Алое, бьющееся

На следующее утро отряд, оставив Шедоухарт и Хальсина в лагере, отправился на поиски яслей гитьянки. Через час они наметили храм в скалах через долину, Лае’зель заявила, что там и должны быть её сородичи — «стратегически выгодное положение». Гейл всю дорогу расспрашивал её о народе, интересовался зайтиском, чем, откровенно говоря, раздражал воительницу, поэтому к нему, но в провокационном ключе, скоро подключился и Астарион. А потом и Карлах, которая, однако, больше хихикала с самим мистическим трикстером. Они часто болтали. Астарион и Карлах. Тифлинг быстро начала подшучивать над вампиром и вовлекать в разговоры, и Астарион, будучи озорной натурой, всегда отвечал. Что-то тёмное шептало Скарлету, что, убив её, он получит её время, внимание, что уделяется ей. И избавится от мерзкого чувства, похожего на предательство, названия которого он не знал. Карлах… лучше, чем дроу, не так ли? Она всем нравится, она может легко поддержать диалог и открыто выражать то, что чувствует. Годы войны в Преисподней не сломили её дух, не сделали её ни послушной, ни жестокой, ни замкнутой. Карлах — откровенность во плоти. Всё то, чем так желал обладать Скарлет. И с этой болтовнёй, с этим смехом, звенящим у него в ушах, он ощущал, словно бы прямо сейчас его медленно но верно начинают заменять. Ему не хотелось слушать тот искусительный шёпот, но и молча пожирать себя изнутри — тоже. Не хотелось и истерить, как пятилетний идиот, и дёргать Астариона за рукав, причитая: «Заметь меня». Да, Скарлет одинокий и дикий, но отнюдь не без гордости. Качество, взращённое годами конкуренции наряду с противостоянием агрессивной среде. Плохой факт, потому что именно такая среда и дала дроу привычку доставать кинжалы и вырезать себе путь напролом. Последние два дня он чувствовал себя ужасно, и с этим надо было что-то делать. Тем более, что он уже обозначил себе дальнейший курс — дело только за… кхм, консультацией. Он правда хотел быть нормальным… Возможность предоставилась быстро. Храм был большой, поэтому Лае’зель, взявшая на себя роль командира в этом приключении, разделила группу. Простая логика: маг и сила. Как самому далёкому от магии, Скарлету достался Гейл — его прямая противоположность. Гитьянки пошла с Уиллом. Астарион… с Карлах. Они начали болтать, ещё не отходя от места сбора, и, отвечая на вопрос Лае’зель, всех ли всё устраивает, Скарлет представил, как разрезает тифлингу её вечно раздражающе приподнятые уголки губ до самых ушей. Он ответил: «Да», довольно. Опасно было с его состоянием играть так с воображением, но ОНА ЖЕ ПРОСИТСЯ! Волшебник желал исследовать каждый камень. Он же и наткнулся, буквально через четыре шага, на гнездо гремышков, и потребовалось не меньше четырёх заклинаний, чтобы понять, что они звереют от магии, и от Гейла здесь больше проблем, чем пользы. Скарлету пришлось не только в одиночку разделываться с гигантскими котами, но и защищать нерадивого учёного, потому что всё, что тот мог противопоставить врагам, это деревянный посох, который в какой-то момент вообще пришлось отнимать у особо злобной гремышки. Удача волшебника оставляла желать лучшего. В другой момент дроу бы даже усмехнулся, однако сейчас его голова была занята другими мыслями. Гейл набрёл на ещё одну комнату, в этот раз без неприятностей, и принялся изучать разбитый витраж на полу. Скарлет ходил вокруг него, нерешительно теребя края куртки доспеха, пока не спросил (в своём стиле): — Ты же умный, да? Волшебник на секунду отвлёкся, кидая взгляд в сторону юноши. — Эм… — он кашлянул, неловко, — я никогда не изучал подобных созданий — я теоретик Плетения, а не зоолог, я просто не мог опознать их, но… — Я не про это. Отвечай на вопрос: ты умный? Гейл совсем стушевался под хмурым взором мрачного дроу. — …да? — Скажи мне… кхм… ты мог бы рассказать мне про любовь? Или хотя бы про дружбу — они, вроде, похожи. Если я правильно понимаю. Мужчина заметно выдохнул, однако менее озадаченным не стал. — Ох ты ж… какие вопросы, — сложил он руки, переминаясь с ноги на ногу. — Могу я… спросить, к чему такой интерес? Если ты не против, конечно. Сначала Скарлет хотел было сказать твёрдое, типичное: «Нет, нельзя», но затем прикусил язык. Дружелюбие — от слова «дружба», да? Раз уж решено, надо быть более… открытым… Его спрашивают напрямую — это не сложно. — Я плохо понимаю… кон… концепцию, — выговорил юноша. Судя по тому, что корректировки не последовало — правильно. Без надобности он поправил наруч, стараясь спрятать от собеседника глаза. — И у меня нет навыка для подобной… работы, так что… мне нужен… ну, кто угодно, кто не я, вообще-то, но ты ещё и умный, это лучше. Ты учёный же, да? Мозгов у тебя много. Гейл усмехнулся. Как-то нервно. Он задумчиво пригладил серёжку-полумесяц и свёл брови. — Что именно тебя смущает в концепции любви? В концепции дружбы? Скарлет ответил без промедлений: — Уязвимость. Так и не оставив серьгу в покое, Гейл издал вопросительное: «Хм?». Дроу, не догоняя, пожал плечами, повторяя звук. Волшебник жестами показал движение и озвучил: — Объясни. Я не знаю, с чем работать. Вот ещё одна проблема. Скарлет просто не умел ничего объяснять… — Ну уязвимость, — вздохнул юноша. Неужели не понятно? — Мне не нравится… я предпочёл бы не… мне неудобно, когда… без ничего. Нет пути отхода, нет оружия, и я даже мысли читать не могу, я не знаю, чего он хочет, а чего не хочет, что он бы сделал, а что бы — нет. В одну секунду он улыбается и говорит, какой я красивый, а в другую он… у него свои планы. И свои методы. И он смеётся уже не со мной, а надо мной. Мне не нравится уязвимость. Уязвимость — это же… это же значит, я не могу себя защитить, значит… значит, должно быть… больно. Понимаешь? Гейл тяжко вздохнул, поставив руки на пояс. — Как всё… запущено… Знаешь, эмм… если ты не способен доверять и открываться, то, может… отношения — это пока не для тебя? — Что? Нет! — воскликнул Скарлет, немного громче, чем планировал. — Я не хочу так. Я решил, что попробую, и я попробую. Я хочу открыться, это просто сложно, я бы не… — он сжал кулаки, слова выходили с трудом, но он продолжал, — я бы не начал этот разговор, если бы уже всё не решил. — Ладно, ладно, извини, — отступил Гейл. — Просто наблюдение. Я умник, забыл? Дроу проглотил колкость, которая собиралась сорваться с языка в этот момент. Дружелюбие. Товарищество. Они с тобой в одной команде. Он расслабил плечи. — Так ты расскажешь мне, в чём суть любви? Волшебник усмехнулся, как-то задумчиво. — Суть в том, чтобы её чувствовать. Потому что это приятно. — У неё есть какой-то механизм? Что в ней главное? Какие правила? — А у тебя пытливый ум, мой друг, — улыбнулся Гейл. — Тебя не интересует поэзия и бардовские истории, верно? — Истории описывают следствия любви и её симптомы — это бесполезно, если тебе не известны причины и источники. Истории — это частное, мне нужно общее. — Знаешь, это упущение, что ты неграмотен. Ты был бы подарком для любого учителя. Уши Скарлета слегка покраснели, и он неловко почесал в затылке. Если это было сказано искренне, то: — …спасибо. — Пожалуйста, — улыбнулся Гейл. — Значит, ты у нас прагматик и хочешь инструкцию, м? — пригладил он подбородок. — Никогда не думал об отношениях с такой точки зрения, но это не лишено смысла. Если, конечно, суть в том, чтобы адаптироваться и, ну знаешь, ощущать эмоции в процессе. — Я не… я не бесчувственный. — Точно нет. Это было странно, но с каждой новой фразой волшебника юноше становилось всё спокойнее и спокойнее. Тело выпрямлялось обратно из защитной стойки. — Инструкция, инструкция… Так, ну, в теории, в идеальном мире, сначала нужно построить доверительные отношения. С помощью времени, проведённого вместе, и созданных воспоминаний, и, конечно же, взаимопонимания. Ни любовь, ни дружба не возможны без духовной близости. — Угу, — кивнул Скарлет, делая мысленные заметки. — Это ясные концепции? — Да, вполне. В теории, да. Гейл усмехнулся. — Понимаю. Если честно, я тоже в таких делах больше теоретик. У тебя нет друзей, да? Поэтому тебе сложно? Юноша снова поправил ремешок наруча. Он кивнул, затем, набравшись смелости, спросил: — А ты разве не… кхм, нормальный? Волшебник рассмеялся. — Не считая того факта, что во мне сейчас сидит паразит иллитида? — Не считая. — Я гений, друг мой… кхм, был им, хотя нет, я до сих им являюсь — моя голова всё ещё при мне и отлично, прошу заметить, выполняет свои функции. Скарлет усмехнулся. Решил не напоминать про гремышек. — И не просто гений, я — вундеркинд, — продолжил Гейл с присущей ему ораторской многословностью. — Знаешь, что это значит? — Нет. — Это значит, я никогда не был обычным ребёнком. Я взрывал мебель бесчисленное количество раз, — заявил он с улыбкой. — Не самая лучшая рекомендация для друга, но тогда мне и не хотелось дружить. Мне хотелось только познавать Плетение. Я считал людей скучными. Я был очень высокомерным в молодости, ты бы меня не узнал. Дроу пожал плечами. Если честно, он и вправду не мог представить Гейла высокомерным. Он такой дружелюбный… Юноша выбирал между ним и Уиллом, когда раздумывал, к кому лучше обратиться за советом. И если Уилл категоричный и склонен к идеалистичности, то Гейл мягкий и понимающий, не говоря уже о его учёности. Будучи самым умным, он, однако, не стал смеяться над необразованностью Скарлета. …в отличие от того же Астариона… — Что ж… — вдруг задумчиво молвил волшебник, смотря в землю, — чем выше забираешься, тем больнее падать… — Через мгновение он сменился в лице, словно переключая пластинку, как автоматон. — Ну да ладно. Суть в том, что я знаком с этим чувством. Когда ты иностранец, пришедший на совещание без переводчика, — усмехнулся он. Скарлет закивал. — Вот, вот. Это… любопытное чувство, подталкивает к различным размышлениям и тоннам самокопания. — Гейл почесал в затылке. — Так, а на чём я остановился? — Ты обсуждал теорию отношений. В очень общих чертах. — А! Верно! — щёлкнул волшебник пальцами. — Духовная близость, воспоминания… — Это всё звучит понятно, но, очевидно, дело не такое уж простое. Есть ведь подвох? Помимо… личных… особенностей. — На самом деле всё правда просто, если ты честен и с тобой честны в ответ. Подвох именно в личных особенностях. Не все хотят быть искренними. А кто-то играет не по правилам. — Правила? — уши дроу дёрнулись вверх. — Поподробнее. — Ах, да, правила. Ну, их тоже легко вычислить, если ты честный, открытый человек. — Если есть правила, с этого и надо было начинать, — поставил Скарлет руки на пояс. Гейл вздохнул и в любимом жесте поднял указательный палец. — Во-первых, относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе. Эмпатия, мой друг. Прежде, чем делать что-то, подумай, какого было бы, если бы так поступили с тобой. Всегда отрезвляет. Юноша кивнул. Звучит логично. Не для нечестивого убийцы, конечно, но надо учиться новым трюкам. — Во-вторых, разговаривайте. Что бы ни произошло, нужно это обсудить. Вы не читаете мысли друг друга (если только вы не маги, конечно), и то, что кажется здравым и очевидным для одного, может быть неприемлемым или глупым для другого, и вы не выясните этого без разговора. Сидеть и молча обижаться, и ждать, пока твой избранник соизволит понять, что ты зол — плохой, ужасный вариант. Так только дети делают, — хмыкнул волшебник и опять сделал учительское движение пальцем: — Взрослые знают силу слов. Пока всё звучало невероятно удручающе. Скарлет представлял, как снова и снова разбивает кулаки о свою ментальную стену. — Ну и в-третьих, самое основное в любых отношениях — доверие. Если ты не доверяешь тому, кого любишь, с кем дружишь — это ложная связь, и ты врёшь прежде всего себе. Неплохо иметь знакомых или любовников, но плохо, если ты, не выполняя все требования выше, даёшь им такие высокие титулы. Любовь и дружба — это всегда про открытость. Сказав это, Гейл поджал губы. Его рука с указующим перстом потянулась к шее и пригладила её, как будто бы успокаивающе и… пристыжено. Затем он прокашлялся в кулак. — Итак, суммируя вышесказанное, нельзя: лгать, манипулировать, драться, оскорблять, принуждать, ограничивать свободу и так далее. Это всё звучит логично для здорового человека. Проблемы появляются у… ммм… особых людей. Или не очень добросовестных. — Значит, никто, кроме… нормальных… не умеет любить? Гейл едва ли не подпрыгнул, замахав руками. — Нет! Я не в этом смысле, это не то, что я имел в виду! Мистра… — он опустил голову в ладонь. — Все имеют право на любовь, просто не все… могут выразить её в здоровом ключе. Часто… любовь принимает странные, искажённые формы. Одержимость, например. Это всепоглощающая, уничтожающая любовь, которая не щадит ни себя, ни объекта обожания, в ней нет тепла и счастья — только безумие и вечные страдания. В конечном итоге в этой привязанности не остаётся ничего от любви, потому что она нарушает все три правила. Смысл отношений в комфорте. Одержимость не даёт расслабиться. Глубоко в раздумьях, Скарлет кивнул. Нужно всё сделать правильно. — Как… как проявлять знаки внимания? — спросил он затем. Гейл, наблюдавший за его задумчивостью, наклонил голову. — Ты и впрямь влюблён в Астариона, да? Щёки дроу вспыхнули, и волшебник тут же встрепенулся. — Не то, чтобы это было моё дело! — выпалил он. — Ты спрашиваешь про отношения, а вы двое… очевидны, мда… Боже, они ведь буквально обжимались на глазах всего лагеря во время праздника… как это можно было выставить менее очевидным? — Мы вместе, — признался Скарлет, складывая на груди руки, неловко. — Я так думаю. Я ничего в этом не смыслю… Гейл начал увлечённо рассматривать потолок, почёсывая затылок. — Я вряд ли смогу дать тебе совет по Астариону, — пробормотал он. — Я не уверен, что хотя бы половина из того, что он говорит о себе и своей личности, правда. Не обижайся. И я не уверен… что то, что он хочет от тебя — это любовь… Сердце ускорило ход. — Я буду плохим человеком, если не предупрежу тебя. — Гейл посмотрел юноше в глаза. — Такие, как Астарион, как правило, любят только себя. Поэтому, будь осторожен. Холодок пробежал по коже, и Скарлет, как бы пытаясь себя согреть, в обнимающей позе потёр руки. Он знает. Это опасная игра, однако дроу рассудил, она стоит свеч. Он не был наивным мальчишкой, он понимал гораздо больше, чем обычно рассказывал. Он просто молчаливый. Дроу прекрасно осознавал опасность, исходящую от вампира. Астарион как минимум затащил его в постель ради попытки манипуляции — это ясно, как день. Скарлету редко когда выпадала возможность делать то, что ему действительно хочется, поэтому он поддался и поддаётся до сих пор, и надеется. Астарион извинился… Астарион поддался ему в ответ… значит, всё честно. Равноценный обмен. Скарлет верил, дело в симпатии. Вампир просто был таким же полагающимся на расчёт, как и дроу — как винить человека в тех же качествах, что присущи и тебе? Склонность к планированию и холодному рассудку не означает отсутствие чувств. …если будет больно… то и ему тоже… — Что ж, я могу и ошибаться, — пожал плечами тем временем Гейл. — Буду рад. Скарлет молча кивнул. — Знаки внимания обычно подбираются индивидуально, — продолжил волшебник. — У каждого свой язык любви. Дроу едва не издал раздосадованный стон. Вместо этого он тихо цокнул: — Ещё и тысяча языков любви — я на одном Общем-то с трудом говорю. Гейл усмехнулся. — Нет, нет, это не так сложно. — Ты сказал «индивидуально»! Это уже огромное количество вариантов! — Тогда хорошо, что есть прагматики, которые собрали всё в небольшую схему. Скарлет вздохнул. — Допустим. — Языки любви делятся на несколько категорий: физический контакт, слова, подарки, время и помощь, — опять выставил свой излюбленный палец учёный. Дроу почесал в затылке. — Ага… — Чтобы заиметь с любимым человеком лучший контакт, нужно узнать, что из этого всего он предпочитает. Это не значит, что остальные 4 не сработают — всё это приятно, просто что-то предпочтительнее. Твои мысли по поводу Астариона? Скарлет зарылся в волосы ещё усерднее. Он так мало о нём знает… — Ну, он часто… трогает меня, может, физический контакт? Было бы славно, потому что дроу определённо такое нравится. — Может. …но в ту ночь у реки он хотел помощи. Хотел союзника. И после того, как Скарлет защитил его от команды, Астарион протянул руку в ответ. Очевидно, для него многое значит «услуга за услугу». Ему также понравилось, когда дроу вручил ему флакон с кровью, а потом предоставил и себя в качестве ужина. Это больше помощь или подарок? Скорее, смешанное. Стоп… «услуга за услугу»… Скарлет вдруг вздрогнул. Каждый последний раз, когда Астарион получал/хотел от юноши помощь, он… затаскивал его в постель… Мысль вызвала ощущение тошноты. Это вообще правильно? Это нормально? Это похоже на… манипуляцию и… гнилой обмен. »…я шлялся по барам и цеплял на крючок наивные души…» «Я пил, потому что это таверна. Все должны пить. И думать, что красавчик не совсем трезв и готов к приключениям.» «Как насчёт вознаградить и тебя?» Определённо, не физический контакт. Это оружие, это привычка — не желание. Не искреннее, уж точно… О Баал, это же было на поверхности. Астарион считает секс товаром, использует своё тело… как разменную монету. Этот обмен, эта услуга — гарант его безопасности, гарант стабильности отношений. Бытовая проституция. Ужасная, тошнотворная мысль. Скарлет сглотнул. Он пообещал себе, что поразмышляет об этом позже. И непременно спросит об этом. Тоже позже, когда будет уверен. — А что, если это помощь? — поинтересовался дроу у волшебника, давя это чувство. — Это сложнее. Знаешь, тут тонкая грань между милым жестом и оскорблением. К несчастью, она зависит от ситуации и человека, поэтому ничем не могу помочь. — Всё из перечисленного работает, так? — Да, работает. — А что обычно дарят? …я, просто, могу только трупы… Гейл улыбнулся. — Я бы начал с цветов. Классический знак внимания. Можно соединить со «словами» и сказать вместе с этим что-нибудь приятное. Работает безотказно. Скарлет тяжко вздохнул. — Поможешь мне? Пожалуйста? *** К полудню они взорвали и храм, и ясли. Ну, технически, это был Астарион. Это он решил, что последнюю ловушку на пути к Крови Латандера активировал кристалл, незаметно крепившийся к платформе с булавой. Он успешно разбил его, а потом с ухмылкой победителя забрал приз, невзирая на неуверенные (а от Лае’зель и вовсе — угрожающий) взгляды спутников. Меньше минуты. Система охраны дала им меньше минуты, чтобы стрелой вылететь из комплекса и спастись от обломков. Если бы с ними не было Гейла и его Падения Пёрышком, приключение бы закончилось там. Уиллу пришлось держать мечущую молнии Лае’зель, а Скарлету во второй раз встать между провинившимся вампиром и товарищем. Спор уладили быстро. Астарион извинился под пристальным взглядом Клинка Фронтира, и команда поплелась в лагерь, согласившись, что на сегодня хватит. Гитьянки слыли хорошими воинами по причинам, и на каждом из группы был как минимум здоровенный синяк. Разумеется, больше всех снова досталось волшебнику. Сам Скарлет чувствовал, как рана в бедре замедляет его, и чем больше он ступает на эту ногу, тем больше нужно самообладания, чтобы не хромать. С ним всегда так: его научили игнорировать боль на первых порах, и юноша был в этом хорош. Учителя говорили, он был рождён с толстой кожей и стальными нервами. Скарлет помнил это, потому что в его сторону редко попадала похвала и признание таланта. Он старался держаться за такие моменты. Оставшуюся часть дня команда провела за исцелением и отдыхом. Шедоухарт изворчалась, накладывая на них заклинания лечения. Теперь у них было два целителя, кстати говоря — Хальсин присоединился к ней, однако без причитаний. Потом Скарлет сидел у костра, поглаживая и подкармливая Шкряба, и слушал, как товарищи обсуждают сегодняшнюю вылазку. Гитьянки и артефакт, секреты Золотого Паладина. Им дали пищу для размышлений. Особенно Лае’зель. Кажется, её богиня не чиста на руку. Шедоухарт сострила несколько раз по этому поводу, но не слишком — видимо, прошлая стычка всё ещё свежа в памяти. Зайтиск не помог, гитьянки теперь враги, артефакт — астральная призма, украденная у Влакит. Так или иначе, цель остаётся прежней — Лунные Башни. Подземье. Лишь бы на той дороге, которую советовал Хальсин, не было дроу, иначе прогулка может затянуться сильнее, нежели от путешествия по Горному Перевалу. Весь день лагерь бурлил жизнью, не стихал гул разговоров. Заканчивали беседу одни, начинали другие. Только Лае’зель ушла в дальний угол, где была её палатка, и стала с мрачным видом натачивать меч. Скарлет всё сидел у костра со Шкрябом, поглаживая пса или кидая ему палку. Пару раз его облизали. Юноша никогда не имел дело с собаками, но отныне решил, что ему нравится. А потом к костру пришла новая фигура, и Шкряб завилял хвостом ещё пуще, подпрыгивая и вставая на задние лапы. Карлах держала в руке кусочек мяса. Глаза Скарлета неосознанно сузились. Давай, отбери у него всё, что он приобрёл, почему бы нет? Тифлинг подразнила немного возбуждённого пса и отдала ему закуску, затем, пригладив белую шёрстку, посмотрела на дроу. Юноша нагло удержал её взгляд, не сменяясь в лице. — Ты сегодня мрачнее обычного, — ответила на это Карлах. — Что-то стряслось? Скарлет молчал. Девушка наклонила голову. Шкряб вился вокруг неё, ожидая нового угощения. — Да-да, ты страшный-опасный дроу, я помню, но, может, скажешь чего-нибудь? Словами через рот. Я как-то жуть ловлю от всех тех телепатических махинаций личинок — по-другому не могу. Скарлет отвернулся к огню, оставляя ей свой профиль. Он сложил руки на груди, а тифлинг пристроилась рядом, сев на корточки. Не отпускает. — Мне не нравятся женщины. Причина не совсем в этом, хотя и эта не лишена смысла, но пусть считает его мужланом или типа того и просто отстанет. Карлах вместо этого ухмыльнулась. — Да, да, тебе нравятся белокурые эльфийские мужчины, мы это тоже поняли. Скарлет инстинктивно дёрнулся, а его щёки вспыхнули. Он подавил порыв глянуть в сторону Астариона, не наблюдает ли он, и просто злобно, с оттенком смущения, уставился на девушку. В последний раз, когда дроу смотрел на вампира, тот сидел у своей палатки и читал, это место достаточно далеко отсюда. Юноша надеялся, книга тоже достаточно увлекательная. — Тебя не спрашивал, — прошипел дроу. Карлах подняла руки в знаке капитуляции. — Эй, эй, спокойней, солдат, я просто шучу. Серьёзный какой. Эээм, я просто чувствую, ты как-то… зуб на меня точишь или типа того? Что я такого сделала? И не говори про нелюбовь к женщинам — ты так на Лае’зель с Шедоухарт не пялишься. — Зачем мне с тобой говорить? — Чувак, мы в одной команде. Я ничего против тебя не имею — на самом деле, я думаю, ты крутой и всё такое. — Она указала на Шкряба, наблюдающего за ними с высунутым языком. — Парень, которого любят собаки, не может быть плохим, вот что ещё я думаю. — Он тебя любит больше. Скарлет постарался звучать не как обиженный мальчишка. И чтобы темой беседы оставался именно Шкряб. — Ой, серьёзно? — цокнула Карлах. — Вот такой у нас уровень обсуждения? — Ты привязалась ко мне с глупыми вопросами — не я. Девушка вздохнула. — Как же с тобой тяжело. А я думала, Шедоухарт скрытная. Дроу ничего не ответил, и Карлах продолжала испытующе пялиться на него с минуту. Упрямая. — Скарлет, — услышал он после, — я не хотела тебя ничем обидеть. А если всё же обидела, скажи мне, чем, чтобы я могла извиниться. Юноша поджал губы. Шкряб, с сочувствующим скулежом, пробился мордочкой между его туловищем и согнутыми коленями. Никто никогда не считал его достойным извинений… Тем более в ситуации, когда их ему никто и не должен. — Он тебе не нравится, да? — тихо, спросил Скарлет. Он не смотрел на неё, но понял, что Карлах изогнула бровь. — Что? Дроу погладил собаку и кашлянул: — Кха-Астарион. Уши горели. Ужасно. Разговаривать — это ужасно. Секунда молчания, а затем тифлинг взорвалась от хохота. Бегло осматриваясь, Скарлет постарался не сжать случайно шерсть на голове Шкряба. — Если ты сейчас же не заткнёшься, я сделаю твою кожу на несколько оттенков краснее, — прорычал он. Тифлинг зажала рот ладонями, её плечи всё ещё тряслись. — Ты ревнуешь его? Ко мне? — выдавила она. Дроу издал ещё один рычащий звук. Девушка замотала головой. — Нееет, неееееет, ни в коем случае, — хихикая, ответила она. — Он заносчивый и костлявый — забирай себе на здоровье. Юноша скрыл облегчение за ребяческой угрюмостью, почёсывая пса за ухом. — И заберу. Карлах пригладила прическу и, тише, заговорчески, сообщила: — Мне больше Уилл нравится. Скарлет вскинул брови. — Серьёзно? Он совершенно не понимал, почему она призналась. И почему именно ему. Однако не стал повышать голос. Девушка закивала. — Ага. Ну он же типа как принц из всех этих сказок, сечёшь? Такой весь рыцарь, благородный и… ну, — усмехнулась она с огоньком во взгляде, — довольно горячий. Без собственного ведома, дроу ухмыльнулся. — Не горячее тебя. Это утверждение вновь порвало тифлинга от смеха. Юноша даже смутился и снова напрягся, защитно. Плохая шутка? Она смеётся над ним? — Ты уморителен, — заявила Карлах. — Что я такого сказал? Это очевидная шутка, не понимаю… — В том-то и дело, что ты это сказал, солдат, — перебила его варвар. — Любые шутки от тебя будут смешными, потому что ты весь из себя мрачный одиночка. Это типа… ну, контекст. Или… нха, лучше спроси Гейла — я уверена, у него и насчёт юмора есть длиннющая лекция. — Может, и спрошу, — отозвался юноша тихо, почесав в затылке. Карлах внезапно хлопнула в ладоши, глубоко и громко вдохнув. — Хочешь, буду твоим шпионом? — предложила она со светящимися энтузиазмом глазами. Скарлет изогнул бровь, всё ещё не до конца отошедший от предыдущей коммуникации. — Шпионом? — Ага, шпионом. Буду узнавать вампирские сердечные секретики, а? Как тебе? Мы уже подружки, и отвечаю — скоро он начнёт мне на тебя жаловаться, а я буду докладывать, я буду вашей личной, самой-самой преданной свахой, ну как? Скарлет сощурился и наклонил голову. — С какой стати? — Во имя дружбы, конечно, — приложила тифлинг кулак к пылающему сердцу. — Дружбы? — Не занудствуй — конечно, ради дружбы, почему нет? Это весело. Дроу продолжал всматриваться в её лицо. Совершенно бесхитростное выражение. — Я правильно понял? Ты хочешь… быть моим другом? — Почему нет? — развела Карлах руками. — Ты не хочешь? Он отвёл взгляд, сосредотачиваясь на поглаживании собачьей головы. Решил ответить честно. — Мне сложно доверять женщинам. Но… мне бы хотелось… — Ай, забудь, что я женщина, — махнула тифлинг рукой. — Я… я ничто, я всё, вот. Знаешь, мне как-то сказали, что у меня большие яйца — сойдёт? Совершенно без своего ведома, Скарлет усмехнулся. — Наверное. — Я постараюсь, и ты постараешься? — протянула Карлах ладонь. Юноша посмотрел на неё, задумчиво, затем, не в силах сдерживать улыбку, пожал её. …и тут же одёрнулся — красная кожа жглась, как накалённые угли. — Ой, извини! — тут же испугалась тифлинг. — Всё время забываю! Это адский двигатель, прости-прости! Скарлет потряс обожжённую руку, как бы обдувая её, и через пару секунд та вернулась к нормальной температуре. — Всё хорошо, — заверил он девушку. — Я не боюсь боли. — О, отлично, а то я сплошной костёр. Просто не тяни ко мне руки и не поддавайся, когда эта, — она указала на себя, — изголодавшая по прикосновениям дура будет заманивать тебя. Дроу приподнял уголок губ. — Тебе нравится трогать людей, но ты не можешь? — Чувак, я 10 лет провела в одиночестве, в Аверно, с этой горячей штуковиной вместо сердца — ты даже не представляешь. Скарлет опустил взгляд. Звучит знакомо, очень. И от этого… в душе что-то… дёргается. Так странно. Он уже это чувствовал, тогда, на пляже, с Астарионом, но в этот раз как-то по-другому. У них есть что-то общее, так? Значит, можно сказать? — 9 из 10 случаев, когда ко мне прикасались, это чтобы навредить. Твой барьер в сердце, вещественный, мой… у меня в голове. Юноша редко когда видел сочувствие в глазах собеседника, но прямо сейчас Карлах на него не скупилась. — Не волнуйся, — сказала она. — И голову, и сердце можно исправить. Мне нужен механик, а тебе — парочка друзей. Так что всё будет… — тифлинг осторожно толкнула дроу в плечо, избегая контакта с кожей, и улыбнулась, — хорошо. Он улыбнулся в ответ. Она не дотронулась до него прямо, однако тело всё равно наполнилось странным, но приятным теплом. *** После отбоя Скарлет подождал час, прежде чем выйти из палатки и с присущей ему бесшумностью направится к кострищу. На самом деле он не хотел в этот раз состязаться с Астарионом в скрытности, ему просто нужно было оттянуть как можно больше времени до разговора. Он волновался. Наверное, поэтому вампир его и засёк. — Должен ли я сделать вид, что напуган? — обратился он к юноше, не поворачиваясь. — Это не обязательно. Астарион бросил на него томный взгляд из-за плеча. — Установи какой-то регламент тогда. Скарлет хотел спросить, что такое регламент, но передумал. Он знал, что последует вместе с ответом. Судя по контексту, «регламент» — это правило, но есть и шанс, что он пропускает какую-то заумную шутку. И хрен с ней. Пока дроу размышлял, Астарион заметил предмет в его руке. — Оу… миленько. Он не звучал обрадованным. Однако Скарлет опустился рядом и протянул цветок эльфу. — Я… я нашёл его сегодня, и… и подумал о тебе… белые лепестки, они как… как твои… ну, кудряшки… воооот… Блять, надо завести себе какого-нибудь фамильяра, который будет говорить за него. Если языком любви Астариона были слова, то эти отношения обречены. Вампир смотрел на него не впечатлённым, непроницаемым взглядом. — Гейл это придумал, да? — спросил он. — Да, — без промедления ответил дроу. Астарион вздохнул, глаза с некой придирчивостью оглядывали цветок. — И ты согласен? Ты думаешь, я… ромашка? Скарлет почувствовал что-то неладное, и тоже осмотрел цветок. Да, Гейл тоже назвал его ромашкой, но ничего постыдного в этом не нашёл. Цветок как цветок. Знак внимания. — А ты — нет? — осторожно, поинтересовался дроу. Губы вампира искривились ещё сильнее. — Но это же так… банально, — выдавил он с толикой драматичности. — Неказисто. Разве я… какой-то заурядный полевой сорняк? Несколько секунд Скарлет хмурился, усердно прогоняя по каналам своего мозга полученную информацию. Он пытался найти проблему, но не мог. — Я сказал, — начал он медленно, вслух, — что ты похож на этот цветок, потому что у него белые лепестки, а у тебя белые волосы. И ты… недоволен? потому что… это слишком обычно? Это не так? Это… что не так? Астарион закинул голову к небу. Жест, отдающий капризностью избалованной принцессы. — Прелесть, в мире так много цветов, и все они имеют значение, а ты сравниваешь меня с одним из самых скучных. Ромашка? Ромашка? Я же… я же нарцисс, — махнул он рукой, экспрессивно, — гордый, роскошный нарцисс, на худой конец белая роза! Ромашка! Скарлет никогда не чувствовал такой привязанности к неживому объекту. Ему вдруг захотелось прижать несчастный цветок к груди и погладить, как Шкряба, обнять и защитить. Успокоить, сказать, что он очень даже красив и хорош, и что достоин любви. Как будто нападали на него самого. Да у него даже в глазах защипало. Он вспомнил его. Жестокие слова, как яд, падающие с красивых губ, кривая ухмылка, оскал, громкий смех, раны, наносившиеся в качестве насмешки, прекрасные карие глаза, полные задиристого отвращения… пустые, и тёмная душевая, залитая кровью, удары, удары, удары… Скарлет встал и направился обратно к палатке. Он ничего не слышал, пока рука не схватила его запястье. — …не хотел. — Что? — Я не хотел… боги, да не хотел я тебя обидеть. — Ты не получишь этот цветок. Дроу вырвал руку. Тонкий стебелёк намертво зажат между пальцами. Астарион нахмурился. — Разве смысл подарка не в том, чтобы отдать его? — Ты не достоин его. — Скарлет взял ромашку и второй ладонью, и, отступая от эльфа, прижал её к груди. — Мудак. Вампир скептически вскинул брови. — Не говори, что мы собираемся поругаться из-за цветка. — Нет, из-за того, что ты высокомерный эгоистичный ублюдок. Дроу поджал губы, стараясь скрыть их дрожь, и вскинул подбородок. Он сделал ещё шаг назад. Астарион замолчал. Его взгляд изменился. Словно бы аналитически, задумчиво, он осмотрел юношу перед собой, и его черты смягчились. В них поселилась вина. — Я… и вправду… отреагировал ненадлежащим образом, — сказал он, сохраняя достоинство. — И… даже если я не нахожу выбор цветка подходящим… я ценю, что ты потратил время и силы, и вообще… подумал о подарке… для меня. Правда. Скарлет не услышал фальши, но рана уже была нанесена. Эта речь лишь остановила кровь. Он снова посмотрел на ромашку, хрупкую и слегка помятую, и новая волна одиночества нахлынула на него, отравляя, медленно высасывая его из реальности, словно насильно перемещая на иной план бытия. Пока ещё мог, юноша сказал заученное сегодня утром после разговора с Гейлом: — Мне некомфортно. До завтра. И ушёл. В этот раз Астарион не пытался его остановить. В темноте палатки Скарлет положил ромашку на землю рядом с подушкой и лёг. Ещё час, должно быть, а, может, меньше, он просто смотрел на неё в пустом ступоре, пока мысли не забрали его в эльфийский транс. Образы тёмной, холодной пещеры вспышками проникали в разум, и он слышал шипение проточной воды и всплески, заглушавшие чьи-то крики. Каждый раз сопровождавшиеся бликами красного. Когда он проснулся, ромашка уже засохла и разложилась, белые лепестки свернулись и опали.