***
kimtae: Прикинь, что Куки сегодня учудил Чимин отвлекается от тяжёлого фолианта, в который зарылся с головой, и берёт телефон в руки.jim-jim:
Ну?
kimtae: Купил в канцтоварах набор кукольных глазок, ну тех, самоклеющихся Ну и, думаю, что было дальше, не надо объяснять Теперь у стен действительно есть глаза И не только у стен У всего, блядь, теперь есть глазаjim-jim:
У всего в каких пределах?
kimtae: В основном в пределах универа Ну и немножко за Несмотря на тяжёлый загруз мозгов и в целом пасмурное настроение, Пак смеётся и качает головой. Вечно с Чонгуком так. Сидит себе, сидит, вид умный, чёлочка на бок, ручки на коленках сложены... А потом хлобысь — и глазки. kimtae: Так что когда будешь идти мимо турникетов, не забудь поздороваться Они теперь так таращатся, что аж жутко Если их не отдерут до понедельника, конечно Или Куки не отдерут за такие пранки Чимин очень живо представил себе эти "глазастые" турникеты и понадеялся, что убрать это непотребство действительно не успеют.jim-jim:
Он ведь не попался?
kimtae: Не-а *вложенное фото* На чуть смазанном снимке — дверь в кабинет кафедры философии. Пластиковые белые глазки с болтающимися при движении зрачками над узкой прямоугольной табличкой, будто дверь сама в шоке, что она "философская".jim-jim:
Ахах, бля)
Что ж ты турникеты не сфоткал?
kimtae: Слишком палево Вахтёрша бдит А так бы сфоткал Чимин усмехается напоследок и щёлкает кнопкой блокировки. Он вздыхает, трёт глаза руками и зачёсывает наверх падающую на лицо чёлку. За окном вечереет, а у Пака на сложенных в лотос ногах — толстая книга из университетской библиотеки. Чимин перелистывает страницу и продолжает читать: "...характеризуется склонностью получать удовольствие (или сексуальное возбуждение) от как физических, так и психологических страданий. Страдания больной может получать путём самоповреждения или подчинения партнёру..." Чимин невольно, не осознавая своего движения, трёт большим пальцем собственные костяшки. В ушах навязчивым эхом отзывает хруст носовых костей. Он пробирает до самого нутра и рассеивается по коже табуном мурашек. "...Человек со склонностью к мазохизму испытывает наслаждение при получении побоев, истязании, изнасиловании, оскорблении, унижении и т.д. Также к признакам расстройства относится увлечение порнографическими фильмами со сценами насилия, склонность к беспрекословному подчинению, отвержение помощи от посторонних, а также нанесения ран и увечий самому себе (аутоагрессия)..." Осознавать, что ты стал чем-то вроде плётки или шпицрутена для эмоционально нестабильного человека, не особенно приятно, но Чимин задвигает свои собственные чувства подальше. Он заново выстраивает перед глазами истерзанное лицо с синяками и пятнами крови. И шрамами... Множество мелких белых шрамиков. Некоторые даже пальцами прощупывались. "...при отсутствии помощи больному возможно возникновение осложнений. Как правило, человек, склонный к мазохизму, осознаёт последствия своих действий и может контролировать интенсивность насильственных действий. Но осложнения могут формироваться на уровне поведения, приводить к асоциальности и саморазрушительным и деструктивным потребностям, таким, как алкогольная зависимость. Также существует риск нанесения тяжёлых увечий в ходе сексуального взаимодействия вплоть до летального исхода..." Почему-то вдруг становится горько и тоскливо. Чимин вновь отрывается от страницы и смотрит неподвижно в стену, по крупицам собирая детали происшествия в гараже. У Савана Пак явно был не первый. И то, как парень разговаривает, как выглядит, как ведёт себя... Чимин никак не может представить рядом с ним кого-то чуткого и понимающего. Кого-то, кто остановится, понимая, что начинает перебарщивать, и остановит его самого. Если сам Пак, небедный парень из благополучной семьи, учащийся на психолога, обласканный любовью, прекрасно социализированный, отнёсся к этому паршивому приблудышу так жестоко и так по-скотски... То представить страшно, как на нём отыгрывались те, к кому он прибивался раньше. Наверняка там дело не ограничивалось одними лишь анальными трещинами. Иначе разве его лицо выглядело бы, как разделочная доска? Саван не объявлялся с тех пор. Видимо, зализывает раны и поминает Чимина лихом. И у Пака впервые сердце не на месте от того, что давно он не слышал хриплого прокуренного голоса из тени. Раньше он бы лишь выдохнул с облегчением, если бы приставучего ублюдка прибили в какой-нибудь драке — наверняка он часто в них ввязывается. Но этот вид худых бледных ног, перемазанных кровью, эти затравленные, потерянные, несчастные глаза... Это жалобное: "Отъебись от меня. Пожалуйста", — уже которую ночь не даёт Чимину спокойно уснуть. "...корнями склонность к мазохизму уходит в детство. Как правило, подобное поведение формируется под влиянием жестокого воспитания и унизительных, болезненных, доходящих до садизма наказаний. Из-за того, что подобная модель поведения — единственная, которую наблюдает ребёнок, она со временем и становится для него единственно верной. Для него так и выглядит родительская "любовь". Мазохист во взрослом возрасте стремится воссоздать подобную модель и только в ней ощущает себя важным и нужным..." Ну, чего и следовало ожидать. Откуда же ещё может прорасти подобный сорняк? Чимин подпирает голову кулаком, размышляя. Отвлекшись от книги, он переводит взгляд на ноутбук с открытой на нём страницей из МКБ-11 и в десятый уже, наверное, раз читает: "...таким образом, фетишизм, садомазохизм и другие сексуальные практики, не мешающие другим людям и не связанные с дистрессом, являются нормой". Из последней редакции МКБ садомазохизм убрали как "неопасный", но сделав при этом пометку, что сексуальной девиацией могут считаться расстройства, "связанные с возможным причинением себе вреда и смерти". — Норма? Серьёзно? — говорит самому себе Чимин и с силой трёт лоб, — То есть, если этот псих надумает размозжить себе башку, потому что по-другому подрочить даже не сможет, это всё равно будет "неопасно"? Пак обводит курсором смущающую его строчку и таращится на неё, упершись подбородком в кулак. — То ли лыжи не едут, то ли я ебанутый, — вздыхает он задумчиво и снова переводит взгляд в книгу. "Сексуальный мазохизм — половая девиация, при котором удовольствие достигается за счёт унижений и страданий, причинённых партнёром. Направленные на достижение удовольствия действия подразумевают обездвиживание с помощью верёвок, цепей, наручников и др., причинение боли посредством избиения, порки, поражения электрическим током, нанесения увечий и др. Также возбуждение может достигаться за счёт психологического унижения по время половых контактов..." "Бля-а-а", — ураганом проносится в голове. Все слова, все эпитеты, которыми он награждал Савана в процессе их бешеных совокуплений, наваливаются на него неподъёмной, удушливой массой. И чем больше Чимин осознаёт, что лишь подстёгивал парня, выливая на него всю свою злость и желчь, тем кошмарнее чувствует себя. Потому что он-то сам, как раз, материл его абсолютно искренне. И абсолютно искренне хотел причинить ему боль, а не подстегнуть возбуждение. С одной стороны — все в выигрыше: Чимин отвёл душу, Саван получил то, что хотел. Но с другой... С другой в Пака острыми мелкими зубками вцепилась его собственная совесть. Как-то это всё было... Не по-людски, что ли. Да и неэтично — для его-то будущей профессии. Он не должен был поощрять это расстройство. Плевать, что там написано в новой МКБ — это, блядь, очень опасно. Даже если опустить все последствия, которые приходят на ум первыми, вроде половых инфекций и травм. Что, если этот несчастный мудак не таскается больше за Чимином потому, что нашёл себе новый "стопроцентный вариант"? И что, если это "вариант" окажется ещё менее порядочным, чем Чимин? Его вполне могут банально прибить за его фокусы. Или изнасиловать группой до смерти. Или... Ещё тысяча и одна самых разных "или" — от самой лёгкой до самой кошмарной. Чимин роняет лицо на руки. — Сука... — свистящим шёпотом исторгает он, — Нахер ты мне попался, идиота ты кусок? Ему же должно быть всё равно. Да, хороший объект для исследования и курсовой, вхарактерный и натурный... Но Пак совершил ужасную ошибку — вошёл с объектом в непосредственный контакт. Глубже некуда. И выбраться чистеньким уже не получится. Придётся тащить на себе этот нелёгкий груз. Потому что Чимин привык исправлять свои ошибки. Иначе они будут преследовать его всю оставшуюся жизнь. Экран лежащего на подлокотнике дивана телефона снова вспыхивает. Пак берёт его в руки. В строке уведомлений — Тэхён. kimtae: Кстати, видел сегодня твоего кенгурёныша Он даже поздоровался С тренировки шёл с сумкой И, по-моему, его кто-то пасёт Чимин хмурится.jim-jim:
Пасёт?
В смысле?
kimtae: Не знаю, может, мне показалось Но кажется, тот тип пялился прямо на негоjim-jim:
Да какой тип?
Говори толком, вечно из тебя всё надо клещами тянуть
kimtae: Да не заводись ты так Я ж говорю, может, я ебанулсяjim-jim:
Тэхён, блядь...
kimtae: Я не блядь Я его не знаю, лица не видел, кепкой закрыто Стоял, столб подпирал и смалил сиги — Вот ты где, — бормочет Чимин под нос и печатает:jim-jim:
Он шёл за ним?
kimtae: Не. Просто стоял и смотрел, пока Джено за угол не свернул. Потом окурок выбросил, сел на автобус и в другую сторону поехал Да не, вряд ли он его пас Хуйню я спизданул Забудьjim-jim:
Ну вот зачем пиздишь, если не знаешь
Баламут
kimtae: Бля, ну сорян Хотел как лучше Похоже, Чимин рано решил всё за Савана. Только тревожно ещё было и за Джено. Что там эмоционально нестабильному гопнику могло в голову прийти? Хоть он вроде как и не претендовал на Чимина как на пару, в любви ему не признавался, а по его собственным словам, Пак для него — что-то вроде самоходного матюгальника с членом, об которого можно почесать своё болезненное влечение. Но это только по словам. Странно было бы ожидать от настолько закрытого и обожжённого разума сопливых розовый признаний. И, как по заказу, в телефон Чимина падает сообщение от Джено. Во вложенном фото — ноутбук с открытым в нём порталом интернет-кинотеатра и изящные пальцы донсэна на клавиатуре. Следом — сообщение: jeno_chan: Как же больно, словно камень в груди )) Чимин невесело усмехается. Настроение сейчас не то, но не Джено в этом виноват.jim-jim:
Да, сердце, оно тяжёлое)
От донсэна — смеющийся смайлик и строчка вдогонку: jeno_chan: Уже завтра) Может, это то, что и нужно Чимину сейчас — просто отвлечься. Вариться в собственном соку, безусловно, крайне увлекательно, но не слишком хорошо для душевного здоровья и равновесия. Хотя бы на один вечер можно будет отодвинуть давящие, тёмные и липкие, как разлитая нефть, раздумья, спрятаться от них в "домик" и засесть за любимые аниме с карамельным попкорном. А после — хорошенько разрядиться и всё-таки дойти с милым Джено до четвёртой базы. И постараться не думать о том, как самозабвенно изменял ему на капоте собственной машины сразу после того, как подвёз до дома и распрощался.jim-jim:
Жду с нетерпением, заяц)
***
Рука Джено сталкивается с чиминовой и на автомате отдёргивается. Чимин улыбается донсэну и треплет его по светлой макушке. — Да бери, — произносит он насмешливо, — Не укушу. Джено смущённо подбирает губы, зачёрпывает полную горсть попкорна, но не спешит есть. Он выпрямляет шею и во все глаза таращится в экран. — Вот, сейчас, мой любимый момент, — возбуждённо говорит он. Чимин переводит взгляд на монитор, и как раз вовремя — замок Хаула выплывает из тумана и нависает над ошарашенной Софи. Несуразное нагромождение механических сочленений, побеленных пристроек и труб надсадно скрипит и грохочет, нарисованная героиня вытягивается в лице, а Джено издаёт полное удовольствия "А-а-а". — Каждый раз с ума схожу от этой анимации, — бросая на хёна преисполненный восторга взгляд, говорит он, — Каждый шарнир, каждый вал, всё это... Это так органично. Винтик к винтику. Полный кайф. — А ты от бэевских "Трансформеров", часом, так же не балдеешь? — хитро спрашивает Пак. Джено облизывает губы. — Вообще да. А что? Чимин хлопает его по плечу, потирает и сжимает футболку на нём. — Всё с тобой ясно, фетишист, — ухмыляется он. — Что? В смысле? — непонимающе лупает круглыми, как блюдца, глазами младший. — Трусы свисли! — смеётся Чимин, — Любитель технопорно. Джено запрокидывает голову и смеётся в ответ. — А, это, — говорит он, — Да я этого и не скрываю. Просто в голову не приходило, что это так называется. Он закидывает в рот остатки поп-корна и потирает руки. — Но согласись, хён, есть в этом что-то, — продолжает Джено, глядя, как Софи препирается с Кальцифером, — В этом виден полёт человеческой мысли. Детали механизмов, их безупречная слаженная работа, когда пазы и шлицы идеально подогнаны под форму друг друга... Не знаю, как тебе, а мне доставляет утешение, что в нашем несовершенном мире есть что-то такое... Тоже несовершенное, но хотя бы стремящееся... С этими словами он клонится набок и приваливается плечом к плечу Чимина. Тот приобнимает его и укладывает себе на вытянутые ноги. Джено подтыкает сжатые в кулаки руки под подбородок и снова уставляется в экран. — Что-то определённо есть, — эхом отзывается Пак на рассуждения донсэна. Они вновь вытаскивают из памяти злополучный вечер. Чимин себя совершенным не считал. Даже не думал, что способен когда-нибудь чего-то подобного достигнуть. Но старался в меру своих скромных человеческих сил. Один уход за собой, регулярные диеты и учёба выжимали его как мокрую тряпку. А ведь ещё была работа, а помимо дел — ещё и личная жизнь. Ведь когда заниматься личной жизнью и поглощать все её дары, как не в молодости? А вот отношения с Джено шли как-то криво. Казалось бы, милый донсэн, смотрящий на тебя глазами кота из Шрека, прелестный, приятный во всех отношениях, не испорченный цинизмом парень — бери и пользуйся, он только рад будет услужить. Но как только Чимин начинал новый лист, стремясь написать их историю красивым почерком на чистой бумаге, тут же ляпал жирную кляксу. Имя этой кляксы известно. Вернее, не совсем — известна только странная подпольная кличка. Но это и не важно. Важно то, что клякса не растекается сама собой. Чимин сам не уследил за чернилами. Не ругать же чернила за то, что они растеклись по бумаге и замарали такой красивый, тщательно выведенный текст? Чимин пропускает волосы Джено между пальцами, и тот за малым не мурлыкает от приятных мурашек. Старушка Софи носится по экрану со шваброй, пыль стоит столбом, донсэн хихикает у него на коленях, а Пак смотрит не на яркую картинку, а сквозь неё. Реплики влетают в одно ухо и вылетают из другого. Он пересматривал запись с видеорегистратора больше десяти раз. Картинка была, мягко говоря, не очень — темно и смазано. Но она и не была нужна. Важнее были голоса. Но и они были записаны тоже очень плохо. Через лобовое стекло всё доносилось как через толстую пуховую подушку. Чимину пришлось на максимум выкрутить звук и слушать её в наушниках. "Меня не насиловали, понял, ты?.. Не совращали! Нет у меня для тебя слезливой истории, чтобы ты в ней пальцами поковырялся, Фрейд недоделанный!" Если всё так прекрасно, почему Саван вообще это упомянул? Потому что его и раньше спрашивали о его наклонностях? Или... Потому что какая-то история всё-таки была? То, что гопник плотно замкнут в толстой скорлупе, слишком очевидно, тут не надо быть великим специалистом. Ещё бы он стал устраивать внезапное душеизлияние малознакомому парню. Такое не изливать приходится, а выдавливать, как гной. Да только гной всегда лезет очень больно. Всегда есть соблазн малодушно забыть о нём, пока он разъедает тебя изнутри и копает вглубь, разрушая ткани и заставляя гнить заживо. "А кто тогда назвал меня убогим первертом? Или ты думаешь, раз я в универе не учился, то и слова этого не знаю?" Ещё один маячок. Саван в курсе, насколько болезненна для него его страсть. Но с такими страстями в одиночку не управишься при всём желании. Это как запрещать себе грустить. Запретить-то запретишь, но веселее от этого не станешь. Ему определённо надо поговорить с ним. Это будет ой как непросто, и скорее всего, придётся продираться через бесконечные посылы нахуй, но придётся засучить рукава по самые гланды. Не только потому, что парень невольно стал объектом его исследования для научной работы, но и потому, что Пак не хочет ждать, когда гной сожрёт и его. — Хён? Вот уж не думал Чимин, что через миллион раз, когда он мечтал, чтобы настырный сталкер, провожавший его подобно тени, куда бы он ни шёл, попадёт под машину или просто отравится ядом, капавшим с его языка, он будет не находить себе места, желая снова его увидеть... — Хён! Чимин выныривает из марева собственных невесёлых мыслей, поглотивших его, как жидкий вязкий кисель. Джено обеспокоенно смотрит прямо ему в лицо, уперевшись руками в его бёдра. — Я тебя уже три раза зову! — говорит он, а за его спиной ужасные тени водят свой терзающий хоровод вокруг ведьмы пустоши, — Что случилось? — Прости, заяц, — Пак трёт пальцами глаза, — Задумался. По учёбе завал. Джено хмурит брови. — Но мы же договорились: этим вечером — никакой рутины, — произносит он, усаживаясь близко-близко к хёну, — Только фантастические миры и полный оттяг от всякой нормальности и серости бытия. Чимин улыбается ему рассеянно и заправляет ему за ухо упавшие на лицо светлые прядки. — Ты прав, Джено-я, — кивает он, — Я, видимо, старею. И хочется забыться, а оно всё лезет и лезет... Он чмокает донсэна в нос. — Прости, заяц. Больше не буду. Яркие картинки мелькают за спиной Джено, но он не оборачивается. Вместо этого он наклоняется ближе к Чимину, практически на расстояние выдоха. Его влажные глаза бегают по лицу хёна. Джено касается щеки Пака кончиками пальцев. — Я... — он сглатывает, — Я могу помочь тебе отвлечься. Чтобы уже точно... Не лезло. И целует. Смело, напористо, будто не оставляет себе шанса испугаться и спасовать.Dos Brains — Kairos
Чимин обнимает Джено за шею. У донсэна сладкое дыхание с лёгким флёром карамели. Хоть Джено и начал этот танец, он легко подчиняется, когда Пак раскрывает языком его губы и вторгается внутрь. Он тянется за руками хёна и седлает его бёдра, усаживаясь на них и прижимаясь плотно-плотно. Донсэн обвивает руками спину Чимина и целует его с таким отчаянным жаром, что всё сразу становится понятно. Но Пак не гонит лошадей, чтобы скорее прийти к финишу. В конце концов, Джено прав — он должен позволить себе хоть совсем ненадолго, хоть на единственный вечер закрыться от жестокого внешнего мира в этом их маленьком мирке на двоих, в этой уютной маленькой комнатке под неярким, интимным светом светодиодных лент под потолком. Там, под звёздами, вокруг был весь мир, а в этой крохотной капсуле им ничто не может помешать. Джено податливо изгибается в его руках, льнёт всем телом, покрывает поцелуями щёки и шею, тихо и ломко вздыхает, чувствуя руки хёна у себя под футболкой, а Чимин оставляет отметины требовательных пальцев на гладкой коже и считает губами многочисленные веснушки на носу и скулах донсэна. Интересно, а люди, склонные к мазохизму, целуются со своими любимыми? Ну так, обычно, мягко переминая губы и ненавязчиво касаясь друг друга языками... Или это обязательно должно быть больно, мучительно, до крови? Чтобы поцелуй приходился уже в разбитое мясо без единого живого места? Или Чимин всё-таки слишком сгущает краски? Странно, но так трудно представить Савана целующимся. Или вот так кладущим руки на шею, как кладёт сейчас Джено. Или вот так прижимающимся лбом ко лбу Чимина, как это делает Джено. Или так жаждуще поскуливающим и ласкающимся к рукам, как... Ну вы поняли. Но и странно было ему в этом отказывать. Может, это всё и было в его жизни когда-то... Да забылось за постоянной болью от синяков и переломов. — Чимин-хён, — порывисто шепчет Джено, потираясь щекой о его щёку, — Чимин-хён... Он крепко-крепко обнимает Пака и зарывается пальцами в его волосы на затылке. Промежностью он трётся о промежность хёна, а тот впивается пальцами в призывно отставленную задницу и невольно подаётся навстречу. — После той ночи я не могу думать больше ни о чём, — не владея голосом, страстно шепчет Джено, тыкаясь влажными губами в ухо, — Ты был так бережен со мной, Чимин-хён. Со мной ещё никто не был таким бережным, как ты... Пак даже вздрагивает, будто ему в лицо плеснули воды из стакана. Ох, милый мальчик, ты совсем не знаешь, о чём говоришь... Интересно, если бы ты узнал, каким может быть твой нежно любимый хён, хватило ли бы у тебя смелости остаться рядом с ним? Смелости или... глупости. Пак стягивает с Джено футболку через послушно поднятые руки и присасывается к выступающим ключицам. У донсэна хорошая, крепкая фигура бывалого пловца — с неярко выраженным, но очень приятным рельефом. Чимин целует его шею и плечи, втягивает носом сладостный запах чисто вымытого тела, слушает жаждущие всхлипы разгорячённого Джено, а внутри у него всё мечется и глухо стенает в тщательно подавляемой истерике. Почему? Почему ты не можешь просто забыться и расслабиться, Пак Чимин? Почему ты не хочешь просто порадоваться, что у тебя в руках такое сокровище? Почему не можешь просто выключить мозги и позволить своему члену решать за себя? Какого чёрта ты так страстно желаешь знать, как на твоих коленях выглядел бы этот придурочный гопник с разбитой рожей? Какого чёрта тебя заводит одна только фантазия, как бы ты стянул с него этот застиранный до состояния тряпки худи и прикоснулся к выпирающим рёбрам? И какого чёрта внизу всё стынет и холодеет, стоит тебе открыть глаза и осознать, что у тебя на коленях всего лишь (всего лишь, ха) прекрасный Джено? Пак злится на себя. Из-за злости он слишком резко хватает донсэна поперёк талии и рывком опрокидывает на спину. Он должен взять себя в руки. Это же полная дурь. У него было всего два эпизода странного, грязного, бессмысленного секса со своим сталкером. Это была всего лишь разрядка, облегчение, как поссать сходить. Не может он так позорно поплыть из-за собственных домыслов относительно судьбы этого жалкого сукиного сына. В конце концов, он — всего лишь объект исследования. Объект... Да, Пак чувствует себя виноватым перед ним. Он попытается загладить свою вину. Оказать посильную помощь, и то, если Саван вообще пожелает её принять, а не пошлёт его окончательно куда подальше. Но не может же он всего себя посвятить этому чувству вины? И от чувства вины не должно хотеться того, чего так хочется Чимину. С Саваном, а не с милым зайцем Джено. Чимин порывисто целует донсэна и загнанно дышит. Джено расстёгивает пуговицу на его джинсах, ныряет за пояс рукой, сминает в руке тяжёлую мошонку... И поднимает на хёна удивлённый взгляд. — Чимин-щи... — обескураженно выдыхает он. Пак перехватывает его за запястье и прижимает руки к кровати. — Дай мне время, заяц, — заполошно хрипит он и снова целует. Он не будет, не будет представлять чёртового гопника на месте Джено. Дрянь какая. Мало он ему крови попортил за этот год, и что теперь? Теперь Чимин и потрахаться нормально не сможет, пока не снимет с себя этот груз? Пак трётся о Джено, совсем как тогда, на берегу. Но тогда Саван не успел ещё залезть ему под кожу, и Чимин легко завёлся от трепетности и податливости донсэна. Он мог бы пойти и дальше, но решил же, блин, поберечь парня, когда он был в таком эмоциональном раздрае — вдали от дома, с трудом привыкая к новому. Поберёг, блин. Ждал же, хотел как лучше, чтобы Джено однажды сам предложил ему себя — тогда бы Пак был уверен, что всё идёт правильно. Ещё совсем недавно его рот переполнялся слюной, когда он торопливо дрочил в душе на очаровательного донсэна с этими его огромными влажными глазами. А сейчас... Сейчас Чимин его не хочет. Пак отпускает запястья Джено, падает рядом и утыкается лицом в одеяло. Какой же стыд... Какое неимоверное позорище. Пак впивается пальцами в волосы до боли, растягивая их в стороны. Ему хочется провалиться глубоко под землю — лишь бы не надо было встречаться взглядом со взглядом Джено. Вряд ли он в нём прочтёт хоть что-то, кроме обиды. Его плеча робко касаются ладонью. — Хён... — едва слышно шелестит донсэн. Блядь, как же хуёво. Как же неимоверно хуёво сейчас... Чимин впивается зубами в нижнюю губу, стремясь прокусить её до крови. — Хён... Пак рывком поднимается и свешивает ноги с края кровати, поворачиваясь к Джено спиной. — Прости меня, заяц. Прости, — хрипло произносит Чимин и роняет голову на руки. Джено перебирает коленями по покрывалу, придвигаясь к этой поникшей спине. — Я тебе не нравлюсь, Чимин-щи? Я что-то сделал не так? Каждым вопросом, произнесённым этим потерянным, обескураженным голосом, Джено забивает в мозг Чимина очередной гвоздь. И вот как ему объяснить, что с ним-то как раз всё распрекрасно? Вряд ли его утешит история о том, как любимый хён жёстко драл на капоте своей машины другого парня и с каким наслаждением он в него кончал. И вряд ли ему польстит то, что с ним-то уж Чимин себя так повести не сможет. Ни физически, ни морально. Джено не заслуживает, чтобы к нему относились так по-свински, как это делает Пак. Чимин вслепую нашаривает за своей спиной руку донсэна и сжимает его пальцы. — Умоляю, заяц, не принимай это на свой счёт, — с трудом цедит он слова, — Ты прекрасный парень. Ты всё делаешь правильно... Джено сжимает его пальцы в ответ. — Как же мне ещё это принимать, Чимин-щи, — деревянным голосом произносит он, — Ты весь вечер был такой отстранённый. А теперь... Это... — Прости меня... — У тебя появился кто-то другой? Чимин мотает головой и жмурится изо всех сил. — Нет. Нет, Джено. Всё чуть-чуть сложнее... Мне надо хорошенько обо всём подумать. Донсэн касается его руки большим пальцем, поглаживает по костяшкам и отстраняется. — Ладно, — бесцветно отвечает он, и в этом коротком ответе сквозит затаённая обида. Чимин оборачивается, но натыкается взглядом только на спину и опустившиеся плечи младшего. — Прошу, не делай поспешных выводов, — не может успокоиться он, — Я знаю, сейчас ты наверняка ищешь ответ в себе, но... Но искать объяснение поступкам других людей только в себе — дурная затея. — Я понял, хён, — бросает Джено, — Не разговаривай со мной как с ребёнком. — Сомневаться в себе могут все, и дети, и взрослые... — Я же сказал: я всё понял, — Джено не поднимает на него взгляда, только разбито натягивает обратно скинутую футболку, — Тебе надо подумать. Мне тоже. Так что... Джено не заканчивает предложение, но Чимину не надо объяснять. На прощание он ещё раз бросает блёклое "Прости" и тихонько прикрывает за собой входную дверь. Джено не заслуживает, чтобы к нему относились так по-свински, как это делает Пак. Если бы он только знал, во что ему выльются все те ужасные глупости, которые он позволил себе совершить... Он бы просто сломал чёртовому гопнику его нос снова. Но об этом надо было думать раньше. Теперь Чимин не сможет сделать и этого. И не потому, что разучился ломать кости.