КАКАЯ Я ТВАРЬ!
МНЕ МЕРЗКО ОТ САМОГО СЕБЯ!
ДЕРЖИ ЯЗЫК ЗА ЗУБАМИ!..
Что я вообще такое? Что наполняет меня? Органы, кровь, кости, мышцы. Или нечто иное? Не сгнили ли они? Что мне шепчет? Черви, копошащиеся в голове? Что я чувствую?
Пожалуйста, ответьте, кто-нибудь. Пожалуйста. Мне нужно знать.
Дети жестоки. Считывают, замечают любое твое проявление слабости или уязвимости. Как они становятся такими? Я такой же?
Так много людей вокруг. Они все смотрят, проходят мимо тебя или сквозь тебя. Некоторые оставляют рубцы, нечаянно или намеренно. Некоторые цепляют, и начинаешь думать о них.
У него такие маленькие руки…
Он мне нужен Я нуждаюсь в нем. Он все чувствует, все видит.
С ним не страшно. (Как это произошло? Когда? Не понимаю. Не знаю, против ли этого.
Наверное Нет)
Он добрый. Изранен прошлым, засевшим в воспоминаниях осколками снарядов, но не сломлен. Такой мягкосердечный, чувственный.
Притяжение…
Как в физике.
Человек дописывает последнюю фразу и чуть усмехается. Да, забавно… Сейчас он спокоен. Юноша уже исписал одиннадцать страниц. Привык, что теперь та тварь наблюдает, как он перемещает ручку по бумаге, и ныне не испытывал того животного страха, преследовавшего его раньше. Только не до конца осознавал, видит ли она то, что именно он пишет. Хотя это не так уж и важно. Он писал каждый день. Таковы условия. Стабильно заполнял одну страницу синими чернилами, сидя в кромешной ночной темноте, когда алел закат и оставлял на полу под шторами жуткие кровавые лужи света, когда белело чуть розоватое, румяное, как наливное яблоко, солнце или когда этот яркий желтый диск грел своими лучами траву и спешащих по делам людей – время суток могло быть любым. Писал только ручкой: в приступе временами накатывающей истерики карандаши, которыми судорожно чиркали и рвали бумагу, ломались, и их приходилось затачивать. Желания, да и времени этим заниматься как-то не было… Нет, не только ручкой. Писал, излагал мысли, изливал и приносил себе боль обратно отрывистыми линиями и штрихами лезвием по венам. Сейчас он рубил кожу жгучими рваными и неровными мазками меньше, но освободиться от этого до конца не мог. Это помогало избавляться от трепета и ужаса, от мучений, перенося их из духовной оболочки в физическую, потому что болезнь разума страшнее болезни тела, от копошащихся в голове и разъедающих здравый рассудок мыслей. А потом кое-как залечивал, закрывал длинными рукавами засыхающие, горящие, покрывающиеся темно-бордовой корочкой, а после, спустя достаточный промежуток времени, белеющие на запястьях, иногда – плечах и бедрах строчки. На сегодня он закончил. Прикрыл тетрадь, чуть постучал по обложке пальцами. Спрячет ее в глубину нижнего ящика, похоронит на сутки под бумагами потом. Сейчас он сидит, слушает свое мерное дыхание, тяжело отдающиеся удары сердца по клетке ребер и думает о светло-голубом небе, прячущемся под темными, чуть рыжеватыми на концах лучиками ресниц… Маятник между жизнью и смертью раскачивался все сильнее.***
Чуе предстояло о многом подумать. Им обоим. Мысли о прошедшем дне долго не давали ему покоя, так что сосредоточиться на чем-то другом Накахаре не удавалось. Они не сказали друг другу ни слова, пока поднимали стулья и приводили помещение в порядок. Чуя дождался Дазая, не оставил его одного в кабинете, пока Осаму не закончил со своей половиной работы. В школе было тихо, только из столовой доносились редкие голоса одиннадцатиклассников, убиравших место празднования, да скрип передвигаемых столов и составляемых стульев. Юноши все так же молчали, пока спускались по лестнице и забирали из гардероба вещи. Только пройдя мимо пустого блока охранника и остановившись на крыльце школы, долго колебались, поддерживая отрывистый, неловкий диалог. Чую не покидало странное, навязчивое чувство, что ему не хочется уходить, расставаться. Однако вопросы и ответы ни о чем, неуклюжие шутки и несказанные, но с силой рвущиеся слова смущали обоих все больше, и они разошлись в разные стороны, махнув друг другу на прощание… Это невероятное душевное влечение между людьми, узнавшими друг о друге что-то личное, то, что не следует говорить другим, не тем. Нечто, сравнимое с чувством, что испытывает человек во время ухода за больным. Привязка, когда часть страданий и невзгод берешь на свои плечи и как будто лечишь вас обоих. Но, когда болезнь отступает, это влечение не исчезает, не растворяется во времени, наоборот, крепнет, и вы смотрите друг на друга чуть иначе, проникновеннее, чувственнее, осторожнее, даже чуть более понимающе, заглядывая внутрь другого глубже, чем остальные, становитесь друг для друга значимыми, своими. Накахара вернулся домой, долго простоял под теплым душем, ощущая, как крупные капли быстро-быстро падают на спину и макушку, расслабляют плечи, а после без сил завалился спать. Когда открыл глаза, на часах было около четырех дня. Мысли, до того роившиеся в голове вместе с полученной информацией, ушли, оставив после себя небольшое чувство какой-то странноватой наполненности и даже осознанности. «Это правда?» - «Да», - он поверил. На этот раз окончательно и бесповоротно. Теперь Чуя не сомневался в том, что он действительно особенный. Особенный для Дазая, раз шатен тоже ему доверился. Ему и никому другому. О друзьях он вспомнил, только когда проверил телефон. Оказывается, Рюноске с Ацуши заглядывали в их крыло, но обнаружили лишь закрытый кабинет, а в гардеробе - отсутствие его и Осаму вещей. Накаджима отправил ему пару сообщений с вопросами о том, как прошли уроки физики, как себя вели ребята и хорошо ли ему работалось с Дазаем. О последних двух классах, восьмом и девятом, знатно попортивших ему кровь, вспоминать Чуе не хотелось, он лишь коротко отписался, что все было более-менее нормально, но предупредил, что во второй раз на такое не подпишется… Выходные прошли спокойно. Парень выполнил привычные дела по дому, помог Юмико с уборкой и еженедельной закупкой продуктами, пострадал немного над домашним заданием, слушая недавно вышедший альбом одной из любимых групп, а после решил заняться своим хобби. Он поднакопил достаточное количество крышечек от стеклянных бутылок из-под газировки, потому пришло время превратить их в полноценные значки. Открыл блокнот на странице, заполненной небольшими рисунками и короткими звучащими фразами, выбирая, с чего бы начать. Ему было сложно усидеть на месте, он постоянно то перекладывал ноги, закидывая одну на другую, то растекался на ковре животом, разложив вокруг себя все необходимые материалы, то скрючивался в позе лотоса. Причиной тому была вертящаяся, как на карусели, фраза Дазая о его желании стать для Накахары другом. Чуя поймал себя на мысли, что в последнее время слишком много для нормального человека думал об Осаму, но ничего с собой поделать не мог. Впервые к Накахаре так сильно тянулись и, кажется, нуждались в нем. Неужели с ним интересно общаться? И Дазая не смущал его вздорный характер? Да и вообще, с какого момента они стали так довольно тесно взаимодействовать? Наверное, когда Осаму впервые увязался с Чуей в столовую и сел к эмо за столик. Его, кажется, с самого начала не смущала принадлежность ребят к порицаемой обществом субкультуре. У Дазая не было бурной – обыкновенной для других людей – реакции на их внешний вид, на крашеные волосы, пирсинг, не было косых взглядов, немо намекающих на не совсем дружеские отношения Ацуши и Рюноске. Казалось, для Осаму все это являлось чем-то обыденным, хотя для самого Чуи такая спокойная реакция человека, образно выражаясь, вчера вышедшего из лицея, где все, со слов Сигмы, ходят в одинаковых серых костюмах, с зачесанными волосами и обсуждают творчество Блока или последние новости из сферы экономики за обеденным перерывом, казалась необычной. Однако Накахара не стал бы отрицать, что ему это импонировало. К тому же, Осаму действительно был умен и начитан, а главное - не задавался этим, оттого с ним было приятно и интересно разговаривать. Почему бы и вправду не подружиться с таким человеком?.. В понедельник у Накахары с самого утра не заладилось настроение, но причину этому юноша, сколько ни копался в себе, не находил. Одно приятно согревало внутри и вызывало улыбку – Дазай ходил тихий, предупредительный, непривычно скромный, улыбался беззлобно, шутил, желая поднять настроение, а не задеть: хотел заслужить его хорошее отношение и доверие. Даже в записках больше не мелькало привычное Накахаре «коротышка» или «Чибик» - только «Чуя». И рыжий совсем оттаял. Уроки проходили быстро и весело. На обрывках бумажек писались ответы, если у кого-то возникали трудности, рожицы, забавные комментарии, касаемо внешности и отдельных фраз учителей. Во время обеденного перерыва удалось поболтать с друзьями из параллели, обсудить, как у других прошли уроки. Оказывается, вести литературу четвертого октября вызвался тот самый отличник, неудовлетворенный своей отметкой за последнюю проверочную работу: хотел балл повысить и заодно вернуть свой авторитет в глазах училки. Та из него все соки выжала, пока корректировала учебный план на день. Бедному парню можно было только посочувствовать. Чуя в шутку поинтересовался, чему Акутагава учил детей, и брюнет прямо ответил, мол, как от трупа избавляться. - А если, - сквозь смех выдавил Накахара, - они эти знания на литераторше попробуют применить? - Что значит «если»?.. Потом Ацуши, перестав со всеми смеяться и успокоившись, показал небольшие кусочки видео, как он вел уроки у 2 «А». Вот он вместе с детьми делает небольшую разминку, а тут ребятня, столпившись вокруг учительского стола, разрисовывает его бейджик. На последнем кадре карапузы облепили Накаджиму со всех сторон, обнимали и просили приходить к ним почаще, и Накахара всерьез задумался о том, что ему следовало бы лучше взять какой-нибудь начальный класс, а не обожаемую им физику. Спокойнее вышло бы. Хотя возиться с малышней тоже нужно уметь… В любом случае, плохое настроение у Чуи ушло. Ровно до того момента, пока его 10 «А» класс не обрадовали внезапной новостью о том, что урок с литераторшей у них будет следующим, а не седьмым, последним, как по расписанию. Учительница по математике неожиданно заболела, поэтому литературу сдвинули, поставив на место алгебры. Все оставшиеся пару минут Накахара судорожно перечитывал краткое содержание последнего изученного произведения, вспоминая главных героев и сюжетные повороты. Едва литераторша со звонком вошла в кабинет, стало понятно: пребывала она в весьма дурном расположении духа. Может быть, причиной тому было чувство приближающейся смерти (не будем тыкать пальцем)… Второй удар хватил Чую, когда училка, разрешив ребятам сесть, сообщила им о проверочной работе. Рыжий заволновался, оглянулся на Дазая: на лице шатена застыло безразличие со слабоватым оттенком недовольства. Осаму посмотрел на парня уверенно и спокойно, мол, все будет в порядке, он поможет, и Чуя успокоился… - Господин Накахара пересаживается за третью парту первого ряда. Сердце юноши в третий раз бу́хнуло куда-то вниз, как и только-только поднявшееся настроение. Он быстро вскинул на учительницу глаза: та смотрела холодно, пронизывающе. - Быстрее. Рыжий не стал спорить, спрашивать причину, поскольку это было бессмысленно, только себе бы навредил. Взял рюкзак, тяжелым шагом прошел на указанное место – подальше от Дазая. Вот ведьма, это она специально! Решила проверить, сам ли Чуя тогда так хорошо написал проверочную или с помощью новенького. Остальные ребята чувствовали себя не лучше: на их лицах читалось волнение вперемешку с глубокой печалью и отчаянием. Накахара пытался поймать взгляд Дазая, но тот не оборачивался, сидел, преспокойно положив голову на сцепленные пальцы. Листки с заданиями неумолимо ложились на парты. Рыжий, едва заглянул в свой вариант, осознал всю плачевность собственного положения. Вопросы по произведению были с подковыркой, сложные, не только про сюжет, но и про черты характера и поведение героев, их цитаты, в которые было нужно вставить пропущенные слова, а также про биографию автора и особенности литературного направления того времени. Проверочная была в формате теста, но даже это не спасало ситуацию, надеяться на удачу и жребий было невозможно. - Приступайте. Головы понуро склонились над заданиями, мертвая тишина изредка прерывалась коротким и неуверенным написанием номера вопроса и цифры с ответом. Иногда из-за стола выходила мучительница и становилась рядом с первыми партами, оглядывая учеников, задерживая на некоторых взгляд. Чуя остался со своим листочком наедине. Он пятнадцать минут обливался по́том и по итогу смог ответить только на восемь идущих не по порядку вопросов из двадцати. Мало. Даже если они правильные, все равно для тройки этого было недостаточно. Нужно осилить еще хотя бы пять-шесть. Но Накахара чувствовал, что у него уже закипает мозг. Да что за невезение?! Литература – это ведь прочитал, подумал над содержанием и смыслом и все! Что здесь может быть такого сложного?.. Он чуть взлохматил волосы, откинул лезшие в лицо пряди назад и подпер голову рукой. Дазай на противоположной стороне класса чувствовал себя, кажется, вполне неплохо. Он что-то еще непродолжительное время писал, после отложил ручку и потянулся, чем на пару секунд привлек внимание литераторши. Змея. Она точно на Осаму какие-то виды имеет. Шатен поставил подбородок на ладонь, повернувшись к классу боком. В Чуе вспыхнула искра надежды, и он испытывающе уставился на юношу. Тот не заставил себя ждать: будто почувствовав, перевел взгляд на рыжего и быстро качнул головой, немо спрашивая: «Как ты?». Накахара ответил: чуть нахмурил брови и поджал губы: «Хреново». Парень едва заметно приподнял уголки губ, а после, быстро глянув на литераторшу, склонившуюся над журналом, одними губами прошептал: «Вариант». Чуя в душе ликовал: даже факт того, что они с Дазаем сейчас умудряются поддерживать связь, облегчал его страдания. Он чуть оттопырил два пальца, молясь, чтобы у них совпали задания. Осаму кивнул, а после выжидающе уставился на рыжего, изредка проверяя положение училки. С бешено колотящимся от радости сердцем Чуя заглянул в список вопросов, выбирая какой-нибудь попроще, дабы вызвать минимум подозрений, а после несколько раз сжал ладонь в кулак, оттопыривая все пять пальцев, делая вид, что разминает уставшую конечность. Шатен посмотрел в свой листочек, а потом осторожно постучал себе по плечу два раза – ответ на пятый вопрос. Накахара быстро вписал цифру, задумался над следующим вопросом. Было бы неплохо спросить одиннадцатый, но как это число показать?.. Чуть подумав, он предусмотрительно оглянулся, скрестил указательный и средний пальцы на правой руке, изобразив крест - десять, подставил рядом палец левой - один. Дазай понял, сверился со своими ответами, но, почувствовав на себе взгляд литераторши, стал ненавязчиво накручивать прядь волос на палец. Рыжий расшифровал, написал: «№ 11 – 1»… Из кабинета литературы Чуя выполз на последнем издыхании, но невероятно довольный. Их не поймали. Даже когда училка вставала и расхаживала между рядами, парни исхитрялись переговариваться, на ходу изобретая новые методы. По истечении времени в четырнадцати ответах Накахара был уверен, остальные, что казались ему посложнее, заполнил случайными цифрами, а некоторые оставил пустыми. Ни с чем не сравнимое облегчение накрыло его, когда обычно раздражающий, но сейчас так ласкающий слух звонок с истеричным дребезжанием разнесся по всей школе. - И когда ты уже научишься читать? Без знания содержания произведений на литературе далеко не уедешь. - Я умею читать! Это вопросы такие дебильные, - даже подкол Дазая не расстроил Чую, а только раззадорил. Они добрели до кабинета биологии, где у них должен был быть следующий урок, и Накахара обессилено сполз на пол, поскольку вся эта нервотрепка его довольно-таки измотала. - Я куплю тебе котлету. Или сосиску в тесте. Или что ты там хочешь. Осаму рассмеялся, легко махнул рукой: - Не стоит благодарностей, - непринужденно уселся рядом и вдруг предложил: - Давай свалим? Чуя глянул на него чуть удивленно, при этом стараясь заглушить мельтешащую в голове озорную мысль: «Давай!». Идея звучала очень аппетитно, да и уроков оставалось всего ничего: биология и химия. Только совесть не позволяла: не хотелось расстраивать классную руководительницу. - Ну не знаю… А вдруг Кое спалит? - Пусть завидует молча. Чуя задумчиво пожевал губами, размышляя… А после они сбежали. Быстро забрали верхнюю одежду из гардероба, стараясь не попадаться на глаза учителям и одноклассникам, промчались мимо едва успевшего вскинуть полусонные очи охранника, хлопнув входной дверью и перескакивая через две ступеньки… На улице было прохладно. Осень в этом году принесла промозглые ветры, хмурые тучи и дожди раньше обыкновенного, неумолимо вступая в свои права, застилая солнце серой влажной пеленой и забирая последнюю возможность погреть лицо под ласковыми лучами. Листья желтели, осыпались и хрустели под ногами, а в дождливые дни – хлюпали, превращаясь в грязного цвета кашицу под кроссовками. Людей на улице было немного: середина рабочего дня, а послушные дети, в отличие от сбежавших, усердно зубрили теоремы по геометрии, разбирали виды брожения на биологии или только учили алфавит. Чуя не очень любил осень, несмотря на всю ее красоту, эстетичные фотографии со стаканчиками кофе на фоне красной, оранжевой и позолоченной листвы в парке, цветастые шарфы и теплые пальто, овощное рагу и прогревающие чаи с сушеными ягодами и терпкими травами. В этот период, с октября по ноябрь, он часто хандрил, по несколько дней отлеживаясь дома, или ходил, шмыгая носом и слегка покашливая. Юноша с ужасом вспоминал, как приходилось болеть во времена жизни с отцом. Никакими словами не передать всего того кошмара, что обрушивался на него и Юмико в те периоды. Нехватка денег на лекарства, холод в квартире и лихорадка, из-за которой тело парня буквально содрогалось и танцевало в пьяном бреду и жаре под несколькими тонкими одеялами, - ничто в сравнении с чем-то более страшным, диким и жестоким… Дазай и Чуя не договаривались о том, куда бы им пойти, – они просто шли, слушая шум машин со стороны дороги, мерное хлюпанье и редкий хруст под ногами. - А куда ты переехал? – поинтересовался Накахара, желая начать разговор. – Где сейчас живешь? - Переехал? Ах, да. Впереди будет небольшой комплекс рядом со сквером, там квартира двухкомнатная. Чуя присвистнул. Он понял, про какой комплекс говорит Осаму. Квартиры современные, дизайн соответствующий, несколько детских площадок за забором, на входе даже расположился аккуратный фонтанчик, а если посмотреть на внутренний двор со стороны находящегося рядом сквера, можно было увидеть каменный мостик и небольшой искусственный водопад. Навскидку, если бы Чуя жил там, вся зарплата Юмико уходила бы на одну только коммуналку, а возможно, что и ее бы не хватало. Кем нужно было работать и сколько получать, чтобы иметь возможность жить в таких шикарных условиях, где подъездные дорожки едва ли не шампунем с уходовой маской несколько раз за сутки моют? - Да ладно тебе! - А ты думал, я под мостом живу? – рассмеялся Дазай. - Ну, не совсем под мостом. В контейнере каком-нибудь, к примеру… - едва слова вырвались наружу, Чуя прикусил себе язык за несдержанность, но Осаму, кажется, они нисколько не задели. – А куда мы идем? – спросил, вдруг заинтересовавшись их маршрутом. - Не знаю. Может, на набережную поедем? Накахара отрицательно покачал головой. - Мне туда нельзя. Дазай на его слова удивленно вскинул брови: - А что так? Родители не отпускают? - Не наша территория. - В смысле, территория эмо? – уточнил шатен, на что получил утвердительный кивок. – Ого, как у вас все устроено… И кто там, на набережной? Не только на набережной – все западные районы оккупировали агрессивно настроенные, если не преступные, группировки. «Моталки», «конторы», «улицы» - имен у них за все время существования было много, но суть никогда не менялась. Каждая охраняла свои границы – «делила асфальт», изъясняясь на их языке. По природе группировки напоминали закрытые мини-государства со своими территорией, законами, или «понятиями», по которым жили, гражданами, жестокой иерархией, зачастую устанавливающейся по возрастным категориям, и железной дисциплиной. Почему группировки создавались? Эта история берет свои корни издалека, с самых 60-70-х. В стране началась массовая урбанизация, и произошла многочисленная миграция жителей из сельской местности. Следовательно, городской социум маргинализировался. Первое поколение мигрантов всегда старается приспособиться к новым условиям, вписаться в них, не выдать чего-то отличного от других. Второе уже считает себя здесь «своими», но на генетическом уровне несет старые привычки и ценности. Попадающий в город «маргинал» чувствовал себя неким первопроходцем, покорителем «каменных джунглей», которые ему предстояло освоить, одолев толпу воображаемых недругов. Подозрительный и злой, лишенный корней в новой среде, униженный необходимостью проявлять непривычные по интенсивности и форме усилия для выживания – такой человек был предельно социально опасен. Естественно, что он стремился не столько овладеть чуждым ему прошлым, сколько до основания разрушить его и построить другое, на свой лад. Дележ территорий, контроль над своей землей – типичная сельская, крестьянская ментальность. Кулачные бои («стрелки») – тоже. Такие люди заполонили «спальные» районы, окружили промышленные предприятия домами, а потом жили, передавая это бремя следующему поколению. Поколению, выросшему в неполноценных, неблагополучных семьях, причинами порождения которых были алкоголь и запрещенные вещества, поскольку других способов снятия стресса и отдыха в тех местах не было. А дети, как губки, были вынуждены впитывать все это, не жить, а карабкаться, кое-как оканчивать школу и идти на работу лишь бы только съехать от родителей и… повторить их судьбу. Не всем удавалось вырваться оттуда. Подростковые объединения создавались с целью выжить, найти таких же и существовать, давя других, принимая за догму «выживает сильнейший». И к началу 1980-х группировки стали расти как грибы после дождя. Концентрация критической массы молодежи в огромных «спальных» микрорайонах и промышленных областях и дала конечный результат, поскольку для формирования криминальной среды достаточно двух-трех «лидеров отрицательной направленности» и с десяток «шестерок» вокруг них. Для остальных же было важно сообщество, некая защищенность, в том числе и от традиционного криминалитета. Сейчас обстановка по сравнению с 90-ми поутихла, потому что из-за давления силовиков современные группировки изменили свои тактики и поведение: немного притихли и теперь существуют скорее на периферии городской жизни, где у уличных пацанов все еще сохранились арестантские идеи, блатная романтика и довольно простая для понимания идеология «наш двор и чужой двор». Однако они время от времени все равно оказываются в информационном поле, что не может не огорчать и в некоторой мере пугать мирных жителей. К сегодняшнему дню западные районы представляли из себя мешанину, в которой отчетливее всего выделялись гопники, скинхеды и околофутбольщики. Каждый стремился к первенству в определенных сферах их жизни и желал заполучить лидерство среди соперников. Удивительным было то, что они за все это время друг друга так и не поубивали. С обычными людьми – «серыми» - они спокойно уживались, если только первые сами не начинали лезть к подросткам, одетым в спортивные шмотки и с достоинством расхаживающим по своей территории, или не провоцировали их дорогой вызывающей одеждой или неуважительным поведением на территории. Поколачивать «цветных», или нефоров, было скорее не развлечением, а проявлением нетерпимости и хлещущего через край отвращения, каким-то нездоровым желанием «сделать из них нормальных людей». Под всем этим скрывалась отравленная, дикая по своей животной сути зависть: вот, вроде как, эти петухи ходят по своим концертикам, затыкают уши наушниками, слушая визгливую беспонтовую попсу, красят волосы и, простите за грубость, трахаются в зад, пока нормальные пацаны думают над тем, как завтра выжить в этой неблагоприятной среде, наполненной спившимися рабочими и кончеными наркоманами, где достать еду и т.д. В особенности на такие практики влиял стереотипный образ мышления касаемо того, как должны выглядеть настоящие парни и достойные мужского внимания девушки, чем обязаны заниматься по жизни, даже какое иметь увлечение. Драки стенка на стенку были жестокими, отчаянными, когда не щадили ни себя, ни врага. Здесь тоже были свои правила: не бить лежачего, присевшего на корточки – тоже, ногами не драться, только кулаками, без оружия. А кого уличали в том, что он зажал в руке небольшой камень или спрятал под перчатки что-то утяжеляющее, того единодушно били и свои, и чужие. Сражались с целью отвоевать территорию, чтобы отомстить или припугнуть – мотивы были разными, но принципы ведения боя везде оставались одинаковыми. На время потасовок с нефорами эти правила сами собой отменялись. Членов других субкультур гоняли, терроризировали, стращали, опускали в глазах других. Таких могли повалить на землю и отпинать, заплевать, закидать чем-нибудь, потаскать за волосы, отобрать личное имущество, поставить на колени и заставить извиняться за что-то, требовать «пояснить» за какую-либо атрибутику или надпись на футболке или значке – неважно, поскольку повод для конфликта зачастую просто высасывался из пальца с целью соблюдения формальности «это они виноваты, выглядят провоцирующее, наверняка замышляют или разнюхивают что-то». Чуя с друзьями сталкивался с группировками несколько раз и, к счастью, драться ему еще не доводилось. Разговаривать с такими было заведомо бесполезно, а конфликтовать – опасно для здоровья и даже жизни, так что приходилось убегать. Стратегия была одна: едва кто-то замечал приближающуюся толпу, не дожидаясь, пока она подойдет к ним, сообщал остальным, и все мигом разбегались врассыпную, иногда – по парам или тройкам. Так поймать ребят было сложнее, а гопники или скины поодиночке слабели, поскольку привыкли нападать сразу кучей. А после, когда удавалось оторваться от погони, созванивались или списывались и вновь группировались. Подобные ситуации, к радости эмо, происходили редко, только на каких-то массовых городских мероприятиях или праздниках, когда бо́льшая часть жителей собиралась в одном месте. За свои условно разграниченные территории субкультуры выходили редко, не считая панков: те позиционировали себя людьми свободными и вольными ходить везде, где им заблагорассудится, потому нередко нарывались. Чуя не мог представить, удалось бы ему выжить там, в промышленной части города. Казалось, в той области не действовали общепринятые законы – только договоры на крови и боли, долги, взимаемые деньгами, человеческим достоинством или рабством, и шаткий порядок из хаоса. Они с матерью сбежали как раз в то время, когда парень уже достиг четырнадцатилетия – средний возраст зачисления в группировки. Юноша помнил, как оставил в этом хаосе своего первого и единственного на тот момент друга, увидевшись с ним потом лишь однажды. Но он не мог иначе, не мог находиться в окружении тех домов, дышать пропитанным запахом сигарет, спирта и затхлости воздухом, поэтому бесследно ушел, постаравшись забыть свое прошлое как страшный длинный сон. А еще Чуя надеялся никогда больше в своей жизни не встречаться, даже не пересекаться взглядами с Ширасэ. Прошлое Буичиро объясняло его судьбу, выбранную им нечестную и опасную, но казавшуюся на тот момент единственной дорожку. Однако это не оправдывало его поступков, вещей, что он совершал и в которые пытался втянуть Накахару. Ширасэ не был сейчас в тех районах – он находился дальше… - Ого! – воскликнул удивленно Дазай, задумчиво почесывая макушку после рассказа Чуи о набережной и криминальных районах. Про своего бывшего друга и прошлую жизнь рыжий умолчал. – Не знал, что у нас криминальные авторитеты по набережной гуляют! Ладно, а куда тебе тогда можно? Накахара на некоторое время задумался, стоило ли рассказывать Дазаю про заброшенный парк в восточном, безопасном для эмо, районе. Кроме компании Чуи в те места никто особо не забредал, лишь иногда ребята пересекались с другими небольшими группками эмо, вместе тусуясь и проводя время. Но все же тот состав их бригады, в котором они находились сейчас, был самым крепким и несменяемым. А каково было бы, если бы Дазай примкнул к ним, не являясь при этом участником субкультуры, но оставаясь другом? - Есть одно место… Они долго пробыли в том парке, встретившем ребят тишиной и пожелтевшей на деревьях листвой. Они походили по «радуге», краска с которой слезала с каждым годом все больше, посидели на скрипучих качелях, Дазай даже попытался скатиться с умирающей проржавевшей горки, загнувшейся чуть ли не под 90 градусов, замарав светло-бежевый плащ и едва не плюхнувшись на мягкое место, чем невероятно насмешил Чую. - Слушай, - произнес Накахара, расхаживая по краю песочницы с уже непригодным для игры песком и наблюдая за медленно вращающимся на карусели шатеном, - мы с тобой вроде как уже товарищи, а я о тебе ничего толком не знаю. Расскажи о себе что-нибудь. Осаму задумчиво промычал, а потом улыбнулся, поймав взгляд Чуи. Он чуть сильнее толкнулся ногой, ускоряя вращение. - Итак. Первое: на самом деле я учился в гуманитарном классе, а не социально-экономическом. Второе: я перевелся в эту школу, потому что литераторша – моя родственница. И… - Дазай задумался над последним утверждением, - третье: я умею играть на электрогитаре. - Да ну нет, - недовольно протянул Накахара, поняв, что за игру затеял шатен, - не хочу угадывать. - Давай, - в тон ему отвечал юноша, - напряги полушария. Рыжий вздохнул, задумался, а после начал размышлять вслух: - Первое точно ложь. Мне кажется, ты не стал бы врать про место учебы и класс, - Чуя вспомнил старый разговор Осаму и Ацуши в столовой. К тому же, эту информацию мог подтвердить или опровергнуть учащийся в том же лицее Сигма. Дазай на его слова растянул губы в улыбке, слушая, не перебивая. – Насчет третьего не уверен. Это как-то… необычно и странно для тебя. А вот второе объясняет особенное отношение литераторши к тебе. Второе правда, - подвел юноша итог, хотя с трудом верил в связь шатена и той змеи. Осаму очень громко рассмеялся, сделал вид, что утирает слезы, выступившие от хохота. - Кошмар, эту Химеру мне в родственники записал, - едва выдавил из себя шатен, держась за живот. Спустя пару секунд он немного успокоился и заявил: - Третье правда. У Накахары рот приоткрылся от удивления. - Да ладно! - Честно, - Дазай затормозил пяткой кеды, останавливаясь и полностью разворачиваясь к Чуе. – Занимался какое-то время, а потом что-то забросил. Хотя очень нравилось, была даже детская мечта группу свою создать, - он на этих словах ностальгически рассмеялся. – Хочешь, фотки покажу? Рыжий с оживлением спрыгнул с бортика песочницы и сел напротив Осаму, положив рюкзак на сидение рядом. Парень некоторое время рылся в телефоне – «Простой он у него какой-то, не навороченный. Хотя живет в дорогом районе. Наверняка мог бы позволить себе что-то и посолиднее», - а после развернул экран Накахаре. На фото, сделанном, скорее всего, в какой-то музыкальной студии, около стены стояла электрогитара: синие корпус и перо, белая накладка, а на фоне черного грифа струны и округлые колки, казалось, сверкали серебром, - предмет подростковых мечтаний и фантазий Накахары. Дазай пролистнул еще несколько фотографий, на одной из которых был он сам, разве что младше на пару лет, но все такой же вихрастый и долговязый. Изображение было сделано в момент, когда шатен играл, устремив внимательный взгляд на пальцы, зажимавшие струны на грифе. В первые секунды Чуя не нашелся, что сказать, лишь с придыханием произнес: - Афигеть… А видео есть? Осаму отрицательно покачал головой: - Только дома, на ноуте. Хотя когда-нибудь, наверное, и вживую сыграю, - парень чуть приподнял уголки губ, убирая телефон в карман. - Круто. Я бы послушал… Но все-таки: почему тебе так легко дается литература? Создается впечатление, будто ты каким-то образом угодил училке, что она тебя еще на первой проверочной с потрохами не сожрала. Или ты и вправду вундеркинд. - Хах, не знаю. Наверное, врожденные склонности. Но мне по-настоящему чтение доставляет удовольствие … Ладно, твоя очередь. Чуя задумался, придумывая утверждения. Оказывается, это не так уж и просто. - Первое: я единственный рыжий в семье. Второе: я хорошо разбираюсь в математике и физике, потому что моя мама работает в этой сфере. Третье: я умею пользоваться швейной машинкой. - О как… - Дазай задумчиво потер подбородок. – Третье правда. - Да блин! Угадал. - Ты где-то применяешь этот навык? - Иногда, когда хочется как-то переделать одежду. Добавить каких-то деталей, например, или изменить силуэт. - Вау. Сам научился? - Нет, мама помогла. Она швея. - Вот как, - парень чуть усмехнулся. – Наследственное, выходит. Значки тоже сам делал? – Осаму кивнул в сторону рюкзака Накахары, на котором висело несколько изготовленных на выходных аксессуаров. Рыжий чуть замялся: все же подобное хобби не было особо распространено среди парней. - Да. Вообще люблю руками что-то делать. На одежде рисую, на обуви, сумках. Есть краски для этого специальные. Браслеты умею плести и все такое… - Это очень здорово. Восхищаюсь людьми, которые занимаются подобным. Не каждому такое дано. Чуя неловко запустил пальцы в волосы. - Спасибо… Ладно, теперь ты. Дазай на некоторое время задумался, а после рассмеялся. - Окей. Первое: я нетрадиционной сексуальной ориентации… - Сразу первое, - резко перебил его Накахара, а после оба громко захохотали. Они о многом разговаривали, практически не замолкая, смеялись. Иногда вставали, прохаживаясь по никем не расчищаемым дорожкам, пиная листву, пожухлую траву и изредка попадающиеся шишки. Болтали обо всем: об увлечениях, книгах и фильмах, школе, событиях в мире. Дазай вкратце рассказал об учебе в лицее, отличиях, приглянувшихся ему при смене учебного учреждения. - Как я скучал по джинсам и толстовкам, - сладко протянул Осаму. – Образование там, конечно, лучше, чем в школе, да и в будущем поступить куда-нибудь было бы легче, но все-таки от постоянной дисциплины и ограничений понемногу начинаешь с ума сходить. У всех одинаковая серая форма, внеурочка каждый день, еще и олимпиадами и рейтингами напрягают. Не нравится мне такое. А у вас красота!.. - Вот оно как, - задумчиво произнес Чуя. – Кто-то изо всех сил стремится вырваться, пробиться из школ в гимназии и лицеи, а ты наоборот. - Да, - легко согласился Дазай, - каждому свое. Какое-то время я думал, что к этому надо прийти самостоятельно: сравнить, понять, надо ли оно тебе вообще и готов ли ты впрягаться и жертвовать здоровьем и «лучшими годами своей жизни» ради места в престижном вузе. В лицее программируют на лучшие результаты, заставляют стремиться попасть в ряды первых, а в качестве устрашения используют угрозы, мол, человека с худшими результатами в классе попросят освободить место для кого-то более перспективного. - Значит, в том году тебя попросили? Лицо Дазая чуть помрачнело, и Чуя пожалел о ранее сказанных словах. - Типа того… Ладно, мы с уроков сбежали не для того, чтобы о них сейчас говорить, - он чуть рассмеялся. – Ты только эмо-музыку слушаешь? - На самом деле не существует четких критериев, что можно считать эмо-музыкой, а что нет. Есть, конечно, исполнители, которые у всех на слуху, но в первую очередь песни должны вызывать эмоции и находить отражение в душе… Разговор вновь вернулся в позитивное русло. Парни старались не затрагивать темы семьи, школы, страхов – того, что у кого-то могло вызвать негативные ассоциации. Спустя несколько часов, когда ветер стал пробирать сильнее, а небо понемногу затягивалось серыми тучами, они медленно побрели в обратную сторону, еще некоторое время простояв рядом с воротами комплекса, в котором жил Осаму. Домой Чуя возвращался довольный, разве что ноги немного устали. Ему очень понравилась прогулка, и он бы с радостью повторил ее когда-нибудь еще. Лишь вечером настроение Накахары немного омрачилось, когда юноша после сытного ужина плюхнулся к себе на кровать с кружкой чая, намереваясь проверить сообщения. Ацуши выложил в их общую группу, где были все друзья, пост из одного паблика, посвященного культуре эмо, с подписью: «Это кошмар какой-то! Почему полиция бездействует?!» Практически все из их компании состояли в нескольких таких сообществах, где члены субкультуры поддерживали между собой связь, делясь последними новостями о музыкальных группах, устраиваемых в близлежащих городах концертах и сходках, выходах новых альбомов, просто хвастались своим творчеством или рассказывали истории из жизни. В том посте, что переслал им Накаджима, говорилось об очередном нападении на компанию эмо, к сообщению были прикреплены несколько голосовых от самого автора, скрин с геолокацией места происшествия. В комментариях сразу посыпались возмущенные «Полиции кристаллически по**й!», «Совсем беспредел! Это же центральный район!!! Что скины там забыли?!?!», «Кошмар! Вы там живы???». Чуя нахмурился. Это уже не первый случай, и все истории были друг на друга похожи: группировки выходили за черты своих районов и постепенно «захватывали» чужие области, терроризируя подростков, состоявших в эмо-сообществе. Запугивали ножом, рвали одежду, ломали личные вещи, а одному несчастному даже успели срезать несколько прядей. У него неприятно кольнуло в груди. Назревало что-то страшное.