Разрушительница устоев

Аруни поддался бездумному порыву обнять ее, поцеловать и положить на землю. Тело Адрики ответило на этот порыв, и она легла, однако при этом очень резко повернула голову в сторону от него, не дав прикоснуться губами к своему лицу. Аруни привело в некоторое замешательство то, что Адрика, отказавшись от его поцелуя, не отказалась от его объятий. Он подождал пару мгновений, думая, что она или оттолкнет его, или повернет голову назад к нему и что-то скажет, или хотя бы посмотрит в его сторону. Но ничего этого не происходило – Адрика замерла в его объятиях и не поворачивала головы. Аруни приподнялся, решив оставить ее, но тут он посмотрел на ее грудь, которая ведь и раньше была «лучшим из плохого» в глазах парня. Теперь же, в свете его недавнего откровения насчет небесной красоты Адрики, ее грудь показалась ему вообще верхом совершенства, тем более что сейчас соски были напряжены так же как всегда, когда она выходила из воды на берег. Своим новым взглядом на тело Адрики Аруни увидел, чем так замечателен этот ее скромный размер груди - каждая ее прекрасная половинка может поместиться в его ладони. Тут Аруни поддался еще одному бездумному порыву и проверил, что это действительно так. Адрика никак не воспротивилась, а осталась в том же замершем положении, однако Аруни всё-таки уже неплохо ее знал, пусть они и нечасто виделись - ни секунды она не стала бы терпеть неприятное ей прикосновение, к тому же такое интимное. Это еще добавило ему смелости, и он уткнулся ей в грудь лицом. Там он почувствовал совсем новый запах – настоящий запах ее тела, и хоть это был очень приятный женский запах, но он не возбуждал так, как запах трав, с которыми она всё время работала, и на Аруни подействовал скорее успокаивающе. Вообще говоря, ему не нравилась пассивность Адрики – его интересовала взаимная страсть, - но сейчас он нашел естественное объяснение этому: она не хочет, чтобы случилось их преступное соединение, хотя ее тело сейчас хочет его не меньше, чем его тело хочет ее. Она не соблазняет его, а противится своему желанию, как может. Аруни было лестно, что он всё-таки перестал быть для нее частью повозки и смог вызвать у нее желание - но он должен был признать, что и сейчас она не хочет соблазнить его. Это его время от времени преследовали темные мысли, за которые ему было стыдно перед Лакшми - как было бы хорошо, если бы она всё-таки стала соблазнять его, и тогда бы он вовсе не противился, а удовлетворил бы с ней свое преступное желание, свалив потом всё на ее распущенность и браманскую магию, которой она его приворожила. Но это было только в темных мыслях, а в реальности Адрика никогда его не соблазняла. Даже тогда, когда читала письмо, и даже сейчас, когда позволяет ему прикасаться к своей груди. Она его не соблазняет - а он со своей стороны тоже должен ни в коем случае не поддаваться соблазну воспользоваться ее нынешним желанием. Так Аруни решил всё-таки оторваться от груди Адрики и от ее приятного женского запаха, но в ту же секунду, как он чуть приподнял голову, он почувствовал, как одной рукой Адрика вцепилась ему в волосы, а другой в плечо, как бы требуя, чтобы он не уходил. Хотя эту хватку нельзя было назвать приятной в прямом смысле этого слова, но такой внезапный порыв женской страсти и явное признание, что ей понравились его прикосновения к ее груди и она хочет, чтобы он продолжил, польстили Аруни еще больше. Он опять уткнулся в ее грудь и стал гладить ее руками и целовать – сперва осторожно, потом смелее. Адрика всё так же не шевелилась и не поворачивала головы, но крепко держала его за волосы и за плечо. Так как Аруни решительно настроился на то, что их преступного соединения с Адрикой он не допустит, то смогла проявить себя его практичная натура - чем страдать от того, что желанного не произойдет, лучше получить сейчас удовольствие на груди Адрики, об которую ему так хотелось тереться, чтобы смешать этот совсем новый ее запах со своим. Когда раньше случалось, что тело Аруни вдруг отказывалось признавать очевидное - Адрика может вызвать интерес у мужчины разве что от «безрыбья», а это не про него, - то в тех случаях его желания ограничивались тем, что он хотел немедленно оказаться в ней, быть там, пока он может, слышать ее стоны восторга и чувствовать, как ее тело отвечает на его движения подобными встречными движениями. Никогда в его голове не было фантазий о каких-то любовных играх с ней, даже о самых простых - вместо них там всегда была мысль, что она для «безрыбья», которого у него нет. И эта мысль всегда сдавалась последней - тогда, когда голове уже невозможно было придумать что-то сложнее стонущей от страсти Адрики, которая хочет его в себе. А сейчас он как-то открыл для себя, что и эта более спокойная сторона наслаждения интимной близостью с ней по-своему интересна и безумно приятна, и так вот он и будет дальше гладить грудь Адрики руками и языком, пока она держит его, а потом, когда отпустит, он просто ляжет рядом на землю и заснет; и если Адрика никуда не уйдет, то первое, что он почувствует и увидит, когда завтра проснется, будет ее прекрасная грудь. Однако этот план Аруни вскоре сам же и нарушил, когда бедра Адрики вдруг сильно вздрогнули – он решил, что она хочет его ласки еще и между ног, и повел руку вниз по ее животу. Помня – да и видя боковым зрением – ранки на животе Адрики справа и слева, которые всегда казались ему болезненными, он старался вести руку очень аккуратно посередине, чтобы случайно не сделать ей больно. Но тут Адрика, наконец, разжала руки, резко встала и отошла. Лицо Аруни внезапно оказалось не на ее прекрасной груди, а в траве. То, что Адрика ушла, вовсе не значило для Аруни то, что она больше его не хочет. Он ни разу не был человеком большого города, и его представления об интимной близости мужчины и женщины в значительной степени сформировались под влиянием многочисленных случайных наблюдений за живой природой: он знал, что самке может далеко не сразу понравиться, как к ней пристраивается самец, и тот вполне может огрести за неприятную попытку когтями или копытами. Правда, в данном случае Адрика его не ударила, не оттолкнула, не вскрикнула - и даже не посмотрела на него ни одним из трех вариантов своего обычного взгляда! - но, скорее всего, как бы он ни старался быть аккуратным, а таки зацепил своей ладонью какую-то из ее ранок. Аруни приподнял голову и посмотрел, куда отошла Адрика. Она стояла довольно далеко от него, и в свете догорающего костра можно было различить только ее силуэт, повернутый в профиль к нему. Ему казалось, что он еще чувствует те места в волосах и на плече, где ее руки схватили его – этот лестный для него порыв женской страсти. Аруни снова напомнил себе, что он не имеет и не может иметь никаких прав на Адрику, и то, что они хотят, преступно, потому что он шудра, а она браманка, и решил больше не подходить к Адрике, а остаться лежать здесь в траве, пока его желание не пройдет, и даже не смотреть на нее. Но заставить себя оторвать глаза от ее темного силуэта он не мог. Ее высокий рост, который часто казался Аруни каким-то неправильным для женщины, теперь только добавлял ощущения, что это часть ее небесной красоты. Она так же склонила голову набок и смотрела в землю, как было только что, когда он лежал на ее груди и не мог видеть ее глаз. Вдруг он представил, что если бы такое желанное им обоим соединение произошло, то потом, может быть, он увидел бы в ее глазах не то, что он видит там обычно – насмешку, недовольство или презрение, - а восторг или хотя бы наслаждение, и причиной этого был бы он. Аруни встал и подошел к Адрике сзади. Прижавшись к ее спине, он опять начал руками ласкать ее грудь, а губами целовать там, где голова переходит в шею, убирая носом ее мешающие волосы. Тут сильно чувствовался ее обычный волнующий запах трав, а сейчас еще и запах речной воды, и это сделало его ласки грубее – он стал кусать ее шею и сильнее сжимать ее грудь. Теперь Адрика была еще более пассивной, чем тогда, когда они лежали рядом – ее руки просто висели вдоль тела, не пытаясь как-то достать его. Но как и тогда, Аруни сейчас тоже чувствовал, что это не пассивность терпения неприятного и не знак ее нежелания близости с ним – она просто не мешает ему делать ей приятно, но сама не хочет быть активной преступницей. Однако если он станет активным преступником, то не проклянет ли она его потом за то, что он воспользовался ее желанием? Поскольку Адрика была почти одного роста с Аруни и все их вертикальные пропорции тоже более-менее совпадали, то нынешнее соприкосновение их возбужденных тел дало ему совершенно новое прекрасное ощущение – ощущение удобства ее тела для того, что он сейчас хочет; как будто он нашел и теперь прижимает к себе ту женщину, с которой и должен соединяться всегда, потому что их тела идеально подходят друг другу для такого соединения, и оно сейчас произойдет само по себе - оно не может не произойти теперь, когда они вот так прижаты друг к другу и так хотят друг друга… Но рядом с этим новым прекрасным для него ощущением в теле, в голове была мысль, что их соединение как раз не должно произойти ни в коем случае, потому что это нарушение закона. Так он какое-то время прижимал к себе Адрику, мял ее грудь, терся об ее спину, вдыхал ее волнующий запах, смешанный с запахом речной воды, хватал зубами ее шею, всем телом наслаждаясь близостью с таким подходящим ему женским телом – и думал только о том, что ничего больше делать нельзя, потому что Адрика браманка. Наконец Адрика застонала – и для Аруни это был стон желания женщины немедленно почувствовать в себе мужчину. И этот стон как-то сразу всё решил в его голове – мысли о том, что нельзя допускать преступного, исчезли, и там остался только факт, что чандалы существуют, он сам их видел в местах кремации, а значит, когда-то какие-то шудры соединялись с браманками… Он стал облизывать ее ухо, одной рукой продолжал сжимать ее грудь, а вторую просунул себе в дхоти. …и он тоже соединится со своей прекрасной удобной идеальной Адрикой, которая сейчас так хочет чувствовать его в своем теле… Вдруг Адрика вырвалась, но в этот раз не ушла далеко, а неожиданно оказалась сзади Аруни. Теперь уже она обнимала его со спины – вернее, стала рывками снимать с него одежду, и из-за плеча он чувствовал ее жаркое дыхание и слышал, как ее прерывающийся страстный голос говорит ему совсем неподходящие для такого голоса слова: - Мне не нравится, когда целуют и трогают мою голову, и мне не нравится, когда меня трогают между ног. Но особенно мне не нравится, когда зная то, что мне не нравится, делают это. Я не люблю тебя, и ты мне не дорог, поэтому если ты хочешь остаться мужчиной, то тебе лучше не злить меня, иначе тебя ждет судьба ваших лишних бычков и козлят. Но ты же хочешь меня сейчас, и хоть я много чего не люблю, но у меня руки врача, и тебе точно понравится то, что я буду делать… В голове Аруни вдруг возникла догадка – яркая, как молния, и от нее желание близости с женщиной вдруг практически исчезло, а на его место в тело сразу пришел тот страх, который неизбежно появляется тогда, когда понимаешь, что встретился с потусторонним. На самом деле ее сегодняшние прыжки с утеса были просто поводом остаться здесь с ним ночью наедине, то неприличное письмо оказалось у нее, конечно, не случайно, и она вовсе не боялась сейчас преступного нарушения закона в его объятиях, а наслаждалась в них его страстью, но он ей нужен не для этого... Но всё же догадка была слишком яркой, чтобы Аруни сдался безмолвно, не сказав, что он всё понял. - Да, вы же говорили, что у вас связь с Шивой, и вы разрушительница устоев. Раз вы решили, что сегодня ночью я должен стать вашей жертвой Ему и… - Что-о-о? Разрушительница устоев? – Адрика засмеялась и отошла от Аруни, так и не раздев его до конца. – Ха-ха-ха! Это ты сейчас придумал или давно уже подозреваешь меня в тантризме? Ха-ха-ха! Аруни не двигался, а искоса посмотрел на нее. Она вернулась к костру, где осталось ее платье, подхватила его с земли, но даже не начав надевать, бросила назад. - А зачем мне, разрушительнице устоев, какая-то одежда?! Адрика, так и оставшись голой, подкинула в костер веток, предусмотрительно собранных Аруни, раздула огонь, а потом подошла к еде – супу и жареной рыбе. - Ты чего там стоишь, иди сюда! Я сначала порушу устои, съев твою рыбу, а на сладкое оставлю тебя - и так свершится мое великое жертвоприношение Шиве, страшное и ужасное, ха-ха-ха! Аруни оделся, но подошел не к ней, а к костру. В свете разгоревшегося огня в глазах Адрики он видел, естественно, совсем не то, что напрасно мечтал увидеть, а то, что обычно – насмешку. Она откусила кусок рыбы и, жуя, немного невнятно сказала: - Очень вкусная рыба! Впервые же в жизни ем. И костей почти нет. Продолжая есть, Адрика еще пару раз сказала, что рыба вкусная и Аруни замечательно ее пожарил. Покончив с ней, она поднялась и сказала: - Я наелась рыбы, и сладкого мне не надо. Ты сам себя спас, прекрасно приготовив ее, ха-ха-ха! Она села рядом с ним у костра – опять за его спиной, - и обняла за шею: - Нанди, ты чего – обиделся? Аруни понимал, что надо повернуть к ней голову и, опустив глаза, обычным голосом сказать обычную формулировку для господ, что он полностью в ее распоряжении и, разумеется, готов служить ей как угодно, а обижаться не смеет, но он не повернул голову и ничего не сказал. - Зря ты отказываешься от рук врача… У меня в кабинете не отказывался, а еще сам напрашивался… Ладно-ладно, забудь. Адрика взяла свое платье, отошла и оделась, а Аруни перешел туда, где она недавно сидела, и стал есть суп. Он чувствовал сильный голод несмотря ни на что. Он не заметил, что вместе с платьем Адрика подняла и валявшийся рядом лист письма. Сначала она хотела бросить его в костер, но передумала. Адрика легла на землю, повернулась к Аруни спиной и затихла. Глядя на нее, он вспомнил, как близко она была недавно к нему, как он чувствовал ее необычный волнующий запах, смешанный с запахом речной воды, как ему было удобно ласкать ее, как она застонала, требуя его в своем теле, и как он просунул руку себе в дхоти, решив нарушить закон и соединиться с ней. Сейчас он уже не хотел ее, но ему было так жаль, что в тот момент этого не случилось и уже больше никогда не случится, что слезы закапали в горшок с супом.