Тебе больше не будет больно

Ливий проснулся посреди ночи и обнаружил, что в кровати стало прохладнее. «Тепло, которое дарила Эвтида одним своим пребыванием рядом, пропало», — подумал сначала он. А потом понял. Всё не так поэтично. Просто исчезла простыня, которой он накрывался. Находясь во всё ещё сонном сознании, он протёр глаза и потянулся за кувшином с водой. Отпив из него немного, Ливий привстал на кровати и оглядел покои. Чёрные стены, на которых были контрастные тени от луны, силуэты мебели со слабой светлой окантовкой по краям и… «Боги!» — мысленно вскрикнул лекарь, когда дошёл взглядом до тёмной фигуры, что сидела на кушетке возле окна. Медленно поднявшись, мужчина бесшумно нащупал в ночи свои штаны, оставленные на кушетке, и надел их. Потом так же бесшумно приблизился к тёмной фигуре со спины и резко опустил ладони на скрытые простынёй плечи. Фигура резко повернулась, замахиваясь рукой, да так, что Ливий едва успел пригнуться. — Ты что творишь?! — взвыл он, когда увидел смеющееся лицо Эвтиды. — А ты? — она начала заливисто хохотать. — Незримый бог, да ты меня так напугал сначала! — Во-первых, Незримый бог конечно приятно, но можно просто Ливий, — кладя руку на грудь, сказал он. — А во-вторых, это ты меня напугала, боги — свидетели! Да я чуть дух не испустил! Сидит какая-то тёмная фигура у окна. Попробуй разбери, кто… — Мне не спалось, — задумчиво проговорила она и обратила свой взор к Луне. — А простыню-то забирать зачем? — как-то страдальчески спросил мужчина и сел на кушетку рядом с девушкой. — Я что, нагая тут, по-твоему, должна сидеть? — снова повернувшись к Ливию, спросила Эва, а потом удивлённо выгнула брови: — Ну ничего себе! А сам-то в одежде! Это ты когда успел? — Только что. Не голым же врагов встречать. — Врагов значит? — лукаво улыбнувшись, произнесла девушка, а потом незаметно для мужчины вынула из-под простыни руку и ткнула его в торс. — Эй! — лекарь тут же согнулся и хотел было ответить девушке тем же, но она крепко запахнула простыню, чтобы у него не было ни единого шанса это сделать. Тогда Ливий усмехнулся и, приобняв спину Эвы, сказал: — Не замёрзла? — Нет. Он поднял руку, чтобы дотронуться до её носа, но Эвтида резко отдёрнула голову назад. — Ты чего? — удивлённый её реакции, спросил мужчина, но, оставшись без ответа, всё-таки дотронулся со второй попытки до её носа. Он был тёплым, и Ливий удовлетворённо хмыкнул, а потом поправил съехавшую вниз простыню на её плечах. И снова приобнял за спину, а Эва положила голову на его плечо. Спустя несколько минут лекарь прервал тишину: — Видишь ту звезду? — он указал рукой на самую яркую после луны точку на небосводе. — Это Сириус, — прошептала Эвтида, — его появление всегда связано с разливом Нила… — а потом добавила: — Я не хочу сегодня слушать про звёзды. Их много, да и не все видно… — Отсюда всех и не увидишь. — А откуда увидишь? — Ну… — задумался лекарь, а потом ответил: — Я знаю одно место, покажу тебе как-нибудь. Оттуда видно все звёзды и созвездия, в которые они собираются. Тебе понравится. Он погладил её спину, а потом повернулся и спросил: — Если про звёзды ты сейчас слушать не желаешь, так чего же ты хочешь? Девушка задумалась лишь на мгновенье: — Расскажи про Луну. Греческую историю про Луну. — Хорошо, моя госпожа, — Ливий вернул взгляд к небу и начал свой рассказ: — Когда Ночь окутывает Землю непроглядным мраком, на небосводе появляется золотисто-красная колесница богини Луны — Селены. Свет от её одежд и лунного серпа над головой прогоняет этот непроглядный ночной мрак. Однако грустна богиня. Как только она заканчивает свой небесный путь, то спускается на колеснице в глубокую пещеру, где вечным сном спит сын Зевса Эндимион. Богиня влюблена в него, но безответно. Спящий вечным сном Эндимион не может ответить на нежные любовные слова Селены, а потому богиня вечно грустна. Эвтида тяжело вздохнула, протягивая руку и находя свободную руку мужчины, чтобы взять его ладонь в свою. Они сидели в тишине, слушая редкое пение птиц за окном, пока Эва не произнесла: — Могу я кое-что спросить? Ливий по-доброму хмыкнул и ответил: — Тебе не нужно разрешение, чтобы что-то узнать у меня. Спрашивай, не стесняйся. — Когда… — она вдруг улыбнулась и опустила голову. Ливий покосился на неё, но продолжил выжидающе молчать. — Когда ты… — снова смущённый смешок, а потом на одном дыхании она протараторила: — Когда ты понял, что я тебе нравлюсь? Лекарь снова обратил взгляд к небу, задумываясь лишь на мгновение, а потом сказал: — Помнишь, как ты боялась ехать на колеснице и мне пришлось тебя придержать? Твои волосы ещё заполонили мой рот тогда. — Исфет, это будто в другой жизни было… — улыбаясь, сказала она. — Тогда и я спрошу, — его голос вдруг наполнился лукавыми нотками, не предвещающими ничего хорошего. — Тогда в гробнице, где ещё был Тизиан, ты же специально держала руку так, чтобы мой локоть касался твоей груди? Эва, пойманная на давней хитрости, вдруг покраснела, но ночь скрыла залитое румянцем лицо, столь явно выдававшее без слов правду. Однако девушка не хотела врать: — Может быть, — но и выдавать свои уловки не спешила: — А может быть и нет. — Ладно уж, храни свои секреты, — хмыкнул он, а потом зевнул: — Всё, Эва, пошли спать. — Но я ещё не хочу, сон не идёт. — Пошли, пошли, сейчас придёт, — заверил её лекарь и стал толкать к кровати, — я знаю одну технику, сразу уснёшь, как убитая. — Как убитая не хотелось бы… — пробубнила в ответ Эвтида, но последовала за ним. Через час Эвтида снова проснулась. Солнце пока ещё не встало, и девушка решила, что сейчас самый лучший момент, чтобы незаметно для живущих во дворце вернуться к себе в покои. Хотя уходить, конечно, не хотелось. Наконец собрав то, что она считала волей, в кулак, Эва потянулась… и снова устроилась на кровати поудобнее. Только теперь мерзкий внутренний голос упорно продолжал давить на неё, заставляя встать. Прошло ещё пять минут и в игру вступил заполненный мочевой пузырь, который чудным образом вселил в девушку столько сил, что она не просто быстро поднялась, так ещё и так же быстро оделась. — Я пойду, милый, — склонилась она над головой Ливия и нежно прошептала ему на ухо, чмокнув в висок. Лекарь, по всей видимости поглощённый каким-то приятным сном, лишь пробубнил что-то невнятное ей в ответ, нахмурился, отмахнулся, а потом шикнул. «Тоже мне, сон видите ли ему смотреть мешаю… скажи спасибо, Ливий Пеллийский, что я тебя не разбудила. А я могла», — хмуро, но с любовью в глазах, глядя на мужчину, подумала она. А затем поправила его простыню и выпорхнула из покоев, кинув прощальный взгляд на кровать с лекарем.

***

Дворец спал. Никакого шума, свойственного дню, сейчас не было. Никто не сновал, не кричал, не смеялся и не плакал. Молчаливые стражники стояли возле комнат важных персон, и только они могли бы сейчас разделить восхищение Эвтиды от этого ночного спокойствия. Но стражники вряд ли замечали его. Привыкшие держать пост, уставшие от этого, они наверняка мечтали просто лечь спать. Бесшумными шагами Эва дошла до своих покоев. Побыв какое-то время в них и приведя себя в порядок, она обнаружила, что начало светать. Решив, что у неё есть ещё где-то час до того, как проснётся дворец, она пошла в сад. Там было тихо, что можно было считать огромной редкостью. Опустившись на края бассейна, Эва провела рукой по водяной глади, на которой тут же появилась рябь, отражавшая не то лунный, не то уже солнечный проблеск. Цветы лотоса, которыми был усеян прудик, тоже спали, свернув на ночь свои лепестки. Дойдя до своего излюбленного места вдалеке, Эва увидела скрюченный силуэт, сидящий под акацией. Готовая развернуться и уйти, она вдруг была окликнута скрипучим голосом. — Эвтида? Обернувшись и вглядевшись в фигуру, она узнала в ней старика травника. Медленно подойдя к нему, она спросила: — Да? — Чего в такой час ходишь? — А это запрещено? — немного раздражённо ответила девушка. — Не злись, садись лучше рядом, — он похлопал по месту на земле возле него, и Эвтида только сейчас заметила в его руках ступку. Опустившись на плащ старика, раскинутый на траве, она спросила: — А вы что здесь делаете? — Ночь — лучшее время, чтобы спокойно пособирать травы. Днём иной раз здесь не пройти. А я люблю спокойствие, — ответил он, а потом улыбнулся, от чего морщин на его лице прибавилось. — И ты, видимо, тоже? — Да, — ответила Эва, а потом, неожиданно для себя, добавила: — Ночью воздух меняется… — Всё меняется, — то ли про ночь, то ли про жизнь, ответил ей он, и продолжил: — Становится так спокойно… и тихо… Я люблю тишину… говорят, только в тишине можно услышать себя. — Если вы любите тишину, зачем тогда вернулись во дворец? — Всем можно пресытиться… однако ты права, единение с природой — вот моё счастье. Когда ты чувствуешь всю её без остатка, — он замолчал, а потом причмокнул губами и продолжил: — Природа — лучшее, что создали боги… Она прекрасна в любом обличье, и за ней можно наблюдать вечно… Как говорил один мудрец… как же там было… а! Конечная цель — это жить согласно с природой, и это то же самое, что жить согласно с добродетелью: сама природа ведет нас к добродетели… Эвтида молча слушала его размышления, мысленно соглашаясь лишь с одним — природа, вот истинная красота, вот то, что можно созерцать вечно и пресытиться ей невозможно. Старик уже не раздражал девушку, как раньше. Почему-то сейчас его мысли стали казаться ей интересными, она с удовольствием впитывала их. Может, это ночь так на неё действовала, а может в Эве что-то поменялось. — Повезло тебе, Эвтида… — обратился вдруг к ней травник. — Раз во дворец попала, то многого достичь как писарь сможешь. Видел я недавно один папирус, там было сказано: «Написанное в книге возводит дома и пирамиды в сердцах тех, кто повторяет имена писцов, чтобы на устах была истина. Человек исчезает, тело его становится прахом, все близкие его исчезают с земли, но писания заставляют вспомнить его устами тех, кто передает это в уста других». «Какая хорошая память для такого возраста», — только и подумала Эва. — Как же он назывался, папирус этот… А! «Прославление писцов». Ты же собираешься писарем быть? Или это лишь один из этапов обучения, на котором ты остановилась? Удивлённая такому вопросу, девушка оторопела. — Приехала я сюда как писарь, — уклончиво произнесла она. — Ты мне о прошлом, а я о будущем спрашиваю. Помочь тебе хотел. — Как? — В Александрию к знакомому мог бы устроить. Писарем или помощницей писаря. Зависит от твоих навыков. «Которых нет», — давно смирившаяся с этой правдой, подумала Эва. — Но я же… — начала было она, но старик покряхтел, из-за чего Эвтида замолчала. — В столице на первый взгляд больше возможностей, однако и писцы тут надолго не задерживаются порой. Конкуренция. Тем более такие молодые и неопытные, как ты. А Александрия с каждым днём процветает, скоро туда все переберутся, — скрипучим голосом ответил он, а потом старчески улыбнулся: — Вот поэтому и предлагаю подсобить. Переместившись туда сейчас, ты будешь одной из первых, а когда туда переберутся все, кто знает… Может, уже успеешь стать почитаемой среди писцов фигурой. Предложение звучало заманчиво, да и подальше от эпистата… Однако старик не знал, что Эвтида теперь стала личным лекарем жены фараона. Так просто ей теперь не уехать. Распространяться об этом Эва пока не горела желанием, мало ли их с Ливием обман раскрылся бы, и госпожа узнала, что Эвтида и не лекарь никакой, поэтому девушка молчала. — Я даже не знаю… а как же мои обязанности здесь? — Какие? Записывать за лекарем? — Ну да. — Думаешь, он себе во дворце Мемфиса нового писца не найдёт? — усмехнулся травник, а потом сочувствующе дотронулся до плеча Эвы: — Вот оно… это тебя и пугает? Что он нового писца на замену тебе найдёт? «Да», — больно кольнул душу ответ. — Нет, мне просто видится это не очень честным. Я здесь только благодаря Ливию, поэтому чувствую себя… — Должной? — Да, — ответила девушка. Отчасти это было правдой, но Эва умолчала и о чувствах, из-за которых она не могла теперь вот так просто бросить лекаря. Это было бы не просто не красиво, но и абсолютно неприемлемо. Ливий спас её от подозрений эпистата в Сет-Маате, забрав её с собой в Мемфис, он помог ей, а она ему никак не отплатила? Нет, она помогла ему с госпожой, они в расчёте. Исфет, Эва, о каком расчёте речь? Это твой возлюбленный, ты теперь без него никуда. В этом и кроется причина. — Наш долг — это право, которые другие имеют на нас, — сказал ей старик, пожевав губы. — А исполненный долг почти всегда оставляет сознание не вполне исполненного, ибо никогда нельзя удовлетворить себя. Если совесть — это единственное, что тебя сдерживает, то заглуши её голос. — Как можно заглушить голос совести? — с сомнением спросила Эва. — Совесть есть отражение твоих внутренних принципов. Если твоё решение не совпадает с ними, то совесть начинает грызть нутро, напоминая о них. Но если ты изменишь свои принципы, то и муки совести отпустят, — тут вдруг он будто потерял интерес к разговору и вернулся к ступке, в которой продолжил пестом размалывать и превращать в кашицу какую-то траву. Занимаясь этим делом, он, как сам себе, сказал: — Что ж, я могу понять твоё положение, однако подумай. — Подумаю, — ответила Эвтида. Но она так и не подумала. Последующие дни у Эвы была не просто куча, а целая гора работы. Оказалось, что ей надо не просто сидеть и ждать, пока понадобится её помощь. Например, она должна была присутствовать, когда госпожа ела, а это два раза в день. Госпожа, конечно, ела чаще, но после обеда девушку решили отпускать учиться. Поскольку Эвтида училась на писца теперь только на словах, и никакой эпистат, как это было в Сет-Маате, не мог кружить над ней ястребом и сидеть орлом, следя за учёбой, она в первый же день с абсолютно чистой совестью посвятила это свободное время себе. А именно… читала папирус про черномагию. А всё началось так… После того, как она ушла от старика несколько дней назад, то быстренько вернулась к себе. После обеда госпожи Эва хотела было отправиться к Ливию, но по какому-то везению, которым, как она на тот момент решила, она была с рождения обделена, девушка забрела в библиотеку. Поражённая количеством свитков, Эвтида удивлённо открыла рот и, как заворожённая, прошлась вдоль рядов огромных стеллажей. Света внутри библиотеки почти не было, что показалось ей странным, но, видимо, так было нужно для сохранения папирусов. Оглядевшись, Эва решила, что никого внутри нет, а если и есть, то не в зоне её видимости, что она приравняла к полному отсутствию, поэтому, движимая любопытством, пошла изучать помещение и его содержимое. Оказалось, что все стеллажи были разделены по темам. Были стеллажи с летописями, были с медициной, с астрономией. Наконец взгляд зацепился за массивные двери, в глубине библиотеки. Ещё раз, только уже более тщательно, осмотревшись по сторонам, Эвтида дёрнула дверь. Та поддалась, и вот девушка уже была в тёмном помещении со спёртым застоявшимся воздухом, где только одна полоска света, от двери, освещала комнату. Быстро сообразив, что вряд ли в отдельном помещении, в полной темноте, да ещё и в таком небольшом количестве, будут храниться какие-то обычные папирусы, Эва взяла наугад один из свитков и вернулась с ним в большую залу библиотеки, тут же прикрыв дверь. «О черномагии», — прочитала девушка название на папирусе и онемела. Вдруг стало ясно, что за тайная информация находится на свитках в этой комнате. «Но двери не заперты, почему? — подумала она. — Прочитать это может только человек образованный, а значит занимающий определённое положение во дворце или же ученик. Ученики чаще всего ходят с наставниками, но есть же и любопытные, вроде меня. Так почему же тогда эта комната не заперта?» Ответ, к сожалению, нашёлся быстрее, чем Эва успела построить полноценную теорию. Вдалеке раздалась чья-то мягкая и осторожная поступь, и девушка поспешила ретироваться. Она на носочках добежала до последнего ряда стеллажей и затаилась с украденным папирусом там. «Скажу, что мне Ливий что-то поручил найти, если что», — продумывала пути отхода Эва. Обострив свой слух, она пыталась понять, ушёл ли посетитель, и может ли она уже выбираться. Выждав ещё несколько минут, Эвтида вдруг услышала шум закрывающейся двери, а потом шаги стали быстро удаляться. Спустя пять минут, которые девушка провела практически не шевелясь, она наконец выглянула. Никого, вроде бы, не было видно. Прижав свиток к бедру, Эва поспешила к себе в покои. Захлопнув за собой дверь и окончательно позабыв о том, что она собиралась найти Ливия, Эвтида тут же раскрыла свиток.

О применении черномагии

Слава тебе, Сет, Покровитель шезму, могущественный бог!

Многоимённый, Дивный образами.

Мы славу тебе несём, прославляя имя твоё своими поступками!

Будь же к нам благосклонен,

Мы славим величество твоё. Мы воздаём хвалу тебе,

Мы возносим твою славу! Над всеми богами и богинями.

Один Ты для нас владыка главный!

Свиток был не очень длинный, однако у девушки ушло около часа на его изучение. После прославления Сета в начале, в тексте была информация о двух разветвлениях черномагии — онейромантии и некромантии. Было дано краткое описание каждого вида магии, а затем говорилось о том, как развить сразу два способа магии на равных уровнях. «Странно, но Реммао говорил, что черномаг должен выбрать один путь и совершенствоваться в нём», — засомневалась Эва и продолжила чтение. Оказалось, что можно одинаково хорошо владеть и онейромантией, и некромантией, и в таком случае у него есть все шансы, чтобы стать жрецом. «Значит, Реммао умел и то, и другое, да ещё и одинаково хорошо, раз когда-то жрецом у самого фараона был, — подумала она сначала, а потом внутренний голос подсказал: — Но для того, чтобы занять высокий чин не обязательно быть мастером своего дела. Иногда хитрость и изворотливость могут сослужить получше любой магии… да и связи». Заканчивался папирус информацией о том, как черномаги могут служить на пользу народа. Особенно распространена помощь черномагов в лекарском деле. Разговор с Ка больного — один из наиболее распространенных видов помощи онейромантов лекарям. А благодаря некромантам, можно связаться с Ка почившего и выведать о его последних желаниях. Так, однажды покинул этот мир один господин, да вот только не успел он перед смертью… Прочитав эти строки, Эва задумалась. Значит, черномаг может параллельно практиковать и онейромантию, и некромантию. Если у него это успешно выходит, то он имеет возможность однажды стать жрецом храма. Черномагом можно стать в любом возрасте, однако делать это с юношества намного проще, в то время как во взрослом возрасте может и не получиться вовсе, так как в силу жизненного опыта теряются те навыки, которые помогают юным шезму обучаться быстрее и эффективнее. А именно — эмпатия и умение чувствовать и считывать настроения других. Тонкая душевная организация, по мнению составителей текста, становилась «толстой» с годами, поэтому чем раньше человек начинал обучаться черномагии, тем лучше были его результаты. Также девушка узнала, что одни из самых могущественных шезму рождались в семьях, где был союз шезму. Упоминалось также про целые кланы черномагов, передававших бразды правления из поколения в поколение. Жрецу необходимо отречься от всего людского, чтобы посвятить себя целиком и полностью служению Сету. Он обязан владеть двумя видами черномагии на одном уровне, а также уметь писать и читать. Коли жрец задумается о продолжении рода, то он обязан найти шезму для объединения их магических сил. После священного акта черномаги должны расстаться и готовиться к появлению ребёнка. Как только он родится, то в случае, если жрец мужчина, он должен забрать у женщины дитя и отправить его в отдалённый храм, обучаться черномагии и ждать своего часа, чтобы стать жрецом. Если же жрец женщина, то как только появится ребёнок, она должна отдать его слугам, чтобы ты отправили его в отдалённый храм учиться черномагии. Ребёнок от такого союза должен воспитываться с раннего детства в ограничениях и готовиться занять место своего родителя. Жить с родителем строго воспрещается. Рождённый от такого союза ребёнок отличается высоким уровнем эмпатии, особой чувствительностью к миру, слабым здоровьем, а также необыкновенным умом. Этот необыкновенный ум может сделать из него либо самого мудрого на свете человека, либо со временем превратить в хладнокровного убийцу. Девушку глубоко поразили эти строки. Стало жаль детей, рождённых жрецами. Они ведь были просто жертвами обстоятельств, их судьба была предопределена задолго до их появления. «Но сейчас жрецам отрекаться от всего людского совсем не обязательно», — подумала Эва, вспоминая жреца в Гермополе, который не брезговал золотыми ускхами. Исходя из того, что папирус уже не лучшего качества, в тексте ни слова о запрете пользоваться черномагией, да и сами правила довольно строгие, Эвтида выдвинула сама себе предположение, что написан он был ещё до принятия закона о запрете черномагии. Переваривая новую информацию, Эва пыталась понять, как эти знания могут ей пригодиться. Итак, теперь она знала наверняка, что можно развивать сразу два пути. С ущербом для себя? Об этом не было сказано. Второе, раньше жрецами становились чаще всего дети жрецов, с детства изучавшие ремесло черномага и росшие без семьи. Третье, раньше к помощи шезму прибегали даже лекари. Что ж, теперь надо было поскорее вернуть свиток на место, пока его отсутствие не заметили. Не заметили кто? Кто сегодня туда ходил, кто это был? «А тебе какое вообще дело, даже если узнаешь, что с того?» — ворчал внутренний голос. Но любопытство заставляло мозг думать и думать. Кто имеет ключ от этой комнаты? Жрец? Зачем жрецу читать то, что он и так знает. Писари? Им вряд ли разрешено туда заходить, что уж говорить о прочтении свитков. Если отбросить статусы, то какой человек мог туда зайти? Такой же любопытный и проворный, как и Эвтида. Проворный… Мозг зацепился за это слово. Проворный, а значит молодой? Молодой черномаг, который хочет знать больше? Может, это был ребёнок жреца, если он вообще у него есть. Или дети всё так же до сих пор растут в этих жутких условиях, вдали от родителей? Не-ет, у посетителя был ключ. Значит, у него есть доступ к столь скрытым свиткам. А такой доступ может иметь только важная фигура. И опять всё сводится к жрецу. Но нет же у него проблем с памятью, в самом деле?! И снова озарение — вдруг это любопытный юнец, который стащил ключ. И поступь подходит, человек шёл быстро, будто, так же, как и Эва, боялся, что его заметят. Боги, Эвтида, это дворец фараона. В Мемфисе. Это мог быть кто угодно. «А вот здесь не соглашусь, — возразило подсознание, — если судить по его осторожным и быстрым шагом, то он проник туда незаконно, иначе зачем ему прятаться? Важному человеку нет смысла прятаться или оправдываться, если вдруг его застукают. Значит, посетитель старался остаться незамеченным потому, что находиться там ему было нельзя или нежелательно, чтобы другие это видели. Следовательно, это не жрец. Кто может интересоваться черномагией? Другой черномаг или тот, кто хочет узнать больше про шезму. Но в каких целях?» — как только на один вопрос находился ответ, тут же появлялся следующий вопрос. Очень скоро голова начала кипеть от количества догадок, но в итоге Эва решила так. Это был образованный человек, но не слишком высокого чина, человек, который не знает или не помнит каких-то вещей о черномагии, однако тот, кто может взять или выкрасть ключ от запертой комнаты. Ещё какое-то время девушка в размышлениях походила из угла в угол, а потом подошла к своей новой «соседке», которая сидела на пустом блюде из-под фруктов и протянула палец. Муха заползла к Эве в ладонь и стала потирать лапки. Рассматривая её, Эва вдруг подумала: «Почему меня вообще это так заинтересовало? Подумаешь, кто-то зашёл в запертую комнату библиотеки, где находятся стеллажи со свитками о черномагии. Может, это слуга, которому поручено следить за состоянием и сохранностью свитков, а мне просто заняться нечем». Но видимо из-за недостатка интересных событий в жизни, как Эва называла все те мероприятия, во время которых её жизнь всегда висела на волоске, и которыми стала богата её жизнь в Сет-Маате, девушка не собиралась отпускать эту ситуацию. Можно было сказать, что риск вошёл в привычный уклад жизни Эвтиды, поэтому теперь, когда его не доставало, она испытывала упадок сил. «Нужен риск — попадись на глаза эпистату», — подтрунивал внутренний голос. Как бы там ни было, папирус надо вернуть на место, но тогда, когда в библиотеке никого нет. Вопрос с тем, каким именно образом она проникнет в запертую на ключ комнату, Эва пока отложила. К вечеру девушка хотела найти Ливия, но наткнулась лишь на какого-то ученика, который сказал ей, что его наставник срочно уехал на несколько дней в Гелиополь. «И чем теперь заняться-то?» — вздохнув, подумала она, но ответ уже знала. Дождавшись сумерек, Эва взяла суму, для вида сложила туда письменные принадлежности, так ненавистные ей уже, а на дно спрятала тот самый папирус. Раньше она прятала на дно сумы маску или накидку. Теперь же это какой-то свиток. Забавно, как меняются времена. Эва почти дошла до библиотеки, когда вдруг резко отпрянула за колонну, завидев издалека страшных размеров белую фигуру. Эпистат, Дуат бы его поглотил… Однако фигура, к её счастью, девушку не заметила. Медленно и осторожно отходя спиной, Эвтида сделала очередной шаг назад, но не почувствовала пола под собой, а потом… Исфет! Она кубарем покатилась по лестнице вниз, прямо на улицу. Какие-то стражники возле одного из множества входов во дворец, откуда выкатилась только что Эва, лишь хмуро посмотрели на неё, а потом продолжили беспристрастно стоять, выполняя свой долг. Девушка же встала, потирая ушибленную поясницу и заталкивая назад выпавшие из сумы папирусы. Выпал и свиток. Его она быстро спрятала в руке и, видимо, очень подозрительно и опасливо озираясь по сторонам, запихала в самый низ сумы. А потом девушка поспешила где-то затаиться и переждать, зная, что скорее всего сейчас именно этой дорогой будет выходить эпистат. Проблема была в том, что она всё ещё не знала точной планировки дворца, настолько огромным он был. Состоявший из трёх этажей, он удивлял хитро продуманными коридорами и запутанными залами. И это она ещё не была в подземных ходах. Хотя нет, была. В темнице. Усевшись на земле так, что ей был виден выход из дворца, но саму девушку заметить было сложно, она опёрлась всем телом на пальму сзади. В размышлениях о том, почему вечно происходит так, что стоит ей выйти на улицу, так сразу на неё сваливаются все тридцать три несчастья, Эва сама не заметила, как задремала. Может, она бы так и проспала там всю ночь, если бы вдруг сильная рука не стала трясти её плечо. Успев в секунду надумать худшего, девушка распахнула глаза и подскочила. — Ты чего тут спишь? — А ты что тут делаешь? — Сопровождал эпистата, я же из его отряда, — ответил Убэйд. — Ты меня заметил? — спросонья спросила Эва. — Очевидно. — А почему не с эпистатом сейчас? — Я ещё не настолько глубоко во всём этом, чтобы с эпистатом ночи проводить, — хмыкнул он, по привычке почёсывая затылок, а потом пояснил: — Мы выходили из дворца, и я заметил спящую девушку у пальмы. Когда эпистат нас отпустил, я сразу пошёл проверить, всё ли хорошо, оказалось, что это ты. — Я, — подтвердила она. — А ты что тут делаешь? — Жду. — Кого? — Чего. — Чего? — тут юноша обратил внимание на её суму, откуда выглядывали небрежно сложенные впопыхах свёртки папирусов. — А-а, с практики шла? Устала? — Вообще-то… — начала было Эва, а потом прищурилась: — Хотела попрактиковаться в библиотеке, пока свободное время выдалось. Я там ещё не была, ты не знаешь, надо ли с кем-то договариваться, чтобы туда попасть? — Днём там часто занимаются писцы, но они с наставником. Спроси у своего, он договориться. «Был бы он у меня…» — мрачно подумала Эвтида. — С кем? — мрачно спросила Эвтида. — С главным писцом. — Он ответственен за библиотеку? — Да. — Понятно… дело в том, что мой наставник сейчас в отъезде, поэтому… — Не скоро вернётся? — Ага, — с печалью в голосе ответила она. — Ладно, что-нибудь придумаю. — Ты сейчас в библиотеку, что ли? — удивлённо спросил Убэйд. — Да, — невозмутимо ответила Эвтида. — Давай я провожу тогда, во дворце ночью не так уж и безопасно. Эва на секунду призадумалась, а потом кивнула охотнику, и они пошли. Библиотека оказалась открыта, и юноша в пригласительном жесте обвёл рукой помещение. — Тут никто и не стережёт, — сурово констатировала факт Эва. — Да, что-то странно. Раньше я слышал, что надо договариваться, что ж, времена… они меняются. «Воистину. И вот уже охотник и шезму ходят рука об руку», — подумалось девушке. — Я забыл, что ты хотела тут? Попрактиковаться? — Я ни разу ещё тут не была, хотела узнать, что да как. — Могу рассказать. У нас были уроки письма, поэтому тут я бывал, — двое прошлись вдоль стеллажей. — Всё поделено на секции, выбирай то, что тебе интересно. Там, — он махнул рукой вправо, — есть подушки на полу, можно устроиться и писать. Ну или читать. Незаметно для Убэйда Эвтида сменила траекторию их движения, чтобы они прошли мимо запертой комнаты. — А это что за дверь? — она небрежно махнула в сторону знакомой ей двери. — Раньше там хранилась информация о черномагии. Сейчас, вероятнее всего, — он вдруг подался вперёд и дёрнул ручку, — да, она заперта. После запрета пользоваться магией всем, кроме жрецов, видимо заперли. — А раньше же что, любой читать мог? — притворно удивляясь, Эва выгнула брови. — Нет, раньше здесь нельзя было так свободно ходить, как я уже сказал. Только с наставником, а он следил, чтобы лишнего не читали. — Я думаю от одного прочтения ничего худого не случится, — задумчиво ответила она. — Ну… — юноша улыбнулся. — А вдруг кто-то прочитает, заинтересуется и захочет научиться? А сейчас так вообще этим заниматься запрещено. — Это какое-то лицемерие, почему тогда жрецам разрешено? — немного раздражённо заметила она. — Их действия жёстко регулируются фараоном. Такая сила должна быть подконтрольна. А что, — он вдруг остановился, — ты иного мнения? — Просто такое лицемерие мне не по душе. — Согласен с тобой. — Да ну? — Да, думаю, что и простой люд заслуживает той помощи, к которой теперь могут прибегать лишь фараоны и к ним приближённые. На словах про «простой люд» Эва вдруг вспомнила, что и у Убэйда было тяжелое и не очень радостное детство. А ведь он тоже мог стать шезму. И были бы они на одной стороне, а не на разных. Но всё сложилось так, как сложилось, и перед ней сейчас стоял охотник. Хотя с каждой их встречей Эвтида начинала видеть в нём простого человека. Обычный юноша, который так же, как она, старался ради лучшей жизни. — И как тебя с такими мыслями из отряда не выгнали ещё? — усмехнулась она. — Главное, что обязанности свои выполняю, а с какими мыслями я это делаю, пока, хвала Гору, не спрашивают. — И много на твоих руках крови шезму? — Да я, — он нервно посмеялся, — да я… да мне… — Что? — Меня рвёт от вида крови, в общем. — Прямо рвёт? — делая акцент на последнем слове и едва сдерживая улыбку, спросила Эвтида. — Прямо рвёт, — ответил он. Тут Эва не выдержала и хихикнула, а охотник замахал руками, оглядываясь по сторонам. — Но я бы хотел, чтобы дальше этой библиотеки мои откровения не расходились. А то все охотники и так уже надо мной смеются, а я ничего с собой поделать не могу. Тошнит и всё тут. При упоминании рвоты, Эва вдруг вспомнила Ливия, которого тошнило от тошноты других. Та самая забавная особенность, которая, к её великому удивлению, не мешала ему стать лекарем. Однако после мысли повели девушку не в ту сторону, и в голове резко всплыли недавние события. Убэйд и его проблемный… кишечник. Всё то, что ей наговорили те мужчины в казарме про него, заставило её покраснеть от смеха. Чтобы не разорваться от смеха на месте, она продолжила разговор. — Как же тебя, прости конечно, в отряде верховного эпистата с такой особенностью ещё держат? — прикрывая рот рукой, сдерживая хохот, выдавила шёпотом она. — Если я плох в одном, не значит, что плох в другом, — уклончиво ответил юноша. — И в чём же ты хорош? — Да прекрати же ты надо мной смеяться! — вдруг шикнул он. — Я уже жалею, что рассказал. — Всё-всё, успокаиваясь, — проглотив последний смешок, сказала девушка. — Я уже начинаю сомневаться, что ты сюда практиковаться пришла. — Почему это? — окончательно успокоившись, спросила Эва, выгнув бровь. — Потому что ты, кажется, и не собираешься писать или читать. Повисла неловкая пауза. «Исфет, только бы не решил, что я согласилась, чтобы он меня проводил только ради того, чтобы с ним поговорить», — подумала Эвтида. — Ты мне весь настрой учиться убил со своей рвотой, — решив напасть первой, с упрёком вдруг произнесла Эва. Убэйд только удивлённо открыл рот, а девушка продолжила: — Теперь я и сосредоточиться-то не смогу. Незримый бог, право, надо было одной идти. А сейчас я чувствую, что меня и в сон стало клонить! — начав нести околесицу, чтобы поскорее уйти, она всплеснула руками и поправила суму на плече. Посмотрев на реакцию юноши, который удивлённо проглотил её обвинения, она добавила: — Да! Теперь и не позанимаюсь, как хотела. Что ж, тогда спать пойду! И с этими словами она очень быстро направилась к выходу, оставляя позади пару ничего не понимающих глаз. В следующие два дня Эвтида не пыталась пробраться в библиотеку, её загрузили работой. Анат, узнавшая, что «наставник» Эвы в отъезде, наказала девушке не только присутствовать при ужинах госпожи, но и нагрузила её ещё кучей обязанностей. То надо было носить воду, то убирать в покоях госпожи, то выбирать лучшие ткани. К концу третьего дня Эвтида настолько вымоталась, что поблагодарила небеса раз тридцать за то, что её взяли в услужение в качестве лекаря, а не прислуги. Выполнять всё это изо дня в день всю жизнь она бы не смогла. Уставшая и не чувствующая ног, едва ввалившись в свою комнату, она тут же рухнула на кушетку возле окна. Сил идти до кровати просто-напросто уже не было. С небосвода за Эвтидой пристально наблюдала красавица Луна, при виде которой Эвтида теперь вспоминала Ливия. «Как он там, интересно? Не изматывает ли себя работой, как он умеет?» — подумала она. А потом, подобно грустной греческой богине Луны Селене, что безответно обращалась к возлюбленному, она прошептала: — Сладких тебе снов, мой господин. И провалилась в сладкое беспамятство до утра.

***

Ливий Пеллийский стоял на балконе, когда к нему подошла девушка. — Господин, может Вам чего-нибудь принести? — учтиво спросила она. — Нет, спасибо, — ответил он, не оборачиваясь. — Господин Джехути ожидает Вас вечером. Он устраивает праздник в честь своего выздоровления. «Только выздоровел и сразу пировать. Глупость — вот тот порок, который очень быстро сводит людей в могилу», — подумал лекарь. — Я уезжаю завтра, поэтому долго присутствовать не буду, хочу выспаться. Можешь передать это генералу. Мужчина продолжил наблюдать за величием города с балкона. Когда-то Гелиополь посещал Александр. Здесь также бывали Платон и Пифагор. Не успев побывать в самом городе, Ливий уже должен был возвращаться в Мемфис, и его это расстраивало. Хотелось посетить хотя бы один из этих величественных храмов, воздвигнутых в честь бога солнца Ра. На секунду ему вспомнилась родина, вспомнился греческий пантеон богов, в котором богом солнца считался Гелиос… Привезённый сюда срочно из-за ранения Джехути, одного из лучших генералов фараона и очень почитаемого человека, Ливий был сразу доставлен в этот роскошный дворец. Несмотря на свою молодость генерал уже успел зарекомендовать себя отличным воином и смог добиться расположения фараона. Да такого, что фараон теперь и представить своего путешествия в другие страны без Джехути не мог. «Может он просто отдушина для правителя. И от гаремных наложниц можно устать, а тут такой молодой мужчина», — прозвучал вдруг в голове ехидный голос Эвы, от чего Ливий усмехнулся. Ранение бедра генерала оказалось не таким серьёзным, каким его описывал Кэнти, поэтому Джехути уже мог не то что спокойно и без боли ходить, но даже и праздники устраивать. Чего, конечно, Ливий не одобрял. Организму нужны силы, чтобы восстановиться, а лить в себя алкоголь, да развлекаться ночами, не лучший способ их восполнить. Скорее глупо потратить. Праздник проходил так, как обычно проходили подобные праздники у высокопоставленных подданных фараона. Прекрасные девы играли на арфах и лирах, другие же изящно танцевали в полупрозрачных, а то и вовсе открытых нарядах в самом центре залы. На празднике было не слишком много людей, в основном такие же молодые генералы, знакомые Джехути. Кто-то из них сидел на подушках, кто-то полулежал на кушетках с чашами вина. Если говорить о самом генерале, то он развалился на подушках, окружённый несколькими темноволосыми девушками, которые поглаживали его руки, голову и плечи. Ливий же сидел рядом с Джухети, смакуя вино и наблюдая за точно выверенными движениями танцовщиц, которые он находил очень приятными эстетически. Встретившись с одной из танцовщиц взглядом, лекарь допил вино и отставил чашу, поднимаясь. Девушка тут же подплыла к нему, грациозно провела пальчиком по его шее. Ливий, в свою очередь, повёл плечом, а затем учтиво сбросил её руку. — Э-эй, куда же ты? — растягивая слова, сладко прильнула к нему красавица с мелкими косичками в откровенном наряде. — Ты мне понра-авился, хочешь поразвлечься этой ночкой? — Нет, нет, спасибо, — пытаясь быть как можно более вежливым и улыбаясь, ответил Ливий, пытаясь пройти, но девушка снова загородила ему путь. — Погоди же ты, красавчи-ик, не здешний, да, македонянин? — продолжила она, снова прижимаясь телом к нему. — Давай я покажу тебе египетское гостеприимство, тебе понра-авится, обеща-аю. — Меня это не интересует, — поднимая руки, будто сдаваясь, он попытался отодвинуть девушку ими. Но та была настойчива. — Чего? В каком это смысле? — резко сменившееся настроение девушки вылилось в презрительное выражение лица. А потом её губы расплылись в широкой улыбке: — Ты что, не мужик? Быстро сообразив, как поскорее от неё отвязаться, Ливий вымолвил: — Меня не привлекают женщины. Сработало. Девушка тут же отстранилась, а потом зло посмотрела на него. — Да-а, слыхала я про Зевса и его похождения… И с этими словами она вальяжной походкой вернулась к молодому генералу, который уже разговаривал с одним из воинов-гостей. Воспользовавшись моментом, лекарь вернулся в выделенные ему покои. Не прошло и дня, чтобы он не думал об Эвтиде. После того, что было между ними, мужчина надеялся проснуться в её объятиях, но проснулся в объятиях простыни, подоткнутой со всех возможных сторон под его тело. На секунду он подумал, какого было Феонои просыпаться в пустой кровати, когда он сам уходил работать. Да, обстоятельства разные, но ситуации схожи. Феоноя… Интересно, жива ли там ещё? Когда он уезжал, она заболела. Ливий не был к ней привязан, но всё равно беспокоился, как за любое живое существо, сражённое недугом. Одна неосторожная мысль о Феоное разворошила целое гнездо мыслей о прошлом. Ливию вдруг стало неприятно от того, как он поступил с помощницей. Напились, переспали… договаривались, что без обязательств, но Феоноя влюбилась. Могла ли она контролировать чувства? Конечно нет. Не надо было под действием хмеля принимать такие решения. Поступил бы он сейчас иначе? Поступил бы. Беспорядочные связи, нужные лишь для удовлетворения базовых животных потребностей, в которые Ливий раньше иногда вступал, теперь казались неправильными. Их с Эвой близость отличалась от всех его предыдущих, потому что она была вызвана искренним желанием познать друг друга целиком, стать близкими не только душой, но и телом. Их близость была в полном доверии и любви друг к другу. Что же раньше? Только страсть и влечение ради разрядки, снятия напряжения, если таковое появлялось. Однако всё это было боле неважно. Ливий изменился. Возможно, встреть он сейчас юношу с его прошлым поведением, то осудил бы его. Тяжело вздохнув, лекарь вышел на небольшой балкон. Было почти тихо. Почти, потому что звуки праздника в виде лиры доносились до ушей. Завтра назад во дворец. Завтра он встретиться с Эвой. Никогда ещё он так не тосковал по человеку, разве что по сестре. Посмотрев на Луну, Ливий прошептал: — Мирной тебе ночи без снов, моя госпожа.

***

— Всё, молодцы, можете идти, — сказала убравшая остатки ужина со стола Анат. Госпожи уже не было, она вышла на вечернюю прогулку в сад, а две служанки, среди которых была и Эва, во главе с Анат заканчивали уборку в покоях жены фараона. Когда Эвтида уже была на полпути к двери, Анат крикнула: — Я видела наставник твой вернулся, Эва. Так что теперь можешь снова учиться в свободное время. И на ужинах не обязательно присутствовать. — Да?! — оборачиваясь, радостно вскрикнула Эва, и было непонятно, кричит она из-за приезда лекаря или из-за того, что у неё снова освобождается вторая половина дня. — Да-да, голубка, — смеясь, ответила Анат. Не думающая о том, как скрыть свои эмоции, Эвтида широко улыбнулась и попрощалась с Анат, а потом полетела к Ливию. Только куда именно лететь она подумала слишком поздно. Когда на её деликатный, но настойчивый стук в покои лекаря никто не ответил, она развернулась и направилась к кабинету мужчины. Тот оказался открыт. Тихой поступью девушка вошла внутрь, осторожно прикрывая за собой дверь. Запах. Его запах. Значит, он тут. Боги, они не виделись несколько дней, а она уже так соскучилась по нему. Эвтида обвела глазами комнату и убедилась, что лекарь на балконе. Медленно и тихо она дошла до балкона и… в животе вдруг появился огромный ком счастья, который возникал каждый раз, когда она видела Ливия. Радость, переполняющая девушку, едва не заставила её прыгать на месте, но Эвтида, собрав все остатки терпения, стала медленно приближаться к мужчине, который стоял спиной к ней и умиротворённо смотрел с балкона куда-то в небо. Обняв двумя руками его сзади, она прошептала на ухо: — Я скучала, милый. Ливий улыбнулся, глубоко вдохнул и поцеловал её пальцы на своих плечах. — Моя госпожа, — он повернулся к ней и стал подниматься поцелуями вверх по руке, — не было и минуты, чтобы я не вспоминал тебя, — он дошёл до сгиба локтя, где поцеловал тонкую кожу, едва скрывающую вены, — такую прекрасную и желанную. А потом Ливий резко притянул девушку к себе за талию и впился в её губы. Жарко и жадно, будто пытаясь наверстать этим поцелуем упущенное в их трехдневную разлуку. Раздвигая языком его губы, Эва дотронулась до языка Ливия, изучая его рот. Лучи закатного солнца ярким светом слепили сквозь закрытые веки глаза Эвтиды, но она самозабвенно целовалась, лишь иногда жмурясь. Когда оба немного утолили жажду по друг другу, Ливий нежно провёл по руке Эвы пальцами, а затем взял её ладонь в свою и подвёл к краю балкона. — Какой красивый сегодня закат. — Да… — тихо произнесла она в ответ. Пока Эва смотрела на красный, уходящий в землю, диск, Ливий косил глаза на неё, любуясь возлюбленной. А потом девушка украдкой посмотрела на него, и он тут же поймал её взгляд, от чего оба засмеялись. Солнце всё больше и больше уходило вниз, свет от него становился скуднее, но двух влюблённых это не беспокоило. Они стали светом друг для друга. Прикрыв глаза, Эвтида умиротворённо положила голову на плечо мужчины и счастливо улыбнулась.