Дожить до Нового года

Знакомо ли вам это чувство? Когда лицо сохраняет маску отрешенного спокойствия и холода, даже каменного безразличия, пока внутри все органы сотрясаются, превращаются в один дрожащий, пульсирующий комок, сердце трепещет и бухающими ударами отдается в горле. По спине струится холодный пот, а кости, кажется, смещаются и слегка похрустывают от напряжения. Ожидание убивает. Он не хочет видеть это. Осознавать, сколько ему осталось. Бледно-голубой свет от небольшого прямоугольного экрана бьет в лицо. Руки нервно сцеплены в замок, пальцы ног поджимаются. Человек силой заставляет себя смотреть на маленькие электронные часы, в то время как внутренности выворачиваются и стремятся вылезти наружу. Конечно, такая особенная дата. Ее нельзя пропустить. Раскрытая тетрадь мертвецки спокойно лежит на столе, между ее потрепанных страниц вложена ручка. На листах остаются влажные отпечатки вспотевших ладошек, из-за чего бумага волнится и немного сворачивается, а светло-голубые клеточки плывут. В комнате тихо. Не по-доброму тихо. Он не видит тварь, даже не слышит ее уже привычного свистящего сиплого дыхания, проскальзывающего между переломанных ребер и вылетающего из темноты расщелины с испачканными кровью гнилыми зубами. Но человек знает, что она там, за спиной, в нескольких шагах от него. Таращится, ждет с не меньшим нетерпением, чем умирающий обитатель четырехстенного темного плена. Сейчас она спокойнее, чем несколько дней назад: осознает, что человек не испытывает чувство былого превосходства, уверенности в своей судьбе, в счастливом будущем, в благоприятном исходе их смертельного контракта в сто листов. Снова он у нее на крючке, беспомощно болтается и извивается из последних сил. Юноша все гадает, как до этого дошло, что тварь, давно уже варящаяся в адском котле, наполненном кипящей смолой и окруженном чертями, до сих пор дергает за ниточки, управляет им. Откуда у нее столько сил, чтобы иметь власть над трепещущей жизнью, заключенной в израненной оболочке? Почему он ее видит, почему? Так не должно быть! Он не должен задыхаться, бояться. Не должен жить под гнетом мерзкой переломанной твари, желающей заполучить его себе. Мертвые способны совершать ошибки? Могут ли искупать грехи, совершенные при жизни? Раздается тихое короткое пиликанье. Кажется, что через секунду комнату разрежет оглушающий протяжный пищащий звук устройства, отслеживающего биение сердца. Но нет. Человек вздрагивает, моргает несколько раз, а комок внутри колотится все сильнее. Он медленно поднимает глаза – в них отражается бледно-голубой свет. 00:00. 12 ноября. Вторник. Ком встает в горле, дышать тяжело. Воздух похож на большие смятые шарики ваты, которые с трудом проходят в легкие. В груди давит. Ему стоит огромных усилий протянуть руку и вложить между ледяных потных пальцев ручку. Перед глазами все плывет. Кажется, что зловонное гнилое дыхание долетает и марает собой его волосы, потому возникает ощущение, что под кожей начинают копошиться тараканы и черви. Буквы скачут, как и удары сердца, не хотят строиться в линию, но юноша превозмогает дрожь, до побеления сжимает стержень пальцами. Внутреннюю сторону ладони слегка царапают металлические скобы. День 50. Глаза застилают слезы страха. Половина. Сознание вопит, восклицает: «КАК?! КОГДА?! ПОЧЕМУ ТАК МАЛО ОСТАЛОСЬ?!» Время безжалостно в своем потоке, глухо к мольбам, безразлично к человеческим судьбам. Смерть – естественное явление, страшное, однако ставшее в наши дни чем-то бытовым. Обыденное, но непредсказуемое. По-особенному жуткое оттого, что ты знаешь, когда именно старуха с косой постучится в твою незапертую дверь. Он знал с самого начала. Это он начал отсчет, когда отчаяние поглотило его, а все естество кричало: «Я так больше не могу! Я хочу умереть». Сейчас человек думал, что его жизнь не была настолько ужасной и невыносимой, чтобы быть согласным на что угодно, даже на такую страшную и мучительно долгую смерть…

***

В тот день Чуя и Осаму так толком и не позанимались литературой. Сначала долго беседовали, потом предприняли попытку переключиться на книгу. Первые десять минут серьезно заменяли неудачные авторские сравнения и описания, но вскоре их потуги переросли в смех, подколы и более абсурдные выдуманные обороты. Оба признали, что они и так сегодня много сделали – чуть ли не перетрудились! – поэтому сошлись на том, что Накахара самостоятельно прочитает еще несколько десятков страниц и попробует поработать над текстом. Чуя долил в кружки кипятка, и кухню вновь заполнил приятный аромат мяты и земляники. - Ты сказал, что не назвал бы всех тех вещей, если бы не знал меня до этого. А что еще? – он медленно помешивал ложкой чай, поднимая со дна и закручивая в воронку вытянутые чаинки и разбухшие ягодки. На самом деле Накахаре было интересно узнать, как он выглядит в глазах Дазая, что шатен замечает в нем. Возможно, даже услышать о своих недостатках и осмыслить их. Осаму задумчиво промычал, а после усмехнулся. - Ты не замечал за собой, что во время общения с друзьями или близкими людьми понижаешь тон голоса? Чуя выгнул бровь. - Серьезно? - Ага. Хотя обычно наоборот: человек, находясь в комфортной для него обстановке или кругу, раскрывается и не стремится держать себя в рамках, контролируя каждый свой шаг, слово и жест. - Вот как… А почему так? - Думаю, это складывается из внутренней убежденности, что тебя услышат и с твоим мнением будут считаться. Но, если уж говорить начистоту, чрезмерно громкая речь иногда выдает в человеке его неуверенность в себе, желание искусственно заполнить собой пространство, чтобы не остаться невидимкой. Накахара задумчиво хмыкнул. К аромату чая примешался запах откровений, доверия и чего-то, что как будто некоторое время утаивалось или было скрыто от глаз, отчего у рыжего по спине и рукам табунами забегали мурашки. А близость Дазая рядом с собой подогревала что-то внутри, теплом растекалась до самых корней волос. - Наверное, сложно взаимодействовать с людьми, читая их по одним только жестам и выражениям лиц. Сразу замечаешь, кто лжет или строит из себя не того, кем является на самом деле. Осаму пожал плечами, сделав небольшой глоток. - Это скорее интересно. Полезно, конечно, но у меня не настолько большой круг общения, чтобы этим пользоваться. Возьмем способность определять ложь. Кто-то интуитивно понимает, что собеседник лукавит, а кто-то считывает язык тела и мимики. Он, кстати, у каждого человека индивидуальный, в зависимости, например, от наличия отклонений психического спектра. Но и на это нельзя полностью полагаться, если взаимодействует с человеком в первый раз. Одно и то же положение тела у двух людей может иметь разное значение. Или мы сами можем воспринимать их иначе. Чуя слегка наклонил голову. - Например? Дазай поднял глаза к потолку, недолго раздумывая, после чего быстро выпил остатки чая и со словами «Сейчас покажу» немного отодвинул свой стул, отдаляясь от Накахары. Шатен закинул руки за голову, а одну ногу положил на вторую, так что щиколотка соприкасалась с коленом. - Я выгляжу уверенным в себе человеком? Скажи же, самооценка выше крыши. Чуя не сдержал смешка. - Или так, - Осаму поменял положение: широко расставил ноги, а руками уперся в бока и с прищуром вскинул подбородок. - Типичный мужик в автобусе или метро. Бесят такие. - Вот именно! – Дазай со смехом вернулся за стол. – Выглядит, как минимум, глупо. Хотя, если откроешь любой сайт про язык тела, там тебя будут уверять в том, что такой человек – уверенный в себе доминант со сверкающей короной на голове. Суть в том, что по отдельности рассматривать руки, ноги и лицо бессмысленно, если хочешь прочитать кого-то. Это набор факторов, позволяющий наблюдателю даже на подсознательном уровне понять настроение и намерения оппонента. Все важно: морщинки, интонация голоса, направление взгляда, пальцы… Как-то так. Накахара согласно кивнул, осмысливая слова юноши. На некоторое время на кухне воцарилась тишина. Все то, о чем рассказал ему Осаму, не было для Чуи чем-то удивительно новым, но шатен напомнил ему, насколько люди бывают красочными на эмоции и их проявление. Только вот он не применял это или просто не обращал внимания, а действительно больше полагался на интуицию и эмпатию. Да, возможно, после произошедшего конфликта или беседы он отмечал внутри, как себя вел человек, как менялись его интонация и положение тела, и убеждался, что чутье избавляет его от необходимости анализировать оппонента прямо во время разговора. Очевидно, у Дазая это работало иначе. А если взять самого Осаму? Как Накахаре удавалось определять настроение шатена, понимать, лжет ли он или говорит правду?.. Чуя постарался как можно более ненавязчиво повернуться к Дазаю и посмотреть ему в глаза. Через несколько секунд они столкнулись взглядами, и Осаму рассмеялся, лукаво глянув на парня из-под ресниц: - Пытаешься прочитать меня? Рыжий не собирался отступать. Поборов смущение, он кивнул. - Твоих глаз достаточно, - и, чуть помедлив: - Они всегда тебя выдавали. Вот оно! Промелькнуло! Испуг, удивление. Но только в глазах. Губы Дазая замерли в хитрой улыбке. Его тело не дрогнуло, а взгляд дрогнул. - Правда? – возможно, шатен сам не заметил, как перешел на шепот. Снова кивок. - И… когда ты это понял? Жар в теле, отразившийся краснотой на щеках. У Накахары перед глазами – театр, вечер, первый снег и свет фонарей за окном, глаза Осаму – совсем близко, тогда и сейчас. - В тот день…. Когда мы с классом пошли на балет и ты… Мы… - Можешь не договаривать. Чуя засмущался того, что не смог произнести фразу до конца. Не сейчас, не когда они с Дазаем сидят совсем близко друг к другу, одни в пустой и молчаливой квартире. Время с Осаму текло совершенно иначе, и Накахара тонул в его потоке, захлебывался в удовольствии и сладком напряжении от ожидания чего-то откровенного и смущающего. Часы выворачивались наизнанку, летели не прямо, а вбок, наискось и закручивались в воронку, выбраться из которой у рыжего не было ни сил, ни желания. Иногда, с воровской опаской сбежав по ступеням крыльца школы, оглядываясь, не видят ли учителя их, беглецов, и улыбаясь Дазаю в ответ, спустя мгновение замечал, что небо уже окрасилось красно-розовым, облака посерели, а воздух стал студеным, подгоняющим домой, в тепло... Как домой? Уже? Не могли пять или даже шесть радостных часов промчаться за секунду!.. Или наоборот – сталкивались глазами, сидя на скучной географии, и не отрывались, не отпускали, а между порханием ресниц вверх-вниз – вечность… Сейчас тоже смотрели, вглядывались в глубины друг друга, и Чуя поражался собственной смелости. Тянуло. Сильно. - И почему я от тебя без ума? – тихий шепот совсем рядом. Голубые глаза закрываются, ресницы чуть подрагивают, как и руки. Сглатывает и все-таки позволяет колкости слететь с языка, спрятав за ней смущение: - Ты и так без него. Он губами чувствует, что Осаму улыбается, ловит теплое, дрожащее от почти беззвучного смеха дыхание и слепо поддается вперед… Целоваться с Дазаем было приятно. Первые мгновения Накахара сомневался, опасался проявлять инициативу, а потом отпустил себя, плавился под чужими руками и губами. Тогда, в театре, по собственным воспоминаниям, тело казалось неподвластным своему хозяину, рассудок и взор накрыло плотным одеялом пелены, и все было таким лихорадочным, смазанным, жарким и в некоторой мере неловким от стеснения обоих. Сейчас – совершенно иначе. Чуя осознавал все, чувствовал и даже пытался перехватить контроль. Он ненадолго приоткрыл глаза, когда Осаму потянул его к себе, обнимая за талию, и с небывалым бесстыдством порывисто пересел к шатену на колени. Тягуче ведет руками – хочется до всего дотянуться, исследовать, ощущает чужие ладони, перемещающиеся по его стройным ногам, бокам, оглаживающие спину и придерживающие его за шею. Пальцы Дазая касаются черной резинки, тянут, освобождая огненные волосы, отчего длинные пряди рассыпаются по плечам. Накахара отстраняется лишь на мгновение, с секунду смотрит на лицо Дазая. Шатен приоткрывает затуманенные глаза, взглядом запоздало спрашивает – можно ли? Да, можно, Чуя ни капли не возражает. Заправляет с одной стороны пряди за ухо, позволяя Осаму полюбоваться проколами с вставленными в них черными поблескивающими украшениями, но недолго – вновь сближает их лица, поцелуем обрывая чужое рваное дыхание. Все-таки они влюбленные подростки, у которых гормоны зачастую берут верх над разумом, что хочется отдаться порыву и утолить текущую по венам горячую жажду… Губы влажные от слюны, дыхание понемногу становится тихим и уже не таким дрожащим. У Накахары внутри все слегка вибрирует и тянет. Он с упоением перебирает в голове, перетирает в сознании последние несколько минут, вспоминает, как им потребовалось время, чтобы постепенно, начиная с разговоров за чашкой чая, прийти к этому. Дазай тихо дышит ему в шею, его голос слегка хриплый и непривычно громкий после царившей вокруг них продолжительной тишины: - Не хочу уходить, - и сразу стискивает в руках кофту рыжего, очевидно, пожалев о вылетевшем из сердца откровении, произнесенном печально, просяще, даже умоляюще. – Прости. Чуя мотает головой, насколько позволяло его положение. - Не надо, - «Не нужно извиняться» и «Не уходи». – Останься… - он раздумывает, хочет добавить что-то еще, пытается отыскать в голове идею, причину, по которой Осаму должен задержаться у него. – Можем фильм посмотреть, - «Как банально». - Прекрасная идея… Весь оставшийся день, после ухода Дазая, Накахара находился в приподнятом, взбудораженном настроении. Не ходил – легко летал по дому, пританцовывая, слушал музыку на полную, не имея сил спокойно сидеть на месте и едва сдерживая изгибающиеся в глупой улыбке губы. Когда Юмико вернулась, помог ей накрыть на стол, с удовольствием поужинал и поделился новостями из школы, не упомянув, что в доме был гость. Женщина с улыбкой отметила радостное настроение юноши и поинтересовалась, как у него обстоят дела с друзьями. Уже ночью, поудобнее устроившись в постели, Чуя размышлял над тем, почему не рассказал матери об Осаму. Ранее он не думал, будет ли умалчивать о тесных взаимоотношениях с шатеном. В тот момент, в разговоре с Юмико, это получилось как-то неосознанно. Однако стоит серьезно поразмышлять. Потому что в случае длительных отношений, которые наверняка будут сопровождены частым совместным времяпрепровождением и не совсем дружескими знаками внимания, скрывать это будет сложно. Но действительно ли нужно молчать? Сказать, что они с Дазаем просто хорошие товарищи, значит солгать. А какими будут последствия искреннего признания?.. С самого утра на душе у Накахары было неспокойно. Он постоянно оглядывался, перепроверял вещи, смотрелся в зеркало, все ли в порядке с внешним видом, даже заглянул в дневник и постарался покопаться в памяти, не ожидается ли сегодня каких-то контрольных, о которых он забыл. Внутри что-то неприятно копошилось в ожидании чего-то жуткого. Он вновь не мог усидеть на месте за завтраком, теребил браслеты на руках, но уже не от радостного возбуждения, а от тревожного предчувствия. Дошло до того, что он расспросил Юмико, во сколько она вернется и каким маршрутом, и попросил мать быть на связи. До школы шел быстро, едва не бежал, злясь от топящего безосновательного страха. Подергивал ногой под партой и стучал пальцами по экрану телефона, ожидая ответа от Осаму, когда юноша придет. Небольшая весточка «Через 5-7 минут буду)» успокоила рыжего, и окончательно Чуя расслабился только тогда, когда увидел улыбающиеся карие глаза, а соседнее место за партой занял Дазай. Тревога отступила, и мысленно Накахара даже отругал себя: «И что устроил? Настоящая истеричка! Вот он, Осаму, живой и здоровый. С мамой все в порядке. Развел на пустом месте панику!» Все шло своим чередом: Дазай и Чуя переписывались и шушукались на уроках, совместно выполняли задания и хихикали над учителями и их безуспешными попытками добиться от расслабленных после каникул учеников дисциплины и продуктивной работы. Парни обсуждали на переменах книгу, рыжий поделился прогрессом за вчерашний вечер, рассказал, что у него получалось лучше всего и над чем еще стоило поработать, а от похвалы Осаму у Накахары внутри потеплело: он очень старался. За обеденным перерывом Чуя и пришедшие Рюноске и Ацуши пожаловались друг другу на англичанку, решившую устроить завтра контрольную, мол, они еще в прошлой четверти должны были ее написать, а времени откладывать уже не было. В основном негодовали Накахара и Акутагава, которым гуманитарные предметы давались тяжелее естественных наук. Накаджима не особо переживал: у него как раз таки с этим направлением было все в порядке. Осаму повезло крупнее всех, поскольку у их группы английский вела другая учительница, так что на одном-единственном уроке парням приходилось расставаться на мучительные сорок пять минут. - А у меня не будет контрольной! – произнес он с улыбкой, отчего недовольный несправедливостью Чуя порывисто повернулся к нему. - Да она вообще на вас хер забила! Домашку не задает, пропуски через раз отмечает, сидите весь урок в телефонах, а ваша англичанка к биологичке чаек попить сматывает! За что она только зарплату получает?!.. К концу учебного дня тревога снова накрыла Накахару: он вспомнил, что сегодня у Дазая должна была быть репетиция с музыкальной группой, потому им предстояло расстаться до завтрашнего дня. Чуя все старался понять, какие причины может иметь не отпускающее его чувство, сворачивающееся где-то у сердца и ледяным склизким комком сползающее по ребрам. Это определенно была не ревность и тем более не одержимость, когда не хочешь отпускать своего партнера и грызешься из-за мыслей о том, что он может находиться с другими людьми и разговаривать с ними. Оценивал риски, что могло ударить в спину. Накахара сразу откинул нападение западников: кому-кому, а Осаму это точно не грозило, чья внешность была совершенно не похожа на облик какого-нибудь неформала. На ум рыжему пришла мысль о страхе Дазая находиться в одиночестве в закрытом пространстве. Из всей той неразберихи, творившейся у юноши в голове, эта идея показалась Чуе самой разумной, и осознание того, что ему удалось определить исток своей тревоги, снизило уровень беспокойства. Но все же оставаться одному и томиться в ожидании рыжему не хотелось, потому он пригласил к себе Ацуши и Рюноске под предлогом подготовиться к английскому, и товарищи согласились. После уроков Накахара попросил друзей подождать его у входа в школу, а сам направился вместе с Осаму в сторону актового зала. Далеко зайти им не удалось: был риск того, что их вдвоем застанет Гоблин с остальными музыкантами. Парни спустились на первый этаж и скрылись в темноте лестницы, прислонившись к стене. - Твоим заданием на сегодня, - произнес Дазай, - будет дочитать книгу и проанализировать оставшийся кусочек. Думаю, в четверг, перед твоей физикой, подсобка будет свободной, - он с озорством подмигнул Чуе, а рыжий просто был рад тому, что полутьма хоть немного скрывает выступивший у него на щеках румянец. - Напиши, когда закончится репетиция. И когда вернешься домой тоже. Осаму улыбнулся шире: - Чибик такой заботливый, - а после прислонил выпрямленную ладонь к виску, будто отдавая честь. – Будет сделано, принцесса. - Всегда бы так, верный конь. Накахара облегченно рассмеялся, а после, ухватив Дазая за воротник рубашки, притянул к себе, коротко поцеловав в губы. Стоило поторопиться, и парни быстро разошлись в разные стороны, вклинившись в потоки людей… Чуя застал друзей у ворот школы. Рюноске серьезно и даже как-то строго смотрел на Ацуши, а Накаджима, судя по выражению лица и движению губ, о чем-то просил брюнета. И что у них за это время могло произойти? - …Мне не нравится эта идея. - Да ладно, Аку! Я быстро. Туда и обратно. - Я переживаю. Лучше мы вместе сходим, так безопаснее. - Ну и зачем вам туда тащиться из-за меня? - О чем разговор? – поинтересовался подошедший к ним Накахара. Акутагава недовольно вздохнул и обратился к рыжему: - Ну хоть ты ему объясни. Чуя повернулся к Ацуши. Тот развел руками: - Мне нужно книгу в библиотеку отдать. Я быстро сбегаю и вернусь, чтобы вас не задерживать. Вы пока начнете готовиться к английскому. - Одному в городе сейчас разгуливать опасно, - вторил ему Рюноске. - Чума сказал, что восточная часть еще неделю-две будет чиста. - Это не стопроцентная информация, - брюнет сложил руки на груди. Они замолчали. Накахара некоторое время раздумывал, а после высказал свое предположение: - Втроем, может быть, и безопаснее, только так мы будем более заметны: все-таки гопота нападает именно на компании, а не на одиночек. Да и одному действительно быстрее будет, чем мы все вместе потащимся. - Вот! – Накаджима улыбнулся, постаравшись смягчить Рюноске. Акутагава еще некоторое время задумчиво смотрел себе под ноги, потом поднял на Ацуши глаза: - А на автобусе еще быстрее. И пиши обязательно. Светловолосый кивнул, взял парня за руку, а после с озорством добавил: - Хочу виноградную газировку. - Будет, - Рюноске примирительно приподнял уголки губ. Ладошка уходящего в противоположную сторону Накаджимы выскользнула из его прохладной бледной руки. - Тогда через сорок минут вернусь!.. - Похоже на начало какого-то анекдота: «Собрались физмат и химбио готовиться к контрольной по английскому…» - устало произнес Акутагава спустя десять минут бесполезной зубрежки. Отложил ручку и, откинувшись на спинку стула, подтянул к себе красную жестяную баночку колы. - Согласен. Без Ацуши тут не обойтись, - Чуя, смирившийся чуть раньше друга, хрустел чипсами. Еще одна баночка газировки, уже с виноградным вкусом, стояла в холодильнике. Десять минут назад на затерявшийся среди учебников и тетрадей телефон брюнета пришло сообщение: Накаджима сел в автобус и сейчас направлялся в библиотеку, потому Рюноске выглядел расслабленным. Накахара все раздумывал, как бы ему начать и подвести разговор к беспокоившей его теме. Несмотря на то, что с Акутагавой они могли обсудить очень много вещей, на тему отношений они бы беседовали в первый раз. Наверное, так откровенно рыжий мог поговорить только с Рюноске и Ацуши, даже не с матерью, хотя с ней он был достаточно честен. Накаджиме Чуя доверял то, что его угнетало и тревожило: юноша его никогда не осуждал, умел выслушать и правильно утешить, подобрать нужные слова и помочь советом. Изредка Накахара проводил параллель и сравнивал свои разговоры с Акутагавой, как если бы брюнет был его старшим братом, прошедшим буйный пубертатный период, уже наделенным опытом, сформировавшимися рамками и внутренними устоями. В этих беседах сквозило взаимоуважение, их близкая духовная связь помогала им определять, когда стоило быть серьезными, а когда – веселыми и дурашливыми. Рюноске мог предложть практический совет или дать оценочное суждение, нежели оказать моральную поддержку, как Ацуши. Наверное, сейчас разговор с брюнетом был бы Чуе полезнее, только вот как это начать и не спалиться так быстро… - А что Ацуши тогда так насмешило? Вчера в столовой, - неожиданно поинтересовался Накахара. Акутагава некоторое время молчал, вспоминая, а после закусил губу, сдерживая хитрую усмешку. - Ничего особенного. - Колись давай! – раз не говорит, значит, точно что-то важное! Рюноске еще несколько секунд покусал нижнюю губу, чуть похрустев зубами о серебряные штанги, затем потянулся за отставленной газировкой, бросив взгляд из-под взлохмаченной косой челки: - Поздравляю. Чуя непонимающе изогнул бровь: - С чем? - Ты втрескался. Мгновение в голове стояла звенящая тишина. После Накахара произнес неожиданно сиплым голосом: - В кого? - Мне назвать его имя? Взгляд серых глаз не отрывался от стремительно розовеющего лица Чуи. Рыжий судорожно соображал, как бы выкрутиться из ситуации. «Втрескался»… «Никогда не сдавайся, позорься до конца, так?» - О, да, точно! Я хочу ему треснуть! Акутагава неприкрыто рассмеялся, постукивая пальцем по банке с газировкой. - Ладно, дело твое… - Неужели это было настолько заметно? – убито произнес Накахара, укладывая голову на стол. - В некоторой мере. Вообще, это Ацуши первый предположил. Еще когда ты Дазая к нам на Хэллоуин пригласил. Со стороны Чуи раздалось смущенное неразборчивое мычание. После парень вновь выпрямился, поудобнее устроившись на стуле. - Он немного поторопился, - Накахара пояснил, заметив вопросительный взгляд друга: - Мы начали… встречаться с прошлой пятницы. - Дазай был инициатором? – рыжий кивнул, на что Рюноске просто пожал плечами. – Тогда, думаю, все серьезно. Обращайся, если что-то будет беспокоить, - добавил юноша, будто прочитав мысли Чуи. Парень благодарно кивнул, внутри радуясь такой спокойной реакции друга. Если бы Акутагава отреагировал более бурно, рыжий точно бы смутился и пожалел, что вообще начал все это. Теперь можно пробовать подводить. - Я хотел спросить… Как у вас с Ацуши все это началось? Обсуждать отношения для Накахары было весьма неловко, но спокойствие, исходившее от брюнета, немного успокоило Чую и придало ему уверенности: говорить о подобных вещах нормально и необходимо. К тому же он до этого момента не интересовался, как формировалась эта черно-белая парочка. Просто год назад, с началом их общения, принял факт того, что они состоят в близких взаимоотношениях, а о деталях никогда не спрашивал. - Ацуши пришел к нам на фрискейтинг, и тренер попросил меня взять над ним шефство. До этого мы вообще не общались, хотя учились вместе с первого класса. Пришлось как-то взаимодействовать друг с другом, договариваться, искать точки соприкосновения. Со временем это переросло в дружбу, а потом – в симпатию и начало отношений… Хотя поначалу вел я себя как полный мудак. До сих пор очень стыдно за это перед ним, - Акутагава слегка поморщился от старых воспоминаний, а потом горько усмехнулся. – Не представляю даже, как Ацуши меня терпел все это время, пока мы не начали нормально общаться. Сейчас бы я ни за что не позволил себе сказать малейшую грубость в его сторону. - А почему раньше так было? Рюноске недовольно вздохнул. - Как бы жалко это ни звучало, но у меня тогда были непростые времена. Отец погиб, на мать взвалились забота о доме, досрочном выходе на работу и уход за годовалой Гин. До меня дела тогда как-то не было, поэтому рос как сорняк на клумбе, - вдруг брюнет слегка рассмеялся. - На это наложился еще и период пубертатной язвы, так что неудивительно, что я был тогда совершенно одинок… - Ты? Пубертатная язва? – Чуя не удержался от смешка. – Хотел бы я на это поглядеть. - Боже упаси, - прыснул Акутагава и тоже усмехнулся. – На меня тогда нельзя было как-то косо посмотреть, острил не по-детски всем без разбору, каким-то чудом избегая серьезных неприятностей, выглядел и вел себя вызывающе. Хотя сейчас вспоминаю те времена и даже не могу понять, откуда бралась эта раздутая гордость с напыщенностью и желанием постоянно вытрепываться. Представь себе тощего бледного пацана с черным дикобразом на голове, который на физкультуре бежит впереди всех и не держится за поручни в транспорте. Вот это я года три-четыре назад. А когда в наушниках играла какая-нибудь крутая песня, то вообще чувствовал себя самым пиздатым во вселенной. От всплывших в голове картинок Накахара захохотал сильнее. - Последнее слишком жизненное! – он старался отдышаться, смотря на друга. Что ему еще нравилось в Рюноске – он практически никогда ничего не утаивал и не приукрашивал, а говорил так, как оно было или есть на самом деле, несмотря на всю возможную абсурдность и смехотворность ситуации. «Да, вот он я такой был, но сейчас повзрослел» или «Да, был неправ, извини». Говорил правду, даже если она была горькой и неприятной, считая, что боль от вскрывшейся истины лучше медового неведения и обмана. - И что было дальше? У Акутагавы снова завибрировал телефон, парень быстро прочитал сообщение от Накаджимы – юноша уже закончил с книгой и отправлялся на остановку, чтобы добраться до товарищей, - написал краткий ответ и продолжил разговор. - А потом начал общаться с Ацуши, и стало как-то стыдно ходить таким раздолбаем. Пока я с двойки на тройку перескакивал и ни о чем, кроме роликов и музыки, не думал, Ацу стремился выбиться в отличники, активистом в классе был, и вообще его считали положительным человеком, в отличие от меня. Тогда-то решил за голову взяться, учебу подтянуть и в целом свое отношение к жизни пересмотреть. Начал с матерью связь налаживать, с Гин. Непросто было. Все-таки опускаться проще, чем подниматься. Без Ацуши я бы не смог. Чуя задумчиво покивал, выдержав небольшую паузу, осмысливая слова друга. - Ты рассказал своей маме про отношения? - Да. Честно говоря, это очень спонтанно вышло. Чуть меньше года назад, в декабре, кажется, проводили собрание для родителей на тему ранних половых связей у подростков и представителей разных меньшинств, чтобы они потом в мягкой форме рассказали про все эти вещи своим чадам. Про всякие болячки, взрослые отношения и предохранение. Меня эта участь тоже постигла. «Ну вот, Рюноске, ты у меня мальчик уже взрослый. Пора бы нам с тобой поговорить о серьезных вещах», - и началось... Я это стоически выслушал и пообещал, что у меня все будет под контролем. А мама даже как-то приободрилась, стала расспрашивать, не встречаюсь ли я с кем-нибудь, и, получив утвердительный ответ, попросила поскорее познакомить ее с моей девушкой. Интересно ведь узнать, какую избранницу ее сынок себе нашел, - Чуя на этом моменте даже как-то напрягся. Представил, как бы поступил, оказавшись в похожей ситуации. Наверняка бы испугался и оробел. – Пришлось сознаться, что не с девушкой и что она этого человека уже давно знает. - Ого… Так прямо? Акутагава повел плечами. - Наверное, стоило это преподнести как-то помягче. Но, раз уж вопрос был задан в лоб, решил не скрывать. Все равно она когда-нибудь узнала бы. Вот так и получилось. Мама помолчала несколько секунд, посверлила меня взглядом, думая, что я шучу, а потом вышла из-за стола, и мы с ней несколько дней вообще не разговаривали… - Черт, - Накахара поежился. Для него подобное было бы мучительным. Он бы точно начал винить себя в том, что разочаровал и расстроил Юмико, что теперь будет выглядеть в ее глазах неправильным... - На самом деле такая реакция для нее нормальна: ей нужно некоторое время побыть наедине с собой, чтобы спокойно переварить информацию и принять взвешенное решение. Через несколько дней она сказала, что нам нужно вернуться к этому разговору, уточнила, правильно ли все поняла. А потом спросила, не Ацуши ли это… Как-то так. Думаю, все прошло весьма успешно потому, что мама знала его до этого с очень хорошей стороны. В ином случае было бы гораздо тяжелее. Для нее в первую очередь. Но мама все равно попросила нас быть осторожными и скрывать это от Гин. Пусть в ее глазах Ацуши пока будет просто моим лучшим другом. Чуя согласно покивал, раздумывая, задержав взгляд на учебнике английского. Голос Рюноске вывел его из своих мыслей: - Хочешь рассказать матери про Дазая? - Не знаю, - Накахара поменял ногу, привычно подтянув конечность к себе. – С одной стороны, мне кажется, что пока еще очень рано что-то заявлять – все-таки немного времени прошло. А с другой… Хочется поделиться… не знаю, радостью? Неужели это настолько страшно – признаваться родному человеку в подобном? Акутагаве потребовалось немного времени, чтобы сформулировать мысль. - Перед тем, как признаться, спроси себя, готов ли ты пожертвовать хорошими взаимоотношениями с матерью ради этих отношений. Для наших родителей услышать подобное от своего чада страшно и непонятно. Мол, как так: был нормальным ребенком и вдруг стал геем или еще кем-то, хотя такие люди никогда не были «нормальными» в их понимании этого слова. Они, то есть мы, такими родились, а не стали из-за негативного влияния интернета, окружения или еще чего-то. А страшно от мыслей и вопросов: как говорить родственникам, соседям, друзьям? Как ребенок будет жить в этом мире? Заведет ли он семью? Как к нему будут относиться? Страшно от осознания, что не будет кровных детей и внуков. Мы представители разных поколений, с разными взглядами на мир, рамками и отношением к одним и тем же вещам… Так что, думаю, если решишь признаться, стоит отнестись к реакции твоей матери с пониманием. Не наседай на нее, если она захочет прекратить разговор. Все-таки услышать и принять подобное нелегко, наверняка понадобится достаточно времени и сил. На твоем месте я бы не торопился. Хотя… Мне кажется, вы с матерью через такое дерьмо прошли, что подобные вещи не станут проблемой для вашего общения. Она у тебя очень понимающая. Чуя согласно кивнул. Да, Рюноске знал про прошлое Накахары. Про отца, побег, старые условия жизни и лишения, про трудности с общением и раскол с одноклассниками. Однако Ацуши Чуя доверил о себе больше. Только им троим – Накахаре, его матери и Накаджиме, - не считая полицию и участников того кошмара, было известно о столкновении, произошедшем между Чуей и Ширасэ, после чего рыжему были отрезаны все пути в тот страшный район, принесший им то невыносимо огромное количество ужаса. К слову, о Накаджиме… - Что-то Ацу задерживается, - Акутагава, несколько раз проверявший телефон во время разговора, в очередной раз заглянул в чат, сверил время. Ацуши не было уже больше часа. Для посещения библиотеки с лихвой хватило бы тридцати минут, сорока пяти максимум, тем более, если передвигаться на автобусе. У Чуи с небывалой силой засосало под ложечкой. Было ощущение, что внутри него копались, тревожно роились змеи, сворачиваясь и не находя удобного положения в тесном пространстве. Он вспомнил об Осаму, у которого репетиция тоже должна была уже давно закончиться. Накахара подрагивающими руками взял телефон. Сообщений от Дазая не было. Он ведь обещал написать, когда освободится, а потом – когда вернется домой! Неужели забыл? Чуя старался взять себя в руки. Да, есть шанс, что Осаму очень устал и просто запамятовал. Не в первый раз такое происходило, но по итогу оказывалось, что причин для беспокойств не было. Может быть, он, по возвращении к себе, прилег вздремнуть. Вполне возможно. Наверное, стоит написать ему, а Дазай ответит потом. Или все-таки позвонить?.. От неожиданно громкого звука звонка Накахара вздрогнул и чуть не выронил мобильник. «Осаму!» Чуя повернул телефон экраном к себе, готовясь принять вызов. Сердце тревожно забилось, а брови медленно поползли вверх. - Ацуши звонит. Собственный голос показался рыжему робким, хриплым, словно ему сдавили горло. Рюноске выглядел обеспокоенным. Он нахмурил брови, а бледные губы сжались в одну линию. Акутагава слегка повел подбородком – Накахара понял и, нажав на зеленую кнопку звонка, поставил вызов на громкую связь. - Ацуши, привет. Ты скоро?.. Чуя в ужасе замер, не найдя сил договорить предложение. По ту сторону раздавалось хриплое прерывистое дыхание, как если бы собеседник долго и быстро бежал, пытаясь параллельно говорить по телефону. Одышка перебивалась рваными всхлипами. Несколько мучительно долгих секунд Накахара и Акутагава слушали звуки едва сдерживаемой истерики, прежде чем раздался слабый голос Накаджимы, преисполненный тревоги и дикого ужаса, срывающийся на нетерпеливые взвизгивающие нотки: - Чуя! Чуя! Где ты? О Боже, Чуя!.. У рыжего внутри что-то оборвалось. Он едва заставлял язык шевелиться в пересохшем рту. - Я… Я дома. Где ты находишься? Что произошло? Ацуши! Накаджима некоторое время не говорил ни слова, давясь рыданиями и криками. И потом – шипящий мерзкий звук чужого имени: - Ш-ширасэ… У Накахары – пелена перед глазами. На мгновение ему показалось, что сердце, сделав последний удар, замерло или разорвалось на множество кусочков. Чую накрыла слабость, его повело в сторону, но юноша смог удержаться за край стола, сжимая в непослушной конечности телефон. - Ацуши… Что произошло? – но мобильник резко, безжалостно рванули из рук. Накахара перевел взгляд на Рюноске. Он никогда до этого не видел брюнета настолько испуганным. Акутагава был бледен, как полотно, парень вцепился одной рукой себе в волосы, глазами не находя, за что бы ухватиться, удержаться. Его слегка потряхивало. В серых зеркалах читался неприкрытый ужас. - Ацуши! По ту сторону воцарилась тишина. После раздался робкий всхлип, воздух слабо втянули в легкие и едва слышно позвали: - Аку? - Ацуши. Ответь. Пожалуйста. Где ты? – Рюноске говорил отрывисто, едва проталкивая сквозь зубы слова. Дальше Чуе мало что удалось разобрать. Разум едва был подвластен ему, приходилось прилагать колоссальное количество усилий, чтобы не провалиться в темноту. Перед глазами все плыло. В черепной коробке – звенящая тишина и пустота. Он проснулся словно от удара обухом по голове, когда входная дверь с шумом захлопнулась, а в подъезде раздались мчащиеся удаляющиеся шаги. Накахара затравленным взглядом осмотрел опустевшую квартиру, давясь комом из слез в горле. В холодильнике стояла купленная и так никем и не тронутая виноградная газировка.