Дожить до Нового года

Чуя выбегает из здания школы и облегченно выдыхает: после перерыва в три месяца вновь видеть такое огромное количество людей было непривычно, голова чуть болела от шума, но на свежем воздухе все вскоре прошло. Сегодня воскресенье, а это значит, что у него остался один-единственный день полной свободы. Завтра снова придется встать в семь утра, собраться, позавтракать и пойти на занятия, усердно учиться семь уроков (шесть – непозволительная роскошь для старших классов), а потом сесть за домашку. Иногда между школой и домом могла быть прогулка с друзьями или посиделки у кого-нибудь, а вечером, после выполнения домашнего задания, если оставались силы, Чуя позволял себе заниматься чем душе угодно. Ему нравилось за просмотром фильма или роликов на ютубе зарисовывать к себе в специально отведенный блокнот фрагменты манги, логотипы любимых исполнителей, отдельные предметы по типу музыкальных инструментов, внутренних органов, скелетов и бритвенных лезвий или просто делать наброски, а позже переносить их с помощью акрила по ткани или маркеров на одежду, сумки или обувь. Это было очень кропотливым занятием, отнимающим огромное количество времени и сил, но результат того стоил. Сначала Чуя перерисовывал из блокнота понравившуюся картинку в необходимом масштабе на отдельный лист бумаги, аккуратно вырезал и делил на фрагменты. Каждый он по очереди крепил к вещи с помощью булавок и намечал очертания изображения, перед этим сто раз проверив правильность наложения деталей, и только потом раскрашивал, оставляя каждый слой до полного высыхания. Завершенный рисунок откладывал на 24 часа, а после закреплял результат утюгом. У эмо в принципе очень ценились оригинальные вещи, сделанные своими руками и находящиеся в единственном экземпляре. С их помощью ребята подчеркивали свои черты характера и индивидуальность, выражали эмоциональное состояние и чувства. Творческие наклонности были в почете, и Накахаре признание его способностей и работ в глубине души льстило. Он даже какое-то время думал превратить увлечение кастомом в полноценное дело своей жизни, но довольно быстро отказался от этой идеи: он вкладывал душу и чувства в свои работы, выбирал цвета в соответствии с эмоциями и вообще творил по настроению, а деньги, условия и рамки вместе с требованиями заказчиков обернули бы столь прекрасное занятие в жизненно необходимую рутину… Ацуши и Рюноске освободились чуть раньше и сейчас ждали Накахару недалеко от крыльца школы. Накаджима отдал свой букетик классной руководительнице, а сейчас стоял и что-то с улыбкой рассказывал Акутагаве. Тот слушал, засунув руки в карманы брюк, иногда кивая и тихо что-то спрашивая, уточняя. Чуя подходит к ним, блаженно выдыхая «Наконец-то свобода!», и все трое направляются по домам. Они жили относительно недалеко друг от друга, разве что спустя какое-то время Накахара отделялся на развилке. Чуя быстро оглядывается, надеясь, что Дазай еще где-то в школе. В поле зрения его нет, и он расслабляется. За те сорок с лишним минут, что они провели за одной партой, Осаму едва не довел рыжего до белого каления. Мысль о том, что эта заносчивая шпала будет учиться с ним предстоящий год, ничуть не прельщала. Чуя привык к одиночеству в классе, на переменах иногда встречаясь с Акутагавой и Накаджимой, учащимися на параллели, всегда сидел один и жил тихую мирную жизнь. А тут вдруг это долговязое нечто, раскидывающее свои конечности по столу и докапывающееся с идиотскими вопросами. И вот нет бы сел к окну с растущими там цветочками, где был бы в привычной для него компании, а именно к Накахаре! Чуя из принципа будет отвоевывать свою законную парту. От мыслей его отвлекает голос Ацуши: - Наши предлагают сегодня собраться, отметить начало учебного года. Пойдем? – он выжидающе смотрит на Чую. - Я за, - Накахара соглашается быстро: день свободен, поэтому нужно использовать его по максимуму. К тому же их компания ему нравилась, в ней он чувствовал себя комфортно, а во время учебы, к сожалению, не получится так часто видеться. Ацуши на ответ Чуи обрадовано улыбнулся, отписался остальным ребятам, и те договорились о времени и месте встречи. «Наши» - такие же эмо, сбившиеся в группки. Из-за неприятия обществом подростки были вынуждены замыкаться в рамках своей субкультуры и держаться поодаль от «нормальных» детей, объединяясь в небольшие компании или общаясь через соцсети. В одиночку было сложнее: такие несчастные нередко становились объектами травли и унижений. В прошлом Чуя был в их числе. Накахара влился в такую специфическую субкультуру меньше года назад, после долгожданного развода родителей, когда мать переехала вместе с сыном в другую квартиру, и тот был вынужден сменить школу. Там как-то сразу не заладилось: парень был зашуганным, угрюмым и неприветливым, отовсюду ожидал угрозы, потому с элементарным общением на уровне «Привет, какой сейчас урок?» были трудности. Самым крупным гвоздем в гроб надежды адаптироваться и обзавестись хоть какими-то друзьями стал взрывной характер Накахары. Он не умел, не знал, как правильно вести себя в конфликтной ситуации, потому были возможны два варианта развития событий: Чуя в ответ на задирания либо психовал и уходил, либо же лез на рожон. Другие дети, чувствуя в этом его уязвимость, беззащитность и слабость, травили сильнее… Он временами видел на улице и в школе ребят со специфичным макияжем и эпатажными прическами, одетых в черно-розовой гамме, что вызвало у него интерес. В то время почти в каждом классе было по одному или двое представителей какой-либо субкультуры. Он ощущал во всем этом мрачном образе что-то близкое душе, видел отражение своего внутреннего «я», а когда послушал крутившую в то время по телеку музыку групп «Rites of Spring», «Jimmy Eat World» и «The Promise Ring», сразу подсел. Его гардероб пополнили зауженные джинсы и кофты, клетчатые рубашки и кеды, он даже смог раздобыть на рынке черно-красный шарф-арафатку, который какое-то время носил, не снимая, – уж очень он ему нравился. Чуе в таком образе было комфортно, часть глубоко сидевших эмоций и чувств стала выходить с неординарной одеждой и выплескиваться в музыке, а на слова остальных было плевать. Мама всегда беспокоилась о нем, пыталась узнать, что происходит с сыном вне дома, но тот ее успокаивал, мол, так сейчас модно, а такие исполнители ему просто нравятся. Им обоим было не просто, и Накахара не хотел лишний раз приносить в дом негатив, говорить о трудностях и проблемах. Бо́льшая часть дерьма пройдена, а одноклассников он как-нибудь стерпит - и не с таким сталкивались. Однако уровень травли не снижался, а, казалось, только рос и достиг своего пика, когда он только познакомился с Ацуши и Рюноске. …Они пересекались иногда во время перерывов или в гардеробе, и Чуя ловил на себе заинтересованные взгляды. Эти двое всегда держались вместе: Накахара видел их в столовой, где они сидели за дальним столиком, и никто к ним не подсаживался, даже если народу было много; они вместе уходили со школы или бродили по коридорам, а учились в параллельном «Б» классе. Чуя думал, что они такие же отщепенцы, как и он, да и выглядели отличительно, как сам Накахара: множество значков, эпатажные прически, ремни, митенки, кулоны… Эти двое выделялись, за ними шлейфом тянулись пренебрежительные, косые взгляды и шепотом сказанные слова «Зырь, эморьё идет!» или неодобрительные комментарии их внешности и поведения, но им, казалось, было совершенно плевать на это, и Чуя всей душой хотел пообщаться с ними или даже подружиться, но подойти не решался. Он слышал о «позерах» - тех, кто старался произвести впечатление своим внешним видом или деланным характером, чтобы влиться в общую тусовку, подражая молодежной культуре. Выпендрежники, одним словом. И Накахара опасался, что его причислят к этой касте, потому всегда опускал глаза, когда те двое проходили мимо, или смущался и удивлялся, когда ребята иногда кивали ему в знак приветствия… …Возможность наконец-то заговорить с черно-розовыми ребятами представилась Чуе при не особо благоприятных обстоятельствах. В тот день, после окончания уроков, Накахара был в гардеробе, переобуваясь и отложив любимые наушники на подоконник, чтобы те не упали. Рыжий довольно устал из-за контрольной по литературе, да и есть сильно хотелось. Он задумался, расшнуровывая кеды, как вдруг заметил крупную руку, промелькнувшую рядом. Накахара сразу вскинулся: какой-то старшеклассник пренебрежительно вертел перед глазами наушники, ехидно поглядывая на него. Внутри чувство, будто на хранящийся в глубине сознания порох попала искра, и тот вспыхнул, жаром обдавая все тело. - Быстро отдай! – Чуя вскочил на ноги, переживая за сохранность своего имущества. Вокруг сразу же стала собираться толпа, предвкушающая конфликт и занимательное зрелище. - Да ладно тебе, не жадничай. Я просто посмотрю, - а сам взгляда вызывающего не сводит. Крутит в руках дорогую Чуе вещь, скребет ногтем по рисунку на корпусе и вдруг делает вид, что вот-вот уронит. – Упс! - Немедленно верни! – Накахара делает рывок, но его тянут за ворот рубашки назад, не позволяя подойти. Пожар внутри него разгорается. - Да че ты дергаешься? Я же сказал: отдам, - всех забавляет происходящее, никто не заступится. Злые слезы едва не лезут Чуе на глаза. – А че ты тут черепов понарисовал, а? Сатанист, что ли? Может, еще и с чехлом от гитары придешь? – смех неприятный, мерзкий и противный, злой. Слишком громкий, что Чую трясет. Он сжимает кулаки. - Да у него и на сумке какая-то херь висит! Накахара успевает только оглянуться: молнию на рюкзаке с немногочисленными значками и брелоками резким, неаккуратным движением порвали, выпотрошили содержимое на грязный от талого снега пол. - Ублюдки!.. – шипит от бессилия сквозь стиснутые зубы. Людей вокруг слишком много, они давят, воздух становится спертым. Крики «Давай, ударь!», «Смотри, сейчас кинется!», «Ты снимаешь?» оглушают, подначивают, но вместе с тем бьют беззащитного, слишком открытого перед враждебно настроенной толпой парня под дых. Никто из них не собирался помогать ему, пусть даже осознавал всю мерзость происходящего… - Отстаньте от него! – голос звучит звонко и словно проникает из-под воды, разбивая толщу льда. Чуя вдруг понимает, что все это время стоял с зажмуренными глазами, и быстро распахивает веки. Перед тем старшеклассником возникает черноволосый юноша, резким движением руки выхватывая у задиры наушники Накахары. Рыжий слышит приближающиеся шаги и оборачивается: к нему резво подходит второй парень, сразу спрашивая «Как ты?», и, не дожидаясь ответа от замершего Чуи, опускается на пол, собирая выпавшие учебники и тетради. Спустя секунду не верящий в происходящее Накахара отмирает и присаживается рядом, непослушными руками заталкивая вещи в сумку. - Спасибо, - шепчет, благодарно заглядывая в глаза и получая кивок и тихую улыбку в ответ. У парня, присевшего рядом с ним, волосы выкрашены в нежно-фиолетовый цвет. Он иногда сдувал лезшую в глаза челку, а его лицо выглядело напряженным: незнакомец прислушивался к происходящему вокруг. Чуя взял в руки испорченный рюкзак, и они поднялись на ноги. Перед Накахарой – те самые ребята, с которыми он все не решался заговорить. Они пошли против большинства и помогли ему, сами став участниками грозящего столкновения. В глубине души Чуя ликовал: кто-то встал на его сторону, не присоединился к общей травле, но в голове мелькали вероятные исходы нарастающего конфликта. Если бы ему никто не помог, Накахара бы отделался сломанными наушниками и молнией на рюкзаке и, возможно, толчками и пинками в углу гардероба. Теперь, раз Чуя был не один, а тем более – с такими же, как он, потасовки было не избежать. Атмосфера вокруг была давящей. Пружина сжималась все больше и могла распрямиться и ударить в любой момент. - Я не понял, вы че встреваете? – старшеклассник был крупнее и немного выше брюнета, потому старался напирать, но юноша не двигался с места, смотря задире прямо в глаза. - Чужое не трогай, - произносит твердо, непоколебимо, будто не замечая габаритов противника. Брюнет оглядывается через плечо, протягивает своему рядом стоящему товарищу наушники и вновь отворачивается. Чуя успевает заметить на бледном запястье черный напульсник с белым «рваным» узором. - Вам какого хуя вообще тут надо? – буян говорил все громче и агрессивнее, делая резкие движения рукой в сторону неформальных ребят. – Пацан сам нарывается, ходит как петух. Вокруг раздаются одобрительные возгласы, среди которых различаются грязные ругательства, оскорбления и призывы к драке. Казалось, что толпа сжималась, делая круг плотнее. Это давило, Чуя судорожно соображал, что можно было бы предпринять. Однако внутри его поддерживал небольшой росточек уверенности: он был не один, а вид ребят, находящихся рядом, подкреплял надежду… На что? Недоброжелателей было в несколько раз больше, и благоприятный исход был невозможен, а проигрыш - очевиден… Или нет? - Вас это волновать не должно, - брюнет говорит короткими и четкими фразами, и Накахара чувствует в его словах затаенную силу, стальной несгибаемый стержень. Задира начинает выходить из себя, несдержанно выплевывает язвительные слова, пытаясь задеть. Требует «пояснить» за крашеные волосы и неформальный внешний вид, объяснить, что за картинки на значках, называет ребят террористами и фашистами, мол, символика нацистская. Его слова не производят должного эффекта, и он переходит на личности. Машет в сторону парня, помогшего Чуе собрать учебники, руками, типа ведет себя странно и в целом выглядит как педик. «Таких только расстреливать надо». И, кажется, наконец-то попадает, задевает. Накахара слышит, как у брюнета хрустят пальцы, когда он стискивает кулаки и звенящим голосом произносит: - Еще одно слово в его сторону, и я тебе лицо разобью. Толпа восторженно гудит, втягивает ноздрями витавшее в воздухе напряжение и едкий запах злорадства. Чуя внутри от этого сжимается, ему становится страшно. Суббота, в школе никого нет, кроме нескольких учителей и спящего охранника. На губы удовлетворенного произведенным эффектом провокатора наползает ехидная улыбка: - Зырьте, пацаны, щас гомики нападать будут… Верзила не успевает договорить, он только удивленно распахивает глаза. У Чуи все внутри холодеет и обрывается, когда брюнет делает рывок вперед. Он замахивается, но не успевает ударить: парень с фиолетовым цветом волос обхватывает того за плечи и тянет назад, подальше от буяна. Шум вокруг нарастает, подростки скандируют, подначивают дерущихся. Провокатор быстро стирает со своего лица промелькнувший страх, восклицает: - Нихуя смелый! Че, отойдем? - Аку, не надо! – до Чуи сквозь крики долетает просящий шепот. Он видит, как брюнет отцепляет от себя судорожно сжимающие его кофту руки, смотря на задиру горящими глазами. - Отойдем. …Гул вокруг достигает апогея. Кто-то хлопает, толкается, спешно собираясь на драку. Накахара ничего не видит, идя на ватных ногах впереди толпы вместе с напуганным юношей. Их иногда чуть пихают в спину – чтоб не сбежали и шевелились быстрее. Самыми первыми размеренно шагают дерущиеся, они ведут всех подальше от школы, в гаражи. Зачинщик иногда разворачивается, двигаясь спиной вперед и что-то выкрикивая толпе. Та радостно поддерживает его. Брюнет обернулся только один раз, посмотрев на своего друга. Он выглядел совершенно спокойным, в то время как идущий рядом с Чуей парень кусал побелевшие губы и сжимал пальцами ремень сумки-почтальонки. Они шли недолго, вскоре остановившись на небольшом свободном участке. Подростки замыкают круг, отрезая пути отступления. - Сначала тебя разукрашу, а потом тех двоих нагну, - старшеклассник скалится и гадко смеется, с нескрываемым удовольствием делясь мерзкими планами с толпой, указывая сначала на своего соперника, а потом – на оставшихся эмо, предвкушая вкус победы. У Чуи поджилки трясутся, он с большим усилием заставляет себя держать глаза открытыми и смотреть, чувствуя свою вину во всем происходящем. Накахара не видит лица второго дерущегося: парень стоит к ним спиной, засунув руки в карманы черной парки, промозглый ветер колыхал мех на его капюшоне. Толпа в нетерпении кричит, и задира начинает приближаться. Брюнет все так же не шевелится, даже когда верзила подходит к нему вплотную. Громила делает резкий замах тому в голову, и Чуя не сдерживается, на мгновение прикрывая глаза. Рядом раздается облегченный выдох: брюнет молниеносно среагировал, быстро присев и двинувшись вправо. Уклонившись, он выпрямляется, не вынимая рук из карманов. - Вмажь ему! – подначивают товарищи задиру, которого по инерции занесло чуть вперед. На его лице читается недоумение и нарастающая ярость. Он предпринимает вторую и третью попытки, но вновь терпит неудачи: юноша отклоняется назад, легко перемещаясь и пока не нанося ударов. Раздается разочарованное «Ууу!», и верзила скрепит зубами: - Заканчивай скакать! – и делает рывок вперед. Все происходит очень быстро: Чуя видит, как брюнет чуть горбится и уверенно движется на противника. Старшеклассника сгибает от сильного удара в живот, его бьют второй раз с ноги в бок, и он падает на спину в грязный снег. У него выпучены глаза, как у рыбы, он пытается вдохнуть. У Накахары, вдруг поверившего в победу черноволосого парня, бешено колотится сердце, отстукивая «Бей! Бей! Бей!». Но даже в таком низком бою брюнет соблюдает «кодекс пацанской чести» - не добивает упавшего. Чуть отходит назад, но из поля зрения верзилу не выпускает. Накахара на сто процентов уверен, что, поменяйся противники позициями, громила и не вспомнил бы про «кодекс», наоборот – сразу бы налетел, придавил к земле своей тушей и принялся бы избивать. Толпа удивленно гудит, кто-то кричит лежачему слова негодования, призывая переломать неформальному подростку ноги. Задира медленно поднимается, и драка продолжается. Такие люди всегда нападают на тех, кто кажется им меньше и, соответственно, слабее. Старшеклассник привык использовать массу. Напоминая огромный бульдозер, он шел напролом, буквально давя жертву. Очевидно, верзила никогда до этого не проигрывал. Брюнет брал скоростью и реакцией. Он свободно перемещался в пространстве, изматывая противника и нанося неожиданные удары. Бил преимущественно ногами - тяжелые берцы с большим количеством заклепок добавляли урона, - три раза проехался задире по лицу, оставляя из-за множества колец на пальцах кровоточащие ранки, словно исполняя обещанное ранее. В один момент старшеклассник перестал предпринимать попытки встать: он лежал на спине, пуская изо рта пар и изредка сплевывая в сторону. Брюнет выжидает некоторое время, а после подходит к нему. Провокатор злобно зыркает и щурит глаза, но это все, что он сейчас может. Все вокруг молчат, явно не ожидав такого исхода. Никто не смеет приблизиться к дерущимся. Чуя чувствует, что его постепенно отпускает, поворачивает голову: рядом стоящий парень, кажется, тоже понемногу отходит от произошедшего. Накахара не разбирает слов, что черноволосый тихо говорит поверженному задире. Потом отходит на два шага назад, спрашивает чуть громче: - Понял? Верзила скалится, его лицо потное и красное от жара и следов ударов. Брюнет остается удовлетворен таким ответом и вдруг произносит то, от чего сердце Накахары совершает кульбит: - И пацана рыжего в покое оставьте. Он не замечает, как приоткрывает рот. Мысли бессвязными крупицами мельтешат перед глазами. За него вступились. Его не побили. Вещи в относительном порядке. Драка окончена, и тот парень победил, а сейчас выдвигает собравшимся императив – больше не трогать Накахару. Чуя не верит своему счастью. Если бы эти ребята не помогли ему, возможно, сейчас бы он лежал, свернувшись клубком и защищая голову руками от пинков и ударов, а рядом бы валялись обломки дорогих ему наушников. Вокруг царила тишина. Все в нерешительности молчали, понуро опустив головы и сжавшись, словно змеи, утратившие яд и способность жалить. И только одна черная кобра имела право раздуть капюшон и продемонстрировать клыки. Брюнет какое-то время осматривал толпу, немо спрашивая, найдутся ли возражения, а потом быстро развернулся и пошел в сторону Чуи и второго парня. Накахара почувствовал, как юноша с фиолетовыми волосами поддерживает его за плечо, помогая идти, и их троица быстрым шагом двинулась подальше от места потасовки. Какое-то время сзади еще слышались тихие раздосадованные голоса… Они остановились на одной из детских площадок. Никто не произносил ни слова, и Чуя не решался заговорить первым, прижимая к груди раскрытый рюкзак, внутрь которого залетали мелкие хлопья снега, и опустив голову. Брюнет присел на ступени горки, отдыхая и размеренно дыша. Его товарищ облокотился о ствол близ растущего дерева. Накахара чувствовал сквозившее между ними напряжение из-за произошедшего, внутри него боролись желание сказать хоть что-нибудь, чтобы разрядить обстановку, и страх поймать на себе презрительные взгляды. Он испытывал чувство вины, сомневался, думал, стоило ли им вообще вступаться за него. Ведь теперь проблемы были гарантированы у всех троих. - Это все равно когда-нибудь произошло бы, - брюнет произносит эти слова тихо, но четко и уверенно, как будто прочитав мысли Чуи.– Но то, что мы отличаемся, не позволяет им вести себя по-скотски. Его «мы» приятно согревает внутри. Словно они уже приняли Накахару к себе. Не отталкивают, не выказывают пренебрежение из-за внешнего вида, не причисляют к «позерам». Брюнет переводит взгляд на прислонившегося к дереву парня. Тот задумчиво глядит на снег под ногами, потом поднимает глаза: - Он тебя не задел? Не ударил? - Нет. -Хорошо… - снова смотрит под ноги и вдруг запускает тому в плечо снежком. – Я так волновался! Сильно! – говорит громко, но беззлобно, ругается для виду, чтобы выразить беспокойство и переживание. Брюнет приподнимает уголки губ, отряхивает парку от снега. - Извини. Согласен, я это заслужил. Чуя испытывает облегчение, напряжение спадает, перетекает в по-дружески веселое русло. Парень отталкивается плечом от дерева, подходит к нему, осторожно касается сломанной молнии пальцами, осматривает. - Вот ведь… - он чуть хмурит брови, заглядывает в глаза с сожалением. – Но, может быть, в ателье смогут починить?.. То, что произошло, ужасно. Да и вообще травля в школе должна строго караться. Так только нелюди поступают. Чуя кивает, полностью соглашаясь с его словами. Радостные эмоции придают ему сил, и он решается заговорить: - Спасибо вам, что помогли. И… извините за произошедшее… - Брось, - брюнет встает со ступеней, подходит к ним. – Они к тебе больше не полезут. Да и таким, как мы, следует держаться вместе. - Верно! – фиолетововолосый с улыбкой смотрит на Чую. Тот раздумывает лишь секунду, протягивает руку: - Я Чуя Накахара. Брюнет пожимает его ладонь, кивает: - Рюноске Акутагава. - А я Ацуши! Накаджима Ацуши. Тебе в какую сторону? Можем вместе прогуляться!.. Слова Рюноске сбылись: больше Накахару никто не трогал. Да, игнор и шепотки за спиной никуда не ушли, но даже так стало заметно легче. В некоторые моменты Чуя не верил, что тот конфликт за гаражами смог принести с собой долгожданное спокойствие и новых друзей. Они встречались на переменах, обсуждали уроки и учителей, обменивались ответами, если у кого-то была контрольная или проверочная, вместе ходили в столовую и возвращались по домам. Рыжий чувствовал, будто тучи, все это время висевшие над ним, расходятся. Он давно не испытывал такого подъема сил, появилось желание просыпаться по утрам и идти в учебное заведение. Им все так же смотрели вслед, учителя недовольно отзывались о внешнем виде, кто-то из школьников бросал враждебные и презрительные взгляды, но теперь их было трое, а спустя время к ним присоединились и другие ребята… Троица встречается в условленное время и идёт по привычному маршруту. Они бредут по пустым дорогам между домами в спальном районе: праздник, поэтому вся ребятня сейчас где-то в центре, где шумит музыка и аниматоры развлекают малышей, а старшие обычно в этот день уезжают на набережную с множеством аттракционов, кафешек и большой территорией, на которой можно затеряться и втихаря выпить. Ребята, разговаривая и смеясь, доходят до соседней школы, где подбирают брата и сестру Танидзаки. Джуничиро был их ровесником, Наоми на год помладше. Имея полярные характеры, Танидзаки были не разлей вода, компенсируя друг в друге недостающие качества и вместе образуя взрывную массу веселья и озорства. Чуя познакомился с Джуничиро на одном из этапов олимпиады по физике. Ребятам нужно было разбиться по парам и вместе выполнить лабораторную работу. Они как-то сразу разглядели друг друга в толпе, перебросились парой фраз, распределили между собой задачи и приступили к заданию. Общее дело их сблизило, работать с Танидзаки было комфортно и приятно: казалось, парень знал предмет на зубок, умудряясь при этом вставлять остроумные шутки, не отвлекаясь от работы, а в умелых движениях читалось знание того, как и в какой последовательности нужно что-то присоединять, подключать, записывать и засекать время. К сожалению, они не добрали нескольких баллов и не смогли пройти на следующий этап. По счастливой случайности им нужно было на одну остановку, и за это время они эмоционально обсуждали баллы и работы других участников, негодуя, мол, кто-то даже не расписал принцип действия применимого закона в выводе, но все равно обошел их, а перед тем, как приехал автобус Джуничиро, успели обменяться номерами. Наоми была полной противоположностью своему спокойному и рассудительному брату, выделяясь инфантильным поведением и задорным характером. Свой натуральный рыжий цвет волос она сменила на блестящий синий, делая два хвостика и вкрапляя цветные канекалоны. Во всем ее существе сквозило что-то ребяческое и по-детски озорное, словно девушка никогда не хотела взрослеть. Как и подобает эмо, Наоми не скрывала своих чувств и эмоций, разве что выражала их особенно ярко: если смеялась, то громко и до маленьких слезинок в уголках глаз, если плакала или злилась, то сильно краснела и сжимала кулаки, ничего не тая. При встрече обнимала крепко, едва не душа. Все привыкли к ее оптимистичности, улыбались, когда она комично рассказывала ситуации из школы или безуспешно, но с таким усердием подбивала старшего брата на очередную проказу. С повысившимся уровнем шума и смеха ребята доходят до остановки, дожидаясь оставшегося члена компании. Ацуши, прикрывая экран телефона от солнечных лучей, печатал второй рукой сообщение. - Сигма написал, что приедет через десять минут, - зачитал Накаджима ответ товарища. Сигма был самым тихим и довольно скромным парнем среди них. Несмотря на учебу в лицее, где строго карали любые отклонения от установленной формы и цвета волос, парень обесцветился и поддерживал на голове бело-сиреневый сплит. Ацуши, с которым Сигма общался плотнее всего, до сих пор помнил то голосовое, которое парень записал во время разговора с родителями. Те, будучи людьми известными и статными, требовали от него соответствовать их положению, упрекая в неблагодарности и обещая в воспитательных мерах постричь наголо. Сигма, несмотря на спокойный нрав, был довольно упрямым, а свои интересы и желания отстаивал до конца, продолжая красить волосы и носить специфично выглядящую одежду, пусть даже и в разрешенной уставом серой цветовой гамме. Говорил, что учебе это не мешает и ни в какую яму он не скатится, но взрослые были непреклонны, в открытую называя своего сына клоуном и позором. С Ацуши они познакомились в анонимном чате одной из соцсетей. У Сигмы тогда был особенно сложный период в жизни, что парень был готов излить душу первому встречному человеку, проявившему к нему хоть каплю тепла. Накаджима не оттолкнул, наоборот – выслушал и поддержал, предложив добавить друг друга в «друзья». К радости обоих, они жили в одном городе и спустя какое-то время договорились встретиться и посидеть в какой-нибудь кофейне. Они сошлись характерами, Сигма рассказал, что учится в профильном гуманитарном классе и дополнительно посещает художественную школу, а в будущем мечтает переехать и стать реставратором. Именно Ацуши пригласил его в их компанию, заранее предупредив людей о новеньком. В особенности это касалось Наоми, эмоциональность и бьющая через край тактильность которой могли понравиться не всем. Первые дни Сигма смущался, держался близ Накаджимы, а спустя время привык, ребята сдружились, приняв того как родного. Парень, как и обещал, приехал и вышел из автобуса примерно через десять минут после отправки сообщения, со всеми поздоровался, и ребята двинулись в сторону их излюбленного места. В городе, помимо эмо, были и другие субкультуры, условно разделившие районы. Готы тусовались на северной окраине недалеко от лесных массивов, где находились «спальники». Анимешники, будучи наименее конфликтной субкультурой, отдавали предпочтение центру, поближе к магазинам, кафешкам и ТЦ. Всем ребятам неформальной внешности было опасно появляться в западных районах и на набережной. Эта территория принадлежала скинхедам и околофутбольщикам, с которыми было крайне нежелательно связываться. Люди из данных субкультур жили в промышленных, неблагоприятных местах, чем, вероятно, и была обусловлена их агрессивность. Особенно страшными были стычки районов, в которых могли быть замешаны совсем юные подростки и ни в чем неповинные люди. Иногда к потасовкам присоединялись панки, не имевшие какого-то закрепленного за ними района или участка, считавшие, что они имеют право ходить везде, где им хочется. Все эмо старались держаться от таких подальше, не желая принимать участие в драках и зависая в наиболее спокойном восточном районе. Их компания облюбовала заброшенный парк с горками, качелями, «радугами» и скамейками. Там ребята сидели, рисуя, слушая музыку, играя в игры или карты, просто общаясь и рассказывая истории. Даже небольшая скейтерская площадка была, на которой изредка катались Рюноске с Ацуши. Некоторые эмо с целью выплеснуть накопившееся или снять напряжение занимались активными или даже экстремальными видами спорта. Эти двое ходили на занятия по фрискейтингу. Акутагава приобщился к такому необычному досугу на пару лет раньше Накаджимы, потому был для того «вторым» тренером. Чуе очень нравилось наблюдать за тем, как они выполняли трюки на рампе, скользили по “рельсам” и на полной скорости прыгали через различные элементы, заставляя сердце замирать. Рюноске, обладавший трехлетним опытом, видел слабые места и недочеты Накаджимы, потому вовремя поправлял или даже подхватывал Ацуши за руки или талию. Они не кричали о своих чувствах и не проявляли знаков симпатии при чужих, но факта отношений не скрывали. Между ними была особенная, понятная только им двоим химия. Незнающему человеку со стороны могло показаться, что обычно спокойный, даже слишком серьезный и холодный Рюноске лишь стоически терпит общество искрящегося радостью Ацуши, однако это было не так. Иногда Накаджима робко брал Акутагаву за руку, а тот переплетал их пальцы или притягивал юношу к себе, заключая в объятия, и только по одному этому жесту можно было понять сквозящие между ними тепло и трепетную нежность. Чуя, как и все в компании, их не осуждал, наоборот. Субкультуру эмо многие порицали: СМИ, учителя, родители, большинство взрослых. Им приписывали пропаганду наркотиков и алкоголя, ранних и беспорядочных половых связей, ЛГБТ, романтизацию психических отклонений и суицидов. На почве ненависти у взрослых подростки приобщились к травле и даже избиениям представителей данной культуры, на которые все защитники нравственности у подрастающего поколения закрывали глаза. И никто не хотел услышать самих эмо, понять, что эпатажный внешний вид не значит девиантность, развращенность и ментальные расстройства. Ведь все было совершенно наоборот: они выступали против алкоголя и курения, негативно высказывались о наркотиках, поддерживая здоровый образ жизни и «чистые» эмоции без воздействия каких-либо веществ. Эмо выказывали протест против гомофобии, расизма, эйджизма и любых других форм дискриминации по какому-либо признаку. Не все были представителями сексуальных меньшинств, да и кого это вообще должно волновать? Так что если эмо и были счастливы, то только вопреки всему: обществу, стереотипам, направленной на них агрессии. К сожалению, в парке не зажигали фонари, потому с наступлением темноты ребята выбирались в город, бродя по улицам и безопасным районам, иногда заходя перекусить в кафешки или останавливаясь где-нибудь поделать фотографии. Они хохотали до болей в животе и резвились как маленькие дети. Иногда, когда позволяло время или погода, они шли к железнодорожным путям, откуда был самый лучший вид на алеющий закат. Наблюдая за уходящим солнцем, окрашивающем последними теплыми лучами лицо в нежно розовый цвет и блестящем на волосах, Чуя чувствовал себя по-настоящему счастливым. Расходились тоже в определенном порядке. Сначала ребята провожали Сигму до метро, поскольку наземный транспорт к этому моменту уже ходил плохо. Парень махал всем напоследок рукой и проходил через турникет к поездам. Дальше – брат и сестра Танидзаки. Этим вечером Наоми загрустила, вдруг вспомнив, что завтра предстоит новый учебный день теперь уже в девятом классе. Крепко обняв всех на прощание, девушка повисла на руке брата, демонстрируя свое нежелание идти домой. Джуничиро пожелал удачи в предстоящем учебном году (Наоми на этих словах особенно мученически простонала) и двинулся в сторону дома, пытаясь хоть как-то утешить сестру. Самыми последними расходятся Чуя и Ацуши с Рюноске. Они стоят на развилке, еще некоторое время разговаривая. - Ну вооот, - тянет Накаджима, - первый раз в десятый класс… Как ощущения? Чуя на его словах кривится, что у всех вызывает улыбку. - Так себе. Совсем совести нет – в понедельник литературу ставить, - с этим предметом у Накахары не ладилось, и ребята понимающе кивают. – Зато мы теперь будем видеться пять раз в неделю, хоть какая-то радость. - И то верно, - Рюноске замечает, что Ацуши ежится от холода, потому приобнимает парня за плечи, притягивая к себе. – Ладно, мы тоже пойдем. - Ага, до завтра! - отсалютовал Накахара. - Пока-пока! – Накаджима, чуть порозовев, машет Чуе рукой, и ребята расходятся в противоположные стороны. Не доходя последние метры до дома, Накахара останавливается, запрокидывает голову и смотрит на темно-синее небо, где появляются редкие маленькие звездочки. Вдыхает прохладный воздух, прикрывает глаза. На душе спокойно, хочется еще немного постоять, разглядывая бледные светящиеся точки, слушая гул проезжающих где-то вдалеке машин. Ветер чуть колышет рыжие волосы, треплет одежду и забирается под кофту, пробирая, но на него не обращают внимания. Людей вокруг нет, все давно разошлись по домам. Чуя поворачивает голову, решая посчитать светящиеся окна. На двадцатом он сбивается, замечая горящий свет на кухне в его квартире. Видит, как по комнате перемещается силуэт его мамы. Дом встречает парня приятным желтым светом, звуком работающей духовки и говорящего по телевизору диктора. По привычке втягивает носом воздух и ощущает витающий по квартире запах запеченной курочки. Если бы только люди могли ценить такие, казалось бы, банальные вещи как тепло, еду и родных, в мире было бы гораздо больше тех, кто назвал бы себя счастливым человеком. Вечер перед сном проходит уютно: Юмико с сыном поужинали, та расспросила юношу о прошедшем дне и друзьях. Недолго посидели, потягивая черный чай, вкусно пахнущий чабрецом, и смотря поздний выпуск новостей, а после женщина погнала Чую в душ и кровать, сетуя на то, что завтра ему рано вставать. Накахара ещё некоторое время сопротивлялся, говоря, что не устал, но Юмико была непреклонна: поцеловала сына в лоб и подтолкнула в сторону ванной. Уже лежа в кровати и медленно погружаясь в дрему, Чуя еще раз перебрал в голове события прошедшего дня. Линейка была обычной, как и все девять предыдущих. Их компания здорово посидела в кафе, обсудив события прошедшего лета и планы на предстоящий год, новые треки и альбомы любимых исполнителей, как у кого состоялись встречи с одноклассниками. Они много смеялись и веселились, и от воспоминаний об особенно забавных моментах Накахара улыбнулся, как вдруг резко дернулся, будто увидев мерзкого таракана. Перед глазами всплыл образ того надоедливого новенького, нагло севшего рядом с ним и испортившего ему классный час, и Чуя вспомнил о своем намерении отвоевать вторую половину парты, поскольку сидеть с этой кучерявой шпалой, имеющей привычку раскидывать свои конечности по столу и не слушать учителей, он не собирался. Вот именно, пусть сваливает к кому-нибудь другому. Накахара завтра же этим и займется.