Дожить до Нового года

Горячая, хлещущая тоненькими расплывчатыми ручейками и реками из многочисленных рваных глубоких истоков кровь, холодный, кажущийся ледяным кафель и прохладный поток воды, бьющий по макушке и шее, из-за которого одежда неприятно липнет к телу и стягивает конечности. Какой контраст… Его накрывает истерика, она является причиной крупной дрожи и диких, способных вызвать у случайного слушателя ужас и тревогу завываний. Тело сотрясается, человек ничего не видит из-за зажмуренных век. Он практически не рвет на себе волосы, вцепившись в них пальцами, бьется о бортики ванной, плачет навзрыд и кричит – пустующая на данный, так удачно подвернувшийся момент квартира – единственный свидетель всего происходящего кровавого и соленого от непрекращающихся слез кошмара. Он хочет утопиться, искромсать лезвием руки, переломать кости и раздробить череп о влажный кафель, повеситься на перекладине для полотенец, а перед всем этим вырвать себе язык, выколоть глаза и выжечь губы, чтобы в конечном итоге, свершив наказание, умереть. Умереть, чтобы не ощущать, не знать больше боли, не сжиматься и не срывать голос из-за накрывающего его чувства вины. Зачем он только это сделал, зачем?! Спокойно бы дожил отмеренный ему тетрадью срок – или, возможно, еще меньше, - и просто сдох в одиночестве. Зачем он тянет за собой еще кого-то?! Зачем привязывает к мертвому внутри телу? Будто специально обрекает других его на страдания (Каких других? Он, кажется, никому на этом свете, кроме одного единственного человека, больше не нужен)… Самоубийство – самый тяжкий грех. И не потому, что является бунтом против Творца, знаком неблагодарности за его высший дар - жизнь. Не потому, что человек распоряжается своей смертью, возлагая на себя высокомерное право самим являться Творцом и господином, а не послушником или рабом. Потому что самоубийством человек не только лишает себя жизни, но и других людей, что его любят, душевного покоя, счастья и, возможно, смысла существовать дальше. Мертвым нет дела до чувств живых. Но те, кто остался на земле, обречены на муки до конца своих дней. После гроба нет покаяния. Белая дрожащая рука заторможено тянется к выроненному лезвию – намокшая одежда не позволяет совершать быстрые движения, стискивает и неприятно давит. С тонкой конечности стекают бордовые полосы, капают и окрашивают воду в бледно-розовый цвет. «Ты – самая настоящая тварь. Это ты должен быть там, за чертой жизни. И ты еще смеешь приносить людям страдания?..» Сталь едва не касается сонной артерии, но это пока. Дыхание прерывистое, воздух напоминает комки, которые приходится проталкивать в горло, еще и бьющая из душа наверху вода мешает нормально видеть. Руки дрожат – не ясно, от страха ли, холода или сомнения, - но человек знает, что делать. Он потеряет сознание через пятнадцать секунд. Умрет через девяносто. Не так уж и много. Наверное, даже слишком легко. Кожей чувствует острие. Слезы замерли, забились где-то у ресниц, в щеках, в горле. Вот и все. Неужели это так просто? И он столько времени ждал зря?.. «Правильно. Руби. Это будет твоим раскаянием, искуплением за совершенную ошибку, за слабость, за самообман. Разве ты можешь любить? Нет. Потому что тебя никогда не любили…» И вдруг человек замер. Его глаза пораженно расширились, из груди вырвался удивленный, истощенный вздох. Да. Не любили. А сейчас? Разве сейчас не иначе? Разве это самообман?.. Лезвие медленно убирают. В это же мгновение часть сознания начинает мерзко протестующе вопить: «НЕТ!!! Сдохни! Ты это заслужил! Сдохнисдохнисдохни!!!». А другая тихо, едва слышно и робко произносит, но так внушительно, что предшествующий ей голос разом замолкает. Говорит, и каждое слово, словно пуля, вонзается в грудь, заставляя сердце сбиваться с ритма и пропускать удары. «Напиши, пожалуйста, как вернешься домой». «Сыграй то, что сам хотел бы услышать». «Сильно болит? Может, лучше посидим?» «Они невероятно красивые… Спасибо». Спасибо… Неужели все это зря? Нет. Сначала из горла вырывается всхлип. Человек вдыхает столько воздуха, сколько позволяет застрявший в горле ком. А потом он заплакал. Громко, омывая лицо слезами, утопая в жидкой печали. Слабо, истощенно, невероятно устало. Поднимает помутневшие глаза к белому потолку и видит вместо него чистое небо.

***

Улицы города покрылись снегом, так что теперь проникнуть в школу без сменки не представлялось возможным. Дежурные, нестройным рядом стоявшие на входе, под надзором Кое тщательно следили за тем, чтобы учащиеся переобувались и не несли с собой на уроки грязь и талый снег. Чуя, устроившись на деревянной лавочке, возился со шнурками кед, периодически сдувая лезшие в лицо волосы. Несмотря на довольно ранний подъем, чувствовал он себя относительно бодрым. Даже крутящееся в голове напоминание того, что сегодня литература, не портило его настроения. Осаму обещал принести тот шедевр, что он недавно приобрел. А также он сказал, что будет подтягивать его по литературе. Значит, они еще больше времени будут проводить вместе. От этих мыслей у Накахары легохонько пробегались по спине до самой макушки игривые мурашки, а внутри разливалось что-то теплое и сладенькое, будто какао, которое он с утра выпил. Интересно, а где они будут заниматься? В подсобке, наверное, где парни и раньше зависали достаточное количество времени. Может быть, они будут совмещать чтение с игрой на гитаре… Было бы здорово. Или они пойдут к кому-нибудь в гости. Дазай ведь не отказался тогда, после театра, от предложения рыжего, лишь сказал, что в другой раз. Да и Чуе было бы интересно посмотреть, как выглядит дом и комната Осаму. Наверное, там много книг… А как именно будут проходить их занятия? Подход мучительницы литературы к ведению уроков Накахаре не нравился. Женщина заранее просила учащихся прочитать какое-то произведение, а после, кратко проговорив биографию автора и объяснив, какие события в мире могли повлиять на создание работы, начинала прорабатывать с подростками текст, периодически перескакивая с одного эпизода на другой, отыскивая отсылки и затаенные смыслы. Естественно, таким образом она сразу вычисляла, кто прочитал заданное в кратком варианте или не читал вообще, так что попавшимся можно было только посочувствовать. В любом случае, на ее уроках было сложно: к буквально каждому своему утверждению необходимо было прилагать цитату из текста, уметь кратко сформулировать позицию главного героя, создать его психологический портрет, а также пересказать какой-либо диалог и объяснить его значение в масштабах произведения. Это нельзя было назвать невозможным, но даже подобные запросы литераторша превращала в нечто, схожее с изощренной пыткой или молниеносной пулей, появление которой было сложно предсказать, так что ученики выползали из ее кабинета выжатыми и униженными, даже те, кто добросовестно прочитал заданное. По этой причине Чуя очень надеялся, что занятия с Дазаем хоть как-то помогут ему разобраться в тонкостях анализа произведений без привычного нервного напряжения и страха быть втоптанным в грязь при всех одноклассниках. Накахара очень ждал этого и все-таки немного волновался: ему не хотелось показаться глупым и необучаемым в глазах Осаму. Дазай, конечно, неожиданно похвалил его способности к анализу и поиску несовершенств, однако этого недостаточно, чтобы выжить на уроках мучительницы. Нужно хотя бы освоить литературные приемы и «набить руку», как выразился шатен в переписке. Чуя верил, что у них с Осаму все получится. А еще он теперь чуть больше робел от мыслей о том, что они с Дазаем будут находиться где-то наедине. Совсем-совсем одни, без посторонних глаз. Получается, в такие моменты у них появлялась некая свобода действий в отношении друг друга. Осаму, кажется, нисколько не был против тактильных контактов, потому Накахара вполне мог бы прикоснуться к нему, запустить пальцы в волосы или даже, преодолев смущение, поцеловать… Наверное, ему еще понадобится время, чтобы свыкнуться с этим, со своими недавно обретенными отношениями и необычными привилегиями, и перебороть собственную застенчивость. Хотя порой очень тянуло, но Чуя старался это сдерживать. Ему не хотелось, чтобы это выглядело так, будто с него в один момент сняли ошейник с массивной цепью и теперь он, изголодавшийся, старался потрогать и попробовать все, до чего мог дотянуться. Странно ли это или нормально? Может, он подобным образом выражает доверие и симпатию? Сложно сказать из-за отсутствия опыта отношений. Когда делаешь что-то в первый раз, каждый свой шаг ставишь под сомнение, перепроверяешь, чтобы не ошибиться. Накахара совершать ошибки не хотел. Интересно, а Дазаю до этого нравился кто-нибудь?.. Чуя со скачущими в голове мыслями, затянув на кеде бантик, уже собрался сложить уличную обувь в пакет, как вдруг его кто-то потрепал по волосам. Несильно, просто чтобы обратить на себя внимание. Накахара поднял глаза: Осаму прошел мимо и присел рядом с ним, легко улыбнувшись. - Доброе утро! - Доброе. Обычно Чуя старался сохранять спокойное выражение лица, когда видел Дазая, но сейчас уголки губ сами глупо поползли вверх, будто кто-то потянул за ниточки. - Как самочувствие? - Прекрасное! – Осаму легко, словно желая подтвердить свои слова, закинул одну ногу на другую и верхней чуть поболтал, параллельно стягивая с себя шапку и куртку и откидывая вещи на подоконник. – Не выспался только, но на это есть география первым уроком. - Хах, действительно. Дазай, зевнув, подтянул к себе рюкзак и, открыв его, извлек неаккуратно сложенный пакет со сменкой. Среди учебников и помятых тетрадей Накахара разглядел ярко-красную обложку книги. Это не ускользнуло от глаз шатена, и юноша весело усмехнулся. - Причина, по которой я не выспался, - Осаму бросил обувь на пол и следом достал из сумки «Освещенных рассветом», протянув сомнительный шедевр Чуе, который парень с благоговением принял. Накахара повертел книгу в руках, получше рассмотрел обложку и заглянул внутрь: сто семьдесят три страницы, шрифт довольно крупный, еще и украшен различными завитульками, цветочками и вьющимися линиями – предполагалось, что это должны были быть тропические лозы. - Ты всю ее прочитал? - Ага, - прокряхтел Дазай, наклонившись и натягивая на себя кеды, а после завязывая шнурки. – Должен же я быть готов к нашему уроку… - он выпрямился на несколько секунд перевести дыхание. – В этом шедевре, правда, сцен поцелуев больше, чем в предыдущем, но зато здесь весьма годные описания ландшафта и растительности острова. Не Гоголь, конечно, с его степями и ночными пейзажами, но для практики сгодится. А еще изредка попадаются милые романтичные сцены. - Ты правда считаешь, что по этим убожествам можно изучать литературные тропы и прокачивать скилл? Осаму полностью распрямил спину, закончив, и заглянул Чуе в глаза. - Почему бы и нет? Зато представляешь, какой у тебя культурный шок случится, когда мы потренируемся и с боевых гор перейдем на белые ночи и дрожащих тварей? Уверен, ты совершенно по-новому взглянешь на классику, - Накахара из-за его слов коротко рассмеялся, ощутив в груди копошение и нарастающее смущение от прямого взгляда Дазая. Теперь он смотрел в его глаза иначе. – Понимаешь, тебе нужно отойти от всех этих навязываемых вам возвышенных рассуждений насчет человечности, любви и самопожертвования, написанных многоступенчатыми предложениями и порой непонятным современному человеку языком. Еще и подача всего этого у литераторши весьма специфичная. Ее требования и установки периодически не сходятся с твоими взглядами и принципами в голове, отсюда и отторжение и непонимание. А мы с тобой спустимся в низовья литературных абортышей, чтобы на основе чего-то ужасного, глупого и до тошноты клишированного создать нечто более-менее приемлемое. Поиграем в редакторов, так сказать. Чуя задумчиво хмыкнул, потуже завязав хвостик и пригладив чуть всклокоченные из-за шапки волосы. - Когда ты об этом говоришь, все кажется очень простым. - На самом деле, так оно и есть. Разве что поначалу происходящее будет казаться странным и глупым. Но так и должно быть, потому что одна из задач чтения – получение эмоций. Пусть даже это будет испанский стыд и желание побиться головой о стену. И мы с тобой на основе этих эмоций и чувств будем работать… Ладно, важный вопрос: помимо школьной литературы, ты читаешь что-нибудь? - Немного, - Накахара повел плечами. – Есть несколько любимых произведений. В основном японских авторов. - Ого, неожиданно! – лицо Осаму изображало искреннее удивление и даже немного восторга. – И как именно ты читаешь? Чуя проморгался. Что значит «как»? Глазами и мозгом, как иначе? Дазай, уловив замешательство рыжего, уточнил: - Отмечаешь что-то карандашом или клеишь стикеры? Может быть, выписываешь понравившиеся моменты? Ничего из этого Накахара не делал. Обычно он открывал книгу и просто вдумчиво читал, мысленно анализируя зацепившие его моменты, но в тексте ничего не подчеркивал и на полях не писал. Какая-то внутренняя установка каждый раз принуждала парня оставить после прочтения напечатанное произведение как можно более чистым, нетронутым и свежим. Мол, книга не черновик, к ней нужно относиться с уважением, не превращая ее в блокнот для заметок. - Хорошо. Я не настаиваю и не прошу тебя переучиваться читать по-другому, не как тебе привычно, но здесь попробуй поэкспериментировать, - Осаму кивнул в сторону «Освещенных рассветом», что Чуя держал в руках. – Дай волю фантазии: пиши, зачеркивай, обводи и вноси какие-то комментарии и поправки, хоть рисуй. Делай то же самое, что и в театре, только теперь уже в письменной форме. Тебе нужно переработать этот текст и оставить для себя какие-то пометки, потому что от простого прочтения толку будет немного. Считай, это твое первое задание. Накахара задумчиво повертел книгу, осмотрел ее со всех сторон, а после заглянул внутрь, попытался представить, как будет заполнять страницы карандашными пометками и оставлять автору данного шедевра послания о том, что ей лучше бы подыскать для себя другой род деятельности. По ощущениям… необычно и в некоторой мере завлекательно. За рамками привычного. Дазай вообще стал для Чуи проводником за грани комфорта, которые он опасался пересекать, показывал мир под немного иным углом или призмой, будь то какие-то мелочи или что-то более серьезное. Накахара питался всем этим, запоминал свои ощущения и мысли, отмечая некоторые с целью повторить в будущем. Возможно, одна из таких мелочей подтолкнет Чую читать последующие книги с карандашом и стикерами… К полученному заданию рыжий приступил на первом же уроке. Как раз подвернулся случай: у географички была какая-то запара с документами, поэтому она попросила ребят самостоятельно поработать с текстом параграфа, а сама периодически убегала из кабинета, носясь с какими-то бумажками. Дазай так же, как и собирался, без зазрения совести положил себе под голову рюкзак и заснул, не пытаясь имитировать бурную деятельность на уроке. А Накахара, для видимости разложив на столе раскрытые учебник и тетрадь, ознакомился с аннотацией «Освещенных рассветом» и, собравшись с мыслями, принялся за чтение. К удивлению рыжего, данная деятельность, наполненная постоянными зачеркиваниями и каракулями, очень его завлекла. Страницы летели сами собой, сюжет не напрягал резкими поворотами, разве что бессмысленные и порой неловкие диалоги заставляли юношу зевать. В книге рассказывалось о девушке Мелоди, которая рассталась со своим парнем из-за его измены (естественно, он альфонс со смазливым лицом, постоянно кричащий о своей независимости и о том, что он главную героиню на самом деле никогда не любил) и решила улететь на острова, чтобы пережить разлуку (она бизнесвумен, а еще модель, певица и владелица сети кофеен, поэтому она может позволить себе сорваться в любое время суток в аэропорт и снять где-нибудь на курорте виллу за пару тысяч долларов). От горя утраты Мелоди напивается, а на утро просыпается в одной постели с голым горячим мужчиной, не помня того, что произошло накануне. Сначала они оба пытаются забыть произошедшее, но вскоре осознают, что не могут этого сделать, и дальше главные герои начинают мутить. Собственно, в этом весь сюжет. Ванильно, клишировано и совершенно нереалистично, но все же «Освещенные рассветом» намного превосходили «Цветение розовой лилии». Описания природы и ландшафта острова были весьма приятными и красочными, поэтому изредка Чуя брал такие абзацы в фигурные скобки и оставлял приписку: «Это понравилось», подчеркивая необычные описания цветов – сразу видно, что автор решила подготовиться и залезла в википедию посмотреть информацию о флоре острова, за это ей, несомненно, плюсик. Парень отметил про себя, что создательница данного шедевра периодически перебарщивала со сравнениями, используя для этого объекты природы. Новый любовный интерес Мелоди, Джаспер, был противопоставлен горе (Подчеркнуто, приписка: «Это лучше, чем шкафообразная горилла»), а сама главная героиня была фигуристой мулаткой с «вьющимися, будто лозы» волосами и «лазурными, как море» глазами. Стоит признать, что у Накахары периодически возникал вопрос, не будет ли считаться кощунством использование матов, поскольку от слишком банальных подкатов со стороны Джаспера и весьма пошлых, двусмысленных комплиментов хотелось проблеваться и обложить мужчину нецензурной бранью на полях страницы, но будить Осаму Чуе ни капли не хотелось. Дазай тихо спал на своей половине парты, обнимая рюкзак руками. Его голова была повернута в сторону Накахары, растрепанные волосы падали ему на лицо, а черные ресницы чуть подрагивали. Сейчас, если бы Чую попросили растолкать Осаму, у рыжего бы просто рука не поднялась. Да, раньше, в далеком сентябре, он мог без какого-либо смущения и сострадания с силой тряхнуть или пихнуть шатена в плечо со словами: «Подъем, шпала», да так, что полусонный парень едва не валился от толчка на пол. Однако в данный момент, смотря на расслабленное, бледное от недосыпа лицо, Накахара серьезно задумался, не укрыть ли Дазая своей кофтой или не подложить ли ее ему под голову для удобства. Чуя периодически отвлекался от чтения, поглядывая на спящего, а сейчас совсем замер, с упоением разглядывая шатена. Тени под глазами у него никогда не сходили, и рыжий все время гадал, чем Осаму таким занимается по ночам. Неужели читает? Может быть, у Дазая бессонница? Его мучают кошмары? Стоит как-нибудь поинтересоваться. А сейчас, когда Осаму тихо спал рядом, Накахара аккуратно рассматривал, как красиво вились золотисто-каштановые волосы, легкой завесой прикрывая веки и щеки. Воротник кофты слегка оттянулся назад, оголяя шею, и Чуя поймал себя на мысли, что хотел бы прикоснуться к ней подушечками пальцев. Рыжий почувствовал, как его щеки наливаются румянцем. Он быстро отвернулся, подумав, что может предположить неожиданно проснувшийся Дазай, увидев пялящегося на него красного Накахару. Наверняка ведь сам Осаму поглядывал на Чую, устроившегося у него на плече в театре. О чем он думал в тот момент?.. За пять минут до звонка в класс торопливо вошла запыхавшаяся географичка и, извинившись за такой сумбурный урок, огласила домашнее задание, отпустив ребят пораньше и попросив закрыть после себя кабинет. Подростки быстро повставали с мест и со стенаниями «Ну наконец-то!» вывалились в коридор, наплевав на просьбу быть потише. Накахара деланно медленно собирал вещи в рюкзак, а после, когда класс совершенно опустел, аккуратно наклонился к шатену, прикоснулся к плечу и негромко позвал: - Дазай, просыпайся. Осаму… Юноша сонно открыл глаза, немного по-совиному поморгал и заторможено выпрямился. На его щеке остался красноватый след от сумки, на которой он лежал. Парень потер лицо руками, стараясь согнать остатки дремоты, оглянулся. - А где все? - Урок кончился, нас отпустили пораньше. Дазай с тихим мычанием улегся обратно на парту, уже не закрывая глаз, медленно скользя ими по интерьеру кабинета. Его взгляд зацепился за красную книгу в руках Чуи, уголки губ хитро поползли вверх. - Уже читаешь? Рыжий кивнул: - Около шестидесяти страниц. И пометок оставил. - Молодец, - Осаму сверкнул прищуренными от яркого света улыбающимся глазами. – Думаю, за обедом можно было бы начать обсуждать то, что ты успел усвоить... Половину учебного дня увлеченный Накахара провел с книгой, наплевав на редкие едкие слова со стороны одноклассников о его литературных предпочтениях. Анализ предложений, внесение корректировок и работа карандашом в тексте – все это затянуло рыжего с неожиданной – в первую очередь, для него самого - силой. Он испытывал необычное чувство превосходства и даже гордости, когда обнаруживал в книге опечатки и речевые ошибки, отыскивал и подчеркивал средства художественной выразительности, чтобы во время обеда узнать их названия у Дазая. Чуя практически постоянно ощущал на себе заинтересованный, веселый взгляд шатена, что внутри мотивировало его работать усерднее и внимательнее, подключая все сохранившиеся у него в голове знания о литературных приемах. - Ты способный ученик, - прошептал один раз Осаму парню на ухо, когда Накахара на биологии, едва учительница ненадолго вышла за дверь, достал книгу и продолжил редакторскую деятельность. Чуя от его слов слегка порозовел, потому постарался сделать вид, что у него вдруг зачесался нос. - Редкостный бред, но вполне читабельный. Шатен на это усмехнулся. За обеденным перерывом у них появилась возможность начать обсуждение пометок, что оставил Накахара. Он взял вместо карандаша ручку и подписывал рядом названия средств выразительности и более подходящие и звучащие варианты эпитетов и сравнений. В столовой было достаточно людей, поэтому парням приходилось сильно наклоняться друг к другу, чтобы что-то сказать. - «Немо говорить», - задумчиво произнес Чуя, постукивая кончиком ручки по странице. – Не сочетается как-то. Это ошибка? - Нет. Это называется оксюморон. Использование слов с противоположным, взаимоисключающим значением. Оглушительная тишина, например, или ненавистная любовь, - Накахара задумчиво угукнул, подписывая новый термин. – Ему очень близки антитеза и катахреза. - Про антитезу знаю. Это противопоставление. А про второе впервые слышу. - Катахреза – речевой оборот, в котором употребляются несочетаемые между собой слова. Иногда катахреза может возникать неосознанно – в виде стилистической ошибки. - По-моему, вся эта книга – одна большая катахерза, - пробубнил Чуя, записывая под текстом новые определения и отпивая из стакана чуть теплый подсахаренный чай. - Катахреза, - со смехом поправил его Дазай. Он наклонился, пробегаясь глазами по карандашным пометкам, параллельно накалывая на зубчики вилки макароны. – А это ты должен знать, - шатен указал на выделенные слова. Накахара ненадолго задумался. - Преувеличение. Осаму кивнул. - Гипербола. А противоположный ей термин – литота, то есть преуменьшение. - Гипербола – это график функции, - прыснул Чуя, поражаясь тому, что эта книга не настолько глупая и пустая - сколько всего они с Дазаем из нее извлекли за такое небольшое количество времени. - Сразу видно, что ты физмат… - Доброе утро! Раздался скрипучий звук отодвигаемых стульев, и напротив них сели Рюноске и Ацуши. Накаджима посильнее натянул рукава водолазки и принялся греть руки о стакан с чаем, полусонный Акутагава подпер голову рукой, чуть взбалтывая кофе. Взгляд светловолосого сразу зацепился за книгу, лежащую перед Накахарой. - Ого! Это вы по литературе проходите? А мы над «Войной и миром» засыхаем. - Да нет, это так… - Чуя вложил карандаш между страниц, закрывая и откладывая книгу, возвращаясь к остывающей еде. Ацуши слегка наклонил голову, разглядывая яркую обложку и читая название произведения, а после не сдержал удивленного «Оу». - Я Чую по литературе подтягиваю, - гордо заявил Дазай, чем вогнал рыжего в еще большее смущение. - Это здорово! – Накаджима некоторое время переводил взгляд с Накахары на Осаму и обратно, а после опустил глаза, рассматривая содержимое своего стакана и стараясь сдержать лезущую на лицо широкую улыбку. «Вот же сваха! Уже себе что-то напридумывал». Чуя ощутил, как теплеют его щеки. Он пока не хотел никому рассказывать об их с Дазаем отношениях, но, кажется, друзья все равно скоро начали бы что-то подозревать, учитывая, что они с шатеном довольно-таки сблизились и как много времени проводят вместе, особенно последние недели. Но не так же быстро! Неужели его настолько сильно выдает лицо? - Ацуши, у тебя сейчас рот порвется, - заявил Накахара, с деланным увлечением разламывая котлету вилкой. - Прости! – парень закусил губу и заговорщицки посмотрел на Акутагаву. Брюнет с понимающим вздохом закатил глаза, а после перевел спокойный взгляд на Чую: - Ликуй: литераторша заболела. У рыжего едва вилка не выпала. - Что?! Я думал, эта химера неубиваемая! – он произнес эти слова слишком громко от захлестнувшего его торжества, так что группка девочек, сидевших неподалеку, с опаской оглянулись на них. - Она ногу сломала. В школе около месяца не будет. Целый месяц без литературы… какое блаженство. На алтарь какому Богу Чуя должен принести подношение? - Нда, сочувствую, конечно, но не от всего сердца, - произнес Осаму, ковыряясь в тарелке и отделяя поджаристую морковку от макарон. Накахара посмотрел на Дазая, и их взгляды на мгновение встретились. К ликованию и облегчению примешалось предвкушение. У них с Осаму будут свои уроки литературы. - Уютненько тут у тебя! - Куртку можно оставить здесь. Ванная вон там. Дазай бросил рюкзак на пол, оглядываясь и рассматривая интерьер дома Чуи. Светло, много воздуха и теплых оттенков: бежевый, белый, желтовато-оранжевый. Казалось, что они могут греть, как солнце, наполняя пространство вокруг обволакивающими мягкими лучами. Осаму скрылся в ванной, зашумев там водой, а Накахара направился на кухню, чтобы вскипятить чайник. Раньше в его доме из друзей бывали только Ацуши с Акутагавой, теперь еще и Дазай. Почему бы и нет? Седьмой урок, к превеликому счастью рыжего, отменился, случай подвернулся как нельзя кстати. «Твое приглашение еще в силе?» - «Да, конечно». Чуя недолго раздумывал: ему очень хотелось обсудить книгу и провести с Осаму время. К тому же он ведь не зря вместе с Юмико на выходных драил квартиру, будто предчувствуя скорых гостей? Накахара тихо встал с краю у стены, наблюдая за вышедшим из ванной и теперь рассматривающим обстановку Дазаем. Взгляд шатена был заинтересованным и даже чуть одухотворенным – ни капли претенциозности и надменности в отношении скромного положения семьи Чуи. Он с добродушной, задумчивой улыбкой разглядывал стоявшие на полках фотографии в темно-коричневых рамочках. - Это с выпускного? – шатен указал на один из снимков, и Накахара кивнул. На нем были запечатлены улыбающиеся мать с сыном, оба рыжеволосые и голубоглазые. Юмико – в платье, слегка приобнимает юношу за плечи, Чуя – в отглаженной парадной форме, держит в руке фиолетовый аттестат. Где-то на заднем плане можно было различить здание школы, клумбы с цветами и такие же группки родителей с детьми. - Много четверок за год? - По литературе и истории, - Накахара прошел и встал рядом, краем глаза поглядывая на Осаму. – А у тебя? Парень усмехнулся: - Честно говоря, намного больше, - он помолчал некоторое время, а после чуть тише произнес: - Ты очень похож на свою маму. Даже взглядом. - А какой у нее взгляд? Дазай вздохнул, посмотрел на Чую, сравнивая его настоящего и с улыбкой замершего на фотографии. - Добрый, понимающий. Еще мудрый и проницательный. Осаму попал в самое сердце, в душу. Накахара услышал то, о чем просил, на что надеялся всю свою жизнь. Многие подростки стеснялись походить на своих родителей или на кого-то из них, особенно – когда их сравнивали со своими предками. Потому бунтарски красили волосы, ногти, лицо, одевались с внутренним протестом и вызовом, чтобы показать, какие они современные, новые, в отличие от родителей, убедить окружающих в своем превосходстве над устаревшим укладом того поколения. Чуя благодарил судьбу за победу в генетической лотерее, за сотворенную копию внешности матери. Его отвращало одно осознание того, что в нем есть кровь отца, какая-то часть, оставившая след в характере. Наверное, юноша не смог бы смотреться в зеркало, видеть, что ему достались мутные, почти черные глаза папаши или его темно-коричневые жесткие волосы. Но Дазай сказал про взгляд. Это еще ценнее, намного цепляюще. У Накахары заколотилось сердце, а тело окатило теплом, по венам потек сладкий мед. - Спасибо… Хочешь посмотреть комнату? - Конечно! Чуя повел Осаму по короткому коридору. С левой стороны – дверь в спальню матери, справа – его. Рыжий пропустил парня вперед. - Итак, мы ведем прямой репортаж из комнаты тру эмо-кида… Накахара прыснул. Дазай осмотрел шкаф, увешанный вырезками из журналов, рисунками и постерами, похвалил некоторые карандашные наброски. Комната у Чуи немного потемнее, чем вся квартира в целом, из-за темно-бордовых штор, мрачных изображений любимых исполнителей, кишащих черепами, резкими линиями, неоновыми вставками и частями скелета. На столе по контейнерам расположились предметы для письма и рисования, в одном месте скучковались браслеты и резинки для волос, которые Накахара носил на постоянке. Некоторые рисунки были приклеены к полкам и стене с помощью скотча. Все материалы, необходимые ему для рукоделия, Чуя хранил в отдельной коробке в шкафу. Часть недавно сделанных значков сушилась на подоконнике. - У тебя нет компьютера или ноутбука? – Осаму посмотрел на рыжего и получил отрицательный кивок. – А как ты делаешь домашнее задание по информатике? - К Рюноске и Джуничиро иногда обращаюсь. Но чаще в школе задерживаюсь, там занимаюсь. - Обязательно спрашивай, если что-то будет нужно, не стесняйся. Накахара тихо угукнул, запустив пальцы в волосы. Дазай продолжил исследовать комнату, как вдруг натолкнулся взглядом на полку с книгами. Усмехнулся: - Ого! Вот такое мы уважаем, - он слегка наклонился, изучая названия и авторов. - Читал что-то из этого? - Немного, в основном только слышал. Есть любимые произведения? Или наоборот: те, что не понравились? Сложный вопрос, так легко и не сказать. Чуя оценивающе осмотрел полку, быстро отыскивая в памяти необходимые сюжеты и изюминки каждой книги. - Наверное, вот это, - он протянул руку и достал рукопись. Обложка была черной, на ее фоне сильно выделялась алая ткань с лежащей на ней узкоглазой маской с приоткрытыми темно-малиновыми губами, размытыми бровями, черными прорезями зрачков и обнаженными зубами. - «Исповедь маски», - проговорил Осаму. – Это я знаю. И как тебе? - Очень неоднозначное произведение. У меня сложилось впечатление, что душевно больной человек просто вывернулся наизнанку и вылил на страницы книги то, что следовало бы обсудить с психологом. - Интересно сказано, довольно поэтично, - Дазай усмехнулся, перелистывая девственно чистые страницы, не запачканные карандашными линиями. – Думаю, так можно было бы высказаться о многих писателях… Шатен отложил книгу и обвел комнату взглядом, масштабно оценивая обстановку. Накахару зацепило то, как внимательно и изучающее, почти с ювелирной способностью замечать детали, Осаму осматривал его обиталище, словно старался с помощью каждой мелочи, расположения вещей и сочетания цветов заглянуть внутрь Чуи. Интересно, Дазай всегда так делал, подобным образом читая людей? Скорее всего, да. - Комната многое может рассказать о своем хозяине. Накахара не сразу осознал, что это произнес Осаму, а не его собственные мысли вырвались в воздух. Он перевел взгляд на шатена, чьи губы изогнулись в легкой полуулыбке. - Было бы интересно послушать. - Хм… Хорошо. Я присяду? – спросив разрешение, Дазай чуть устало опустился на мягкий диван. Чуя сел на стул задом наперед, обняв спинку руками. Гость несколько секунд молчал, а после медленно, размеренно начал: - Комфорт очень ценишь, чтобы было тепло, уютно и безопасно. Наверное, эта характеристика для тебя первостепенна, когда сталкиваешься с чем-то новым. Во всем: в вещах, в людях, в месте, где находишься. «Мой дом – моя крепость», что-то подобное… В тебе очень интересно уживаются дух бунтарства и нежелание пересекать какие-то свои границы, то, что привычно, что проверено. Думаю, ты переходишь эти рамки не во всем и не со всеми. Это хорошо, на самом деле: значит, что в первую очередь подумаешь головой, а не рванешь без раздумий… Ну, говорить про твои творческие способности, полагаю, не имеет смысла, здесь все понятно. Вообще много чего в тебе неоднозначного и противоположного, как оксюморон. Здесь, - Осаму повел головой в сторону шкафа, - постеры с черепами и криками в микрофон, а тут, - он погладил диван, - мягкий домашний плед. Но это не вызывает какой-то дисгармонии. Просто в разное время что-то преобладает чуть больше, в зависимости опять же от комфорта и, скорее всего, настроения. Мне очень нравится это сочетание в тебе. Напоминает тот браслет с Солнцем, Луной и звездами… М-м-м, не знаю даже, что еще добавить. Он перевел взгляд на вылупившегося на него Накахару. - Ахренеть, - его пораженный вид вызвал у Дазая смех. – Ты серьезно все это понял по одной только комнате? С тобой страшно иметь дело! Откуда такие познания по психологии? - Надеюсь, я хоть в чем-то был прав, - Осаму с улыбкой откинулся на спинку дивана. – На самом деле, комната – это так, еще одно небольшое подтверждение. Я бы не сказал всех этих вещей, если бы не знал тебя до этого. Чуя задумчиво хмыкнул. - Теперь я бы хотел увидеть твою комнату. - Думаю, когда-нибудь обязательно. Парни переместились на кухню. Дазай принес книгу и пенал, отложив их на край стола, Накахара разлил чай и достал испеченные Юмико маффины. На некоторое время в квартире воцарилась тишина, перебиваемая звяканьем ложечек в кружках и нешумным прихлебыванием. Чуя поставил одну ногу на стул, подтянув колено к себе – ему нравилось так сидеть – и откусил от угощения небольшой кусочек. Сладкая тугая сгущенка приятно ощущалась на языке, а чай прогревал внутренности. - А вот мне интересно, - Осаму поставил кружку на стол, посильнее отвернул бумажку у маффина, обратившись к рыжему. – В городе так много разных субкультур: эмо, готы, панки… Как вы выбираете, к кому примкнуть? Точнее, из каких побуждений? Накахара пожал плечами: - Это довольно очевидно. Причины, почему подростки вступают в какие-либо субкультуры, бывают разные, каждый руководствуется своим внутренним мироощущением, согласием или несогласием с каким-либо установками… Но зачастую есть одна доминирующая, весьма простая для человеческого понимания и очевидная – найти своих людей. Свой круг, где бы тебя принимали, понимали, поддерживали. Почти как религия, дарующая чувство единения с большой массой людей. А дальше по накатанной дорожке: присматриваешься, чаруешься, начинаешь вникать в музыкальные предпочтения и особенности стиля, сопоставляешь свой образ жизни и состояние души. Как отличить позера от тру? Если на вопрос «Почему ты с нами?», то есть, почему стал членом субкультуры, человек с пеной у рта начинает заливать о том, что он проникся философией, чувствует себя не таким, как все, и вываливает стереотипные бредни, возникшие благодаря средствам массовой информации и антипропаганде у взрослых, поздравляем – перед вами распространенный вид Позер обыкновенный. Тру открыты, искренны, они не стесняются признаться в том, что наконец-то нашли отдушину в таком обществе, что им нравится музыка и эпатажный внешний вид и что у них действительно присутствуют схожие установки и взгляд на окружающий мир, но при этом тру не идут на поводу у субкультуры, не теряют свою личность, перекраивая себя под обобщенные представления. К слову, о стереотипах. Пожалуй, людям стоит усвоить следующее: никто не может так хорошо понимать, осознавать смысл существования субкультуры, кроме самих участников неформальных объединений. Недалекие наблюдатели, решившие влезть в духовную составляющую или просто наблюдающие со стороны, являются главным источником бредней и стереотипных – зачастую совершенно глупых – характеристик. «Готы – сатанисты, они гуляют по кладбищам, а их руки в крови недавно принесенной жертвы Дьяволу». Не смешно ли? Или: «Эмо постоянно плачут и режут вены, не вылезают из джинс, а еще имеют какое-либо расстройство психического спектра (депрессия, конечно же) и хотят умереть». Стоит оставить ремарку: подобное встречается, но не все такие! Есть среди участников субкультур люди, искренне восхищающиеся мрачной эстетикой надгробий и потустороннего или находящиеся в состоянии апатии. Но какой же случается абсурд, когда подобное утрированное клеймо вешают на всех… - М-м-м, теперь понятно, - Дазай дожевал маффин и немного отпил из кружки. – Очень вкусные маффины, большое спасибо... Но все-таки, если брать эмо, у вас есть какие-то правила или критерии? - Какие у эмо могут быть правила? – Чуя вздохнул, задумчиво помешав ложечкой чай. – Искренность, получение эмоций – как положительных, так и отрицательных, не приправленных алкоголем, наркотиками и другим дерьмом, потому что «чистая» жизнь прекрасна во всех своих проявлениях. По этой причине эмо не убивают себя, а берут от мира все: настоящие эмоции, радости и горести, подарки судьбы... Верность, желание сделать других счастливыми, а еще, - Накахара немного замялся, - дружба на всю жизнь и единственная любовь. Эмо порицают распущенность и неискренность. - О как, - в голосе Осаму слышалась улыбка. Он чуть сильнее наклонился к рыжему, с озорством сверкнув глазами и коснувшись рукой его стула, проговорив чуть тише: - Согласен провести со мной остаток жизни? Я вот да. Чуя едва не выплюнул чай, почувствовал, как жар заливает лицо. Лишь на секунду в его голове промелькнула мысль съязвить: «С чего ты решил, что я тебя люблю?» - но он одернул себя, сразу же отругав за грубость и боль, что мог принести. - Дурак, - парень уткнулся носом в чай, потягивая теплый напиток и пряча румянец за волосами. Дазай рассмеялся, подтянул к себе кружку и задумчиво поболтал ее содержимое, но руку со стула Накахары не убрал. Чуя это заметил, но протеста не выказал, даже наоборот, с легким трепетом в груди ожидал. Словно Осаму не хотел торопиться, спугнуть, медленно приближался к нему, сдерживая резкость и рвущееся желание приобнять. Рыжий раздумывал, раскатывая языком вопрос и не решаясь спросить. Через несколько секунд он поборол стеснение и тихо поинтересовался: - Это твои не первые отношения? Дазай помолчал, а после как-то убито признался: - Да, - он слегка покашлял, стараясь заполнить повисшую паузу и подобрать слова. – Была девушка. Хотя отношениями это сложно назвать. На квартирах зависали, целовались… Ну, если уж быть совсем откровенным, нам двоим друг от друга только одно и надо было... Духовной близости не было, тусовались в разных компаниях, просто встречались иногда. Недолго все это продержалось… Накахара заметил, что юноше неприятно об этом вспоминать, поэтому решил не развивать тему. Но все же, набравшись сил, он смог задать последний вопрос, сильно его беспокоивший. Голос прозвучал тихо, неожиданно смущенно и с каплей волнения: - А со мной? Сердце Чуи сильно колотилось в ожидании. Осаму раздумывал лишь секунду: - Мне с тобой хорошо. Очень. Это ни в коем случае не эксперимент или вроде того. Для меня все происходящее очень серьезно. Накахаре потребовалось немного времени, чтобы сделать пару глубоких вдохов и выдохов. - Взаимно. Рука Дазая скользнула по стулу и аккуратно опустилась, приобнимая юношу за плечи. Рыжий медленно придвинулся, а после, поборов смущение, положил голову Осаму на плечо. Теперь было еще приятнее, чем в театре. Бесшумное дыхание, тишина и легкие поглаживания. Как хорошо… - Давай еще поговорим?