Саван

Вечером в парке малолюдно. Будний день, все спешат по домам, к семьям. Вместо перманентного гомона тенистое пространство наполняет тихий шорох листьев. По залитой электрическим светом аллее бредёт одинокая тень, очень густая и чёрная от мощи фонарей. Бредёт неторопливо, громко шаркая подошвами кроссовок по асфальту и пиная редкие мелкие камешки. Чимин доходит до развилки и останавливается прямо посередине. Будто собирается призвать демона перекрёстка. Но шкатулки с костями у него нет, есть только сумка на плече, которую он поправляет, оглядываясь. Вот она, всего в десяти шагах, та самая лавочка, возле которой Чимин чаще всего и встречал своего сталкера. Пак бросает на неё тоскливый взгляд, но не садится, а поворачивается вокруг своей оси. Он выщёлкивает из кармана телефон и смотрит время, чтобы тут же забыть цифры и убрать его в карман. Так проходит не то минута, не то две, не то десять. Чимин упрямо протирает дыру в асфальте на одном месте. Над ним молчаливо и угрюмо нависают старые клёны, перешёптываясь между собой своими резными листьями. — Ну и где ты прячешься, ублюдок? — кричит он во всё горло, и его голос тонет в темноте, которую не достигает свет фонарей, — Неужели я так быстро тебе разонравился? Или от перелома кости носа вошли тебе в мозги и ты помер? Чимин орёт всё это, совершенно не надеясь получить ответ. Просто накопилось, и он решил выпустить пар в этом тихом безлюдном месте. Сейчас ещё асфальт пнёт, ни с чем пойдёт дом... — Хуя ты в себя поверил. В кулачки свои девчачьи. Пак оборачивается. Он близоруко щурится в темноту, но не может нащупать источник звука, пока тёмный силуэт не отделяется от дерева. Он делает пару шагов навстречу, и уже тогда Чимин замечает вспыхивающий во мраке рыжий глаз тлеющей сигареты. Саван вступает в освещённый круг. Густая чёлка бросает чёрные тени на его лицо, и глаза прячутся за этими пятнами. Чимин чувствует небольшое облегчение. Хотя бы живой ещё. И ходит сам. Не покалечил он его тогда — уже хорошо. Парень стоит, расхлябанно перекатываясь с пятки на носок, и держит дымящую сигарету в пальцах на отлёте. — Чё надо? — изрекает он. — Соскучился, — ухмыляется Чимин, — Вот так ты значит, да? Поматросил и бросил? А как же наше долго и счастливо? Лица Савана по-прежнему не видно, но Паку кажется, что он усмехнулся. — Чё ты несёшь, ханыга? — он сплёвывает в сторону, — Кукуха отъехала? Пак качает головой. — Дерзкий какой, — говорит он, — Кости-то срослись? — А твоя какая забота? Яйчишки прорезались, и теперь охота всем ёбла месить? Чимин склоняет голову набок. Пора снова начинать разговаривать с этим экземпляром по-другому. Глаза Пака стекленеют, а черты лица отвердевают. — Подойди ко мне, — произносит он, и в его голосе звучит металл. Саван выдыхает сизый дым. — А может, ты в жопу пойдёшь? — огрызается он. Но огрызается как-то неохотно, будто бы для проформы. Не может же он, гордое дитя улиц, так вот взять и подбежать по первому свистку. Чимин игнорирует выпад и повторяет: — Подойди ко мне. Живо. Саван бросает сигарету куда-то за спину и шаркает навстречу. Подходя, он опасливо сжимается, хотя и старается не подавать виду. Но Чимин как-то ярко чувствует его эмоции, будто настроился на нужную радиоволну. Гопник замирает в паре шагов от него. Голову он упорно клонит вниз и пальцами зачёсывает волосы на лицо, будто желая спрятаться за этой "шторкой". — Подними голову и посмотри на меня, — требует Пак, — Давай, сукин сын, посмотри мне в глаза. Он был внутренне готов к тому, что Саван просто пропишет ему подробный адрес, куда ему следует пойти со своими приказами, и готов был на слова парня отвечать. Но тот мнётся пару секунд, фыркает, как упрямящаяся лошадь, но всё-таки поднимает голову, позволяя электрическому свету стереть с лица все тени. Чимин во все глаза рассматривает лицо гопника. Оно выглядит уже гораздо лучше с момента их последней встречи. От синяков почти не осталось следа, а от запёкшейся в углу рта ранки отваливались высохшие корочки. Пак протягивает руку и хватает парня за челюсть. Тот на автомате отшатывается и дёргает плечом, готовясь защищаться, но защищаться не приходится. Чимин просто держит его за подбородок и поворачивает туда-сюда, изучая со всех сторон. — Ты... Охренел, — не спрашивает, а утверждает Саван, дёргая головой в сторону и освобождаясь от хватки Пака. Тот сцапывает его за волосы на затылке и чуть сжимает. Парень вцепляется ему в запястье, но не оттаскивает. Просто держит, будто намекая, что в случае чего и сам может устроить Чимину перелом со смещением. Но тот лишь улыбается краем рта. — Тебе нравится, когда я делаю так. Он тоже не спрашивает, а утверждает. Потому что если бы не нравилось, Саван уже завязал бы его ручки бантиком. Но он стоит и только ноздри раздувает, глядя на Чимина в упор и кусая губы. — Что, тебе хорька твоего уже недостаточно? — тяжко сглатывая, хрипло произносит Саван, — После сладкого с пола поесть захотелось? Ух ты ж, а мы умеем в метафоры. Чимин, не отпуская волос гопника, делает шаг ему навстречу и становится ещё ближе. — Ты считаешь, что секс с тобой — это как есть с пола? — вкрадчиво вопрошает он. Парень морщится. — Да ничего я не считаю, — скомкано отбрыкивается он, — Отъебись. — А ну цыц! От властного рыка Чимина Саван замирает и судорожно выдыхает через приоткрытый рот. Он всё ещё стоит, позволяя держать себя за волосы на затылке, как будто даже и не заботясь о том, что это может увидеть кто-то из поздних прохожих. Чимин придвигается так близко, что чувствует, как изо рта гопника разит табаком. — Почему ты стал меня избегать? Ты же раньше таскался за мной, как бродячая псина. Чего боишься? Меня или своих желаний? Саван скалится, сжимая зубы. — Я ничего не боюсь, — выплёвывает он в лицо Чимина, — Молоко на губах не обсохло, чтобы заставлять меня бояться. Чимин усмехается. — Ты не ответил на вопрос. Почему перестал за мной ходить? И зачем таскаешься за Джено? Соперника хочешь устранить? — Дался мне твой хорёк, — шипит Саван, — Возле бассейна остановка. Я оттуда езжу. Мне насрать, кого ты там ебёшь в свободное от напидоривания самого себя время. Чимин кладёт вторую руку на горло гопника и чуть сжимает. Тот ахает и вцепляется и во второе запястье. Так они и стоят, в своём странном неподвижном танго посреди парковой аллеи под светом фонаря. — Ах, тебе насрать, — ехидно шепчет Пак, давя пальцами на шею парня, — Даже если тот, кого я ебу, это ты? Ну вот кому ты рассказываешь? Ты же прямо сейчас течёшь себе в штаны, как сука. Давай, скажи мне, что я не прав. Саван часто и поверхностно дышит, хватая воздух тонкими закусанными губами. Он скребёт короткими ногтями рукав пиджака Чимина... И не оттаскивает его руку. Он будто выпустил когти, но не пытается их никак применить. Пак дёргает его на себя и втискивает бедро ему между ног, чтобы тут же кивнуть самому себе. — И всё-таки я прав, — назидательно произносит он и отпускает гопника, отступая на пару шагов назад. Саван перебирает подгибающимися ногами и натягивает подол тёмной кофты на ширинку, пряча натянувший джинсу бугорок. — Даже особо стараться не пришлось, — фыркает Чимин. Саван утирает с подбородка собственную текущую слюну. Он даже не успел заметить, как пустил её, пока Чимин держал его за шею. — Ну... Так и... Что? — хрипит он, — Может, хотя бы в тень отойдём? А то ещё снимет кто-нибудь. Тебе охота прославиться на порнхабе? Пак поднимает брови. — Надо же, как мы заговорили, — тянет он, — Кому-то тут, вроде как, было насрать? Что же вдруг случилось? Саван матерится сквозь зубы и приваливается спиной к стволу дерева. — Ёбаная ты цаца, — с раздражением произносит он, — Вечно тебе повыделываться надо, как тёлке. Сказано — пидор. Пак пожимает плечами. — Ну, раз пидор, то пойду я. Поздно уже. Но стоит ему только повернуться и поправить сумку на плече, как в рукав вцепляются узловатые пальцы. — Да стой же ты, — досадливо сипит парень, — Пошли в ротонду. С этими словами он кивает на белеющие в глубине сквера колонны. Пак не трогается с места. — О чём ты меня просишь? — въедливо спрашивает он. Саван смотрит на него, как на дебила. — Блядь, чаю там попьём, сука, — скулящим полушёпотом цедит он, — Нехуй внезапную целку из себя строить. Не первый раз замужем. — Я хочу, чтобы ты прямо сказал мне, чего ты хочешь прямо сейчас, — непреклонно стоит на своём Пак. Парень фыркает. — Диплома мозгоправа у тебя ещё нет, хуле ты выёбываешься... — Говори, что ты хочешь, Саван. И снова этот металлический голос. И снова гопник поджимается всем телом и гулко сглатывает. Его рука дёргается вниз и замирает на полпути, скрючивая пальцы, будто ей больно. — Отсосать я тебе хочу, урод, — с ненавистью шипит Саван, — И подрочить. Блядь, у меня уже так давно не было... Пошли уже, потом будешь смотреть на меня как на говно сколько угодно... Смотреть на него становится страшно. Лицо парня морщится, как будто его схватил аппендицит, на лбу выступили солёные капли, дышит он тяжело, губы облизывает, всё тянется к мошонке... И последнее, что следует делать сейчас Чимину — это поощрять его невроз. Пока он, Саван, в таком состоянии, это всё равно, что соглашаться на интим с в дупель пьяным телом, которое не соображает, где верх, а где низ. Стоило всего пару раз на него прикрикнуть, совсем слегка придушить — и он готов раздвинуть ноги или взять в рот, лишь бы унять этот нестерпимый зуд под кожей. — Дай мне свой телефон. Саван непонимающе кривится. — Нахуя? — Быстро. Парень выуживает телефон из кармана потёртых джинсов и протягивает Чимину. Тот смахивает блокировку, быстро набирает свой номер, жмёт "Вызов", дожидается вибрации в кармане и сбрасывает. Пак щёлкает кнопкой сбоку и отдаёт аппарат хозяину. — Это на случай, если вдруг опять решишь от меня спрятаться, — говорит он, — А теперь — спокойной ночи. Адью. По лицу Савана прокатывает мимическая волна. — Ты... Ты... Куда, блядь? — он срывается на крик, — Ты охуел в край? Нахера весь это театр тут был? — Я сказал: спокойной ночи. — Да ебал я, что ты там сказал, сраное ты динамо! Хер ли ты тут стоял, орал и звал меня? Чтобы что? Не об кого своё эго почесать? Чимин резко оборачивается. Он уже было отошёл, но тут же в несколько шагов преодолевает расстояние между ними. Пак хватает гопника за грудки и буквально впечатывает спиной в ствол клёна. Тот не мешкает и тоже впивается пальцами в лацканы его пиджака, яростно выдыхая Чимину в лицо. Ещё секунды, ещё одной крошечной искры хватило бы, чтобы они снова начали месить друг другу лица. Но проходит эта секунда, за ней ещё одна, и ещё, и ещё... А вспышки не происходит. Парни стоят, смотрят друг другу в глаза и молчат. Первым тишину нарушает Чимин. — Если ты так хочешь со мной потрахаться, бери трубку с номера, который остался у тебя в журнале вызовов. Ты меня понял? — Да пошёл ты... — Заткнись, мудак. Ты пропал незнамо куда, шкерился по углам, заставил меня тебя искать. Будет тебе уроком, как меня динамить. Я тебе не "стопроцентный вариант". У меня над членом ещё мозги есть. Саван не отвечает, только сердито сопит, комкая выглаженные лацканы в своих руках. Чимин пригибается к его уху и шепчет: — Будешь хорошим и послушным мальчиком, и я отымею тебя так, что не сможешь ходить. Если понял и принял — просто кивни. Саван отворачивается и упрямо поджимает губы. Чимин хватает его за щёки и сжимает их пальцами, разворачивая обратно на себя. — Ты меня понял? Помедлив, Саван всё же кивает. Узловатые пальцы разжимаются, и руки парня повисают вдоль тела как плети. Чимин бросает его лицо, мотнув его напоследок в сторону. — Молодец. А теперь — спокойной ночи. Покидая злополучный перекрёсток парковых аллей, Чимин невероятным усилием воли заставляет себя ни разу не обернуться. Внутри всё прыгало и колотилось, руки подрагивали, во рту пересохло. Как же был велик соблазн плюнуть на всю выдержку и этику и пойти таки в эту треклятую ротонду. Саван, его упрямство и сопротивление, ломающееся раз за разом под напором голоса и рук Чимина, заставляло его кровь кипеть, болезненно, неправильно, деструктивно... Но так сладко. Так сладок может быть только самый тяжкий грех. Чтобы отвлечься от похабных картинок, как они вдвоём могли бы осквернить ту ротонду, Чимин шагает быстрее, унося себя прочь из парка. Гораздо позже, уже ночью, он наберёт на своём ноутбуке: "Исследуемый объект, условно обозначенный как С., предположительно — латентный гомосексуал, находящийся в отрицании данного аспекта своей личности. Высокий уровень агрессии к внешнему миру, проявляет нетерпимость к непривычным явлениям, зачастую переходящую в насильственную форму выражения. Также высок уровень аутоагрессии. Исследуемый С. халатно относится к своему здоровью и физическому состоянию тела, не проявляет интереса к собственной внешности. К насилию прибегает даже тогда, когда высока вероятность получения тяжёлых травм. Неоднократно замечен с лёгкими и средней тяжести повреждениями на лице и теле. Исследуемый объект испытывает неприкрытое сексуальное возбуждение при применении к нему насилия. Боль не является сдерживающим фактором для наступления эрекции, скорее, усиливает её. Исследуемый склонен провоцировать оппонента на агрессию для стимулирования и усиления собственного возбуждения. Использует бранную лексику, намеренно старается унизить, ищет болезненные точки, оказывает активное сопротивление для преумножения эффекта, для большей его яркости и длительности. Не способен сдерживать наступление эрекции, не старается маскировать или отрицать факт своего вожделения при общем отрицании своей ориентации. Переживает эрекцию болезненно, испытывает мучения, выражающиеся в неконтролируемом треморе тела, грубых выражениях, и стремится как можно скорее снять напряжение. Также отмечено, что исследуемый С. испытывает удовольствие от осознания собственного подчинения даже при физическом контакте, не сопровождающимся причинением непосредственной боли. Слушается команд, высказанных твёрдым, безапелляционным тоном. Попытки сопротивления не прекращаются, но носят такой же усиливающий характер. Вербальное унижение также сопровождается эрекцией. Эффект отличается от эффекта применения физического насилия лишь уровнем тяжести и способности терпеть наступление сексуального возбуждения". Чимин набрасывает мысли в открытый текстовый файл сумбурно, пока ещё свежи воспоминания вечера, а ладонь горит от ощущения ходящего под ней от сглатываний твёрдого кадыка. Структурировать это всё он будет потом, когда наберёт достаточно информации, на свежую голову и когда в паху не будет тянуть так туго и горячо. Пак щёлкает по клавишам, беззвучно шевеля губами, пока за окном трещат сверчки, а из-за приоткрытой створки тянет ночной прохладой. Вывалив весь ком мыслей и ощущений на страницу документа, Чимин бегло перечитывает текст. Мысль скачет, следует потом привести это в порядок, возможно, переписать потом менее выспренным языком и постараться сохранить видимость научности и холодной отстранённости себя как исследователя. Потом. А сейчас Чимин отставляет ноутбук в сторону, снимает с носа очки, бросает их на тумбочку, расставляет ноги пошире и лезет себе в штаны. Он ни разу за вечер не вспомнил о Джено. Упомянул его в разговоре с Саваном, но произнёс его имя безо всякого трепета. Даже называя гопника мудаком, он испытал больше возбуждения, чем от имени милого донсэна. — Прости... Прости меня, заяц, — шепчет Чимин в темноту, торопливо доводя себя рукой, которой пару часов назад сжимал горло Савана.

***

Тэхён втыкает трубочку в пакетик апельсинового сока и плюхается на подоконник рядом. Его сумка с конспектами болтается в районе лодыжек, и Ким придерживает её ремень локтем. — Сегодня в "Женевере" квиз, — говорит он, — Тема "Египет". С Чонгуком я уже говорил, он не против. Что думаешь? Чимин не отрывается от ноутбука, который держит на согнутом колене. — Отличная идея, — бесцветно отвечает он, не поворачивая головы и кусая нижнюю губу. Тэхён смотрит на него, подняв бровь. — Нужен четвёртый человек, может, поговоришь с Хоби-хёном? Чимин невнятно мычит, и это мычание можно воспринять и как "да", и как "да пошёл ты". Тэхён хмыкает. — Сэм Винчестер красит губы. Пак поднимает гудящую голову и воззирается на друга мутным взглядом. — Чего? Ким цокает языком. — Отлично, значит, ты меня всё-таки слушаешь, — сварливо выговаривает другу он, — Где ты витаешь всё время? Чимин клонит голову то на один, то на другой бок, массируя в загривке. — Мне надо будет поговорить сегодня с профессором Хваном. После пар. У него вроде магистранты будут, надо выцепить его после, — задумчиво тянет, говоря это больше самому себе, чем донсэну. — Ты что, до ночи тут сидеть собираешься? — хмурится Тэхён, — А как же квиз? — Чего? Какой ещё квиз? — Так ты меня всё-таки не слушал нихера! — вскрикивает Ким, сминая опустошённую коробочку в руке, — И с каких это пор ты заделался таким ботаном? Это не круто, чел. — Сказал человек, предложивший сходить на квиз, — саркастически усмехается Пак, — Это же не в клубе под биточек накидываться дешёвой алкашкой. Тоже придётся мозгами шевелить. — Ну это хотя бы веселее, чем торчать под дверью препода в универе, — Тэхён метко закидывает смятый комок картона в урну в углу, — Чёрт, я хорош. Ты видел? — Видел, — отмахивается Пак. — Так что, идёшь? — Я же сказал, не могу... — Скотина ты. — Базар фильтруй. — Хван и завтра будет, тогда бы и подошёл. — Завтра он только с утра, а у меня смена в ресторане. Тэхён воздевает глаза в потолок. — Что там за курсач такой критический, но нельзя выделить буквально один вечерок для лучших друзей? Ты на пути решения проблемы мирового голода? Чимин хлопает друга по плечу. — Не сердись, ТэТэ, — примирительно говорит он, — Будет ещё куча вечеров, чай, не последний в нашей жизни. Сходим в следующий раз. — Я так понимаю, квиз накрылся пиздой? К сидящим на подоконнике парням подгребает доедающий токпокки Чонгук, обгладывающий бамбуковую шпажку. — Да, Куки, — обиженно дует губы Тэхён, — Наш хён теперь дохуя важный, как хрен бумажный. Господин психолух, учёный-мочёный. Чимин отвешивает ему смачного подзатыльника. — Совсем страх потерял? Ты как со старшими разговариваешь? Тэхён потирает затылок. — Чимин-щи, ты обалдел? — Я тебе говорил: фильтруй базар! У тебя язык как помело, ляпаешь, не думая. Или мне тебя по жопе отхлестать? У Тэхёна даже челюсть отваливается. Его брови исчезают под чёлкой, а губами он шевелит беззвучно, не понимая, что происходит. Чонгук перестаёт жевать, удивлённо воззираясь на Пака. — Воу, — изрекает он, — Вместо квиза намечается бдсм? А как же все разговоры про "зону поражения"? Чимин подвисает на пару секунд. Его спёкшиеся от бесконечных размышлений и терзаний извилины с трудом ворочаются, и Пак медленно осознаёт, что ляпнул и кому. А осознав, мысленно прописывает себе увесистого пинка. — Прости, Тэ, — Чимин трёт пальцами глаза и отворачивается, — Сорвался как последний мудак. Я не должен был такого говорить. — Я, кажется, знаю, кому он это должен был говорить, — усмехается Чонгук, буравя хёна внимательным взглядом чёрных глаз, — Бывает, Чимин-щи. Перепутал чутка. — Ты это о чём? — Тэхён хмурит лоб и мотает головой, глядя то на Чимина, то на Чонгука. — Он, видимо, слегка увлёкся со своим австралийцем, — хмыкает Чон, — Воспитывает его под себя. Ты это, хён, всё-таки держи себя в руках. А то вот так окончательно замотаешься и затащишь Тэ в постель по ошибке. Тэхён кривится и пинает Чонгука. — Фу, блядь! — вопит он, — Как у тебя только язык повернулся такое ляпнуть! Фу! Фу! Ким даже трёт лицо руками, отгоняя нежелательные картинки, лезущие в голову. Спать с Чимином для него всё равно что... Что... Даже достойной аналогии придумать не получается. Он же ему как брат. Даже когда ведёт себя как полная задница. — Меньше порнухи смотреть надо, Чонгук! — возмущается Тэхён, — Девушку себе найди, извращуга! Чонгук только пакостно ухмыляется, морща нос и уворачиваясь от новых пинков. И стоило помянуть чёрта — на лестницу высыпается группа младшекурсников, в которой учится Джено. Его светлая макушка ярко выделяется среди темноволосой толпы. Переговариваясь с одногруппницей и что-то горячо ей доказывая, но бросает мимолётный взгляд на окно, наталкивается на сидящего на подоконнике Чимина и затухает. Пока девушка ему отвечает, он смотрит на хёна печально и потерянно. Поджав губы, он всё же ему кивает приветственно и продолжает путь, спускаясь вместе с остальными на первый этаж. Брови Тэхёна и Чонгука синхронно взлетают вверх. Они дружно уставляются на старшего. — Это что сейчас было? — медленно, делая паузы после каждого слова, спрашивает Чон, — Вы уже и посраться успели? Тяжёлый взгляд хёна он ощущает почти физически. Он давит, как гранитная плита, от него сохнет во рту и становится неуютно, как в колючем свитере. — Извини, Чимин-щи, — Чонгук примирительно поднимает руки, — Бить меня не надо, я понятливый. — А я нет, — влезает Тэхён, — Что за кошка между вами пробежала? Чимину кажется, что его обложили со всех сторон. Ну вот и что ему сказать? Раньше он мог поделиться с младшими, выговориться, выпустить разъедающую изнутри кислоту. Но сейчас совсем не та ситуация. Об их связи с Саваном Пак не рассказывал никому. Это был слишком новый, слишком непривычный, даже пугающий опыт. Да и узнай младшие, что хён перепихнулся с типом, на которого раньше только жаловался, как он его достал и как не даёт ему проходу, всерьёз бы решили, что Чимину пора в дурку на принудлечение. А если ещё рассказать им, что Пак не смог трахнуться с Джено, потому что надоевший до чёртиков гопник возбуждает его больше, никакие целебные подзатыльники бы не помогли — застебали бы его до смерти. До конца жизни при каждом удобном случае вворачивали бы что-то типа того, что у Чимина "весьма специфичные вкусы" или что он "больной ублюдок". И ещё миллион вариаций шуток про "красную комнату" разной степени паршивости. — Отвалите, стервятники, — отмахивается Чимин. Он захлопывает ноутбук и подбирает с подоконника сумку. — Хён! — несётся ему уже в спину. Чимин оборачивается. Лица донсэнов, на удивление, выражали не желание перемыть косточки и прополоскать мозги, а даже какую-то... Озабоченность, что ли. — Ты это, если у тебя какие серьёзные проблемы... — неуверенно говорит Тэхён, — Ты всегда можешь к нам обратиться. Ты же знаешь это? — Серьёзно, хён, — добавляет Чонгук, — Если намечается какая-то жопа, не нужно строить из себя терминатора. Обращайся в любое время. Чимин хмыкает. "Да чем же вы мне поможете, помощники, блин", — думает он, а вслух говорит: — Рано обращаться, ещё не полнолуние. Он и сам не знает, что ему делать дальше. С Джено надо бы поговорить нормально, по-мужски, но от осознания этой необходимости неприятно сосёт под ложечкой. Чимин не боялся, что донсэн может ему врезать, послать или проклясть. Он боялся разочарования в его глазах. Сам же дал ему надежду, что в Корее он может прижиться, и невольно взял на себя роль проводника в этом новом для него обществе. И вот те на — свернул на полпути. Поманил, обнадёжил, зажёг огонь и ушёл, оставив догорать обломки. А ведь изначально не планировал ничего серьёзного — просто поумилялся на то, как трогательно Джено в его присутствии теряет самообладание, и решил поразвлечься с симпатичным чужестранцем. Поразвлёкся, блин. Первое место в топе "десять пранков, вышедших из-под контроля". Куковать под дверью аудитории пришлось долго. В ожидании Чимин больше десяти раз перечитал свои заметки, исправил несколько мелких недочётов, померил шагами коридор вдоль и поперёк, пересчитал все трещины в полу коридора и снова садился читать. Помимо того, что он набросал в ночь после встречи в парке и обширного экскурса в историю расстройства, он добавил: "Исследуемый С. склонен к одиночеству и изоляции. Ни разу не был замечен в компании, в дружеской или нейтральной коммуникации с кем-либо. Однако испытывает острую потребность в удовлетворении сексуального желания, из-за которой вынужден выходить на контакт. Вследствие замкнутости и отстранённости имеет трудности в общении и не способен лавировать в разговоре. О потребностях сообщает прямо, но с некоторыми затруднениями, связанными с отрицанием своей ориентации и осознании своей сексуальности. Ранее высказывания исследуемого носили вызывающе-провокативный и сексуализированный характер, что могло быть неверно истолковано как склонность к копролалии и компульсивному поведению, но эта теория не нашла подтверждения. Высказывания исследуемого явно продиктованы не желанием шокировать, а призывом к конкретным действиям со своим телом. Исследуемый осознаёт, что его желания могут показаться посторонним людям пугающими, неприятными и отталкивающими, и потому не обращается с ними ко всем подряд, а только тогда, когда предполагает, что может получить положительный отклик на своё предложение". — Иными словами — "стопроцентный варик", — пробормотал себе под нос Чимин, пока набирал этот текст. "Таким образом, исследуемого не представляется возможным обвинить в психоэксгибиционизме. Более того, исследуемый С. прямым текстом отрицает наличие у себя психологических травм и не желает их обсуждать, рационализирует полученный им сексуальный опыт и воспринимает как разновидность нормы". — Хотя, возможно, я плохо старался. Или ещё не время, — подытоживает Чимин, нажимая на иконку сохранения документа. Магистранты начинают один за другим покидать кабинет. Пак суёт ноутбук под мышку, подскакивает на ноги и терпеливо ждёт, пока последний студент отправится восвояси. Профессор Хван что-то пишет в своём органайзере, убрав очки на лоб. Он выглядит усталым, даже его шикарные усы кажутся опустившимися, как в мультике. Преподаватель беззвучно шевелит губами и будто находится где-то не здесь, погружённый в свои мысли, когда его, как крюком, поддевает звонкое: — Профессор Хван, можно с Вами проконсультироваться? Старик поворачивает голову в сторону Чимина. — Студент Пак, — кивает он, — Ну, раз уж пришли... Садитесь. Чимин опускается на стул рядом с массивным преподавательским столом. Ещё несколько стульев так и осталось вокруг от нерадивых магистрантов, которые не потрудились их убрать. — Ну, что ж... — профессор захлопывает органайзер, отодвигает его в сторону, складывает руки перед собой и устремляет на Чимина взгляд, — Жалуйтесь. Пак кашляет, прочищая горло. — Может быть, Вы помните, что я брал тему расстройств сексуального предпочтения... — Да-да, что-то такое припоминаю, — кивает Хван. Он тянется к своей книжке, но останавливает руку на полпути, — Кажется, мазохизм? — Точно, — Чимин открывает ноутбук и водружает его на стол перед преподавателем, — Мне хотелось бы узнать, что Вы об этом думаете. — Оу... — профессор Хван бегло прокручивает документ, оценивая объём, — Сколько Вы наваяли... Что ж, приступим... Он читал вслух, но негромко, чтобы его голос было слышно только за столом. Голос его звучал ровно на протяжении всего чтения (а Пак выплеснул очень много своих впечатлений, переведя их в электронный формат), но пару раз он поднял брови, а один раз согласно кивнул. Чимин не замечал, как сильно он грызёт нижнюю губу от волнения, пока во рту не появился металлический привкус. Тогда он втянул её, посасывая сочащуюся кровь, и у него стала подпрыгивать коленка. Он слушал свои собственные слова из уст преподавателя и то и дело морщился от подобранных им самим формулировок. В целом, его текст казался ему невероятно кривым и дилетантским и очень резал слух. Дочитав, профессор выдержал паузу, не то переваривая полученную информацию, не то для пущего эффекта. Наконец, он изрёк: — Анамнез подробный, но я не вижу здесь исходных данных о Вашем исследуемом объекте. Помимо конкретных аспектов поведения, необходимо собрать как можно больше объективных данных о самом человеке, без них корректная постановка диагноза невозможна. Я вот, например, не понимаю, что это за человек. Молодой, старый?.. — Молодой, — поясняет Чимин, — Возраст от двадцати пяти до тридцати. Предположительно. — Предположительно, — эхом отзывается Хван, качая головой, — Лучше бы Вам уточнить наверняка. Внешность может быть обманчива. Помимо шрамов и ранений на теле, Вы ничего не упомянули и о внешности. Я не прошу подробный портрет, но нужно дать характеристики в общих чертах. Высокий — низкий, худощавый — плотный — с лишним весом, дефекты, искажающие черты лица... Они тоже могут влиять на становление невроза. — Понял, — говорит Чимин, — Худощавый, рост примерно с меня, плюс-минус пару сантиметров. Искажений черт лица нет, есть много повреждений кожи, заметных в основном при ближайшем рассмотрении. — Вот это всё и следует добавлять в анамнез, — профессор крутит текст туда-сюда, пробегаясь глазами по строчкам, — Ну и ещё одна большая прореха в изначальных данных. Детство и взросление. Где это всё? Пак замирает, подбирая слова. — Ну... Я ещё не... Ещё не вошёл в настолько плотный контакт. Объект очень закрытый, активно сопротивляется... — Это понятно, — ведёт ладонью профессор, — Такие дела не решаются за пару сеансов, приходится попотеть, чтобы вытащить человека из скорлупы. Невозможно делать однозначные выводы, не узнав, где берёт истоки невроз, который выражается в таком болезненном желании насилия над своими телом и личностью. Даже предполагать что-либо без изучения детства — это всё равно что дули воробьям показывать. Пак чувствует, как кровь приливает к скулам. — Я понял... — кивает он, неловко натягивая длинные рукава на пальцы и не зная, куда деть глаза. Профессор Хван смотрит на него иронично, но как-то по-отечески. — Не тушуйтесь, студент Пак, — говорит он, — Это первое Ваше исследование. Человеческая психика — это не открытая книга. Это, скорее, кирпичный язык, десять раз переведённый через промт на латынь, с латыни на древнюю клинопись и обратно. Никто не говорил, что будет легко. Чимин против воли смущённо улыбается. — Хорошо. — К тому же, Вы успели провести интересные наблюдения. Хотя... Большая проблема состоит в том, что даже у специалистов разнятся взгляды на то, что можно делать во имя науки, а чего нельзя. Даже несмотря на то, что Вы не дипломированный специалист, а только студент, у меня вызывает опасения, что комиссия сочтёт не слишком этичным то, что Вы сами вступали с объектом в половой контакт. У Пака внутри будто что-то лопается. Он словно вдруг оказался совершенно голым перед толпой людей под ярким светом софитов. Не просто голый, а даже без кожи. Чимин поднимает на профессора ошарашенные глаза. — Как Вы... Узнали? — хрипло от подкатившего к горлу комка спрашивает он. Хван усмехается в усы. — Ну я же не просто лекции с бумажки читаю, студент Пак. У меня за плечами более пятидесяти лет практики. Чимин сглатывает этот липкий комок, стараясь унять прокатившуюся по телу дрожь. — Я... Я старался излагать всё отстранённо... Объективные данные, — говорит он, — Я же описывал только то, как исследуемый начинает возбуждаться от насилия... И нигде не говорил, как он ведёт себя непосредственно во время и после акта... Скрывать что-то от профессора или отрицать, нагло глядя ему в глаза, он не видел смысла. Ложь только унизила бы его в глазах преподавателя, который просвечивал его насквозь. — Да, я вижу, что Вы пытались создать видимость стороннего наблюдения. Но у Вас получилась разве что более усложнённая версия отмазки "у моего друга". Неспециалист, скорее всего, Вам бы поверил. Чимин роняет лицо на ладони и трёт ими лоб. Он уже пожалел, что ввязался в эту странную игру, в которой со всех сторон можно огрести нехилое фаталити на свою задницу. — Но, по моему скромному мнению, подобную проблему крайне трудно изучить, держась в стороне, — вдруг добавляет профессор, — Если Вы уж взялись за этот случай с таким жаром и действительно хотите пройти по краю, могу надеяться только, что не зайдёте слишком далеко. — Что Вы имеете в виду? — Чимин поднимает на преподавателя потерянный взгляд. Тот поджимает губы и склоняет голову набок. — Если по-простому: прежде, чем доставлять своему исследуемому объекту боль во время сношений, убедитесь, что Вы достаточно владеете самим собой. Всегда есть опасность переборщить. Чимину хочется поковырять в ухе. Неужели он правильно всё расслышал? — Правильно, — будто читая его мысли, подтверждает Хван, — Но это если Вы всё-таки настоите на этой теме для исследования. Вот этого я Вам не рекомендую. Слишком рискованно. Возьмите что-нибудь попроще. Я, так и быть, сделаю исключение и приму однократное изменение. Мне кажется, Вы взяли на себя непосильный груз. Профессор придвигает к студенту его ноутбук. Чимин закрывает его и кладёт к себе на колени. — Подумайте до завтра, студент Пак, — напутствует он, — Можете мне написать, необязательно сообщать лично. Моя почта у Вас есть? — Есть, — неохотно бормочет Чимин, чувствуя на себе слишком понимающий взгляд преподавателя. — Не смущайтесь, — говорит Хван, складывая свои бумаги в стопку, — Уверяю Вас, что этот разговор останется в этой аудитории и не достигнет посторонних ушей. В нашей профессии не приживаются те, кто любит трепать языком направо и налево и раззванивать чужие тайны. — Я в Вас не сомневаюсь, — невесело хмыкает Пак. — Ну а Вашу личную жизнь я контролировать не могу, — добавляет профессор, — Но прошу: прислушайтесь к моему совету. — Совету? — Не поощряйте наклонности Вашего... Вашего С. Этот невроз требует серьёзного медикаментозного вмешательства, работы со специалистами и длительной терапии. Лучше подведите его к посещению опытного специалиста. Это лучшее, что Вы можете для него сделать. Аудиторию Чимин покидает в самых растрёпанных чувствах. Профессор Хван, конечно, большой профессионал, но вряд ли бы даже он смог убедить такого, как Саван, обратиться за помощью. А уж если Чимин попробует затянуть подобную шарманку, парень и правда завяжет ему ручки бантиком. Нет, так просто Савана не объездить — сбросит и втопчет в пыль. Но бросать это дело Чимин не станет. Тему курсовой поменяет, но продолжит своё исследование вне университетского курса. Ему остаётся лишь набраться терпения, потому что его С. наверняка попытается откусить ему руки по самые колени. В голове Чимина созрел план. Глупый, жестоко непрофессиональный и неэтичный. Но раз уж отчитываться ему предстоит только перед своей совестью, а не перед комиссией университета, то никто не сможет ограничить его в средствах достижения цели. А пока у него есть номер Савана и знание того, что тот наверняка ждёт его звонка. Пока ему этого достаточно.