Алое, бьющееся

Скарлет много раз упоминал, что ему сложно разговаривать, но сейчас Астарион обнаружил себя в ситуации, когда язык слушался его ещё хуже. Хотя, казалось бы, куда хуже? Уязвимым. Он чувствовал себя уязвимым, и это заметно сокращало словарный запас. Как будто нет ни брони, ни одежды, ни кожи. Не просто порез, а даже касание может убить. Тронешь пальцем, и вампир упадёт обратно в могилу. Астарион привык к незащищённости, честно говоря. В замке Зарр ни один следующий шаг не гарантирован, однако эльф научился с этим мириться, жить в этом. В стрессе и ожидании удара. Но это был другой вид уязвимости. Планы были для Астариона доспехами. Планы и их реализация. Да, тебя могут внезапно подозвать к хозяину и выжечь на руке какое-то клеймо или выдрать волосы, но всё это предусмотрено, незачем переживать. Пф, кто переживает? Да никто не переживает — тупицы и простачки, если только. Вот же, пункт 5: «Если Касадор начнёт звереть, стоять смирно и глотать слёзы». Есть также предостережения, заметки на подобные случаи: «Держаться от ублюдка подальше, когда он в плохом настроении». Эти мелочи помогали. Создавали иллюзию контроля. Иллюзия становилась реальностью (по крайней мере, вампир в это всеми силами верил — думать иначе слишком больно), когда Астарион выходил на улицы Врат Балдура и начинал свои спектакли. Он предпочитал видеть себя мастером игр разума, не меньше, профессиональным соблазнителем. Из игрушки эльф превращался в кукловода, и только удовольствие от этого чувства покрывало все раны и оттеняло грязь на его теле. Он был маленьким тираном в собственном мани-мирке. Он решал, кто ночью умрёт, а кто будет жить, он играл на эмоциях и комплексах своих жертв, лгал и танцевал на лезвии дозволенного, наслаждался недалёкостью своей добычи. Астарион любил и ненавидел это. Обожал вкус власти и терпеть не мог шепоток, что пиздел под ухом: «Ты ничего не получишь, ты раб, ты пешка, игра не твоя, это всё фантазия». Планы помогали эльфу не сойти с ума. Ему отчаянно нужны были крупицы контроля, хоть какого-нибудь, даже воображаемого. Он жаждал власти над чем-то, потому что не имел элементарной свободы выбора. Власть приравнивалась к свободе. Обретая власть, обретаешь свободу. План со Скарлетом провалился. Но они вместе. Без плана. Нет цели. Нет конечной точки. Никакого итога. Просто… вместе. Ощущалось странно. Как-то неправильно. Уязвимо. Если нет цели, то как говорить? Что говорить? Слова подбираются с целью, подбираются со смыслом. Сладкие и мягкие, чтобы завоевать доверие, дерзкие и смеющиеся, чтобы развлечь и расслабить, грязные и двусмысленные, чтобы возбудить и завлечь. Никогда — не искренние. По дороге во Врата Балдура Астарион поймал себя на старых привычках. Например, день, когда он решил обратиться вечером к Скарлету за очередной дегустацией, он вёл себя необычайно покладисто и всячески льстил юноше, и постоянно забирался в его личное пространство, прекрасно помня, как тот слаб к физическому контакту. Вампир осознал, что он делает, только ночью. Когда, сонный от кровопотери, Скарлет устроился в его объятиях, а потом вздрогнул и спросил, так взволнованно: — Можно? Тогда и ударило: «Ты снова это сделал». Астарион подвинул юношу к себе, обнимая, и поцеловал в волосы. — Можно, солнце, тебе можно. Приходилось напоминать себе, что дроу отдаст ему то, что он попросит, но не потому что вампир так подстроил, а потому, что он сам хочет. Потому что это его выбор — любить его. Быть с ним и заботиться о нём. Астарион пытался обдумать ситуацию, прийти к какому-то новому плану, соответствующему положению, но только больше терялся. Нет цели, нет… Там, где разум впадал в ступор, однако, выручали инстинкты. Эльф всегда предпочитал прислушиваться к внутренним потребностям и ощущениям, это спасало его не меньше холодного расчёта, и сейчас, когда рассудок терялся, ему оставалось только… (боже, какая тупость, сопливый роман, честное слово) слушать… своё сердце… Нхэ. Поэтому в походе Астарион шёл как можно ближе к дроу, касался его всякий раз, как представлялась возможность, выкладывал ему все приходившие в голову комментарии, казавшиеся ему остроумными. Много шутил в принципе. Не только с ним — со всеми. Перепирался с любым спутником, как только представлялась возможность, обязательно капризничая, переходя в любимый режим столичной сученьки. Громко и театрально. Скарлету нравились его шутки… Это было тоже странно. Когда осознавал эти паттерны, внутри обязательно начиналась чесотка. Как будто самому организму хотелось стряхнуть с себя эти бредни, эти глупости. Чтобы ты, да делал что-то, да ради кого-то! Пресмыкающееся, да? Просто сменил хозяина — ничему не учишься, никакой свободы ни в жизнь тебе не светит. Жаждешь служить, жаждешь ублажать — в этом твоя суть, для этого ты был создан, потому и возвращаешься всегда в начало. Рождён стоять на коленях. С этими мыслями было трудно сосредоточится на медитации, заснуть. Последствия внутренних конфликтов преследовали в ночных видениях. Там был Касадор — незваный, но вечный гость, но и Скарлет тоже, и часто они представлялись взаимозаменяемыми. «Ты принадлежишь мне», — говорил дроу, сидя в любимом кресле хозяина, «Развлеки меня», — приказывал он, вертя в руках «Иглу» Касадора. Он целовал его, а затем протыкал ею спину. В свете дневного солнца Скарлет улыбался и спрашивал, можно ли взять эльфа за руку. Астарион всегда отвечал: «Да». …бесхребетное ничтожество. Ему это нравилось. Эта улыбка, полная острых, но не жалящих зубов, эти разные глаза, смотревшие с нежностью, обожанием, восхищением, губы, мягкие и податливые, волосы с запахом пепла. Слова, неумелые, но тёплые, всегда… объятья для души. Кровь со вкусом дорого вина, который он давно забыл, вкусом счастья свободной, потерянной жизни. …оно поглотит тебя, изничтожит, расщепит твоё сердце в прах, если не подчинит и унизит. Юноша с золотыми кудрями беззаботно щебечет в таверне, милый и невинный, рассказывающий об идеях для новой баллады, а после во тьме окровавленные пальцы скребутся о каменную плиту, и собственный голос хрипит: «Я больше не буду, я понял, я усвоил урок, усвоил, прошу». Мысли сами собой возвращались к ритуалу Вознесения. Свет в конце туннеля. Привычный выход из стресса — обретение власти. Это же логично. Приняв эту силу, Астарион перестанет бояться. Ему будет некого и нечего. Исчезнет тревога за свою жизнь, за возможное новое рабство, рабство чувств. Не надо будет бояться перемены в намерениях Скарлета — он никогда не возьмёт верх, никогда не подчинит и не унизит — просто не сможет. Значит, всё у них будет хорошо. Никакой паранойи. …ведь так? В этот раз выход был бы вечный. Не временный. Настоящая сила, желанная свобода — маячит перед глазами, как морковка на верёвочке. Как не пойти? Всего-то нужно убить ублюдка, что отравил Астариону существование, ну, и шестерых никчёмных неудачников — да разве ж это дилемма? Жизнь Касадора он бы и за медяк продал, а остальные… ах, ну, мир жесток, а жизнь несправедлива, и вообще — они тоже не паиньки. Кто-то сука, а кто-то даже тупой — никто не будет скучать. «Братья и сёстры». Пф. Они даже друзьями не были… …Далирия вернулась с пустыми руками, она плачет, падая в успокаивающие объятия Леона, Амелия беспокойно царапает локти. Астарион, на лестничной площадке, сжимает зубы и бросает: «В комнату, живо», и направляется к приёмному залу, на ходу сортируя свежие сплетни, связанные с аристократами и политикой. Касадор любит быть самым умным — нужно только правильно подать ему самую сочную, и он забудется в болтовне о том, какие все вокруг бездельники и тупицы на всю оставшуюся ночь. Правильно, правильно подать… Власть. Власть распоряжаться самим собой. Власть распоряжаться другими. Свобода. Свобода делать, что хочется, и не оправдываться. Сидеть на вершине и быть лучшим. Неприкасаемым. Тот самый большой и сильный, что отдаёт приказы, что решает и наказывает. Бог для мелких и незначительных, жаждущих искупаться в лучах его славы, его величия, его совершенства. Разве это не счастье? Разве не мечта? Разве он не заслужил это? После стольких лет унижений, боли, страданий — неужели это всё ещё несправедливо? — Ты ведь думал о ритуале, Астарион? — спросил как-то Уилл за ужином. Астарион, как часто в такие моменты, лежал головой на коленях Скарлета. Не глядя на колдуна, он выдал мини-представление, жестикулируя, чтобы не мешать дроу. — А, та штука, которая определит мою судьбу навсегда и безвозвратно? ДаАа, было в мыслишках… а что? Карлах хихикнула, Уилл сделал вид, что не заметил сарказма. Скарлет усмехнулся — это было главное. — Ты ведь понимаешь, что это демонический ритуал, верно? — продолжил Рейвенгард. — Ты ведь понимаешь, что это дЕмОнИчЕсКиЙ ритуал? — передразнил вампир. — Нет, что ты, я прослушал часть про Мефистофеля — кто это вообще такой? Звучит интересно — фокусник какой-то? Карлах вместе с Гейлом прикрыли рты, Уилл закатил глаза. Скарлет улыбался. — Астарион, сосредоточься. — Я сама сосредоточенность, кинжальчик, о чём мы говорили? А, фокусы. Хочешь, новый трюк покажу? — Астарион, демоны играют по-крупному. Ты ведь услышал только часть с вампиризмом без слабостей и больше ни о чём не думаешь, не так ли? — Смотри! — Эльф дёрнул рукой, и огонь костра вспыхнул, подкидывая пламя. Искры сформировали форму сердца. Астарион ухмыльнулся и приложил ладонь к груди, поднимая взгляд к Скарлету. — Ах, даже моя магия поёт о тебе, сладкий. Уилл цокнул, дроу мило рассмеялся, покраснев. Намотав на палец белый локон, он напомнил: — С тобой пытаются провести воспитательную беседу. — Но это скучно! Ты куда интереснее. — Астарион, — подала голос уже Карлах, — Уилл пытается предупредить тебя об опасности. — Спасибо! — махнул в её сторону колдун. Вампир притворно простонал. — Я же говорю — скука! — Астарион, если это демонический ритуал, в нём наверняка есть подвох. — Да-да, убью семь «невинных» ягнят — буду плакать всю ночь. — Он снова обратился к Скарлету: — Предоставишь мне плечо, милый? — Есть вероятность, что ты отдашь душу, — сказал Уилл. Астарион стиснул челюсти. Не отстанут, теперь пялятся все, ждут каких-то откровений, раскаяния, милосердия, может, или хотя бы трусости. Да что вы блять вообще понимаете? Он выпрямился, готовый скалить зубы. — О нет, — протянул вампир саркастично. Сделал жест, как бы вытирая слёзы: — Плак-плак, как так? Душа же, — резко, он повысил голос, зарычав со всей злобой, что копил этот разговор, эти ночи, полные кошмаров, — охуенно важная часть моего существования! Если вы не заметили, нет у меня её, 200 лет как нет, и нормально живу! Не нужна душа, чтобы терпеть пытки, не нужна, чтобы продавать себя незнакомцам, чтобы кидать их чудовищу на растерзание — не нужна для выживания, только мешается. — Карлах хотела что-то сказать, но Астарион не позволил. — После лет дерьма, чистого дерьма! я заслужил что-то хорошее. — Он встал. — С душой или без — я освобожусь, я урву этот кусок, и никто из вас не посмеет тявкать мне под руку. Он ушёл в палатку и лёг на спальник. Хмурый и гордый. Разумеется, никто его не понимает. Заслужил, Астарион заслужил эту силу. Это не о доброте, не о благородстве, не о праведности — он давно оставил эти устремления, где-то в своей могиле, должно быть, глупые и ненужные, балласты, в лучшем случае — роскошь для неуязвимых. Ему осталась лишь месть, вот это о чём. Из соображений мести он отберёт эту силу. Может, не справедливости — по справедливости эльфу давно полагалась свобода — но именно мести, логики первобытных законов баланса. По этой системе ему обязана достаться власть, всё, что есть у Касадора и больше — моральная компенсация. Там накапала приличная сумма, и Астарион жаждет снять её со счёта. Из грязи в князи. Вот как это должно быть. Какой обязан быть баланс. Если за все эти страдания причитается ничего без масла — то какой смысл вообще было жить? Ради чего? Должно быть что-то в конце. Должно же… Я не хочу больше бояться… *** На подходах к Вратам Балдура выяснилось, что всё это время их чудную банду направлял никто иной, как иллитид. Мда. Сразу после разговора в астральной призме возникло желание вытряхнуть из головы все дополнительные личинки, что Астарион туда засунул. Ещё и спорил за них с Гейлом, чёрт возьми. Разумеется, блять, очередной интриган хочет использовать его в своих целях — надо было догадаться. Как глупо. Уже на пороге города они: подобрали бездомную девчонку (угадайте, чья идея), вложились в фонд помощи беженцев (кто бы мог такое предложить?), вмешались в раскрытие убийства (разумеется, это очень важно и очень их дело)… Потом были гуры. Астарион хотел свалить под шумок — там вроде похороны какие-то были, но ему, мягко говоря, не удалось. Начались расспросы, обвинения, угрозы в каком-то смысле. Оказалось, дело в детях. Тех, которых он украл и преподнёс Касадору на золотом блюдечке, как он и просил, собственно. Странный был приказ. И о котором вампир уже и думать забыл — вот как ему нужно было понять, что тот охотник не от хозяина, а по… коллективному иску? Как? А потом была предложена сделка. Помощь с Касадором в обмен на детей. Астарион злобно рассмеялся. — Хочешь, чтобы я зашёл в логово льва и спас твоих крысят? Я гарантирую — они уже мертвы. — Если наши дети действительно мертвы, — прошипела Ульма, — то мы требуем расплату кровью! Уж это ты понимаешь, отродье? Вампир ухмыльнулся, демонстрируя клыки. Всё его хищное естество затрепетало от мысли. — Кровь? Месть? Это можно. Ульма посмотрела на него строго, сдвинув седые брови. — Твоё существование было полно жестокости и смерти: ты крал жизни, разрушал семьи и повсюду учинял горе. Этот поступок не искупит твоих грехов. Астарион лишь улыбнулся наглее: ни единое слово, заряженное чувством и отчаянием старой сильной женщины, не достигло его сердца, не поцарапало его фасад. Как и всегда, он был глух и слеп к чужому несчастью. Это всё очередные лица с именами, что сотрутся завтра по утру. Ничего личного. Просто дела. Просто жизнь. И, как правильно старуха заметила, она полна жестокости и смерти. — Если ты пытаешься меня вдохновить, то получается скверно. — Это может быть начало, — добавила Ульма, слегка смягчившись. — Ты всё ещё можешь искупить вину. Астарион даже не попытался притвориться заинтересованным. Искупление — кому оно нужно? Есть ведь власть. Это куда веселее. И надёжнее. Он также был рад, что никто не вмешивался в его разговор с гурами. Разве что Уилл напоследок произнёс свои заверяющие речи хорошего парня, ему немного поподдакивали Хальсин и Гейл. Но это всё в конце. Никто больше не пытался «наставить злодея Астариона на путь истинный», отлично. Лишь в цирке удалось немного снять напряжение. Ну, в каком-то смысле. Первым же делом вампир обдурил джина на местном лохотроне — детские развлечения… и оказался в джунглях, в окружении динозавров. Сразу побежал прятаться в кусты и охреневать от жизни. Замечательно. Самое невинное развлечение, которое эльф смог придумать, обернулось ему боком. Это вообще была героическая логика, между прочим — джин сам был обманщиком! Разве это не справедливо? Обмануть обманщика? И вот так каждый раз. Ну и как понять, где мир сочтёт тебя достойным, а где — мразью? Поэтому и проще стабильно быть мразью. Через минуту разглядываний флоры и фауны и запоминаний проходов и лазеек рядом с Астарионом материализовался Скарлет. Очень недовольный и с кинжалами наголо. — Ты угрожал ему, не так ли? — вздохнул вампир. — Уёбок, — только буркнул дроу, подбираясь ближе. Они выбрались через портал на другой стороне (ни один динозавр не пострадал: магические ручки и сила Невидимости) и отправились с группой дальше. А дальше был клоун. — Каламбуры… как будто сам по себе клоун недостаточно ужасное зрелище. — Мне кажется, клоуны сами себя ненавидят, — согласилась Шедоухарт. Шутник стал громко рассказывать анекдоты на радость детишкам, раздражающе кривляясь, а затем ткнул в отряд и потребовал кого-то на сцену. Поиграть с собачкой. — Иди, Астарион, — усмехнулась Карлах, — ты ж любишь публику. Вампир тут же принял защитную позу. — Ни за что! — прошипел он. — Это не смешно! Никаких дурацких клоунов, никаких дурацких собачек. Не будет он выставлять себя посмешищем для толпы. Клоуны блять жуткие. Скарлет, бросив на него быстрый взгляд, молча направился к сцене. Астарион поджал губы. Да хватит быть таким милым ко мне, захотелось выпалить. Это пробуждает желание быть милым в ответ… Стоило догадаться, что из клоуна ничего хорошего не выйдет. Оказался оборотнем и завязал драку вместе со своими замаскированными дружками, естественно. Меньше секунды Скарлету потребовалось, чтобы войти в режим убийства и, вытащив кинжал, воткнуть его в пасть мчащегося на него пса, а затем пнуть его прямо в клоуна. Несмотря на то, что он предупредил команду о перевёртышах в рядах баалопоклонников, остальные сориентировались не так быстро. Пришлось ещё защищать испуганную толпу. …и от Скарлета тоже. Потому что крови клоуна сидящему в нём садисту оказалось мало. В этот раз это был не Астарион, кто отреагировал на изменения — был слишком занят борьбой с Ускользающим Зверем. Вампир только обернулся на рычание Хальсина в образе медведя, когда тот ударил здоровенной лапой по голове спрыгнувшего со сцены дроу. Женщина рядом с ним закричала, одёргивая дочь, и помчалась прочь. Скарлет насмешливо скалил зубы на друида, клацнул ими, провоцируя противника. Как юноша в нормальном состоянии никогда не делал. Астарион кратко выругался, однако, в нынешнем положении прийти на помощь не мог. Оказалось, и не требовалось. Следующим своим ходом Хальсин обратился в паука. Ругаясь и шипя, Скарлет сам забрался обратно на сцену и провёл там, в защитной стойке, всю оставшуюся битву. К тому моменту, как к нему подошёл Астарион, юноша уже был вменяем и совершенно подавлен. Никто из них не нашёл, что друг другу сказать. Никто из отряда не знал, что сказать. Вопрос витал в воздухе: «Закончатся ли когда-нибудь эти приступы?» Неотвеченный. Движимый так и не оконченным порывом «быть милым в ответ», Астарион повёл расстроенного Скарлета к дриаде. Пока обследовали цирк, наткнулся на табличку про «чтение связи» и всякой маркетинговой чуши про истинную любовь — ну чем не милое бессмысленное развлечение? Пускай возьмёт их за руки и, изображая провидицу, наврёт общими фразами про взаимопонимание и долгую дорогу к счастью. Может, дроу станет лучше? Чёрт его знает — надо же что-то сделать — нельзя, чтобы он был кислым! Астариону… Астариону это не нравится… Что ж, дриада сделала… почти так, как он представлял. Она наколдовала вокруг них иллюзию солнечного леса и реку между ними, с поваленным бревном в качестве моста. Миленькая метафора… И начала, вместе с пространными речами, задавать вопросы. С первых секунд вампир пожалел о своём идиотском решении. — Я вижу вашу связь… такая тонкая, хрупкая… Он подавил желание, ну, случайно, скажем, поджечь лозы, что составляли её одежду. Потому что НУ КОНЕЧНО! Давай, говори: и про то, что знают они друг друга мало, и про то, как общаются они хрен пойми как — почему бы и нет? Наваливай! Тупица — и за что только сотку этой дуре отвалил? — Но что же вы видите друг в друге? Астарион поднял взгляд к Скарлету, что сделал то же самое с другого конца моста. Кажется, он выглядел таким же неуверенным, как и вампир. — Мрачный, одинокий дроу, — таинственно напела дриада у эльфа под боком, — но что же заставит его улыбаться? Астарион долго не думал (отказывался в этой дурацкой ситуации). — Мои шутки, конечно, — вошёл он, привычно, в колею самодовольства и бравады. — Я остроумный, помнишь, золотце? Уголок тёмных губ и впрямь устремился вверх. Однако, юноша не ответил. Астарион захотел бросить в его сторону притворно (а может — и не очень) обиженную реплику, но дриада обратилась теперь к юноше: — Твоё мнение, Скарлет? Когда Астарион счастливее всего? Скарлет наклонил голову. — Он никогда не был счастлив. Это был удар. По имиджу. Эльф сжал челюсти, улыбаясь. — Какая проницательная штучка. Знаешь, я про тебя тоже много чего могу сказать. Скарлет молчал. Чёрно-белая бездна, не моргая, глядела в его душу. И её невозможно было читать. Он сделал шаг по бревну. — Много вещей приятны сердцу, — продолжила дриада, — но только одна заставляет его по-настоящему петь. — Она спросила Астариона: — Чего он желает больше всего на свете? Вампир пожевал изнутри щёку. Искра предыдущей вспышки всё ещё горела в разуме, неприятная, поджигая механизм аналитики. В этот раз он хотел попасть в цель. Думай, думай. — Если моя догадка верна, — сузил эльф глаза, жестом указывая на Скарлета, — это… эм… свобода? Ну, если да, то… — …мы совпадаем? — усмехнулся дроу, делая ещё один шаг. Без особого энтузиазма он изобразил звук и полёт стрелы, и уворот. — Мимо. Астарион стиснул кулаки. Отвратительная идея. Какой дьявол его сюда потянул? Не только Скарлет не становится радостнее, но и настроение вампира ухудшается с каждой попыткой. …почему он вообще это чувствует? Что он чувствует? Что-то неприятное, что-то… горькое… Ему это не нравится, не нравится. Видимо, приняв реплику Скарлета и как ответ на общий вопрос, дриада вновь обратилась к Астариону: — Страх сидит в каждом из нас. Чтобы преодолеть его, нужно назвать его. Чего он боится? Астарион нахмурился, всмотрелся в ожидающие напротив глаза. — Пауки? — сдался он. Грустная, грустная улыбка, посылающая по телу эльфа волны отчаяния. — А что ты скажешь? — спросила Скарлета дриада. Улыбка расширилась, фальшивая, трескающаяся. Подыгрывающая. — Он боится сломать ноготь — тёмный, тайный кошмар. В разных глазах тоска и настоящий ответ. Дриада говорила что-то ещё в своём претенциозно-мистическом стиле, но Астарион, подходя к юноше, не слушал. Не хотел. В мазохистском порыве он смотрел в две бездны и в обоих тонул, не в силах бороться, не в силах что-либо изменить… …простить самого себя. Иллюзия испарилась. В мгновение образ дриады исказился, являя девушку с мраморной кожей в красной, похожей на языки пламени, броне. В ту же секунду Скарлет выхватил клинки и оскалил зубы. Орин рассмеялась. — Алый Клинок собственной персоной — только посмотрите! Одна неудача — и нечестивый убийца, ужас Храма Владыки Убийств, ужас, что он счёл достойным своего благословления, своей божественной крови, плещется в грязи со свиньями. Отец насмехается над тобой! — Отъебись от меня, — зарычал дроу. Ни одна мышца не дрогнула на лице Избранной Баала, застывшем в безумной гримасе кровожадного удовлетворения. — Затупился и обмяк, — смаковала она свою жестокость. — Эта связь станет удавкой на твоей шее — как ты не видишь? Забыл, кто дал тебе настоящую семью? Отец любил тебя, хотя ты ему не родня, любил — а ты отвергаешь его. Нехорошо, подкидыш. — Ты бросила меня умирать, сучка — не неси чушь про семью! Астарион растерянно переводил взгляд с одного нечестивого убийцы на другого, не зная, должен ли вмешаться. Нужен ли Скарлету защитник, поддержка. Он хотел помочь, но не знал, как. …станет удавкой на твоей шее… — Я бросила, — театрально, положила Орин ладонь на сердце. — Отец пытается вытащить тебя, глупый. А ты, — улыбнулась она, рычаще, — кусаешь руку, что кормила тебя всю твою названную жизнь. Плохой пёс. Очень плохой. Скарлет кидается к ней, однако девушка исчезает в багровых искрах, повернув кольцо на пальце. С криком, в отчаянии, дроу поворачивается и разрезает кинжалом кору дерева. Астарион молчал. Через минуту, что дроу провёл, тяжело дыша с клинками наголо, их попросили покинуть территорию цирка. Сказали, Скарлет пугает посетителей. Астарион молчал. Ещё через минуту их нагнали спутники и стали расспрашивать, в чём дело. Скарлет угрюмо объяснил про Орин и снова велел всем быть бдительными. Астарион… молчал. Он заговорил лишь в ночлежке, куда они, разделившись, пришли по следам убийства в храме. Кто-то отправился в таверну напротив, по делам Лае’зель, Хальсин с Шедоухарт пошли вместе с Джахейрой в штаб арфистов. Астарион услышал голоса, что узнал бы где угодно, и рванул наверх. Где стояли, оживлённо переговариваясь насчёт ритуала, Далирия и Петрас. — Касадор пообещал вам свободу? — с ходу, вмешался вампир, насмешливо. Позади него переглянулись Скарлет и Карлах. Отродья (такие же жалкие, как эльф и помнил) уставились на него, поражённые. Не давая им времени собраться, Астарион фыркнул, наслаждаясь чувством злорадного превосходства, что захлестнуло его при виде этих двоих: — И вы поверили? Ха! Ты не был обременён интеллектом, Петрас, я знаю, но это уже никуда не годится. Петрас тут же обиженно сдвинул брови, а Далирия воскликнула: — Астарион! Не может быть… Вампир обнажил всю свою саркастичную театральщину. Хотелось… хотелось быть злым и… иметь преимущество… — Ну кто так приветствует брата, Дал? — Он встал в демонстративную позу, закинув подбородок. — Разве не скучала? — Это твои…? — шёпотом, начала Карлах, но Далирия была первой. — Зачем ты вернулся? Ты выбрался — ты был свободен! В этот раз Астарион всё-таки не успел. — Мы собираемся снести башку вашему Козелштору, — вставила Карлах. — Только так вы сможете освободиться. Далирия нахмурилась. Петрас фыркнул. — Чушь какая-то, он врёт нам. Он не может даже руку на хозяина поднять — какое там убийство? Зря. Очень зря. Астарион оскалился. Выпустил наружу всю тьму, что собралась в его сердце за сегодня. — Ты даже не представляешь… на что я способен. Он схватил наглеца за горло и потащил к окну. Услышал, как эльфийка закричала, но ему было плевать, так плевать. Как только лучи солнца коснулись кожи Петраса, та начала трескаться, белея, приобретая знакомые фарфоровые черты. Гримасса боли исказила лицо мужчины, и Астарион прошипел, напитываясь этим чувством: — Где он? Где он прячется? Потому что он не такой, как они. Потому что он сильный, потому что он свободный. Потому что ему плевать на насекомых под ногами. Так только забавнее, если они пищат. — Астарион! — рявкнула Карлах, и вампир отвлёкся. Разве что сжал трахею названного брата посильнее. — Достаточно. Эльф фыркнул, и Далирия тут же выпалила: — Под замком! Там крипта! Скрытая! Он готовит Чёрную Мессу! Отпусти его! Астарион швырнул Петраса обратно в тень, к девушке. Они ему нужны живые, как-никак. Правда, им это знать не обязательно. — Скажи спасибо тёте Карлах, — съязвил вампир. — Я бы от тебя угольков не оставил. Он ощущал строгий взгляд тифлинга щекой. Ещё один был… как пустое, задумчивое присутствие — от Скарлета. Петрас отвернулся, Далирия чуть не всхлипнула: — Ты правда считаешь, что можешь остановить его? — Я единственный, кто может, — заметил Астарион. — Солнце меня не трогает, Касадор — не контролирует. — Выдавливая ухмылку, он произнёс: — Мне не нужно больше бояться его. …больше для себя, чем для собеседницы. — А теперь вон отсюда. Пока я не передумал и не прожарил ваши косточки. Он смотрел, как они исчезают в тумане, высоко подняв подбородок. Душа всё не успокаивалась, мечущаяся, жаждущая выплеснуть яд и злобу. Поворачиваясь к спутникам, эльф фыркнул: — Жалкие идиоты. Думают, что Касадор освободит их. — Он махнул рукой. — Они нам не угроза. У них… нет выбора. — Теперь махнул внутренней шваброй, сметая мелькнувшую искорку жалости, и растянул жестокую улыбку. — Более того, они обречены. Так что единственное, на что мы можем повлиять — это цель их… жертвы. — Он многозначительно посмотрел на Карлах, что не отпускала его хмурым взглядом. — Умрут ли они за монстра, вроде Касадора, или же… для, ммм… всеобщего… блага. Да. Всеобщего блага. — Вижу здесь только твоё благо, — мрачно отозвалась тифлинг. — Ты правда готов убить их? Своих… братьев и сестёр? Астарион пожал плечами, зачем-то поддерживал выражение лица. Не знал, играет ли, или же говорит правду, но всё равно держал. — Поверь, я бы предпочёл перебить другую семью, но раз уж такова цена… — Как только Карлах открыла рот, чтобы, без сомнения, протестовать, он добавил, с большим огнём: — Они не милые невинные котятки, дорогая — они точно так же доставляли Касадору жертв, не меньше меня. Я думал, мы закончили с моральными дилеммами и бестолковыми сентиментами. Я думал, ваша бравая братия и без меня решила, что чудовище умрёт, разве нет? Или что, наобещали гурам пони и единорогов и ушли восвояси? Вы решили, что вы со мной, так? Карлах поджала губы, очевидно, сдерживая какую-то тираду. Ей было, что сказать, и Астарион даже знал, что именно. Но всё это лишь «бла-бла-бла» против его амбиций. Против его решения. Поэтому он перевёл взгляд в сторону молчаливого дроу. Через мгновение Скарлет поднял глаза. Астарион не мог описать их содержимое ничем, кроме как «любовь». — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, — произнёс юноша тихо. Что-то отчётливо надломилось внутри, эльф мог даже описать этот звук — как сломанная кость. …он выдавил доброжелательную улыбку, уголки губ иглами впились в щёки. — Конечно, милый, ты сделаешь меня счастливым. Ты ведь хочешь для меня лучшего, верно? Астарион не мог сказать, купился ли Скарлет: в разных глазах не было ни обиды, ни радости. Только привязанность с щепоткой задумчивой тревоги. …лучше бы пырнул его ножом, лучше бы… Незаслуживаешьнезаслуживаешь. Этажом выше, за спрятанной дверью была комната убийцы. Астарион почувствовал кровь ещё до того, как Скарлет вытащил из-под кровати тело женщины. Во время Разговора С Мёртвым выяснилось, что это мать их злодея, он убил её случайно, когда та раскрыла его тёмные дела. С каждым словом напряжение за спиной вампира росло, ощутимое в воздухе. Там стоял Скарлет, и Астарион окончательно проклял весь этот день. Затем они нашли список имён. Эльф пошутил про то никудышного убийцу, но никому не понравилось. Дроу сказал, этот Долор абсолютно точно проходит испытание Трибунала на пути к становлению нечестивым убийцей. 6 жертв. 6 рук в доказательство. — Напротив «Эльфийской песни» есть магазин надгробий. — Его голос был ровным, а брови — сдвинуты, он смотрел перед собой. Мрачная решимость. — Принесём туда руки — доберёмся до Орин. Саревок мощный, но у него амулет Баала — без него Храм не открыть. Я свой… потерял… так что выбора нет. — Ты имеешь в виду, — заговорила Карлах, с многозначительным взглядом, — нам надо содействовать властям и остановить Долора, а потом забрать его трофеи, ведь так? Скарлету потребовалась долгая секунда, чтобы ответить: — …и такой вариант тоже есть… Тифлинг тяжко вздохнула. — Боги, вы оба ужасны, — пробормотала она, массируя переносицу. Астарион правда хотел пошутить, но решил этого не делать. Сегодня отвратительный день, и всё идёт через задницу. Это определённо была бы плохая шутка. По крайней мере, он не желал смеяться над такой болезненной правдой. К вечеру у них в лагере была Мизора, заставляющая Уилла сделать невозможный выбор, а потом споры насчёт короны Карсуса. Кажется, сверху ко всему прочему, придётся лезть в логово буквального дьявола и спасать душу Лае’зель. Уилл вот, кажется, свою наконец-то спас. Отряд чуть ли не с пеной у рта доказывал, что поможет и первой, и второму, и вообще у них всё получится, если они будут вместе, и конец этой истории обречён быть счастливым. Астарион не знал, можно ли верить этим детским россказням. Его голова была тяжёлой от мыслей, от чувств, и он, в сформированной за эти месяцы привычке, устроил её у Скарлета на коленях во время этой бури. Дроу вздрогнул, но через мгновение расслабился. Ещё через мгновение осторожно запустил руку ему в волосы и накрутил локон на палец. Астарион закрыл глаза.