Саван

Чимин снимает крышку со сковороды, и его лицо обдаёт густым паром. Живот тут же разражается китовыми руладами, а рот заполняется слюной. Жареная говядина наполняет своим греховным ароматом всю кухню. Пак выключает огонь и снимает сковороду с плиты. — Вот и готово, — говорит он, перекладывая кусочки в глубокую миску. — Угум. Поставив говядину в центр стола, Чимин принимает из рук Юнги доску. Внося посильную лепту, тот неторопливо, но очень ответственно настрогал овощи, и это при том, что орудовал непривычной к этому левой рукой. Пак смахивает огурцы к кимчи, маринованной зелени и морковке. — Фух, надеюсь, этого хватит, — Чимин утирает лоб и упирает руки в боки, оглядывая проделанную ими работу, — Иначе Тэхён нас всех сожрёт. Юнги бросает взгляд на стол, на котором уже не было свободного места от тарелок, и критично поднимает бровь. — Что он за чудовище такое, что ему этого может не хватить? — спрашивает он. Чимин всхохатывает. — Бездонная утроба он. Ест всё, что не приколочено, и при этом не толстеет, зараза. Колдун ебучий, в общем. Его речь прерывает щебетание дверного звонка. — О, вспомнишь солнце, вот и лучик, — говорит Пак и идёт в прихожую. Юнги живёт у него уже больше двух недель. За это время он несколько раз порывался уползти в свою берлогу, чураясь новой обстановки. Пару раз Чимин его отпускал, но Мин возвращался. Он только проведывал своё жилище, чтобы там ничего не стряслось, и снова появлялся на пороге квартиры Чимина к вящей радости последнего. В быту Юнги оказался ожидаемо неприхотливым. Ел всё, что дают, не перебирая и не морща нос. Когда отёк в руке спал, а боль в рёбрах успешно глушилась обезболивающими, по мелочи шуршал по дому — мыл посуду, полы, загружал стиралку и развешивал вещи. По вечерам тихо смотрел, как Пак заучивает материал к семинарам, не встревая со своими язвительными замечаниями. Правда, временами он погружался в угрюмое молчание и подолгу сидел в углу, варясь в своих мыслях. Когда оно затягивалось до неприличия, Чимин просто подходил, садился рядом и, не говоря ни слова, обнимал его, и они молчали вместе. Опасения по поводу того, что полиция прицепится к Мину из-за его участия в драке, оказались напрасными. На допросы его вызывали, но крайним так и не сделали. Тому поспособствовали показания Чимина и той женщины в окне, вызвавшей полицию. Доюну назначили исправительные работы, а Джено потом написал Паку и рассказал, как устроил старшему брату выволочку прямо в участке, потребовав с него обещание, что тот больше никогда не полезет разбираться с его "обидчиками" без ведома донсэна. Каждую ночь Чимин засыпал с Юнги в одной постели. Раньше ему никогда не нравилось спать в обнимку — всегда было то жарко, то неудобно, то затекала рука... Но близость Мина действовала на него как-то странно умиротворяюще. Чувствуя запах его кожи, слыша его ровное дыхание, он засыпал будто под дождь за окном. Со временем Юнги начал потихоньку переворачиваться и спать на боку. Чимин любил рассматривать его расслабленное лицо. Во сне оно становилось таким невинным, будто принадлежало милому домашнему мальчику, а не закалённому трудностями нелюбимому сыну своего отца, которому пришлось слишком рано повзрослеть. В первый же день, как Чимин явился в универ после своего прогула, его с двух сторон облепили любопытные донсэны и завалили вопросами по самую макушечку. — Ну что, герой-любовник? — ржал Тэхён, подпрыгивая на одном месте, — Сутками уже в кровати впахиваешь? Может, ну её, эту твою психологию? Пойдёшь в жиголо, нихуёвое бабло зашибать будешь, пока молодой и свежий, а? — Тэ, кажется, это не Чонгука — это тебя в детстве мало пиздили, — усмехнулся Чимин, — А теперь иди сюда и подставляй мне свой лобик, скотина такая! — Э, за что? — возопил Ким, на всякий случай прикрывая лоб обеими руками. — Ты что там мне писал? Блядун я, так, по-твоему? — грозно попёр на него Пак. — Это не я! — пятясь, оправдывался Тэхён, — Это всё Чонгук! — Враньё! — возмутился Чон, — Все гадости писал ты своими руками! — Ну всё, ты огребаешь, — произнёс Чимин, сбрасывая с плеча сумку. Вдвоём с Чонгуком они зажали Тэхёна в углу и едва не защекотали его до смерти. Для гиперчувствительного Кима это было пострашнее банального мордобоя. Он извивался, как уж на сковородке, лягался и выл нечеловеческим голосом, изрыгал проклятия и тут же молил о пощаде. К тому времени, как Чимин почувствовал себя по-настоящему отмщённым, Ким стёк на пол и сравнялся с плинтусом, скрючившись в позе эмбриона. — И чего вы злые такие? — пробурчал он окончательно охрипшим от воплей голосом, — Подумаешь, пошутить нельзя. — Ты шути, да не зашучивайся, — назидательно сказал Чимин, — Больно быстро ты борзеешь. — Во-во, — поддакнул Чонгук. Тэхён скорчил рожу и показал младшему средний палец. — Ты нас знакомить собираешься со своей зазнобой? — подняв и отряхнув сумку, спросил он, — Или так и будешь по углам прятаться? Что там за сверхъестественная личность такая? — Ничего сверхъестественного, — пожал плечами Пак, — Это вы сами себя накрутили и напридумывали чёрт знает что. — Не увиливай. Так собираешься или нет? Чимин цокнул языком. — Собираюсь. Но позже. — Просто, чтобы уточнить: мы же не увидим зрелую женщину в золоте и в Гуччи, которая называет тебя "пупсиком"? — добавил Тэхён и тут же получил тычок под рёбра. — Хорош проецировать на меня свои собственные фантазии, альфонс несостоявшийся, — проворчал Чимин. — А что тут такого? У женщин с возрастом сексуальность только больше раскрывается. Им как раз такие молодые да дерзкие и подходят. Прямо как ты, забиватель свай. — Ты так говоришь, будто свечку при всех моих похождениях держал. — Я сужу по очереди, которая выстраивается к твоей персоне. — Тэ, ты бредишь. Среди грибов в пицце в столовке оказались с сюрпризом? — Что твои познания в психологии говорят о твоей мании так яростно отрицать очевидное? — Они говорят, что ты ебанулся из-за недостатка ебли в своей собственной постели. Чонгук откровенно посмеялся над этими словами. Ким бросил на него недовольный взгляд. — Что ты ржёшь, моя кобыла? — саркастически ухмыльнулся он, — Сам-то... Неёбаная крольчатина. — Ложь, пиздёж и провокация, — парировал Чон, — Сам же знаешь. — Ой, что там у тебя было? — Тэхён завёл глаза в потолок, — Полгодика с Сыльги погулял, и это всё, на что тебя хватило. Да будет тебе известно, походить за ручку и чмокнуть в щёчку — это ещё не секс. — Спасибо, ваша лодка подана, кэп. Мне что, надо было делать всё на твоих глазах, извращуга? Обойдёшься, дрочмейстер. — От дрочмейстера слышу. — А вот и не подерётесь, — встрял между ними Чимин, разводя руками в стороны разошедшихся донсэнов. Тэхён и Чонгук частенько зацеплялись языками, и хотя их очередная словесная дуэль вряд ли переросла бы в полноценное мочилово, но Чимин по опыту знал, что если их вовремя не прервать, метание какашек могло бы затянуться на бесконечность. Их с Юнги диалоги заканчивались намного раньше даже в те "золотые" времена, когда Мин таскался за ним с обидными шуточками, а Чимин не знал его настоящего имени. Нынешний же Мин Юнги оказался гораздо спокойнее. Теперь ему не надо было обращать на себя внимание Чимина всеми силами и пытаться запрыгнуть на казавшуюся недостижимой высоту. Нынешний Мин Юнги оказался человеком, с которым Чимину было спокойно и уютно, как никогда прежде. Пак решил устроить нечто вроде званого ужина, чтобы познакомить Мина с друзьями. Юнги эта идея ожидаемо не понравилась сразу, с наскока. Социальная неуклюжесть часто заставляла его замыкаться в себе, а на все попытки растормошить его малознакомыми людьми он начинал хамить. Чимин понимал это и уговаривал его постепенно. Он садился рядом, укладывал голову Юнги себе на грудь и гладил его по волосам. Мин растекался в его объятиях, умиротворённо сопя в ворот домашней футболки, от которой пахло гелем для душа и самим Чимином. Он и сам не знал, как это приятно, когда гладят по голове — никто его такой роскошью не баловал. Пак коварно погружал его в своеобразный транс и затем снова заводил разговор о младших. Юнги морщился и фыркал, но не пытался вывернуться и улизнуть — слишком хорошо ему было в руках Чимина, тепло и уютно. В последний раз так хорошо было, наверное, у мамы в животе. — Вот неймётся тебе, — ворчал Мин, пока любовник убаюкивал его в своих объятиях, — Что за необходимость трезвонить об этом на каждом углу? — Не на каждом, — Чимин мягко обводил контур ушной раковины Юнги кончиками пальцев, — Они мои друзья. Рано или поздно они узнают о тебе. — Ну пусть тогда поздно, чем рано. — Ну почему? — Потому что где один, там и другой, и третий, и десятый... И в итоге все вокруг знают и всё... Пизда мне тогда. — За этих двоих я ручаюсь. К тому же, им интереснее сраться друг с другом, чем трепаться о чьей-то там ориентации каждому встречному и поперечному. — Всё равно, идея — хуйня полная. Чимин ничуть не обижался на эти выпады. Напротив — зарывался носом в волосы Мина, тянул их запах и чмокал в макушку. — Я не хочу скрывать от них нашу любовь. И не хочу делить свой мир на две части и следить, чтобы они никак не соприкасались. Вы все — и ты, и Тэхён, и Чонгук — его важные составляющие. Уговоры не дали результата ни с первого, ни со второго раза, но Пак не сдавался и не терял задора. Юнги сопротивлялся, морщился и ворчал, но сдавался — постепенно и неохотно, по частям, пока не махнул рукой и не сказал: — Хрен с тобой, золотая рыбка. Но только им двоим. Больше никому. Одним из аргументов Чимина также был тот, что он поведал друзьям про стычку со старшим братом Джено и его подручными. У Тэхёна тогда отвалилась челюсть, а Чонгук только покачал головой — знал, что хён со своими похождениями рано или поздно найдёт подобное приключение на свою задницу. — Я вообще ожидал, что одной пощёчиной дело не ограничится, — сказал он, — Но я почему-то думал, что сам Джено решит тебе как-нибудь подгадить. А в итоге и Джено не виноват, и пострадал не ты, а другой человек... Как в том анекдоте про "не выиграл, а проиграл". Чимин отпирает дверь, и в прихожую тут же вваливается Тэхён, взмыленный и растрёпанный, с раскрасневшимися щеками. — Ты чего? Где пожар? — поднимает брови Чимин. — Да не, — мотает головой Ким, — Ко мне стая бродячих собак прицепилась. Хрен знает, почему. У меня только вино с собой было. Кстати, вот, — он протягивает хёну позванивающий пакет, — Может, им совиньон не нравится? — Конечно, местные дворняги предпочитают исключительно мерло, — усмехается Пак, — Разувайся и проходи. Руки только помой, спринтер. — Окей, — соглашается Тэхён. Он не даёт Чимину уйти на кухню, цепляет его за рукав и притягивает к себе. — Он... Там? — заговорщицки понижая голос, спрашивает он, — Ненаглядный твой? — А чего шёпотом-то? — фыркает Чимин. — Ну... — Тэхён пожимает плечами, — Не орать же. Неудобно как-то. — Тц, — Пак морщит нос и громко зовёт: — Юнги-я, подойти-ка сюда. Из кухни раздаётся шарканье тапочек по полу. Мин появляется в прихожей. Наткнувшись взглядом на Тэхёна, он останавливается, не дойдя пары шагов. Чимин протягивает к нему руку. — Сюда иди. Он притягивает Юнги к себе и смачно чмокает его в сухие губы. Тот вздрагивает и толкает Чимина в плечо. — С дуба рухнул? — смущённо бормочет он. Кончики его ушей тут же наливаются краснотой. — Ким Тэхён — Мин Юнги, — как ни в чём не бывало, представляет их Чимин, — Надеюсь, шуточек про шугар-мамми я больше не услышу, — назидательно добавляет он, делая Тэхёну страшные глаза. — Ладно, я понял, — фыркает Ким и машет Мину ладонью, — Привет. Юнги неразборчиво буркает что-то и спешит скрыться на кухне. — Это тот охранник? Из магазина? — возбуждённо шепчет Тэхён, округляя глаза. — Ну да, — кивает Чимин. — А когда мы заходили туда, вы уже?.. — Уже. Теперь Тэхён толкает его в плечо. — Ах ты жук! — хихикает он, — "Знакомый", как же, — передразнивает он голос Чимина. — Заткнись, — беззлобно отмахивается от него Пак. — И это он отбил тебя от Доюна и его дружков? — Он, кто ж ещё. — Я видел Доюна недавно. Как? Он же шкаф! А твой краш такой же мелкий, как и ты! — Маленький, да удаленький. Хорош уже пиздеть и иди мой руки. — Оу, речь уже про другие размеры? — Тэ! — Ладно-ладно, я завалил. Не бей. Чонгук появляется на пороге немногим позже Тэхёна. Он притащил большую коробку пирожных и рассказ о том, как покормил местных дворняг сосисками, а они обнюхивали его руки. Ким на это возмущённо выглянул из двери ванной. — Какого, спрашивается, хрена? Почему меня они гоняют, а к тебе ласкаются? — Я их подкупил, говорю же, — пожимает плечами Чонгук, — Ты не умеешь найти даже такой очевидный подход, хён? — Ой, завали, Куки, — морщит нос Тэхён, вытирая руки полотенцем для тела. Подход Чонгук смог найти не только к собакам, но и к нелюдимому Юнги, у которого кровь долго не отливала от лица после выходки Чимина. Он зашёл сразу со своей обезоруживающей белозубой улыбкой и историей про пластиковые самоклеящиеся глазки, которые растыкал по всему универу. — Некоторые висят до сих пор, — с хохотом рассказывает он, — Я их ещё над писсуарами в туалете на первом этаже прилепил, так им там маркерами детали всякие дорисовали. Некоторые от смеха даже поссать не могут нормально. — Что они там дорисовали? — усмехается Чимин, усаживая всех за стол и усаживаясь сам. — Ну, в основном уши, носы, хоботы всякие, — улыбается Чонгук и берёт в руки палочки, — Ещё и надписи типа: "Здесь не настолько холодно, чтобы искать себе оправдание". — А я видел, как кто-то прилепил ту фотку из "Очень страшного кино", ну, которое "Я знаю", — с хохотом добавляет Тэхён, — Её убрали быстро, но я сфоткал. Ким полез в телефон искать доказательства, а Чимин незаметно прижимается плечом к плечу Юнги. Ободряюще, будто говоря, что он рядом и нет нужды выставлять колючки. Уголки губ Мина дёрнулись, а уши раскраснелись ещё больше. Тэхён демонстрирует им кадр из мужского туалета и сияет, как начищенный пятак. Юнги фыркает, а Чимин смеётся, но просит друга убрать телефон. — Нет ничего лучше перед едой, чем созерцание фотки мужского сортира, — иронично произносит он. — А женского что, лучше? — всхохатывает Ким, накладывая себе мясо. — Вряд ли, — пожимает плечами Чимин, помогая Юнги с его больной рукой набрать еды в свою тарелку. Чонгук хрумкает морковку и наклоняет голову вбок, разглядывая уставившегося в свою тарелку Мина. — Юнги, а ты старше нашего Чимина? — спрашивает он. Тот кивает. — Старше. — У-у, — тянет Чон, — А если старше его, значит, старше всех нас. Ну почему все вокруг старше меня? Когда я уже услышу в свой адрес слово "хён"? — Тебе-то что? — Тэхён щипает его за руку. — Да вы меня заебали, — вздыхает Чонгук, — "Уступи, ты же младше"... "Помолчи, старшие разговаривают"... "Молоко на губах не обсохло"... Я скоро кусаться начну. — Ой, так ты прямо церемонишься с нами, — смеётся Чимин, — Только и делаешь, что хуями обкладываешь. — Тебя-то он ещё и не обкладывал, Чимин-щи, — тут же жалуется Тэхён, — А со мной эта крольчатина недожаренная вообще берега попутала! — "Недожаренная"? — сводит брови к переносице Чон. — Да, недожаренная, — Тэхён корчит рожу, — Не хочешь быть недожаренной — найди себе девушку. — Только после тебя, птица-говорун. Только и умеешь, что языком трепать. — Птица-говорун отличается умом и сообразительностью, — назидательно поднимает палец вверх Ким. — Если только среди птиц. — О боже, — вздыхает Чимин, — Вы бы хоть человека постеснялись, черти. Сразу все свои проблемы вывалили. Как ни странно, аргумент возымел действие. Младшие свернули дискуссию и уткнулись в тарелки. Вряд ли надолго, но хоть передышку взяли. Чонгук отпивает из своего стакана и снова обращает внимание на Юнги. — У тебя очень светлая кожа. Ты отбеливаешь или это врождённое? Чимин косится в сторону Мина с опаской. Понятно, что Чон спросил это на голубом глазу и не знает, что тема для Юнги не то чтобы очень приятная. Но Мин не стал делать трагедию и просто ответил: — Врождённое. От матери. — Прикольно. Везёт, — так же бесхитростно отзывается Чонгук, — У нас девчонки с параллельного потока подсели на какой-то тайский крем отбеливающий. Одна заказала, и пошло-поехало, всем раззвонили. Прям с ума посходили. Пока у одной экзема от него не началась. — Слушай, а я вот что вспомнил, — вклинивается Тэхён, обращаясь к Чимину, — Что-то давно ты нам не жаловался на того мудака, который тебе проходу не даёт. Саван который. Он что, отвалил? Разговор выруливал явно куда-то не туда. Теперь пришла и очередь Чимина пылать лицом и ёрзать на своём месте. Но он берёт себя в руки и говорит: — Да. Отвалил. Пак решил не раскрывать это альтер-эго Юнги, пользуясь тем, что они ни разу не видели Савана в лицо. Ему хотелось, чтобы друзья его приняли, а эта ма-аленькая, как подводная часть айсберга, деталь навсегда закрепила бы за Мином в глазах младших образ "того мудака, который не давал проходу". Юнги бросает в его сторону быстрый взгляд, в котором ирония мешается с принятием. В конце концов, он и сам признался, что прекрасно понимает, что был для Чимина, мягко говоря, не подарочком. — Он тебе о нём рассказывал? — Тэхён обращается к Юнги, — Там хмырь был натуральный. Чимин-щи аж на стенку лез каждый раз, когда... — Да хорош уже, — обрывает его Чимин, — Никто ни на какие стенки не лез. — Рассказывал, — усмехается Юнги. — Ты его отмудохал, как Ян Доюна? — воодушевляется Ким. Мин качает головой. — Неа, — отвечает он, — Я и Доюна не отмудохал, если уж на то пошло. С этими словами Юнги приподнимает загипсованную руку. — Но Чимин-щи сказал... — Сложно сказать, что ты кого-то отмудохал, когда тебе самому прилетает доской по горбу, — печально резюмирует Мин. — Удар в спину, — Чонгук тыкает в его сторону палочками, — Это не по-мужски. — Как, собственно, идти на разборки с одним человеком, когда вас целая толпа, — добавляет Тэхён, — Так что, можно сказать, что моральную победу вы двое одержали. Хоть и... Хоть и крылышки вам помяли. Мин чешет в затылке, поникая головой. Чимин находит его пострадавшую руку под столом и сжимает свободные от гипса пальцы. — Если только моральную, — неохотно соглашается Юнги. Градус общения потеплел, а неловкость, хоть и не ушла насовсем, но, по крайней мере, отошла куда-то на второй план. Опасные темы были со скрипом пройдены, и болтовня как-то незаметно утекла в другое русло. А потом друзья открыли вино, и пошло, как по накатанной. Тэхён быстро заалел щеками, глаза у него заблестели, и он вдруг поведал, что хочет завести мейн-куна. Слово за слово — и вот они все дружно начинают гуглить городские питомники и частные объявления. — Ахах, бля, — угорает Тэхён, — Вот этот рыжий — точь-в-точь Рон Перлман! Не, ну ты посмотри! — Заведи себе такого, — хихикает Чонгук, — И назови его Хеллбой. За поисками котят мейн-кунов Чонгук натыкается на аккаунт людей, которые держат в доме пуму и гепарда как домашних кошек, и они залипают на видосики, как приручённая пума ходит по обычному жилому дому и позволяет людям чесать своё мохнатое пузо. Чимин поднимает взгляд от экрана телефона Чона и смотрит на Юнги. А ведь тот и правда чем-то напоминает кота. Не дикого, а такого... Одичавшего домашнего. Сурового и боевитого, подозрительно обнюхивающего протянутую к нему руку... Но такого ласкового и податливого, когда понимает, что рука протянута не для того, чтобы ударить. Юнги ведь даже не храпит ночью, а как-то урчит — тихо, низко и утробно. Будто мурлыкает. Мин даже не подозревает, с какой нежностью смотрит на него сейчас Чимин. Пригубив вина, он немного даже оттаивает, настолько, чтобы начать смеяться с острот чиминовских младших и перестать неловко пялиться в свою тарелку. День уступает место вечеру. Вино заканчивается, и Чонгука, как самого младшего, пытаются выпнуть в магазин за добавкой, но тот встаёт в позу и угрожает расправой тому, кто осмелится применить к нему этот аргумент ещё раз. В итоге за алкашкой отправляют Тэхёна, и тот возвращается с пакетом и видом ни за что обиженной сироты. Пока очередная бутылка приговаривается к опустошению, Юнги отходит к окну. Приоткрыв створку, он усаживается на подоконник и запаливает сигарету. Выдыхая дым в наливающееся чернотой небо, он расслабленно наблюдает за снующими далеко внизу машинами. Тэхён поднимается со своего места и, пошатываясь, направляется к нему. — Разрешите припарковаться, — выдаёт он и тут же плюхается на подоконник рядом, — Курить вредно, ты же знаешь... ик... хён? Юнги лишь насмешливо поднимает бровь на его нравоучение, но Ким сразу же добавляет: — А дай одну, а? — Эй! — прикрикивает на него Чимин, — Ты же бросил недавно дуделку свою электронную! — Так то ж электронную, — хмыкает Тэхён, вытягивая сигарету из протянутой ему пачки, — Благодарствую. — Ай-яй-яй, — качает головой Пак, глядя, как донсэн делает первую затяжку, — Распустился совсем. Напился, теперь куришь? Дальше что? Ким хихикает, едва не роняя пепел на пол. — По бабам пойду, — растягивая рот в своей квадратной улыбке, говорит он. — Тоже мне, бабник нашёлся, — фыркает со своего места Чонгук, — Ему недавно продавщица на кассе улыбнулась, так он вместо крабовых палочек попросил у неё "половые крабочки". Юнги прыскает в ладонь, Чимин давится вином, которое в этот момент пил, а Тэхён суёт сигарету в зубы и показывает младшему фак. — Даже это лучше, чем твоё ничего, — язвит он, — Ты вообще язык проглатываешь и глазами хлопаешь, когда к тебе девушки обращаются. Тебе даже "половые крабочки" в ближайшем будущем не светят. На отлив за окном приземляется голубь, за ним почти сразу — ещё один. Непонятно, что именно их так привлекло. Возможно, просто увидели торчащих в окне людей и решили, что наверняка можно будет у них чем-нибудь поживиться. Голуби курлыкают и косят круглыми глазами в кухню через стекло. Тэхён склоняет голову набок. — О-о, птички, — умилённо тянет он, — Чимин-щи, у тебя есть семечки? — Конечно, — саркастически ухмыляется Пак, — Как раз для таких случаев и держу. Тэхён окидывает кухню плывущим взглядом и натыкается на открытый пакетик с семенами кунжута, с которыми Чимин иногда готовил кимбап. — О, вот это пойдёт. Ким сцапывает пакетик и открывает вторую створку окна. Стремясь покормить голубей, он садится на подоконник и легкомысленно свешивается с него более чем наполовину. Его, пьяного в распиздень, неумолимо тянет вниз с девятого этажа. Юнги едва успевает схватить его здоровой рукой за шиворот и затащить обратно. Чимин и Чонгук с опозданием бросаются ему на помощь. Они оттаскивают хмельного друга от окна и закрывают створку от греха подальше. Тэхён получает щелбан от Чонгука и выговор от Чимина. — Ты чем думал? — он сердито сажает Кима на стул, — Сиди здесь и не вздумай подходить к окну. Любитель живой природы, блин. — Вы... Вы... — Тэхён долго и утомительно подбирает нужные слова, — Вы злые. Надолго его обиды не хватает. Уже через пару минут он принимается завывать, с диким акцентом выводя "When You’re Gone" Аврил Лавин. Ребята слушают его, подпирая тяжёлые головы руками, а Чонгук тихонько подвывает в унисон. Время переваливает за полночь, когда гравитация становится сильнее желания продолжать банкет. Когда Чонгук при попытке поднять упавшее полотенце с грохотом валится со стула на пол, хозяин квартиры понимает, что поляну пора сворачивать. Юнги среди них всех остался самым трезвым. Он помогает Чимину оттащить сопротивляющиеся тела на разложенный диван в гостиной. Там они укладывают младших валетиком, а Пак подпирает их подушками, чтобы лежали на боку, и притаскивает из ванной пару тазиков. На тумбочку он ставит воду и таблетки от похмелья. Юнги наблюдает за этим с некоторым восхищением. — Какой ты заботливый хён, — хмыкает он, — Как курочка-наседка. — Иди ты, — улыбается Чимин, — Я просто не в первый раз с ними пью. Всё всегда идёт по одному сценарию. Хотя бы один из них точно проблюётся. А вот кто именно — это всегда лотерея. Чонгук во сне плямкает губами. Тэхён же с ходу начинает храпеть, как несмазанный трактор. Чимин тянет Юнги за руку. — Пошли.

UNDERHER — Strained Are We

Едва они закрывают дверь в спальню, отсекая от себя звуки из гостиной, Пак обвивает Юнги руками. Под градусом у него обычно было гораздо более игривое настроение, и он поддал достаточно, чтобы вспомнить, что давно не прикасался к Мину в том самом смысле, потому что берёг его треснутые рёбра. Чимин целует его в губы с привкусом вина и дыма сигарет и запускает пальцы в волосы. — Эй, — одёргивает его Юнги и пытается убрать вездесущие руки, но они лезут снова, — Не сейчас же. — Почему? — мурлыкает ему на ухо Чимин, — Я соскучился. — Мы ж живём вместе, чё ты там соскучился? — вяло сопротивляется Мин. — Ты понял, о чём я. — Что, шишка задымилась? Лишнего хлебанул? — Да, задымилась. Хочу тебя. Пак развязно прикусывает кожу на шее Юнги и лезет рукой под футболку. Тот хватает его за запястье. — Я ж ещё поломанный, маньячила. — Я сделаю всё нежно. Твои рёбра не пострадают. Чимин прижимает Юнги к себе крепче и бедром чувствует, что сопротивляется тот скорее из соображений здравого смысла, а не потому, что не хочет сам. — Там же люди в соседней комнате, — вздыхает Мин, сладко вздрагивая от прикосновений и покрывающих кожу поцелуев. — И что? В соседней же, не в этой. — А если зайдёт кто? — Как зайдёт, так и выйдет. — Похотливый осёл. — Называй как хочешь. Быстро на кровать. Чимин подталкивает Мина в нужном направлении. Хоть он и под мухой, но ему хватает ума и такта не швырять Юнги на простыни. Он помогает ему осторожно улечься на подушки, забирается сверху и продолжает целовать. — Слушай, — постанывает Мин, ероша волосы на его затылке и покрываясь мурашками под горячими ладонями на своих рёбрах, — Нет такой позы, чтобы у меня не трещали сломанные кости. Левой рукой я дрочить тебе не смогу. Так что... — Помолчи, — мягко говорит Чимин и припечатывает его губы поцелуем, — Есть такая поза. С этими словами он стягивает с ног Юнги свободные домашние штаны и бельё. Сами ноги он сгибает в коленях и ставит на стопами на кровать. — Если это миссионерская, то и в ней... Твою мать! Юнги едва не захлёбывается собственной слюной, когда Чимин накрывает головку его возбуждённого члена своим ртом. Почему-то этот сценарий упорно не приходил в его голову. Сам Мин отсасывал ему неоднократно, но отчего-то совсем забыл, что у него тоже есть такая опция. — Ты ёбнулся нахуй, — жалко стонет Юнги и прижимается пылающей щекой к подушке. Чимин не отвечает. Пососав головку, он собирает во рту слюну, сплёвывает её и размазывает рукой по стволу. Он вбирает ствол в рот постепенно, медленно проводя сжатыми губами, и с каждым кивком головы продвигается немного дальше. Налитые кровью вены вспухают от его манипуляций, а сам член выправляется во рту, становясь вообще каменным. Они не занимались любовью чертовски давно. Вернее, занимались, но совсем по-другому — уютно молчали в руках друг друга и засыпали кожа к коже. Но раскочегаренное вином либидо требовало своего. Чимин насаживается ртом на член Юнги, придерживая его у основания. Его светлая макушка ритмично поднимается и опускается между худых бледных ног. Пак обводит языком ствол внутри рта и берёт почти до конца, касаясь носом волос на лобке. Живот Мина под его ладонью вздрагивает. Сам Юнги дышит часто и поверхностно. Ему хочется всласть постонать, но в соседней комнате спят донсэны Чимина. Если хоть один из них увидит, как бесстыже их хён сосёт его член, Юнги натурально провалится сквозь землю. Самому Чимину будет хоть бы хны, конечно. Он же известный секс-символ. А для Мина это всё равно что голым по главной городской площади пробежаться. Пак выпускает ствол изо рта и нахально целует его головку, невольно улыбаясь от реакции Юнги. Его вообще здорово заводило то, каким трогательно нежным и пугливым становился Мин во время секса и как он терялся от чего-то нового для себя. Это придаёт уверенности и драйва, и Чимин снова вбирает в себя его плоть, чтобы больше не выпускать до победного конца. Свободной рукой он проскальзывает себе в штаны и сжимает собственный сочащийся член. Разумеется, он не собирался трахать Юнги, пока тот окончательно не поправится. Но и терпеть ещё месяц не смог бы. А как тут утерпеть, когда тот, кто заставляет кровь кипеть, всё время трётся рядом и спит под боком? Член во рту пульсирует и подёргивается. Мокрые чавкающие звуки разносятся по спальне с пугающей громкостью. Юнги цепляется пальцами за уголки подушки крепко кусает своё запястье. Он сжимает голову Чимина бёдрами и тут же отпускает, сильнее разводя ноги и закатывая глаза. Пак набирает какой-то совершенно сумасшедший темп, лаская себя в том же ритме, в каком трахает Юнги своим ртом. Он сверху, даже когда делает минет. И Юнги это полностью устраивает. Он хочет предупредить, когда оргазм подкатывает к самому горлу, но не может, потому что если отнимет руку ото рта, непременно заорёт благим матом. Но Чимин и сам это чувствует по тому, как мышцы Мина во всём теле сокращаются, а само тело твердеет под его руками. Он сосёт усерднее, игнорируя то, как затекает и сводит челюсть. Юнги изливается ему глубоко в глотку, и Пак замирает на нём, вытягивая сперму глотающими сокращениями горла. Мин немного горький на вкус. Горький, как вся его нелёгкая жизнь. Но Чимин глотает до конца. Лишь когда Юнги обмякает на кровати, он понемногу выпускает опадающий член изо рта и снимает языком последнюю белую каплю, выступившую на головке. Собственную испачканную руку он отирает о трусы, прежде чем вынуть её из штанов и тяжело опереться на кровать. — Пить меньше надо, — хрипит забившимся горлом Юнги, — Стыдно на утро будет. Чимин садится на пятки и смеётся, зачёсывая волосы пальцами наверх. — Я не настолько пьян, чтобы не осознавать, что творю, — говорит он, — Всё равно сделал бы это рано или поздно. Только не говори, что даёшь кому-то в рот в первый раз. Юнги отворачивает лицо. Чимин подаётся вперёд и касается пальцами его щеки. — Что, серьёзно? Мин цокает языком. — И чему ты, блядь, удивляешься? У меня до тебя вообще было два варианта — встать раком или взять в рот. Всё. Не знаю, что ты придумаешь в следующий раз, но можешь быть уверенным — я этого точно не пробовал. Чимин укладывается рядом и притягивает Юнги к себе за талию. — Тогда держись, — улыбается он, — Ещё так покатаешься, что затошнит. А как кости срастутся — я тобой по полной займусь. Мин хмурится. — Мне уже бояться? От меня останутся только ошмётки? Чимин оттягивает ворот футболки и чмокает его в плечо. — Бояться не надо. Я буду трахать тебя долго и нэ-э-эжно. Он касается кончиком носа носа Юнги. — Хочешь попробовать, каково целоваться после минета? Решишь для себя, фу тебе или не фу. Чимин ожидал от Мина очередного посыла нахуй и не расстроился бы, если бы его ожидания оправдались, но Юнги и тут смог его удивить. Без лишних слов он первым подался вперёд и припал к губам Пака. Чимин обнял его за спину и перехватил инициативу, углубляя поцелуй и толкаясь языком в рот Юнги. А тот... Просто позволил ему это. Тэхён и Чонгук видели на диване уже по десятому сну, пока хёны в соседней комнате целовались как в последний раз. И хоть Чимин не дождался от Юнги словесного резюме на тему "фу или не фу", но то, с каким жаром он хватал его губы, было для него гораздо более красноречивым ответом. Утро застало их двоих так же, как и каждое предыдущее за две недели до этого: заплетёнными руками и ногами в единое целое. Никто из них не знает, что будет дальше. Но пока они есть друг у друга. И пока что это — главное.