Повесть о Змие и княгине Муромской

В Прощеное воскресенье Змий застал возлюбленную за тарелкой блинов. Княгиня встала, поклонилась и поздоровалась: — Здрав буди, Змие! С праздником! Раздели со мной трапезу, родной мой! — С каким праздником? — Сегодня неделя Адамова изгнания. — Ах да. Мой звёздный час, — ухмыльнулся Змей, скрутил блин в трубочку и с удовольствием съел. — Как думаешь, княгинечка, правильно я поступил? Княгиня задумалась. Змей продолжал есть блинчик. — Ты лишил человечество всего! Мы вынуждены обрабатывать землю, приносящую волчцы и терние. Мы стареем и умираем. Мы — по крайней мере, мы, русские, — живём в незавидных погодных условиях. А могли бы по сей день наслаждаться вечным летом в Эдемском саду. Налегай на сметану, сокровище мое, - сказала княгиня. — А с другой стороны… Все, чего мы достигли, мы создали сами. Люди строят прекрасные города, рожают детей… Да, мы смертны, но мы не нахлебники в райских пределах. Лучше жить в избе-пятистенке на своих хлебах, чем захребетником под райскими пальмами и кедрами. Съешь ещё этих масляных блинчиков да выпей сбитня, благодетель наш! Княгиня вознаградила себя блином за крамольные словеса, а Змей просиял: — Только ты ценишь меня, изгнанника. — Только с тобой и можно поговорить о Писании, красавец мой. Знаешь, как я утратила любовь к Господу Богу? Змей вопросительно взглянул на неё. Княгиня продолжала: — Было мне лет десять, когда на обедне я услышала чтение Евангелия, где Христос говорит «Иже любитъ отца или матерь паче мене, несть мене достоинъ». О как! Я Бога никогда не видела, а родителей своих очень любила. У нас была очень дружная семья. Как можно любить того, кого не видишь и не знаешь?! Зря говорят «Пути Господи неисповедимы». Что ж тут неисповедимо: раз недостоин, отправляйся, голубчик, в ад! У Змея был приятель-ангел, который на каверзные вопросы отвечал «Пути Господни неисповедимы». Иногда Змий по нему скучал; во всем XIII веке ему было не с кем поговорить откровенно, кроме как с Ангелом и княгиней. — Ещё мы читали «Хождение Богородицы по мукам», — сказала женщина. — Много там было адских казней для грешников, но больше всего меня напугало, как те, кто в Святое воскресение не встают на заутреню, лежат на раскаленных скамьях. Из-за такой малости — вечные муки! Я не устрашилась, а разозлилась на Божий промысел, а нательный крестик в Волхов сбросила. Матушка подумала, что я потеряла, надела мне новый. — Родная моя, во сколько лет вышла замуж? — В пятнадцать, мой милый. — Если твои родители такие хорошие, почему тебя отдали замуж такой молоденькой?! Почему нельзя было подождать года три? — Они и ждали года три, хотя князь Муромский очень торопился, — грустно вздохнула княгиня. Змей возмущённо скривил тонкие губы. — Нельзя же СПАТЬ с детьми! Я думал, такие варварства по нашей части! — Я как могу, ограждаю детей от ранних браков. В Муроме девочки не венчаются раньше семнадцати лет, — сказала княгиня. Влюбленные молча доели блины и допили медовый сбитень, помыли руки. — Милый мой Змий, не подумай, что я во Христа не верую! — заверила княгиня. — По слову апостола Иакова, и бесы веруют и трепещут. — Это точно. — Чернецы за меня молятся, Господи прости мою душу грешную… Даже из Преображенского монастыря блины сии прислали. — Как мило с их стороны. — Чудесные блины, небось в Раю такие же едят. Весь город ломится в монастырь за Азарьиными блинами на Масленицу… Эх, хороши блиночки! На Пасху горожане помчатся за куличами, сшибая кусты и деревья на своём пути. — Кто, говоришь, печёт такие распрекрасные блины? — О, инок Азарий, кто ж ещё-то. Принёс он сегодня огромнющие миски блинов, мы с сенными девушками полдня их ели со сбитнем да с квасом, и нам с тобой на ужин осталось. — Каков из себя этот Азарий? — перебил Змей. — Монах как монах. Смотреть на него, что ли? Негоже смущать иноков женской красотой, — усмехнулась княгиня. — Но блины он печёт расчудесные. Каждый год приносит мне блины и куличи, дай ему Бог здоровьица… — Если этот Азарий будет к тебе приставать, я ему крылья… Эээ… Руки оборву! — почему-то вдруг заявил Змей. — Это моя княгиня, пусть поищет себе другую! Отлучился на три дня по своим змеиным делам, а он уж тут как тут! — Что он тебе плохого сделал? Он же от чистого сердца свои блины шлёт! Да и сам он добрейшей души человек, иноки на него не нарадуются. Злой ты, Змие, бедолагу ни за что ни про что обругал. Инок Азарий, говорят, не только готовит, но и детей учит грамоте, и книги переписывает. — И швец, и жнец, и на дуде игрец, — поддакнул Змей. — Конечно, детишек в открытых мною монастырских школах не учат никаким ересям. Грамоте учат, счету, простым молитвам. Как-то пришла я на урок, спросила у одного из мальчишек Заповеди блаженства, тот рассказывает. А я, грешная, блаженна лишь когда… — Когда я тебя обнимаю! — договорил Змей. Он погладил княгиню по груди, крепко обнял и поцеловал возлюбленную… Когда Змей и княгиня друг друга в кровати ласкали, инок Азарий был занят духовными заботами. Он закончил переписывать Деяния святых апостолов для монастырской библиотеки, это поручил ему епископ Муромский Василий. Был он искренним молитвенником, наставником монахов, и, неведомо для себя самого, собеседником ангелов. Точнее, пока только одного ангела, называвшего себя в Муроме иноком Азарием. Он был тем самым другом Змия, коротко отвечавшим на вопросы о промысле Божием. За то, что Ангел не остановил Змия на пути в Эдем и отдал первым людям пламенный меч, был послан на Землю с поручением наставлять людей на доброе. Этим Ангел и занимался, не оставляя любви к книжной учености и приготовлению изысканных яств. Что касается женщин, Ангел был полной противоположностью своего друга: Змей радостно предавался страсти, разрывая сарафаны своих женщин и ломая под собой кровать, а Ангел чисто и целомудренно любил женскую красоту. Уже пять лет он издали любовался прекрасной княгиней Муромской, дарил ей книги, блины и куличи. Счастье княгини было отрадой для Ангела.