После грозы - радуга

Дильшах отодвинула тарелку с салатом, к которому практически не притронулась, и взяла с блюда с фруктами небольшое, но весьма аппетитное на вид яблоко. — Вам чай приготовить или кофе, Дильшах ханым? — робко улыбнувшись, спросила ее служанка Мелике. Дильшах неопределенно передернула плечами, мол, а не все ли равно, но потом повернулась к девчонке, которая, не дождавшись внятного ответа, включила кран и принялась за мытье посуды: — Если можно, сделайте мне чаю. — Сейчас все будет готово! — кивнула Мелике. — Мелике… простите, вас ведь Мелике зовут, верно? — спросила Дильшах, когда девчонка поставила перед ней стакан с чаем. — Да, Дильшах ханым, — отозвалась та. — Вот и прекрасно. Спасибо, Мелике, — кивнула Дильшах. — Скажите, а… моя мама, когда она приехала? — Сегодня днем, — пожала плечами Мелике, — еще до обеда. Я как раз собиралась накрывать на стол, но так как никого дома не было, кроме Айше ханым, я собиралась зайти к ней, чтобы спросить, когда подавать. И тут как раз приехала Шукран ханым, они побеседовали… — О чем? — быстро спросила Дильшах, но эта дуреха лишь глупо улыбнулась и развела руками. Кто бы мог подумать, какая честная прислуга в этом доме: не подслушивает и не шпионит за хозяевами! Хотя, если так посмотреть, Азизе даже и не хозяйка здесь, а всего лишь приживалка. Насух Ага пустил ее сюда из милости, и остается надеяться, что он все же не совершит непоправимой глупости и не женится на ней, на что так радостно намекнул ей недавно Хазар. Дескать, отец его так счастлив, что прямо помолодел лет на двадцать! Ну да ладно, если уж Насуху Аге хочется позориться перед всей округой, то ему, конечно, никто не сможет запретить. Дильшах вздохнула: стоит подумать о более важных вещах, а именно — о собственной матери. Нельзя допустить, чтобы Азизе и ей голову задурила! Дильшах сжала кулаки, ее душила злоба, и одновременно хотелось выть от бессилия. Азизе отняла у нее Мирана и Хазара, причем, дважды, сначала тогда, много лет тому назад, когда приложила все силы, чтобы Дильшах вышла за этого негодяя Мехмета, а потом привязала к себе маленького Мирана, подкупая его подарками и поощряя всяческие шалости. И вот опять та же история: Аллах ведает, что уж она там наговорила Хазару, и как смутила его разум, но он на нее не нарадуется, даже признал ее и стал называть матерью! А что до Мирана, так тот и вовсе души не чает в своей обожаемой бабуле, даже сегодня он ей первой позвонил, чтобы сообщить о рождении сына. А теперь еще Азизе протянула руки и к ее матери, что уж совсем неслыханно! Когда мать с утра пораньше уехала, сказав, мол, у нее возникли срочные дела, Дильшах не обратила на ее слова внимания. Когда же она не вернулась к ужину, то начала беспокоиться, но тут приехал Хазар и объяснил, что ее мать переночует у него дома. Якобы она навещала каких-то знакомых в Мидьяте, Хазар случайно встретил ее на улице и пригласил в гости, дабы не пришлось возвращаться домой поздно ночью. Но Дильшах с трудом могла поверить в эту сказку, и вот, извольте выясняется, что мама, оказывается, свела дружбу с ведьмой Азизе! Нет, с этим надо что-то делать, Фюсун ханым права, нельзя допустить, чтобы Азизе все прибрала к рукам. Жаль, подумала вдруг Дильшах, что тогда она лишь ранила, а не зарезала насмерть эту змею. Но… может быть, еще не поздно?.. Можно ведь придумать что-нибудь, чтобы избавиться от нее раз и навсегда. Нет, убивать ее необязательно (хоть и очень хочется), но можно сделать так, чтобы все поняли наконец, чего она стоит и выставили ее вон. Но разумеется, это несбыточные мечты. — Дильшах! — Хазар заглянул на кухню и, увидев ее, явно обрадовался, это не ускользнуло от внимания. — Ты еще не легла? Когда он приехал за ней, Дильшах сначала отказывалась ехать в его дом, но потом решила, что раз уж он сам зовет, то грех упускать такой шанс. Видно, сам Аллах на ее стороне, раз все так удачно складывается. Кто знает, может быть, это и правда знак свыше. — Нет еще, я решила выпить чаю, — отозвалась она. — Не составишь мне компанию, как раньше? — Мне не хочется, — ответил Хазар, — но посижу с тобой. — Надо бы еще проведать маму, интересно, легла ли она. — Я зашел пожелать ей спокойной ночи, она сказала, что как раз собралась готовиться ко сну. — Что ж, — вздохнула Дильшах, — наверное, мне тоже пора, утомилась я что-то сегодня. Да и, — она еще раз тяжело вздохнула, — настроение у меня далеко не радужное! — Что с тобой? — обеспокоенно взглянул ей прямо в глаза Хазар. — Миран… — опустив голову, проговорила Дильшах. — Он все еще злится на меня. Сегодня он позвонил и просто сухо сообщил мне о рождении Умута. Да, — голос ее зазвенел от слез, — я понимаю, что сильно его обидела, но… Знал бы ты, Хазар, как мне тяжело! — Ну, что ты, Дильшах, — глядя на нее с сочувствием проговорил Хазар, — не надо так расстраиваться! — он ласково погладил ее по руке. — Я просто уверен: Миран остынет, и все будет хорошо! Он обязательно поймет, что ты не хотела зла ни ему, ни Рейян. — Я боюсь, Хазар, — прошептала она, обхватив себя руками за плечи, будто ей было очень холодно. — Чего же? — На него ведь могут дурно повлиять, могут внушить ему ненависть ко мне… — Ты преувеличиваешь, Дильшах, — улыбнулся Хазар, — никто не желает зла Мирану. — Да, но мальчик ведь такой бесхитростный, и он достаточно внушаем, а этим с легкостью можно пользоваться. Прости меня, дорогой, что я вновь об этом говорю, я понимаю, Азизе — твоя мать, но она имеет на Мирана огромное влияние! — Послушай, — Хазар осторожно тронул ее за плечо. — Не стоит думать только о плохом, Дильшах. Нам всем пришлось слишком много пережить, и теперь мы уже не те, что раньше. Поэтому поверь, Дильшах, что мама… Она больше не желает тебе зла. Я бы и сам не поверил, если бы мне совсем недавно сказали, что я буду тебя убеждать в этом, но такова правда. На самом деле она неплохой человек, и я убедился в этом. А Миран… — Да, конечно, — перебила его Дильшах, — конечно, я понимаю, что несправедлива к Мирану. И, пожалуй, к твоей матери тоже. Азизе ведь воспитала его, поэтому естественно, что он к ней привязан. Да и вообще, ты знаешь, он совсем маленький был тогда, еще даже и говорить не умел, а стоило ему увидеть ее — радостно тянул к ней ручонки и смеялся. Если капризничал, то она его на руки брала, и он успокаивался. У него были любимые игрушки, с которыми он не расставался, и исключительно те, что она ему дарила. Я, наверное, просто ревную! — Это бывает в большой семье, — вздохнул Хазар. — К примеру, Джихан всегда ревновал нашего отца, потому что ему казалось, будто отец любит меня больше. А вот я иногда думал, что наша бабушка Гюль совсем меня не любит. И немного ревновал брата к ней. В нем она души не чаяла, всегда покрывала его проделки, выгораживала перед отцом. А со мной была строга, иногда даже слишком, как мне казалось. Могла даже ударить, если я дерзил ей. — Ты? — удивилась Дильшах. — Прости, Хазар, но я никогда не поверю, что ты способен на грубость! — Ну, — расплылся в улыбке Хазар, — ты просто не видела меня в четырнадцать лет! Кстати, — вспомнил он, — мама рассказывала, что ее сыновья тоже ревновали родителей друг к другу. — Когда Ахмет с Азизе ссорился, — кивнула Дильшах, — то постоянно упрекал ее, мол, она обожает Мехмета, а на него ей плевать. Она же выходила из себя, раздражалась, говорила, мол, Ахмет — копия отца… И на глаза им обоим в такие моменты лучше было не попадаться. Один Али умел их утихомирить! Как ему удавалось — загадка! Но он мог просто посмотреть внимательно, сказать, дескать, мама, не переживай так, и Азизе сразу смягчалась. Просто удивительно, — тихо проговорила Дильшах, пристально глядя на Хазара, — я сейчас подумала, что… чем-то он был похож на тебя! Вот этой своей мягкостью. — Ты будешь смеяться, — усмехнулся Хазар, — но мама говорит то же самое. Если подумать, то жаль, что мне не довелось с ним познакомиться. — Судьба!.. — вздохнула Дильшах. — Верно… — Что ж, я, пожалуй, пойду, а то глаза уже просто закрываются. Спасибо тебе, Хазар, — прибавила Дильшах, — за то, что составил компанию и за такой душевный разговор. Мне и вправду стало легче. — Отдыхай, — кивнул Хазар, — спокойной ночи! — Спокойной ночи! — Дильшах погладила его по щеке. — Спасибо еще раз. За все. Оставив Хазара одного на кухне, Дильшах направилась к себе. Она вышла, аккуратно прикрыла за собой дверь и довольно улыбнулась: кажется, Хазар не на шутку смутился, когда она дотронулась до него. Она сразу отметила его замешательство и некоторую застенчивость, будто он хотел сказать или сделать что-то, но никак не мог решиться. Может быть, он все-таки помнит о прошлом и мечтает все вернуть. Что ж, тем лучше!

***

Джихан вышел на террасу и, запрокинув голову в безоблачное звездное небо, вздохнул полной грудью. Хандан дозвонилась до Харуна, и он сообщил ей, что Ярен проспит до утра, так ему сказал доктор. А сам он приедет завтра, поскольку у него «появились срочные дела». Хандан, успокоившись, уложила Хюму и легла сама, поскольку уже еле держалась на ногах, а Джихан решил немного проветриться. Иногда это помогает собраться с мыслями. — Джихан, ты что тут делаешь совсем один? — раздался за спиной голос Хазара. — А, это ты, брат, — обернувшись, улыбнулся Джихан. — Я просто решил подышать воздухом. — Вот и я подумал, что мне это пойдет на пользу. Сегодня был трудный день… — Как там Дильшах? — спросил Джихан. Честно говоря, он не то чтобы был против, но ему казалось, что брат сам себе расставляет ловушку. Ведь когда-то давно Хазар испытывал к Дильшах сильные чувства, и кто знает, вдруг страсть вспыхнет вновь, пусть даже и ненадолго. А ведь у Хазара есть Зехра, которая в нем души не чает, а еще Рейян, и вот теперь родился Умут. — Она немного подавлена, знаешь ли, — ответил тем временем Хазар, — на нее очень сильно повлияла ссора с Мираном. Остается надеяться, что все наладится со временем. — В этом ты прав, — кивнул Джихан. — Хорошо бы все наши беды наконец-таки нас покинули навсегда. А помнишь, — улыбнулся он вдруг, — как мы с тобой иногда сбегали ночью на крышу? Я тебя уговаривал, а ты меня убеждал, что лучше лечь пораньше спать, а то потом на уроках будем засыпать. — А ты лишь отмахивался, — усмехнулся Хазар, — ничего, мол, страшного, ну подумаешь, ляжем на часок-другой позднее. А помнишь, как бабушка один раз застала нас с тобой на кухне, когда мы хотели утащить соленья и хлеб, чтобы отнести на крышу и там полакомиться? — Ты сказал, — кивнул Джихан, — что это была твоя идея, а я, как обычно, струсил и промолчал. Бабушка на тебя накричала, а потом пришел отец и досталось уже мне. Ты всегда за меня заступался, а я, к несчастью, не ценил этого. И чуть не отплатил тебе черной неблагодарностью: твоего сына хотел извести… Ты прости меня, брат! — Забудь и больше не думай об этом! — похлопал его по плечу Хазар. — Все это уже в прошлом. — Ты говоришь совсем как твоя мать, — усмехнулся Джихан. — Она права. — Кстати, как она там? — спохватился Джихан. — Отец сказал, что ей вроде бы нездоровилось. — Просто слишком устала, — кивнул Хазар. — Я зашел к ним пожелать спокойной ночи, мама уже спала, и я, естественно, будить ее не стал. — Пусть отдыхает, — согласился Джихан. — А ведь отец рядом с ней будто заново родился, ты заметил? Глаза так и сияют, когда он на нее смотрит, раньше ведь никогда такого не было, да у него даже голос становится другим, когда он к ней обращается. — Он ее любит, вот и все, — улыбнулся Хазар. — Ну ладно, пойду я, пожалуй, — вздохнул Джихан, — посмотрю, как там Хандан. Мы все утомились сегодня. — Иди. Спокойной ночи! — И тебе, брат! Джихан направился к лестнице и чуть было не столкнулся с Махмутом, который как раз поднимался на террасу. — Хазар бей, Джихан бей, я вас искал! — сообщил он. — Что такое? — насторожился Джихан. Они с Хазаром дней пару дней назад отрядили Махмута в компании еще нескольких проверенных и надежных людей выяснить наконец, куда пропал этот пес, Эркан. Собственно, вернее будет сказать, что это Махмут сам вызвался: они с отцом и братом обсуждали этот вопрос, сидя во дворе за чашкой кофе, а Махмут, который в тот момент стоял у ворот, очевидно услышал, приблизился к ним, извинился за то, что влезает в разговор, а после попросил доверить поиски Эркана ему. Он де «хочет поквитаться с теми, кто причинил вред Хазар бею и Азизе ханым». Собственно, все дело именно в Азизе, поскольку Махмут чтит и уважает свою хозяйку, как родную мать. Когда-то она помогла ему, совсем еще маленькому мальчику, который жил в нищем квартале, в семье, где им никто не занимался. Больше того, родители и старшие братья колотили его, заставляли побираться, а потом отбирали деньги и пропивали их. Азизе приняла его в своем доме, дала работу, и с той поры он верой и правдой служил ей и всякий раз подчеркивал, что если нужно, жизнь отдаст за нее и ее родных. Когда Азизе согласилась переехать к ним домой, с ней, разумеется, пришли и Эсма с Махмутом, самые преданные из ее людей, которые не могли и не хотели оставлять ее одну. — Вы мне велели сначала вам обо всем сообщить, а ханым не беспокоить, пока она еще не совсем здорова. Словом, мы нашли его, Джихан бей! — Эркана? — воскликнул Хазар, и Махмут кивнул: — Да, Хазар бей. Он, как оказалось, скрывался в одной из горных деревушек в семье жены своего брата, у ее деда и бабки. Мы обошли всех его родных и приятелей, кого смогли найти, но этот шакал как в воду канул. Потом Джихан бей приказал следить за его домом, и вот сегодня к его матери приехал какой-то незнакомый паренек лет так пятнадцати. Постучал в дом, попросил ее выйти и передал какую-то записку. Парни проследили за ним: он сел на рейсовый автобус и поехал в ту деревню. Они видели, как Эркан его встретил и передал деньги, очевидно, за то, что отвез письмо. Один человек так там и остался, чтобы следить за ним, на всякий случай. — Молодец, Махмут! — хлопнул его по плечу Джихан. — Ты пока скажи своим людям, чтобы особо не светились, не спугните его ненароком. Хоть одна хорошая новость! — повернулся он к Хазару. — Ты прав, — кивнул тот. — Теперь нужно взять его, как говорится, без лишнего шума. — И тогда, — усмехнулся Джихан, — мы посчитаемся с этой нахалкой Фюсун!

***

Бегюм, еле сдерживая слезы, достала из холодильника лед и приложила к руке. Два пальца, средний и безымянный, чуть припухли и посинели. Бегюм всхлипнула и зажмурилась: сейчас должно стать чуть легче. Когда-то давно уже было нечто подобное: Гюнеш ханым, рассердившись на Бегюм за то, что «набралась наглости и строила глазки хозяину» прищемила ей пальцы дверцей буфета. Бегюм тогда прорыдала весь вечер, пока Хамит Ага сам не пришел на кухню, не осмотрел ее посиневшую и распухшую руку, а после отвез в больницу. Бегюм умоляла его не делать этого, потому что Гюнеш ханым могла рассердиться еще больше. Однако, Хамит Ага велел ей не думать «об этой ненормальной», он, дескать, сам найдет на нее управу. — Верь мне, — сказал он, коснувшись при этом ее щеки, — больше я тебя не дам в обиду! — Я знаю, Хамит Ага, — кивнула Бегюм. Бегюм начала работать в доме Асланбеев, когда ей было всего шестнадцать лет. В три года она осталась круглой сиротой и воспитывалась в семье брата своего отца вместе с его родной дочерью. Когда же дядюшка умер, а двоюродная сестра вышла замуж, Бегюм вновь осталась совсем одна и вынуждена была пойти в услужение. Хозяин дома, Хамит Асланбей, взял ее, поскольку его кухарка и прачка недавно уволилась, и Бегюм рьяно взялась за работу. Хозяин был к ней добр, никогда не кричал, даже напротив, всегда приветливо улыбался, спрашивал, как у нее идут дела, не нужна ли ей помощь. А вот его жена, Гюнеш ханым, напротив была строга, могла повысить голос, а то и поднять руку. Когда однажды Бегюм пересолила жаркое, Гюнеш ханым при муже и сыне (Нихат бею было тогда лет семь-восемь) оттаскала ее за волосы. Хамит Ага пытался ее остановить, но она прикрикнула, чтобы не вмешивался, а не то и ему достанется. Потом Бегюм частенько возилась с маленьким Нихатом. Она помогала ему собираться в школу, вечерами укладывала его спать, рассказывала сказки, правда, если хозяйка видела, то тут же прогоняла ее, говоря, что нечего портить мальчишку всякими «глупыми нежностями». Сам же Нихат бей поначалу тянулся к ней и чрезвычайно расстраивался, когда мать запрещала ему «играть с невоспитанной прислугой». Но затем, когда подрос, то и сам, судя по всему, стал думать так же, потому что нельзя сказать, чтобы он был добр к ней. Нихат бей так же, как и его мать, мог накричать, даже оскорбить, но потом, нехотя, извинялся, поскольку отец заставлял его. Что касается Фюсун, то хозяйка никому не позволяла приблизится к своей дочери, она на нее надышаться не могла, вот девочка и выросла слишком избалованной и своевольной. Когда Нихат бей женился на Азизе ханым, и у них родились дети, Бегюм вновь стала помогать ухаживать за ними. В отличие от Гюнеш ханым, Азизе не противилась этому и всегда благодарила Бегюм, когда та присматривала за детьми, пока сама она была занята. Азизе ханым вообще, как говорится, не зазналась, когда стала хозяйкой, и никогда не позволяла себе быть грубой и смотреть свысока на прислугу. Ее Бегюм тоже жалела, поскольку Нихат бей, в силу своего взрывного и эгоистичного характера, частенько бывал груб и даже жесток со своей женой. Ну, а потом наступило время заботиться о Харуне, к которому Бегюм привязалась и любила как родного сына, которого у нее никогда не было, но которого она всегда мечтала иметь. Она прекрасно понимала, что Фюсун ханым, которая, если говорить начистоту, уродилась точной копией своей покойной матушки, не придет в восторг, когда узнает, что Харун бей передумал лететь в Америку. — Куда ты смотрела, старая дура? — прямо с порога набросилась на Бегюм Фюсун, когда ворвалась к ней буквально через пару часов после возвращения. — Почему вы не уехали, отвечай немедленно! — Фюсун ханым, — Бегюм попыталась все объяснить хозяйке, но та и слушать не захотела: — Заткнись, идиотка! — рявкнула Фюсун. — Ты, видимо, совсем из ума выжила на старости лет, я тебе дала четкие указания, что нужно делать! Ты обязана была заботиться о моем сыне, пока он не поправится, а потом — уехать с ним и прислуживать ему. Но тебе, видимо, место в сумасшедшем доме, раз ты не в состоянии запомнить, что тебе приказывали! — Харун бей решил остаться, он поехал в больницу к Ярен ханым, — пролепетала Бегюм. — Ты обязана была настоять и увезти его отсюда! — с этими словами Фюсун ханым залепила ей пощечину. — Это тебе за ослушание, поняла? — Но я же не могла его связать по рукам и ногам! — не выдержала Бегюм. — И потом, извините, ханым, но вы же сами ничего ему не объяснили, заперли в доме, даже в больницу не отвезли. — Я велела тебе закрыть рот, вижу, ты слишком уж осмелела, стоит напомнить тебе твое место! — перебила ее Фюсун. И вслед за этим (Бегюм даже и опомниться не успела) Фюсун ханым схватила ее за руку, прижала ладонь к столешнице и что было сил ударила своей тростью по пальцам. Бегюм застонала и, как подкошенная рухнула на колени, а Фюсун ханым, усмехнувшись, приказала ей передать Харуну, чтобы немедленно приехал к ней, после чего ушла восвояси. Бегюм всхлипнула и осторожно попыталась согнуть пальцы. Боль вернулась с утроенной силой, и она, прижав руку к груди, расплакалась еще сильнее. Однако, ее куда больше волновало распоряжение Фюсун ханым: Харун должен немедленно ехать к ней. Что если она и ему причинит боль? Нет, он не должен встречаться с матерью, наверное, зря она позвонила ему и попросила вернуться как можно скорее. Ее размышления прервал звонок в дверь. Здоровой рукой Бегюм вытерла слезы и пошла открывать. Если это Харун бей, она, разумеется, все ему расскажет, попросит беречь себя и ни в коем случае не встречаться сейчас с матерью.