но взгляд, отстранённо путешествующий по лицу юноши, мечтательный и довольный. Сытый. — Извини. Скарлет прижал руку к ране, странным образом не кровоточащей. Осталась лишь тупая боль и сонливость — Хах, — усмехнулся Астарион внезапно, наклоняя голову. — А ты… пьянее, чем я думал. Забавно. — Что? — Кажется, я тоже пьян, — хихикнул вампир. — Я никогда не был пьян. — Но ты… всегда пил в «Мертвецком мёде», разве нет? — нахмурился юноша. — Милый, всё, кроме крови, ощущается для меня, как уксус, или в лучшем случае никак, — фыркнул эльф. — Я пил, потому что это таверна. Все должны пить. И думать, что красавчик не совсем трезв и готов к приключениям. — Он слегка скрипнул зубами, произнося последние слова. — Оу… Затем, сбрасывая с себя воспоминания (которые, если честно, Скарлет очень хотел обсудить: его, его жизнь, его окружение, чувства), Астарион вновь воссиял, довольно и восторженно. Пьяно, в общем-то. — Мне нравится опьянение. Это забавно. Всё такое забавное. Дроу усмехнулся вместе с ним, хотя и рана не позволяла разделить веселье в полной мере. Однако что-то ещё поселилось во взгляде эльфа, блуждающем где-то далеко отсюда. Что-то задумчивое. Он сам ответил. — И ещё я чувствую… силу, — выдохнул он, — счастье… хах, да, счастье… Скарлет улыбнулся. Широко и без зажатости, нежно играя с мягкими белыми кудрями. — Я тоже, — тихо сказал он. Тогда Астарион приблизился и, заговорчески ухмыляясь, прошептал: — Какой я плохой мальчик — снова увлёкся собой любимым. Как насчёт вознаградить и тебя? Сначала Скарлет не успел, а потом и просто не смог сказать, что ему ничего было не нужно. Только участие, только счастье. Его тело снова напряглось при прикосновении к определённым местам, но юноша сумел себя расслабить. Успокоить. И снова отдать контроль кому-то другому, растворяясь в ощущении оголённого, жалящего доверия, которого он желал больше всего на свете, но никогда не мог пройти испытания до конца.