Бездушный

Бальтазар участвовал в немалом количестве битв. Была первая гражданская война, когда Люцифер и треть Небесного воинства восстали, устроив настоящий хаос. А как же не вспомнить тот замечательный момент, когда четвёртые врата Ада распахнулись накануне рождения Христа. Никто не предупреждал солдат о том, насколько уродливыми бывают адские стражи. Козлиные головы — это ещё мелочи. Почему кому-то пришло в голову, что сочетание меха и щупалец — это хорошая идея? После той битвы и последующей победы он был в неоплатном долгу перед Кастиэлем. Также нельзя забывать и о второй гражданской войне, когда Рафаэль пытался устроить апокалипсис после того, как несколько ничтожных людишек сорвали его. По его мнению, если трое (технически четверо, поскольку Кас пал и всё такое) людей могли испортить вечеринку, то она и не стоила того, чтобы её начинать. За всю свою долгую жизнь он видел гораздо больше, чем мог бы постичь любой человек. Даже некоторые из молодых ангелов смотрели на него с благоговением, чему, конечно, способствовала и его роль второго командующего Войском Небес. Сражений, которые он мог бы назвать великолепными, было немного и ещё меньше — откровенно славных. Сэм Винчестер? Вот это была уже совсем другая битва. Увидев Кастиэля с Дином, он начал понимать, почему его друг так упорно сражался. Душа Дина была поистине великолепным зрелищем, достойным внимания Архангела. Его удивляло, что большинство небесных воинов не обращало внимания на Сэма. Вероятно, из-за крови демона. Хотя любой человек, обладающий достаточной силой воли, чтобы одолеть Архангела, безусловно, заслуживает восхваления и внимания. Первый раз, когда он встретил Сэма, у того не было души. Первый раз, когда они занимались сексом, был грубым и диким, разрушил гостиничный номер и едва не заставил Кастиэля пронзить его клинком, когда тот узнал об этом. Он пошутил, что Кас, может и будущий правитель, но уж точно не имеет эксклюзивных прав на Винчестеров. Если бы только Дина было так легко успокоить. В людях его всегда восхищала одна вещь — их изобретательность. Они использовали святое масло, связывали сигилами и угрожали зажигалкой. Это было чудом, что Кастиэль продержался так долго, если Дин обращался так со всеми ангелами, которых встречал. По мере продолжения секса с Сэмом, он совершил глупость. У него появились чувства к этому маленькому ублюдку. Ах, вот она, печальная сторона его недавно обретенной свободы — эмоции. Кастиэль называл их пугающими и сбивающими с толку. Это было смехотворным преуменьшением. Вся ситуация усугублялась тем, что Сэм буквально не мог ответить взаимностью. В итоге Бальтазар решил поступить разумно: держать язык за зубами и изо всех сил поддерживать жизнь Сэма. Вероятно, Сэму становилось любопытно, когда Бальтазар его исцелял. Но секса обычно было достаточно, чтобы он не копал слишком глубоко. И вот появляется Смерть, одно из немногих существ, при виде которых Бальтазару хочется обмочиться. Он бы заколол саму Атропос, но со Смертью шутки плохи. Ещё одна причина его удивления, что Дин всё ещё жив, невзирая на ангельскую помощь. Видеть Сэма с душой было… поразительно, на самом деле. Он привык к сиянию души Дина, которая всегда вспыхивала в моменты сильных эмоций. Но душа Сэма… даже сквозь осквернение кровью Азазеля, была ужасающей в своей интенсивности. Сэм по-прежнему оставался таким хорошим человеком, несмотря на скверну, которая легко могла его поглотить. Почему никто не предупредил его об эмоциях? Проклятые паразиты. Они разрастались в его животе и груди, как личинки, отравляя всё, что он делал. Конечно, Сэм не помнил его. Да и с чего бы? Смерть не совершает ошибок. Он волновался за Сэма, когда тот начал тыкать в стену, пытаясь восстановить свои воспоминания. Похоже, Кастиэль умолчал о семинедельной половой жизни, вместо этого акцентируя внимание на таких событиях, как охота, в результате которой погибло почти десять человек в каком-то заброшенном здании в глуши. Возможно, было бы проще, если бы Сэм знал об этом. Но сейчас это не имело значения. Он предал Кастиэля, сказав парням, что будет шпионить для них за своим лучшим другом. Почему? Потому что Сэм попросил его об этом. Опять же, ублюдок. Видимо, именно это и стало последней каплей. Возможно, когда-нибудь он расскажет им, что призывы неприятны, и тогда, может быть, они решат помолиться и вежливо попросить. В следующее мгновение он оказался лицом к лицу с очень любопытным и настойчивым младшим Винчестером. Он бы просто улетел, если бы брат лося не научил его сигилам, сковывающие крылья. Человеческая изобретательность — предмет кошмаров. Теперь его ожидал долгий разговор, в ходе которого Бальтазар пытался бы убедить Сэма, что его отношение к нему — лишь проявление ангельской доброй воли и его дружбы с Кастиэлем, и… — Почему ты не сказал мне, что у нас был секс? — спросил Сэм. О. Ну что ж. — А что ты хотел, чтобы я сказал, Сэм? Да, кстати, мы семь недель трахались за спинами наших братьев, в то время как они делали то же самое и осуждали нас за это? Чёртовы лицемеры! — ответил Бальтазар. Сэм поморщился при упоминании Дина и Кастиэля, но к концу речи странно посмотрел на него. — Что? — Ты злишься, — заметил Сэм. Бальтазар с трудом удержался от того, чтобы закатить глаза. Мальчики Винчестеры, одновременно пугающе умные и поразительно глупые. Он вздохнул и задумался на мгновение. Ситуация была деликатной. — Ты не помнишь, что было у тебя на завтрак каждое утро… Даже пытаясь сохранить невозмутимость, он понимал, что Сэм на это не купится. — Действительно. Почему ты мне не сказал? Бальтазар посмотрел на Сэма. Легкое настроение, которое он хотел создать, так и не пришло. Он снова вздохнул и провел рукой по лицу, и всё притворное веселье исчезло. Сэм все еще пристально смотрел на него. И для постороннего могло показаться, что Сэм — это ангел, который мог читать мысли Бальтазара, а не наоборот. — Ты ублюдок, Сэм Винчестер, — Сэм нахмурился, а его лицо выражало смесь недоумения и обиды. — Знаешь, я прожил миллиарды лет, не чувствуя ничего, кроме товарищества и любви к Небесам. За каждым моим шагом следил всемогущий диктатор, но я был доволен своим существованием. Потом тебе и твоему брату-идиоту пришла в голову блестящая идея спасти мир, и вы втянули в это моего лучшего друга. Я никак не мог понять, зачем Кас в это ввязался. Что могло быть во всём этом такого, чтобы заставить его рискнуть всем? После вашего успеха началась война, и я переспал с большим количеством женщин, чем ты, вероятно, встретил за всю свою жизнь, и всё равно не смог понять привязанности Кастиэля к человечеству. А потом ты… — он остановился, прежде чем сказать что-то, о чем пожалеет, выругавшись про себя, когда отвел взгляд от Сэма на один из сигилов, нарисованных на полу. Лицо Сэма смягчилось, стало открытым и сочувствующим. И Бальтазар не мог понять, раздражало ли его это или еще больше привязывало к этому человеку. — Ты знал, что я ничего к тебе не чувствовал. Почему же ты остался? — Что мне было делать, Сэм? Позволить тебя умереть? Тогда у меня бы ничего не осталось, что, конечно, нормально, если ты никогда ничего не имел. Но… — он не договорил, стараясь не замечать, как душа этого человека сверкнула в его глазах, заставляя их светиться. Человеческое восприятие должно быть таким несовершенным, чтобы не замечать такого зрелища. — Но когда у тебя что-то было… — Тогда это совершенно неприемлемо, — Сэм усмехнулся ему в ответ, и Бальтазар едва сдерживал желание покопаться в его голове, чтобы понять, что, чёрт возьми, происходит. В любых других обстоятельствах он бы это сделал. Но он не только дал обещание Сэму несколько недель назад не делать этого. И он также не был уверен, что хочет получить ответы на возникшие у него вопросы. — Знаешь, я… я боялся, что ты не сказал мне, потому что это просто не имело для тебя значения. Теперь это кажется глупым, — усмехнулся Сэм и встретился взглядом с Бальтазаром, удерживая его всего на несколько секунд, прежде чем перевести его на тот же самый сигил, на который смотрел Бальтазар. Он достал перочинный нож и соскреб достаточно краски, чтобы сломать сигил. На то, чтобы освободить комнату, ушло не более тридцати секунд, но наблюдать за происходящим казалось намного дольше. Постепенное изменение силы по мере освобождения комнаты вызвало у него шок. Каждое пёрышко, которое поднималось на своё место, заставляло его ещё острее ощущать, как Сэм движется вокруг него. Прошло три недели с тех пор, как душа Сэма была возвращена ему. И всё это время Бальтазар относился к нему с уважением, держась в стороне и не вмешиваясь. Если бы он знал, как это больно, он бы никогда стал насмехался над Кастиэлем за его тоску по Дину. Сэм прошёл мимо него, соскребая последнюю линию краски, и Бальтазар протянул руку к нему. Их пальцы едва коснулись друг друга, когда он обхватил его запястье. Лицо молодого человека было полно сомнений. Неуверенность читалась в его глазах и в морщинках беспокойства на его лице. Когда молчание затянулось, Сэм решил заговорить: — На случай, если тебе интересно, мне никто не рассказывал. Я начал вспоминать всего несколько дней назад. Сначала это были мелочи, молитвы, твоё исцеление. Вчера я вспомнил наш первый раз, — Бальтазар даже не помнил, как закрыл глаза, но когда он их открыл, Сэм подошел ближе. — Я был слишком груб, — он звучал так извиняюще, что это причиняло боль. — Я мог справиться с этим, — ответил Бальтазар. На самом деле он, вероятно, был единственным, кто действительно мог выдержать, каким бы грубым Сэм ни хотел быть. — Но это не значит, что это правильно, — Сэм наклонился вперед, и их губы встретились, мягко и нежно, полная противоположность тому, каким был их первый поцелуй. По правде говоря, это легкое касание губ больше походило на первый поцелуй, чем имело на это право. Нежность продлилась всего несколько секунд, и вот уже язык Сэма проникает в его рот. Бальтазар поддался, расслабившись под давлением спадающего напряжения. Большие руки властно скользнули по его бокам и потянули за подол рубашки. Она была практически сорвана с него, и поцелуй прервался. — Сэм, ты не должен… — Заткнись, Бальтазар, — сказал Сэм. Это были последние слова, произнесенные обоими на некоторое время. Рубашка Сэма оказалась сброшенной на пол сарая, в котором они находились, а молния на брюках буквально разлетелась. Бальтазар не был уверен, починит ли он это или позволит Сэму уйти в таком виде. Угрозы и взгляд Дина стоили бы того. Его собственные брюки и нижнее белье были поспешно стянуты с бедер, в то время как ногти на пальцах Сэма больно царапали его. Колени Бальтазара чуть не подкосились, когда теплые пальцы обхватили его член, сжимая и двигая рукой по нему, так как он скучал больше, чем хотел бы признать. Через мгновение он ответил тем же, обхватив рукой член Сэма и приступив к делу. Сэм застонал и злобно улыбнулся, покусывая губы Бальтазара, а затем перешел к поцелуям и посасыванию его шеи. Покусывание его шеи и легкая боль прекрасно контрастировала с удовольствием. Бальтазар чувствовал, как под губами его партнера образуются синяки. — Ты, маленький ублюдок, лучше не ставь на мне засосы. Сэм рассмеялся, задыхаясь, когда большой палец Бальтазара погладил головку его члена. — А кто будет виноват, если они останутся? — самодовольно спросил Сэм. Этот человек находился на опасной грани между совершенством и мерзостью. Бальтазар не был уверен, какая перспектива возбуждает его больше. Он почувствовал знакомое чудесное тепло, накапливающееся у основания его позвоночника. Настолько близкое к свободному падению в полете, что он был уверен, что крылья вот-вот расправятся, чтобы подхватить его. Сэм целовал и постанывал в его ухо, и Бальтазар, уже до этого находясь на грани, кончил на руку Сэма. Его хватка ослабла, и Сэм перешел к действиям, размазывая сперму по коже. И за несколько движений по члену Сэма и всё закончилось. Бальтазар успел только вздрогнуть, прежде чем Сэм кончил на него. Это было возбуждающе и почти оскорбительно, и он получал от этого слишком большое удовольствие. Сэм улыбался ему, когда он, наконец, оторвал взгляд от спермы, стекающей по его лобковым волосам: — Ты кончил на меня! — возмутился Бальтазар. Улыбка Сэма переросла в ухмылку, и он поцеловал Бальтазара, смеясь, когда они оторвались друг от друга. — Собираешься наказать меня за это? — Это идея. Они оба улыбнулись. Угроза была настолько пустой, что её можно было и не произносить. — Мы сделаем это снова, — он был так уверен, так убеждён. После трех недель неопределенности это было приятная передышка. — Конечно. Ты знаешь, как со мной связаться, — сказал Сэм. В какой бы битве он ни сражался с Сэмом Винчестером, она, несомненно, станет его смертью.