Дожить до Нового года

В комнате особенно душно. Когда воздух застаивается, он постепенно начинает напоминать гниль, труху, трупный прах. Ты со временем пропитываешься им, он оседает в легких слоем пыли и мелкими, раздражающими слизистую песчинками в глазах. Желание подойти и наконец-то пустить в удушающую коробку хоть глоток свежего воздуха усиливается, однако вместе с тем нарастает и дрожь. Гниль, гниль, гниль… Человек все так же сидит за столом. Перед ним нет той самой тетради: она захоронена в нижнем ящике под грудой макулатуры, спрятана от лишних глаз. Только один он знает о ее существовании. О предназначении. Но еще не время. Его колотит. Человек судорожно шарит руками по пустому столу. Царапает ногтями деревянную поверхность. Цепляется пальцами за его край. Один лишь взгляд замер, приковался к одной точке. Только не смотри туда. Не поворачивай голову. На него определенно кто-то смотрит. Всегда смотрит. Сверлит затылок белыми глазами. Костистыми руками манит, приглашает подойти. Ветром раздувает шторы, колышет темную ткань. - Не бойся… Подойди сюда… Посмотри в окно… Человека сотрясает сильнее. Он открывает рот, но не может вдохнуть. Потому что воздух вокруг него – гниль. То существо это знает. Чувствует, как страдает обитатель бетонной коробки. Изводит, открывает широкий, размноженный рот с едва не отваливающейся нижней челюстью и выдыхает трупный смрад. Требует повернуть голову, посмотреть на отбрасываемую на шторы тень. Жителю комнаты кажется, что на шее затягивается удавка. Или чьи-то руки обхватывают его поперек горла. Сначала легким движением касаются самыми подушечками пальцев, чуть щекоча, а после резко сжимая, сдавливая, заставляя биться и трепыхаться, как бабочка в паутине, и дрожать. Глаза распахиваются, лезут из орбит. За темной глухой тканью определенно что-то шевельнулось, неосторожно колыхнуло льняное полотно. - Посмотри на меня… Страх достигает апогея. Человек срывается с места, роняя стул. С силой распахивает дверь, едва не снося ту с петель. За спиной раздается оглушительный грохот. Животный ужас гонит его в единственную комнату, где нет окон. Там оно его не достанет. Лезвие, лезвие, лезвие…

***

Чуя просыпается лишь с третьим будильником. Все-таки сбитый за лето режим дает о себе знать, и резко встать в семь утра, хотя до этого раньше одиннадцати из постели не выбирался, не так уж и легко. В лицо светит солнце, заставляет жмуриться, и парень отворачивается к стене, утыкаясь в спинку дивана носом. Это Юмико распахнула шторы и поставила окно на проветривание, понимая, как сыну нелегко быстро входить в режим самостоятельно. Слышалось тихое пение птиц, которых в их дворе обитало довольно много. Благодаря многолетним кленам, корма для крылатых было в изобилии, потому летом перед окном часто мелькали стайки синичек и воробьев, зимой, сидя на обледенелых ветках, подставляли солнцу красные грудки снегири. Вылезти из-под теплого, приятно обволакивающего одеялка кажется непосильно сложной задачей. Нагретая постелька не отпускает, усыпляет, так и просит остаться и поваляться подольше. И Чуя рад бы подремать еще несколько минут, однако вспоминает о начале учебы и плане по изгнанию Дазая, для осуществления которого было необходимо прийти пораньше. Накахара отключает оставшиеся будильники, которые ему не пригодились, и направляется в ванну, по пути желая готовящей что-то на кухне матери доброго утра. Рабочий день Юмико начинался в десять, когда открывалось ателье, но вставала она вместе с сыном, готовив на двоих завтрак, а после отправляясь на автобус, на котором ей приходилось добираться по 40-50 минут. День сегодня обещали теплый, потому в сторону кофт Накахара не смотрит, вытягивает из шкафа белую рубашку с коротким рукавом и нарисованными глазами на воротнике. Ох и намучился Чуя с ними тогда, стараясь сделать каждое око максимально детализированным, совмещая бордовый и черный цвета… Смотрит в телефоне расписание сегодняшних уроков, недовольно цокает языком – литературу поставили последним – седьмым, сука! – уроком, когда котелок уже толком не варит. Складывает в рюкзак учебники с тетрадями, надевает на шею наушники, чтобы потом не возвращаться в комнату. Цепочка, прикрепленная к брюкам, тихонько звенит и слабо бьет по ноге при ходьбе. На сковородке тихо шкварчат яичница и сосиски. Юмико режет лимон и бросает дольки в кружки, из-за чего по комнате слегка тянет кислинкой, добавляет по ложке сахара и чуть толчет, чтобы цитрусовый вкус вместе с выделившимся соком ощущался сильнее и не перебивался заваркой. Чуя плюхается за стол, подпирает голову рукой и полусонным взглядом следит за движениями матери. Женщина выключает газ, разливает по кружкам кипяток, лопаткой делит еду на две порции и раскладывает по тарелкам, одну из которых ставит перед сыном. Парень берет в руку вилку, чуть надавливает на желток, который начинает растекаться, окрашивая белок в светло-оранжевый цвет. Глазунья, как он и любит. Рот мгновенно заливает слюна, а желудок требует приступить к поглощению пищи. Накалывает на зубчики небольшой кусочек белого хлеба, обмакивает и с наслаждением проглатывает. Юмико забавляет мечтательное выражение лица сына, и она тихо смеется, присаживаясь рядом. Они не включали телевизор по утрам, предпочитая поделиться планами на день или настроением или посидеть в уютной тишине. - Ты сегодня пораньше? – интересуется Чуя, разделывая сосиску вилкой. Юмико отвечает, помешивая чай ложечкой: - Думаю, да. Сейчас работы поменьше будет. В последние два месяца лета в ателье стали нескончаемым потоком поступать заказы на пошив и ремонт школьных пиджаков, юбок и брюк, потому Юмико приходилось задерживаться, чтобы успеть в сроки. Конечно, и зарплата в то время повысилась, но все-таки Накахара с трудом представлял, как так можно круглые сутки сидеть, склонившись над швейной машинкой и выкройками. Хотя, вспоминая себя, часами рисовавшего, клеившего и иногда перешивавшего детали на одежде, он понимал, откуда у него такие склонности к рукоделию. Ветер за окном чуть колышет ветки деревьев. Солнечные лучи освещают небольшую кухоньку, из-за чего столовые приборы отбрасывают тени, свет проходит сквозь прозрачные кружки, и те оставляют на махровой скатерти причудливые светлые узоры. Тихо шумит холодильник, тикают часы. - Выспался? - Так себе, хотелось бы еще часик поваляться, - Чуя собирает бутерброд из сыра и колбасы, подтягивает кружку к себе. – Ничего, на географии подремлю. - Разве на первой парте получится поспать? – Юмико спрашивает с улыбкой, зная, что сын ответственно подходит к учебе и не будет так делать даже на ненужных ему предметах, а сейчас просто шутит. Чуя быстро переводит взгляд на часы, неожиданно вспомнив про первый урок. Те показывают 7:50. Нужно заканчивать с завтраком и поторапливаться. Заталкивает в рот остатки бутерброда, запивает последними глотками сладкого чая, ставит посуду в раковину. Бубнит «Фпафибо, мам» и обнимает женщину со спины. Та откладывает вилку, оборачивается и целует юношу мягкими губами в висок. - Хорошего дня!.. По пути в школу, как всегда, слушает музыку, заряжаясь энергией. Ему очень нравились песни групп «Jimmy Eat World», «Fall out boy» и «The Movielife», заставлявшие танцевать и кричать слова вместе с исполнителем. Музыка помогала: поднимала настроение, придавала сил и мотивации, с ней было приятнее гулять, делать домашнее задание и творить. Пока что на улице немного людей, да и сдерживаться как-то не хочется, и Чуя идет, быстро шагает по тротуару, перепрыгивает через поребрики, отстукивает в такт мелодии ногой, качает головой и беззвучно поет, когда стоит на светофоре. Боевой настрой держится вплоть до пересечения школьного крыльца. Перед входом в здание и на лестнице уже была толчея, поскольку родители младшеклассников, несмотря на запрет со стороны охранника, провожали своих ангелочков к самому кабинету, отдавая тем ранцы и говоря напутственные слова: «Если хочешь в туалет, подними руку и отпросись», «Занимай парту поближе», «Когда прозвучит звонок, встань и поздоровайся». Чуя с закатанными глазами пытается протиснуться, бурча извинения и помогая себе руками. Своими действиями он привлекает всеобщее внимание: дети оборачиваются и громким шепотом спрашивают у родителей, кто это идет, а одна бабушка возмущается, мол, нынешнее поколение выглядит абы как, так еще и ведет себя неуважительно, и некоторые ее поддерживают. Конечно, стойте тут на здоровье, хоть всю школу оккупируйте - остальные подождут, другим же на уроки не нужно! Лишь когда удается выбраться к лестничному пролету между вторым и третьим этажами, где заканчивались кабинеты началки и начиналась территория старшеклассников, удается выдохнуть. Кабинет географии открыт, а самой учительницы нет. Класс пуст, поскольку основная масса людей являлась за пять минут до звонка. Чуя проходит к своему месту, скидывает с плеча рюкзак, снимает свой стул с парты, а второй уносит и ставит около доски, прислоняет к стене. Там всегда располагалось маленькое ведерко для воды, чтобы учительнице не приходилось наклоняться к полу. Обычно для этого использовались сломанные или слишком высокие стулья, но, раз уж Чуя сидит один, то он с удовольствием одолжит соседний. Возвращается к своему столу, довольно смотрит на освободившуюся половину. И пусть теперь только попробует какая-нибудь шпала подсесть к нему! Парень достает из шкафа в углу кабинета ранее упомянутое красное ведерко – фу, какое пыльное! - и, решив довести дело до конца, направляется в туалет набрать воды. Там он несколько раз ополаскивает цветной пластик от грязи, промывает потрепанные временем тряпочки и подставляет емкость под чистую холодную струю. Третий этаж постепенно заполняется людьми, в коридоре раздаются сонные голоса и редкий невеселый смех. На выходе из уборной Накахара сталкивается с группкой подростков, среди которых и парни, и девушки. Все, возможно, на год или два его младше. К сожалению, если уж кто и оккупировал часть образовательного учреждения, то это та самая школота, превратившая туалеты и запасные выходы в курилки. Толпа проходит мимо, смотрит так самоуверенно и напыщенно, что не может не раздражать. Чуе было все равно на тех, кто курит: их жизнь, здоровье и проблемы с администрацией школы. Но когда такие малолетки строили из себя невесть что, смотрели на остальных свысока, демонстрируя наплевательское отношение к правилам и правам других учащихся, очевидно, полагая, что эти дымилки повышают их статус и добавляют крутости, желание настучать им по голове росло в геометрической прогрессии. Чуя входит в кабинет вместе с учительницей. Та бросает на него взгляд: - О, воду принесли…Молодец. Географичка была крупной женщиной с крашеными серебряными волосами, однако голос у нее был слабым и тихим, поэтому под конец дня она начинала сипеть и кашлять. Из-за спокойного, миролюбивого нрава многие ученики не воспринимали ее всерьез и на уроках проявляли откровенное неуважение, без какого-либо стыда разговаривая и не выполняя ее просьбы, а на попытки наладить дисциплину не обращали внимания. Чуя действительно был ни капли не заинтересован в изучении географии и какую-то часть материала просто не понимал, однако не позволял себе фривольного поведения, из уважения к стараниям учительницы делая вид, что добросовестно вникает в ее рассказ… Как и ожидалось, к 8:25 класс стал заполняться людьми. В кабинет медленно вплывали стайки девочек, оставляя за собой облако тяжелого аромата духов Молекула и заставляя Чую невероятно страдать. Следом через дверной проем с грохотом и гоготом вваливались пацаны, отвечая на недовольный взгляд географички неброским «Извиняюсь!». Накахара, перелистывая учебник и изображая усердную тягу к знаниям, исподлобья следил за входящими, чтобы сразу увидеть новенького и немо намекнуть тому о нежелании видеть его сидящим рядом с собой. Однако время шло, звонок должны были дать через минуту, а Дазая на горизонте не было. Даже когда по всей школе раздалось пронзительное дребезжание, ученики расселись по местам и учительница затянула речь о времени повзрослеть и стать ответственными людьми, дверь не распахнулась, впуская опоздавших. Может быть, он решил не идти на первый урок? Или не появится сегодня совсем? Чуе же лучше. Было бы идеально, если бы Дазай вообще больше не показывался ему на глаза в стенах школы. Меньше народу, как говорится. Время медленно текло, и парень окончательно расслабился. Глаза неумолимо закрывались, а голову так и тянуло положить на парту, но Чуя держался изо всех сил, тер веки и пытался сконцентрироваться на уроке. Учительница закончила рассказ о том, что в десятом классе расслабляться нельзя, а лучше потратить это время на подготовку к предстоящим экзаменам, и побрела к доске, чтобы записать дату и название первого параграфа. Накахара оторвал ладони от лица и потянулся за тетрадкой и ручкой. Голос географички звучал размеренно и спокойно, лишь иногда она чуть повышала громкость с целью приструнить последние парты, однако даже это не могло выдернуть из объятий дремоты… - Извините за опоздание! Можно войти? Сон как рукой сняло. Чуе не хотелось смотреть на вихрастую макушку, просунувшуюся в дверной проем. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы распознать голос нарушителя покоя. На мгновение в его голове промелькнула искра надежды, что это кто-то из задержавшихся одноклассников или, в крайнем случае, просто потерявшийся школьник. Но нет. По классу волной проходится шепоток: «О, тот парень пришел!». Учительница отрывается от доски, с некоторым удивлением смотря на новенького. - Здравствуйте, а вы кто? Шпала полностью заходит в кабинет, тихо притворяя за собой дверь: - Дазай Осаму. В этом году сюда перевелся. «Пошел нахер, Дазай!» Географичка тихо повторяет фамилию новенького, будто раскатывает ту языком по нёбу, и задумчиво произносит, подходя к столу и склоняясь над журналом: - Хм… Слышала что-то подобное, - проводит пальцем по написанному от руки списку имен учащихся 10 «А». Чуя решается поднять голову. Осаму стоит, изучая присутствующих. Его взгляд перетекает от первого ряда ко второму, с дальних парт на первые, в конечном итоге добираясь до смотрящего исподлобья рыжего юноши. Шепот становится громче, когда Дазай, будто увидев старого доброго знакомого, улыбнулся шире и помахал Чуе рукой. Накахара от этого щурится и, стараясь придать своему взгляду как можно более уверенный и пафосный вид, качнул головой в сторону пустого, лишенного стула места. Дазай быстро смотрит туда, ловит темно-карими глазами пропитанные отторжением небесно-голубые и усмехается, мол, он все понял. - Мгх, да, вижу тебя в списке, - учительница удовлетворенно кивает, поворачивает голову в сторону новенького. – Ну, что ж, Осаму, рады видеть тебя в стенах нашей школы, - все, кроме Чуи, - присаживайся. Тебя уже определили за какую-то парту? Дазай открывает рот, и Накахара, вдруг почувствовав неладное и постаравшись опередить слова шатена, громко протестует. Но все же Осаму начинает говорить на одну секунду раньше: - Да, к Чуе. - У нас нет рассадки! – в его интонации слились надежда, негодование и враждебность. Такой подставы он не ожидал. - Вот и жаль, она бы не помешала, - географичка, недовольная возросшим уровнем гула в классе, очевидно, взбудораженным происходящим, пыталась усмирить старшеклассников. – А то совсем никакой дисциплины! Она стучит концом ручки по столу, привлекая к себе внимание, пока Дазай с невозмутимым видом и несменяемой улыбкой проходит к первой парте третьего ряда. Кажется, прожигающий взгляд Чуи его нисколько не смущает, а только придает энтузиазма. Его встречает ничего хорошего не предвещающее шипение: - Стула нет! - Ничего страшного! – тихо говорит ему в ответ Осаму, сбрасывая рюкзак на пол и забирая у стоящей позади парты стул, за которой сидел один парень, заткнув уши беспроводными наушниками и лениво листая ленту соцсетей, лишь однажды подняв взгляд на новенького, когда тот неосторожно задел металлической ножкой край стола. Шепот за спиной не утихал. Приход Дазая принес с собой разговоры и зарождающиеся сплетни. У них в классе действительно не было обязательной рассадки, и каждый сидел, где ему было угодно. Осаму был волен занять любое свободное место, даже с тем парнем со второй парты или там, поближе к окнам. Но он соврал, специально перетащил стул и сейчас преспокойно доставал вещи из рюкзака, расположившись рядом с обрастающим шипами Накахарой. - Ты это нарочно! – продолжает шипеть рыжий, когда Осаму, закончив с приготовлениями, повернулся к нему и радостно произнес «Доброе утро!». Вот ведь гад! Он же назло это сделал! Неужели не ясно, что Чуя резко против его соседства? - Почему же? – с комфортом устроившись и подперев голову рукой, он вскидывает брови, состроив удивленное выражение лица. – Мы ведь и в прошлый раз сидели вместе, да и учительница не против… - Я против! Ты мне мешаешь! - К тому же, - абсолютно игнорируя его слова, Дазай поднимает глаза к потолку, будто что-то припоминая. «Вот клоун!», - у меня нет учебников. Поделишься с соседом? – растягивает губы в улыбке, «шагая» пальчиками по деревянной поверхности в сторону книги Чуи. Рыжий не сдается, накрывает учебник ладонью и выдавливает чуть тише: - Я не желаю сидеть с тобой! Я всегда был тут один! Переезжай к кому-нибудь другому! Наверняка в классе найдется девушка, которая будет счастлива твоей компании! - Зачем же девушка? – брови Осаму лезут вверх, а сам парень уже нисколько не скрывает веселой ухмылки. – Ты меня вполне устраиваешь. Чуя раскрывает рот, не находя слов для того, чтобы выразить все захлестывающие его эмоции. Негодование, возмущение, раздражение, отторжение, удивление – и так по кругу. Мимика на его лице быстро меняется: брови то взлетают, то сводятся к переносице, Чуя поджимает и раскрывает губы, пытаясь собрать мельтешащие, подобно муравьям, мысли в единую кучу. Наиболее четко среди них выделяется желание долбануть новенького тем самым учебником географии. Перемены за столь короткий промежуток времени на лице Накахары забавляют, и Дазай прыскает со смеху, прикрывая рот ладонью и с озорством шепча: - Да ладно тебе! Уверен, мы подружимся. - Осаму, - учительница, стоявшая в пол оборота к доске, смотрит на них поверх очков, - я, конечно, понимаю: первый день, хочется со всеми познакомиться, пообщаться, но оставьте это до перемены. Иначе я буду вынуждена вас рассадить. Дазай разворачивается, быстро сменяет выражение лица на глубокое раскаяние – вот же невинная овечка! - и произносит: - Прошу прощения, такого больше не повторится. Географичке давно кто-то из старшеклассников так уважительно и покладисто на замечание не отвечал. Накахара подумал, что ей это польстило, поскольку женщина чуть тише проговорила «Спасибо за понимание» и отвернулась обратно к политической карте, и цокнул языком. Он выдыхает, сдаваясь успокаиваясь на какое-то время и выдвигая книгу на середину стола. Лекция продолжалась, монотонной речью разливаясь по кабинету. Осаму, на удивление, вел себя спокойно, хотя Чуя периодически ощущал его взгляд на себе, старательно игнорируя юношу. Ему все никак не удавалось сосредоточиться на нефтедобывающих районах их страны. Из раза в раз он забывал записывать проговариваемую учительницей информацию, погружаясь в свои мысли. Дазай тогда серьезно сказал про дружбу или просто прощупывал почву, чтобы в очередной раз поиграть на нервах Чуи? Только до идиота могло не дойти, что Накахара категорически против его соседства, а тем более – дружеских отношений. Неужели Осаму действительно не понимал, почему рыжий произнес эти слова – «Я всегда был тут один!», почему шел в кабинет после линейки обособленно ото всех и почему никто не хотел к нему подсаживаться, кроме этой шпалы с занозой в одном месте? Чуя сдувает челку с глаз, продолжая смотреть на доску расфокусированным взглядом. Ему было все равно на то, как Дазая примут в новом коллективе: это не его дело и не его проблемы. Но самому Чуе не нравилось общество Осаму. А еще не нравилась его улыбка… Дребезжащий звонок сообщает о свободе на ближайшие десять минут, и Чуя торопится собрать вещи и выйти из кабинета, гадая, какой у Ацуши и Рюноске был первый урок и где можно было бы с ними пересечься. Рядом сидящий Дазай закрыл тетрадку и распластался по стулу. - Спасибо за проявленную щедрость, - опять улыбается, рукой пододвигая Чуе учебник. – Наконец-то перемена. Я уж думал, что усну, - он поднимает с пола темно-коричневый рюкзак и обнимает его руками. – Какой следующий урок? Накахара перестает собираться и замирает на месте. Несколько секунд думает, стоит ли сказать то, над чем он размышлял всю географию, но в итоге разворачивается, строго смотрит в кофейные, почти черные глаза напротив: - Держись от меня подальше. Осаму на секунду замолкает и замирает на месте. - Ого! Прям Эдвард Каллен!.. – и какой иной реакции Чуя ожидал? – Не хочу тебя расстраивать, но вампиров я не боюсь. Так что подобное на меня не действует… Рыжий чертыхается, закипая: - Я серьезно, идиот! Не общайся со мной, если не хочешь стать изгоем. Накахара, не дожидаясь ответа Осаму, встает из-за парты и направляется к выходу. С Дазаем невозможно разговаривать. Пошел он к черту! Чуя его предупредил, а он, если хочет, пусть и дальше продолжает вести себя как клоун. Он не слышит, что ему отвечает новенький, распахивает дверь и вклинивается в поток учащихся… Рыжий замечает товарищей, медленно выползающих из кабинета информатики. Ацуши выглядит относительно бодрым, как всегда, тихо улыбаясь. За ним плелся Рюноске, откинув голову назад и закрыв глаза: кажется, он спал на ходу. Это не удивительно: грузный высокий информатик всегда говорил монотонно и тихо, чуть шепелявя из-за отсутствия одного нижнего зуба. Зачастую он вместо рассказа новой темы включал какой-нибудь фильм про двоичные коды, языки программирования или различные корпорации и скрывался от учеников за массивным монитором. Не захрапеть на его уроке было испытанием, да и обстановка в кабинете располагала к полезному для здоровья времяпрепровождению, поскольку даже свет от экранов компьютеров не мог нарушить постоянно царившую там полутемень. Ацуши оборачивается, смеясь, смотрит на Акутагаву и хватает того за край рубашки, подтягивая к себе, дабы брюнет ни с кем не столкнулся: - Врежешься во что-нибудь! Рюноске с вялым протестом машет головой, разлепляя веки и ловя в толпе взглядом рыжую макушку. Поднимает руку в приветственном жесте, привлекая внимание Накахары. - Доброе утро! Как прошел первый урок? – Накаджима говорит достаточно громко из-за гула в коридоре. - Доброе, - Чуя зевает, когда протягивает ладонь в приятельском жесте. Ребята тройкой движутся по коридору, немного подгоняемые потоком учащихся. – Нормально. Спать только хочется. - Понимаю, - в тон ему отвечает Рюноске, потирая синяки под глазами и по-совиному моргая. - Да ладно вам, сони! – Ацуши выглядит слишком бодрым для человека, вышедшего в первый день на учебу после продолжительного отдыха. Парень поворачивается к Чуе, спрашивает, желая взбодрить друзей разговором: - У вас есть пополнение в классе? К нам, к сожалению, никто не перевелся. Накаджима даже не подозревает, какое это счастье, что та доставучая шпала досталась не им. Оставшихся в 10 «Б» было больше, так что это вполне очевидно, что новых ребят будут определять в «А», чтобы сравнять количество учащихся в классах. Однако Чуя с превеликой радостью отдал бы им Дазая. Спокойнее было бы. Накахара кривит лицо, будто пожевав лимон, и Ацуши удивленно смотрит на него. - Есть, к сожалению. - М? А отчего так? Выскочка какой-нибудь? - Мягко сказано, - бурчит Чуя, вдруг осознавая, что вихрастая пиявка, с большой долей вероятности, не оставит его в покое весь оставшийся день. Дай Бог, только этот день… Компания решает провести остаток перемены в рекреации, находящейся недалеко от нужных им кабинетов. Там сейчас было немного людей, так что практически все лавочки и стулья, что располагались вдоль стен, были свободны. Чуя первым плюхается на скамейку, забрасывая рюкзак на подоконник и запрокидывая голову. - Может, он только первый день такой? – спрашивает Накаджима, присаживаясь рядом, имея в виду новенького. – Ну, адаптационный период и все такое. Освоится, а потом проявит себя со стороны получше. Накахара усмехается. Вряд ли у Дазая есть эта самая сторона. - Мне кажется, что первое впечатление, наоборот, самое важное, - произносит Акутагава. - Но ты ведь тоже на самом деле не бука, каким казался первое время! Рюноске вскидывает брови: - Когда это я таким был?.. Чуя перестал слышать ребят, когда в поле зрения показался Осаму. Он шел по коридору и что-то смотрел в телефоне, иногда отрываясь от экрана и озираясь вокруг. Накахара хмыкнул, гадая, осмелится ли тот подойти к нему, когда рыжий не один, а в компании. Они пересеклись взглядами, стоило Осаму запустить глаза в рекреацию. Рыжий продолжал испытывающее смотреть на него. Дазай коротко глянул на товарищей, усмехнулся чуть иначе и зашагал дальше, переведя взгляд себе под ноги. - Это он? – тихо спросил Ацуши, проследив, куда смотрит Чуя. Накахара кивнул. Внутри откуда-то появилось неприятное чувство. Он не мог отделаться от странного ощущения: ему показалось, что в тот миг Дазай посмотрел сквозь него, куда-то Чуе за спину, будто там что-то могло быть…