***
Насух достал телефон и проверил входящие сообщения: Хазар написал, что все в порядке, и они уже едут в полицию. Подлеца Эркана наконец-то обнаружили, и Джихан с Хазаром, прихватив с собой Махмута, поехали за ним. Насуху и самому хотелось бы составить им компанию, но Хазар настоял, что отцу лучше остаться дома. — Нас двоих вполне достаточно, папа, — сказал он, — а кроме того, тебе лучше быть с мамой. — И до поры до времени лучше не говори ей ни о чем, — прибавил Джихан. — Вот именно, — кивнул Хазар, — незачем ей волноваться попусту. Вне всяких сомнений, сыновья правы. Но попробовали бы они сами скрыть от Айше эту новость. Он прекрасно представлял, как она на них на всех посмотрит, и что именно скажет. — Насух?.. — Айше вышла на террасу, подошла к нему и осторожно погладила по плечу. — Что-нибудь случилось, ты в порядке? Ты так рано встал… — Все хорошо, моя Айше, — улыбнулся он. — Просто Джихан с Хазаром срочно уехали… в офис, там им нужно решить один вопрос, вот я и решил позвонить, хотел удостовериться, что все нормально. В ответ Айше лишь удивленно приподняла брови и, чуть прищурившись, взглянула Насуху прямо в глаза, отчего он сразу же почувствовал, как стало нестерпимо жарко щекам. — Ты что? — ласково чмокнув ее в щеку и стараясь казаться беззаботным, спросил он. — Ничего, — покачав головой, ответила Айше, — но если бы ты умел врать, Насух, то тебе было бы легче. — Врать? — наигранно возмутился Насух. — Да я даже и не думал такого! — Вот только щеки твои и уши тебя выдают! — хмыкнула Айше. — Посмотрел бы на себя: ты же весь красный, как вареный рак. Насух рассмеялся: — Да, верно, от тебя никогда ничего нельзя было скрыть! В самом деле, начиная еще со времен их далекой юности, он никогда ничего не мог утаить от нее. Айше было достаточно одного взгляда, чтобы понять: у него неприятности, он расстроился, рассердился, ему нужно срочно уехать, и он не знает, как ей об этом сообщить… Она спрашивала, что его беспокоит, и Насух, потупившись, говорил, мол, ничего особенного. Айше всякий раз улыбалась, качала головой и говорила именно эту фразу: «Ты не умеешь врать, Насух!» Тогда он обнимал ее, зарывался лицом в ее мягкие, пахнущие полевыми цветами волосы и шептал, что она — свет его глаз, и больше он никогда ничего от нее скрывать не станет. — Так что там стряслось? — вновь спросила Айше. — Что-то с Ярен, или… — Кажется, нашли того человека, который ранил тебя. Они поехали, чтобы узнать, правда ли это он, ну и… — Ох, Насух! — она вмиг посерьезнела и нахмурилась. — Может быть, не стоило их одних опускать, вдруг это может быть опасно? Несмотря на то, что Насух был с ней согласен, и у него у самого на душе было неспокойно, но тем не менее, он не мог позволить, чтобы Айше переживала, поскольку это могло навредить ей: — Не волнуйся, дорогая, — он обнял ее за плечи, — они же в конце концов не дети. И потом, они не одни, с надежными людьми. Этот твой охранник, кстати сказать, тоже с ними поехал. — Надо было сказать мне, — вздохнула Айше. — Все будет хорошо, — Насух еще крепче прижал ее к себе, — поверь мне! Тем более, что они уже, как сообщил Джихан, на пути в полицию. Совсем скоро мы узнаем все новости. — Что ж, — она вздохнула еще раз, — тогда, пожалуй, пойду займусь завтраком. — А я с удовольствием составлю тебе компанию!***
Если уж говорить начистоту, Эркан вздохнул с облегчением, когда за спиной закрылась дверь тюремной камеры. Он неимоверно устал вздрагивать от каждого шороха и оглядываться, заметив даже тень от растущего у дороги кустарника. Невозможно всю жизнь провести в страхе, а значит, непременно нужно найти выход из того тупика, куда он сам себя загнал. Будь проклята эта его несдержанность, которая в итоге и привела к пропасти. Да, безусловно, Эркан был в отчаянии, и его душила злоба, когда его выставили на улицу после закрытия фабрики. Он попытался добиться справедливости у Джихана Шадоглу, ведь это по его милости он лишился работы, а найти новую не так-то легко, тем более, что у него на руках семья, больная мать и младшие братья. Поначалу Эркан попытался воззвать к совести Джихана Шадоглу, попросить его либо не закрывать фабрику, либо как-то поспособствовать всем, кто остался без работы и, соответственно, без денег. Но этот беспринципный нахал даже и слушать Эркана не стал, а попросту велел выставить его за дверь. Эркан решил не сдаваться, пришел еще раз, но Джихан попросту накричал на него, ударил по лицу и снова выставил вон. Правда, его брат, Хазар бей, обещал помочь, но Эркан все равно был разъярен и поклялся себе, чем бы история не закончилась, отомстить Джихану за пережитое унижение. В один прекрасный день к нему пришел незнакомец, представившийся Халитом, и отвел к той ужасной женщине. Фюсун Асланбей долго убеждала Эркана, что он абсолютно прав в своем гневе, и Джихана, а равно и всех остальных Шадоглу стоит примерно наказать. Она изложила ему свой план: нужно похитить девчонку Ярен, дочь Джихана, и сказать, что это, мол, «плата Джихану Шадоглу за пощечину». После он должен был отвезти Ярен в заброшенный дом на окраине города, получить за то неплохие деньги, а после — идти на все четыре стороны. — Но ведь… если все узнают, что это был я, ханым, — пролепетал Эркан, — меня же отправят в тюрьму! — Никто тебя никуда не отправит, болван! — усмехнулась Фюсун. — В конечном итоге это будет… ну, так скажем, шуткой. Джихан приедет в тот дом, заберет свою идиотку-дочь, и пусть отправляется с ней на все четыре стороны. Другими словами, мы просто припугнем его и предупредим, что не стоит играть с нами! А ты получишь хорошее вознаграждение, и твоим детям будет на что купить хлеба. Эркан согласился, потому что не видел для себя другого выхода, правда, после того, как он привез Ярен по указанному Фюсун Асланбей адресу, его встретил Халит и объяснил, что план изменился: девчонку Шадоглу следует отвезти в лес. Заодно Халит вручил Эркану пистолет и велел «ждать дальнейших указаний». Эркан страшно испугался и позвонил Хазар бею, пусть знает, что Ярен ханым действительно попала в беду. Поздно вечером трое подручных Халита отвезли Ярен в лес, двое остались сторожить ее, а третий велел Эркану следовать за ним. Они долго пробирались сквозь чащу практически в кромешной темноте, пока наконец не достигли еще одной небольшой поляны. Приспешник Фюсун ханым велел Эркану «сидеть тихо и ждать». Вскоре на поляну вышли Хазар и Джихан Шадоглу, они начали громко спорить: Хазар бей убеждал Джихана уходить как можно скорее, а тот кричал, что никуда не уйдет без дочери. — А теперь — твоя очередь! — велел Эркану его мучитель. — Давай! — Чего давать? — не понял Эркан. — Стреляй, болван! — процедил сквозь зубы человек Фюсун. — Что? — не понял Эркан. Тем временем на поляне появилась Азизе Асланбей, она пыталась что-то объяснить братьям Шадоглу, но они, кажется, не хотели ее слушать. Тем временем Эркану вновь было приказано стрелять в Хазар бея, в противном же случае сообщник Фюсун пригрозил, что «детям и матери Эркана не жить». Дрожащей рукой Эркан нажал на курок, Азизе Асланбей упала на землю, а сам Эркан, не слушая уже, что ему пытался сказать сообщник, бросился бежать. Той же ночью он перевез мать, жену и детей в дом к своему дяде на окраине города, а сам бежал в деревню к родственникам жены. Разумеется, своим родным он не звонил, опасаясь, что его выследят. Изредка он передавал семье записки через соседей, ездивших по делам в Мидьят. Он знал, что его ищут люди Фюсун ханым, поскольку к матери несколько раз приходил Халит и интересовался, куда это подевался Эркан. Мать честно призналась, что знать не знает, где ее непутевый сын, он, дескать, «бросил семью и бежал». А еще в одном из писем жена сообщила, что пару раз к ним приходил по его душу еще один человек. Он представился Мехметом и заявил, что, дескать, они с Эрканом работали вместе до того, как их сократили. Теперь же Мехмет нашел новую работу в Мардине и хотел узнать, как дела у Эркана, потому что если ему нужно место и хорошая зарплата, то он готов помочь. На прощание он оставил жене листок бумаги, на котором был лишь номер телефона. Так как никакого Мехмета Эркан знать не знал, то догадался, что это, скорее всего, кто-то из людей Шадоглу, которые также ищут его, очевидно, чтобы поквитаться за покушение на жизнь Хазар бея и Азизе ханым. К тому же, кто знает, осталась ли она в живых. Тогда и вовсе получается, что Эркан — убийца. И вот сегодня на рассвете в окно Эркана постучал соседский мальчишка. Это был их условный знак: получив весточку от родных Эркана, кто-либо из семьи соседей приходил, стучал в окно, и таким образом Эркан знал — у него дома что-то произошло. — Что случилось, Каан? — спросил Эркан, выглянув в окно. — Письмо от твоей матери, — отозвался Каан. — Выйди во двор, это очень срочно! Заволновавшись, Эркан вышел из дома, стараясь при этом не разбудить родственников. — Ну, здравствуй, мерзавец! — прошептал ему на ухо Джихан Шадоглу, заломив при этом руку за спину. — В чем дело? Отпустите… — Тихо! — в спину ему вдруг уткнулось дуло пистолета. — А теперь — не поднимая шума, шагай быстро к машине! Джихан затолкал Эркана на заднее сиденье, где уже сидел Хазар Шадоглу, захлопнул дверь, уселся вперед, а третий — незнакомый Эркану смуглый, черноволосый молодой человек — сел за руль. — Молодец, Махмут! — сказал ему Джихан. — Ты сработал просто отлично: выследил мерзавца и выманил его из норы. — Не стоит благодарности, Джихан бей, — отозвался Махмут. — Моя работа — это оберегать вас и ваш покой. Ну, и посчитаться с этим… знаете ли, у меня тоже есть причины. — Хорошо, — кивнул тем временем Хазар бей, — поехали скорее отсюда! — Что… вы собираетесь со мной делать? — хриплым голосом спросил Эркан, когда машина выехала на шоссе. Если бы не присутствие Хазар бея, он, пожалуй, уже прощался бы с жизнью. Но так как Хазар Шадоглу слыл человеком справедливым и совсем не кровожадным, маленькая надежда все-таки оставалась. — Что делать? — хмыкнул Джихан. — Сейчас отвезем тебя в тот треклятый лес, где ты держал мою дочь, пристрелим по-тихому, а потом Махмут закопает. И никто такого мерзкого слизняка, как ты, даже искать не станет! Верно, Махмут? — Как скажете, Джихан бей, — отозвался Махмут. — Да только зачем вам самому-то руки пачкать, я и один отлично справлюсь! — Ну, нет! — перебил его Джихан. — Я лично прострелю ему его тупую голову, доставлю себе такое удовольствие, если, конечно, — обернулся он к брату, — ты сам не желаешь пустить ему пулю в лоб за свою мать. В таком случае оставим эту почетную обязанность тебе. — Да прекратите вы уже, — усмехнулся молчавший до сих пор Хазар бей, — нашли время для шуток! — Какие уж штуки, брат, — ответил ему Джихан, — если бы я не дал слово отцу, твоей матери и тебе, этот ублюдок уже был бы мертвецом! — Я… я все скажу! — воскликнул Джихан. — Умоляю, Хазар бей, только не убивайте меня! У меня дети! Пощадите… Я расскажу все! Это Фюсун ханым, она… — Расскажешь, Эркан, — кивнул Хазар, повернувшись к нему. — Конечно же, ты все расскажешь. Но только не здесь! — Но… как же… — А пока заткнись, сделай милость! — рявкнул на него Джихан. — А то, знаешь ли, я могу и передумать. Поняв, что бежать ему некуда и изменить он уже ничего не может изменить, Эркан приуныл и уставился в окно. Думать о том, что будет дальше он уже не мог, кажется, ему осталось только одно: молиться за своих близких, потому что, судя по всему, они скоро останутся совсем одни. Хазар бей тем временем звонил кому-то по телефону, говорил, что «все в порядке и дело сделано». Интересно, что он все же хотел этим сказать?.. — Вылезай давай, приехали! — Джихан распахнул дверь машины и потянул его за рукав. Эркан тяжело вздохнул и вылез из машины. — А теперь шевели ногами и не вздумай что-нибудь выкинуть, понял? — пригрозил ему Джихан. — Ты расскажешь обо всем, что случилось той ночью, — прибавил Хазар бей, выбираясь из машины следом за Эрканом. Эркан тяжело вздохнул, поднял голову и только тогда увидел, что они стоят около отделения полиции Мидьята. Через час с небольшим все было кончено: его показания записали, после чего сняли отпечатки пальцев и препроводили в камеру. Удивительно, но именно в тот момент, когда за его спиной закрылась тяжелая железная дверь, Эркан почувствовал неимоверное облегчение.***
Зевая, Дильшах вошла на кухню (ей захотелось выпить кофе перед завтраком), где с удивлением обнаружила собственную мать, которая хлопотала у плиты. — Мама? — удивилась она. — Ты что тут делаешь? — А, ты уже встала, — отозвалась Шукран, обернувшись через плечо. — С добрым утром, Дильшах! Я вот тут решила помочь Эсме ханым приготовить завтрак. — И где они, интересно, держат соль? — пробормотала она, передвигая керамические баночки, разрисованные веселенькими желтыми и розовыми цветочками. — А где она сама? — спросила Дильшах. — Пошла в кладовую, кажется, за корицей. — Ясно… давай я тебе помогу, мама, — предложила Дильшах. Шукран кивнула, и некоторое время они молча возились с омлетом: Дильшах резала зелень и овощи, а Шукран, разбив и вылив в высокий сотейник яйца, принялась взбивать их. — Мама, — спустя пару минут, Дильшах отложила недорезанные помидоры и коснулась ее руки, — прошу тебя, не сердись! Ну, правда, я не хотела ничего плохого! И я прекрасно понимаю, что Фюсун ханым свои цели преследует, но просто… Ох, мама, знала бы ты, как мне тяжело: мой сын мною пренебрегает, человек, которого я любила больше жизни, даже не смотрит в мою сторону, и даже ты от меня отвернулась! Шукран вздохнула и погладила дочь по голове: — Успокойся, дочка, — тихо проговорила она, — не надо так! Ты же знаешь, что я никогда не желала и не желаю тебе зла. Я твоя мать, Дильшах, и желаю тебе только добра! — Я знаю, мама, — всхлипнула Дильшах, — ведь кроме тебя, у меня никого больше нет и не было, не отворачивайся от меня, прошу тебя! — Да я скорее умру, девочка моя, что ты! — Шукран вновь погладила ее по голове. — Успокойся, мы сегодня же уедем домой, тебе тяжело здесь находиться, и это более чем понятно… — Нет, — резко вскинув голову, воскликнула Дильшах, — нет, мама, до возвращения Мирана мы должны остаться! Ты же хочешь увидеть нашего Умута, верно? Я тебе обещаю, что не сделаю ничего предосудительного и никому не скажу грубого слова, даже этой… женщине. — Ладно, — Шукран махнула рукой, решив не касаться больше этой темы, — тогда давай поторопимся с завтраком, а то, наверное, скоро уже все проснутся. — А куда, интересно, уехал Хазар, да еще с утра пораньше? — пробормотала Дильшах, возвращаясь к недорезанному помидору. — Он разве уехал? — спросила Шукран. — Ей, собственно, было не особо интересно, куда отправился Хазар, но разговор поддержать хотелось, раз уж у дочери на уме один Хазар, то, видимо, ничего не поделаешь. — Да, я видела в окно, они с братом куда-то торопились. — Значит, у них возникли срочные дела, — пожала плечами Шукран, включая плиту. — Было бы о чем переживать! — Хорошо бы к завтраку он вернулся, — улыбнулась Дильшах. — В том смысле, что ему не повредит попробовать твой фирменный омлет, — прибавила она, перехватив вопросительный взгляд Шукран. В ответ Шукран промолчала; она забрала у дочери помидоры, поставила на плиту большую сковороду, смазала ее маслом, обжарила помидоры и вылила взбитые яйца. — Знаешь, Дильшах, — Шукран все же решила вернуться она к волновавшей ее теме, поскольку чувствовала: дочь не желает отступать от своего, и явно что-то замыслила, просто она надеется усыпить ее бдительность, — я все же еще раз хочу тебе сказать… Ты не обижайся и не расстраивайся, но… выбрось ты наконец Хазара из головы! Для тебя он уже в прошлом! — Если бы это было так легко, мама! — покачала головой Дильшах и убавила огонь под сковородкой с омлетом. — Смирись, девочка моя, и отпусти всю свою боль. Тебе же самой легче станет! — Смириться с тем, что им самым наглым образом завладела эта выскочка Зехра? — в раздражении Дильшах швырнула нож в раковину. — Или спокойно закрыть глаза на то, как мой сын, стараниями ведьмы Азизе и проходимки Рейян считает меня пустым местом?! Ну нет, мама! — Опять ты за свое! — прикрикнула на дочь Шукран. — Да, мама! — воскликнула Дильшах. — Что бы там ни было, учти: я от своего не отступлюсь, и не надо меня пугать тем, что ты, дескать, от меня отречешься! Я уже ничего не боюсь! Но я сделаю все возможное и невозможное, чтобы вернуть Хазара. Он будет моим, как прежде! И здесь будет жить моя семья: мой муж, мой внук, Азра и мы с тобой! А Зехру с ее девчонками, и Джихана с его курицей мы выставим на улицу! Да и самого Насуха Агу, если он продолжит позорить нас связью с Азизе. А что до нее… Если бы это было в моих силах, я бы все сделала, чтобы она пожалела, что ее не застрелили той ночью, с удовольствием отравила бы ей остаток ее жалкой и никчемной жизни, чтобы она сдохла наконец в полном одиночестве! — О Аллах! — Шукран застонала, опустилась на стул и закрыла лицо ладонями. — Ты же сама не понимаешь, что ты говоришь, опомнись, Дильшах, как тебе не стыдно?! — Нисколько не стыдно, мама, и я… — она не договорила, потому что за спиной у нее вдруг раздался вскрик и звук разбившегося о каменный пол стекла. Дильшах вздрогнула и резко обернулась. Шукран подняла голову и увидела стоящую на пороге Эсму, которая, безусловно, слышала их разговор, и поэтому от неожиданности выронила из рук банку с корицей.