Миран терпеть не мог, когда у него все валилось из рук, но если он торопился, то всякий раз начинал нервничать, а если нервничал и раздражался, то никак не мог сосредоточиться. Это в свою очередь означало, что у него никак не получалось сделать то, что он задумал быстро и четко, как он привык. Бабушка на это всегда говорила, что самое главное — взять себя в руки и «прекратить ненужную истерику». Но разве можно, скажите, взять себя в руки, когда дома творится непонятно что.
Он сорвался с места сразу же после звонка отцу, ему нужно было срочно попасть в Мидьят, чтобы своими собственными глазами убедиться, что ни с ним, ни с бабушкой не случилось никакой беды.
Началось с того, что Миран впопыхах забыл в отеле свой паспорт и потому пришлось срочно вызванивать Фырата, чтобы тот зашел к нему в номер, взял паспорт и привез его в аэропорт. Фырат перезвонил через четверть часа и заявил, что не смог найти никакого паспорта, хотя все перерыл. Миран, чертыхнувшись про себя, попросил его проверить на всякий случай в сумке, которую запихнул в самый дальний угол в шкафу. Фырат замолчал, некоторое время из трубки слышалось невнятное бормотание и шипение, а потом наконец-то обрадовал его, что паспорт найден.
По дороге Фырат попал в пробку из-за аварии на шоссе, и в результате Миран не смог купить билет на ближайший рейс. Пришлось брать на следующий — через два часа. Правда, прождать пришлось все три с половиной, так как рейс немного задержали «по техническим причинам».
В ожидании рейса Миран позвонил Рейян, узнал, как у нее дела, заверил ее, что очень скучает, но завтра к вечеру уже сможет обнять ее (хотелось бы на это надеяться), затем перезвонил Азре, чтобы узнать, как продвигается лечение. Азра, видимо, была занята и не ответила, но зато через несколько минут раздался звонок от Зехры ханым. Она с воодушевлением сообщила, что доктор Туран только что сообщил ей, что очередные анализы Рейян в норме, а значит волноваться пока ни к чему. Заодно она сказала, что Хазар бей тоже ей звонил, и вроде бы с Азизе ханым тоже все благополучно.
— Во всяком случае, он сказал: она пришла в себя. Так что ты сильно не переживай, дорогой!
— Слава Аллаху! — вздохнул с облегчением Миран.
После Миран сидел в кафе, пил пустой крепкий кофе и думал, что когда-нибудь все эти неприятности непременно закончатся, и они всей семьей будут вспоминать о них, как о чем-то неимоверно далеком, пытавшимся некогда испортить им жизнь, но, к счастью, быстро закончившимся.
Половину полета Миран проспал, так что он, по счастью, показался ему коротким и не слишком изматывающим. Из аэропорта он помчался прямо в больницу, даже не заехав домой, потому что не хотелось терять время попусту.
Врач, которого он с трудом смог разыскать, заверил его, что жизни Азизе Асланбей уже ничего не угрожает, но она по-прежнему очень слаба и нуждается в надлежащем лечении и уходе.
— Я могу видеть ее? — спросил вконец запыхавшийся и измотанный Миран.
— Можете, — кивнул врач. — Но помните: ей противопоказаны всякие волнения, так что не утомляйте ее слишком.
Миран кивнул и, не слушая дальнейших наставлений, кинулся прямиком в палату. Рывком распахнув дверь, он сразу же увидел деда, сидящего на стуле подле бабушки и держащего ее за руку.
— Бабушка! — воскликнул он, подбегая к ней. — Бабушка…
— Миран?! — хором воскликнули бабушка и дед.
— Как ты тут очутился, сынок? — удивился дед.
— Я смотрю, все решили собраться у моего смертного одра, да? — усмехнулась бабушка.
— О, если к тебе вернулось твое ехидство, — Миран осторожно присел на край постели, и тоже взял бабушку за руку, — значит, скоро ты совсем поправишься, правда, дед?
— Ну, разумеется! — улыбнулся тот.
— Вот! — кивнула бабушка. — Золотые слова. А раз так, Миран, дорогой, скажи этому упрямцу, чтобы он шел отдыхать. А не то завтра здесь будут стоять две кровати и врачам, бедолагам, придется лечить и его тоже!
Дед улыбнулся еще раз, поцеловал бабушку в лоб и сказал, что подчинится только ради того, чтобы угодить ей.
— Не усидел на месте, да? — взглянув ему в глаза, проговорила бабушка после того, как дед нехотя ушел. — И Насух, я гляжу… Язык без костей! Проболтался!
— Бабушка, — Миран прижал ее ладонь к своей щеке, — ну вот что ты опять удумала? Почему тебя нельзя и на день одну оставить, а? Как это произошло?
— Пустое, Миран, — отозвалась она. — Все ведь обошлось. Не хочет, видно, Аллах меня забирать, значит, я пока еще нужна здесь.
— Ты мне очень нужна, бабушка, — прошептал он, вновь прижимаясь щекой к ее руке. — Не надо, не оставляй меня, прошу тебя! — Миран вздохнул, и, опустившись на колени, склонил голову ей на грудь.
— Ну-ну, — он почувствовал мягкое и такое родное прикосновение ее руки к своим волосам, — что ты, родной мой, не надо, не расстраивайся! Все прошло… Я же здесь, я рядом, если я нужна тебе, я всегда буду с тобой! Помнишь, я же обещала?
Миран почувствовал, как защипало в носу и в глазах: когда-то в детстве, когда он пугался громких раскатов грома, или ему снился плохой сон, бабушка, услышав его плач, приходила, садилась подле него и всякий раз успокаивала именно этими словами — она рядом, ему нечего бояться, и все непременно будет хорошо. Он всегда знал, что может доверять ей, и она непременно поддержит его и защитит. Они с ней были заодно, у них была общая цель, и Миран твердо был уверен, что только с помощью бабушки сможет добиться того, в чем он однажды поклялся ей на могиле Мехмета Асланбея.
А потом… когда Миран узнал всю правду, его мир рухнул, рассыпался в прах, и он почувствовал себя совершенно беспомощным. Вся прошлая жизнь оказалась… напрасной, и все было ложью. Наверное, если бы не Рейян, он бы попросту сошел с ума. И не только потому, что узнал всю правду, но и от чувства вины тоже.
Он злился на бабушку, не желал слушать никаких оправданий и уверений, что она раскаялась и хочет исправить свои ошибки. Он кричал, огрызался, говорил ей обидные слова, знал, что делает ей больно, и делал, желая отомстить за ту давнюю ложь и свое разочарование. Она предала его любовь и уважение к ней, думал Миран, так разве можно просто так забыть об этом. Но вместе с тем иногда он все равно вспоминал те свои ночные кошмары и бабушкины руки, которые гладили его по голове, ее голос, утешающий его и уверяющий, что ничего страшного не произойдет. Рейян убеждала, что нельзя отталкивать человека, раз он осознал свои ошибки и хочет измениться, но Миран упрямился, не желая делать никаких шагов к примирению. Во-первых, он все еще никак не мог пересилить свою обиду, а во-вторых, боялся еще раз разочароваться.
Когда бабушка собиралась уехать из Мидьята и пришла попрощаться, Миран, разозлившись, снова нагрубил ей и прогнал, не желая слушать никаких оправданий:
— Ты приходишь сюда за благословением, будто это какой-то пустяк, но ведь ты же не сделала того, о чем я тебя просил! Ты не вернула дочь Фюсун ханым.
— Ты… не все знаешь, — вздохнула бабушка.
— О, твоя излюбленная фраза: «Ты не все знаешь, Миран!» Да я и не хочу ничего знать, понятно тебе, Азизе ханым? Раз собралась ехать — езжай! Счастливого пути!
— Как скажешь, — тихо произнесла она. — Аллах да хранит вас!
Она повернулась и пошла к своей машине, а Миран смотрел ей вслед и что было сил сжимал кулаки. Ему хотелось позвать ее назад, потому как понимать, что сейчас она уйдет, и, возможно, он больше ее не увидит, было… больно. Пусть, думал он, все было бы по-старому, и тогда он со всех ног побежал бы за ней, обнял и попросил остаться. Бабушка обернулась и грустно улыбнулась, поймав его взгляд.
Узнав же, что дочерью Фюсун оказалась никто иная как Азра, и что именно она попросила бабушку никому ничего не говорить, поскольку ей требовалось время, чтобы принять это, Миран вздохнул с облегчением. Он гнал свою машину, чтобы успеть вернуть бабушку назад, а еще улыбался про себя: она оказалась верна себе, а значит, Рейян была права. Если дать ей шанс, то возможно, очень скоро все они действительно обретут покой, а все прошлые обиды отступят.
Видимо, судьба решила, что Мирану было мало горя в жизни, и ему было уготовано новое, пожалуй, самое тяжкое испытание. Когда он узнал, что жизнь Рейян в опасности, это выбило у него почву из-под ног. Она твердила, что ни за что не откажется от сына и непременно родит его, пусть даже это будет стоить ей жизни. Миран не знал, что делать и думать, он чувствовал и понимал одно: без нее его жизнь закончится.
— Ты прыгнешь, и я прыгну, ты помнишь? — кричал он ей, после того, как привез на тот мост, с которого она некогда спрыгнула, а он — бросился за ней. — Так давай сразу и покончим со всем! Вместе!
— Миран… — всхлипнула она и крепко обняла. — Не надо, не говори так! Ты слишком нужен здесь, ты будешь рядом с нашим сыном…
И Миран обнял ее в ответ, и заплакал вместе с ней, поняв, что она ни за что не отступится.
Азра обмолвилась, что главной виновницей произошедшей с Рейян беды, оказалась Фюсун Асланбей. Из-за тех отравленных сладостей, что она когда-то послала ей, теперь под угрозой оказалась жизнь Рейян. Если бы не то отравление, то она выносила бы детей, родила, как и полагается, и все они были бы очень счастливы… Миран убил бы эту мерзавку, если бы смог, но вместе с тем он понимал, что сейчас он нужнее своей жене, а после… Пусть эта дрянь не надеется, что выйдет сухой из воды.
Той жуткой ночью он был настолько вымотан и растерян, что буквально не знал, куда деваться. Неожиданно он вдруг понял, что больше всего на свете ему хочется вновь стать ребенком. И чтобы его ласкали и утешали. Чтобы сказали: все будет хорошо, и все горести и страхи скоро исчезнут. Лишь один человек мог сказать ему это. Вернее, сказать, конечно, мог кто угодно, но поверил бы он только одному человеку. Ему было уже совершенно наплевать на прошлые обиды. Только бы его не прогнали и выслушали, как раньше…
Дверь долго не открывали, и Миран готов был разрыдаться прямо там, на пороге.
— Миран? — бабушка открыла наконец ему дверь и удивленно приподняла брови, увидев его. Очевидно, она не ждала столь позднего визита, и уж тем более, именно его. — Что с тобой? — обеспокоенно взглянула она на него.
Миран смотрел ей в глаза и хотел только одного: чтобы она поняла, как ему страшно и помогла.
— Мне очень плохо, бабушка! — прошептал он и уже в следующее мгновение почувствовал, как родные и такие знакомые руки прижали его к себе. Миран вздохнул с облегчением и прижался щекой к мягкому шелку ее платка…
— Что это, бабушка, если не ад! — плакал он потом, обнимая ее колени. — Она готова отказаться от меня, но не от нашего сына! Но если Рейян не будет, то Мирана тоже не будет! Она же все для меня, зачем мне жить без нее, скажи! Скажи мне что-нибудь, бабушка, я умоляю, как раньше, в детстве, помнишь? Я говорил тебе: «Я упал, мне больно!» — и ты всегда убеждала меня, что я должен встать! Скажи, чтобы я не смел больше падать, пока не спасу их обоих, бабушка!
— Миран, мальчик мой, успокойся! — она заставила поднять голову и посмотреть на нее. — Послушай меня, Миран, ты же не один раз уже проходил через этот ад. Ты пройдешь снова! На этот раз не ради глупой мести, а ради своей любви и ради своего ребенка. Рейян ведь на все ради него готова, а ты поддержишь ее, у тебя непременно хватит сил, ведь без тебя она ни за что не справится, ты нужен ей и Умуту. А я… я буду рядом с вами, слышишь, Миран, на этот раз я не оставлю тебя, клянусь!
Обнимая ее, совсем как когда-то в детстве, Миран ощутил наконец то давнее чувство защищенности, и ему сделалось чуть легче. Словно после блуждания в кромешном мраке, он увидел вдалеке свет и понял, что спасение возможно, нужно только пройти этот путь, выйти на свет.
— Ты правда меня больше не оставишь, бабушка? — тихо спросил он у нее.
— Конечно, не оставлю! Если я нужна тебе, Миран, я буду с тобой, даже не сомневайся.
— Это хорошо, — кивнул он, крепко сжав ее руку. — Бабушка… — он понял еще и то, что просто обязан сказать ей все до конца, чтобы уж точно не осталось больше никакой неопределенности, — тебе было очень больно?
— Мне? — удивленно переспросила она.
— Да. Тогда, помнишь… ну, когда стало известно про папу… Я сделал тебе больно! Прости…
— Не думай об этом, Миран. Все уже в прошлом. Ты был зол на меня, и ты имел полное право злиться.
— Все равно, так нельзя было. Я мог бы сказать, кричать, но… Просто я тогда был будто не в себе, настолько все меня… Будто ведро холодной воды на голову.
— Забудь, милый. Сейчас это уже совсем не важно. Я знаю, что заслужить прощение трудно, потому что исправить то, что было сделано когда-то… еще труднее.
— Только не думай, — он вновь поднял голову и взглянул ей в глаза, — что сейчас я пришел лишь потому, что Рейян… Что с ней все это случилось. Ты сказала тогда, что сделаешь что угодно, лишь бы я простил. А потом, когда я приехал за тобой, помнишь, ты говорила, что по глазам читаешь все, что у меня на сердце. Ну так неужели ты не видишь, что я… тебя… уже давно!
— Конечно, вижу, — она вновь ласково погладила его по волосам, не замечая при этом собственных слез, что текли у нее по щекам. — Потому что иначе сейчас меня уже не было бы… Ну, все, все, мой хороший! Не надо больше слез. Теперь мы будем сильными, и мы будем вместе, да?
***
— Мальчик мой, ну я прошу тебя, перестань! — Азизе гладила Мирана по волосам, совсем как в детстве, когда он прибегал к ней и жаловался, что у него что-нибудь болит, его кто-то обидел, или же просто сделалось очень грустно.
Она понимала, что он волнуется за нее, но самым главным было сейчас то, что ни с ним, ни с Хазаром ничего плохого не произошло.
— Тебе правда лучше? — вновь спросил у нее Миран, усаживаясь на стул.
— Пустяки, — вздохнула она.
— Но все же… Кто это сделал? Я толком ничего не понял. Отец сказал, что Ярен похитили, они с дядей поехали за ней…
— Да, все так, — что ж, раз Миран решил докопаться до истины, он непременно сделает это. — Они хотели сами спасти ее. А я не могла отпустить твоего отца одного, сам понимаешь.
— Кстати, — усмехнулся Миран, — там еще Махмут сам не свой от беспокойства. Он, знаешь ли, чуть не плакал, пока вез меня сюда из аэропорта. Все сокрушался, что его не было рядом, когда все произошло, и просил передать своей ханым, что молится день и ночь о ее выздоровлении.
— Храни его Аллах, Миран! Он честный и преданный мальчик, и насколько я поняла, что нужно, он все-таки сделал. Ведь тех негодяев, что похитили Ярен, поймали.
— Не поймали только того ублюдка, который стрелял в тебя. Но как только его поймают… В общем, кто бы там не подстроил эту западню, он за это поплатится.
— Миран, оставим эту тему, ладно? По крайней мере пока… Лучше расскажи мне о том, как у вас дела в Стамбуле.
Миран рассказал, что пока доктор Туран полон самых радостных надежд и уверяет: с Рейян и малышом все будет в порядке. Правда, Зехра ханым все равно волнуется, но в этом нет ровным счетом ничего удивительного, потому что она — мать, а значит, успокоится только тогда, когда жизнь ее дочери будет в абсолютной безопасности. Сам же Миран, узнав, что произошло в Мидьяте, решил приехать и удостовериться лично, что ничего страшного не случилось, а иначе он бы просто спать спокойно не мог.
Азизе приятно было слышать, что он беспокоился о ней, и вместе с тем, она также волновалась за Рейян и малыша. Поскорее бы все оказалось позади…
Неожиданно в дверь деликатно постучали, и в палату заглянул Хазар:
— А, Миран, ты здесь! — обрадовался он.
— Папа! — отозвался Миран. — Да, я не стал заезжать домой, потому что мне хотелось поскорее увидеть бабушку. — Заходи, что ты там встал на пороге-то, как бедный родственник.
Азизе улыбнулась, увидев его: как же хорошо, что с ним не случилось ничего плохого. Она не вынесла бы, если бы он пострадал.
— Сынок, — вопросительно взглянул Хазар на Мирана, — ты не мог бы оставить нас ненадолго. Мне тоже хотелось бы поговорить и…
— Да, конечно, — кивнул Миран, бросив при этом на нее растерянный взгляд. Однако же, Азизе прикрыла глаза, давая ему понять, что беспокоиться не о чем. — Ну… я тогда в коридоре подожду, ладно?
— Как ты… мама? — спросил Хазар, дождавшись, пока за Мираном закроется дверь. Он сел на стул и придвинул его чуть ближе к кровати.
Азизе почувствовала, что попросту не сможет сейчас ничего ему ответить без того, чтобы не расплакаться.
— Что ты, мама? — повторил Хазар. — Тебе… плохо, да? — он осторожно коснулся ее руки, словно боялся, что она отдернет ее, а после и вовсе прогонит его.
— Нет, — прошептала она, — мне хорошо. Мне давно уже не было так хорошо, Хазар! А я было подумала… послышалось. Там, когда все случилось. Было так больно, но это — последнее, что я услышала. И подумала, что наверное, сейчас умру, но как же хорошо, что умру именно так. Выходит, Всевышний простил меня, раз даровал такую смерть…
— Не надо говорить о смерти, мама, — покачал головой Хазар. — Знаешь, я вот сейчас ехал сюда, к тебе, и столько слов в уме придумал. Думал, и то скажу, и это, а вот… Все забыл разом, представь себе! Но одно только — самое главное — ты не думай, что я сказал это только потому, что ты могла умереть. Нет! Я сказал, потому что ты дорога отцу, Мирану, вон, посмотри, он же сам не свой, бедняжка! Ты мне говорила тогда, что надо жить надеждой, и я тебе поверил! И ты поехала за мной, потому что…
— … потому что я не могла допустить, чтобы ты погиб, Хазар. Я же тебе говорила: пусть умру я, но ты должен жить, тебе есть, ради кого. Если бы с тобой что-то случилось, я не перенесла бы этого! Я не смогу лишиться тебя еще раз, пойми! Я ведь пятьдесят лет просыпаюсь по ночам от кошмара, в котором вижу объятый огнем дом и слышу твой плач! Эта боль никогда меня не покидала, напротив, она стала еще сильнее, после того, как я лишилась всех своих детей! Когда Мехмет… Когда он посмотрел на меня, сказал: «Мама, я же убил их!» — и выстрелил… Когда я приехала на опознание Али, стояла там и смотрела на него… Он будто спал, а я взяла его за руку, но он уже не мог открыть глаза и улыбнуться мне. Или когда они мне сказали, что Ахмета я не опознаю, потому что там… тоже был огонь! Я все думала, ну почему я не умерла, за что мне все это? Теперь знаю: чтобы я поняла и научилась смирению. И чтобы сегодня услышать то, что я слышу. Спасибо твоему благородному сердцу, сынок!
— Что ты, ну не плачь, прошу тебя! — Хазар придвинулся еще ближе и наконец, осмелев, взял ее за руку.
Азизе улыбнулась и тут же зажмурилась, еле сдержав стон, потому что почувствовала вдруг боль.
— Тебе плохо? — тут же встревожился Хазар. — Тебе же нельзя волноваться, мама, сейчас вот врач придет и выгонит нас Мираном взашей. Скажет, мы тебя тут совсем расстроили. Позвать кого-нибудь?
— Не надо, — она погладила его по руке, — сейчас отпустит. Все равно, они говорят, так будет… какое-то время.
— И все-таки, ты не грусти больше, ладно? Все будет хорошо, вот увидишь! Ну, ты чего, мам? — часто заморгал Хазар, заметив, видно, что ее глаза вновь наполнились слезами.
Азизе вздохнула:
— Ничего, просто… Ты сейчас так посмотрел, совсем как Миран! Когда он был маленький, то, бывало, набедокурит как-нибудь, скажем, с уроков сбежит… И вот, когда я начинала его ругать, он, бывало, так же посмотрит жалобно… А еще, если он видел, что мне не по себе, тоже, как ты сейчас, постоянно повторял: «Не грусти, бабушка, не надо!» И… Мехмет тоже так говорил… А я все никак понять не могла, почему же Миран иной раз так похож на него, будто и вправду родная кровь. А вышло ведь, что так и есть. От себя не убежишь, правда?
— Правда, мама, — кивнул Хазар. — Знаешь, у нас ведь с тобой будет много времени. Мы будем говорить, и ты мне расскажешь обо всем, ладно? Про Мирана, и про… остальных, хорошо?
— Все, что ты хочешь!
— А пока отдохни, иначе тебе опять может стать плохо, и тогда уже они точно никого к тебе не пустят.
— Хазар! — вздохнув, произнесла Азизе. Она на самом деле почувствовала себя очень уставшей, но ей помимо всего прочего нужно было предупредить его об опасности. — Тебе следует быть осторожным. Всем вам. Она же так просто не отступится.
— Фюсун? — в упор взглянул на нее Хазар.
— Больше некому, — отозвалась Азизе. — Она использовала Ярен, чтобы выманить вас, тебя и твоего брата. Вы же начали спорить, а потом кто-то выстрелил. Она хотела убить тебя, а потом, возможно, свалить все на Джихана.
— Она больна! — воскликнул Хазар.
— Ее ослепила ненависть и зависть.
— Мы непременно придумаем, как остановить ее. Нет, даже не возражай! — заметив, что она собирается что-то сказать, тут же прибавил он. — Одна ты ее не остановишь. Да это и ни к чему! Мы, как говорит папа, семья, а значит, обязаны держаться все вместе. И тогда она будет бессильна перед нами.
— Лучше и не скажешь! — прошептала Азизе, закрыв глаза.
— Все, мама, отдыхай и ни о чем больше не беспокойся! — Хазар еще раз сжал ее ладонь, а после осторожно протянул руку и почти невесомо провел ладонью по ее волосам.
***
Миран ждал его внизу, расположившись на диване для посетителей. Заметив Хазара, он встал и шагнул ему навстречу.
— Как там бабушка?
— Немного устала, — ответил Хазар, — врач сказал, ей надо больше отдыхать. Посмотрел на меня так, знаешь ли, будто я виноват во всех смертных грехах.
— Врачи всегда излишне перестраховываются, — усмехнулся Миран. — Я очень волновался за нее, поэтому и приехал, — мгновенно посерьезнев, прибавил он. — Просто не мог усидеть на месте. Если бы что-то случилось…
Хазар похлопал его по плечу:
— Все обошлось, сынок. Не думай больше о плохом: мама ведь наверняка и тебе сказала то же самое.
— Что? — прищурился Миран. — То есть… как ты сказал?
— Она моя мать, Миран, глупо было бы дальше отрицать это.
Миран улыбнулся и обнял его:
— Ты все правильно решил, пап!
— Ладно, — рассмеялся Хазар, — поехали пока домой. Тебе тоже надо отдохнуть. Заодно проверим, как там твой дедушка, потому что его же тоже дома не удержишь, и долго он не выдержит, опять помчится к маме. Да, — спохватился он, — кстати, о маме. На этот раз — о твоей. Я обещал ей заехать на днях, навестить ее. Может быть, съездим вместе?
— Замечательно, — обрадовался Миран, — только для начала я бы пообедал.
— Отлично! — Хазар хлопнул его по спине. — Тогда едем обедать, а после сразу же отправимся к Дильшах.
