Миран вошел во двор, постоял немного, глядя на окна на втором этаже, где была их с Рейян спальня, улыбнулся и направился к лестнице.
И что только происходит с матерью, уже в который раз подумал он. Кажется, ни одного дня, с тех пор, как Дильшах вернулась, они не жили спокойно. Ну, если только в те недолгие мгновения, когда она наконец-то стала называть его сыном, готовила завтрак для него и для Азры, выказывала беспокойство после того, как Миран в очередной раз поругался с Джиханом… А потом мать будто подменили, она всячески третировала Рейян, открытым текстом говорила, что желает ей смерти, срывалась на ней, а заодно и на Миране, говорила, что не хочет их знать, потому что они «вопреки ее воле простили Азизе». Миран силился объяснить ей, что они с Рейян приняли решение отпустить прошлое, чтобы всем, а в первую очередь им самим и, конечно же, их сыну жилось спокойно. Кроме того, он не Всевышний, чтобы карать кого бы то ни было за грехи. Мать ничего не желала слушать, а теперь и вовсе, кажется, записала его в свои враги. Что ж, остается надеяться, что однажды она все поймет…
Он поднялся на террасу и остановился на минуту, чтобы немного передохнуть.
— Повздорили, да? — раздался вдруг у него за спиной грустный голос бабушки. — И опять из-за меня…
Миран обернулся, кивнул ей и подошел ближе. Она стояла на террасе и, очевидно, слышала его разговор с матерью.
— Не говори ерунды, бабушка, — сказал Миран, встал с ней рядом и облокотился о перила. — Все это… В общем, иногда мне кажется, дело вовсе не в тебе. Изначально было! Мама… она просто не может понять меня, потому что… не знаю, как объяснить… ей этого вовсе и не хочется! Может быть, я не прав. Во всяком случае, мне бы хотелось ошибаться.
— Я понимаю, — вздохнула бабушка, — она злится на меня, ведь я действительно во многом перед ней виновата. Но кое в чем Дильшах не права. Она говорит: я украла у нее твою любовь, но это не так! Потому что нельзя украсть то, что и так отдается по воле сердца. А я… Я ведь поначалу пренебрегала этим драгоценным даром!
Она закусила губу и отвернулась, а Миран, придвинувшись ближе, встал вплотную, прижавшись к ее плечу и тихо проговорил:
— Не надо, бабушка, что ты! Сама же говорила: все плохое осталось в прошлом!
— Я просто вспомнила, — тихо проговорила она, — когда твоя мать призналась мне, что у нее была связь с твоим отцом, и ребенок, которого она ждет не от Мехмета, то я… Я решила, что Мехмет должен узнать обо всем. От нее. Чтобы никто не посмел упрекнуть его, и всю нашу семью, мол, мы ничего не знали о невестке и ее прошлом… Но она молчала, видимо, из страха… А Мехмет уже успел признать тебя и полюбить. Иногда я думала, что не могу больше видеть, как мой любимый сын губит свою жизнь рядом с женщиной, которая его никогда не полюбит; зря я допустила… затеяла эту свадьбу! Думала, скажу ему, и пусть делает что хочет! Пусть прогонит ее, и все! А потом, наблюдая, как он качает тебя на качелях, как играет с тобой своими старыми машинками… Глаза у вас обоих так и сияли, и я попросту не могла отнять у него это счастье, потому что он никогда бы меня не простил.
Она помолчала, собираясь с мыслями, и Миран тоже ничего не говорил, чтобы не сбить ее с мысли и дать выговориться, поскольку понимал: бабушке это сейчас необходимо.
— Однажды, — продолжила она, — я вернулась домой из офиса и увидела, как Мехмет играл с тобой во дворе. Ты тогда только-только начал делать первые шаги. Он тебя держал за ручки, говорил, мол, не надо бояться, скоро будешь бегать быстрее всех. А потом вдруг отпустил, а ты не удержался и упал. Так расплакался, а я перепугалась, тут же бросилась к вам, подняла тебя, стала успокаивать, говорила: сейчас пройдет, а слезки мы вытрем, чтобы эти милые глазки больше не плакали. Я так сыновьям всегда говорила, когда они были маленькими… Ты успокоился, а потом ладошкой так до моей щеки дотронулся, и вдруг прильнул ко мне, а я стою, держу тебя на руках, обнимаю и слышу твое сердечко, как оно бьется рядом с моим. Потом ты рассмеялся, и еще… брошка тебе моя понравилась, ты ее так рассматривал, долго с рук слезать не хотел. Когда подрос, то вы с Генюль ждали меня по вечерам, и ты всегда ко мне бежал первым, чтобы я именно тебя сначала поцеловала. Дарил мне цветы на день рождения, несколько дней ведь деньги, что были даны на карманные расходы, копил… Ты помнишь?
— Конечно, помню, — Миран склонил голову к ней на плечо, и совсем как в детстве, почувствовал, что ему стало невероятно тепло. — Ты погладила меня по голове и сказала, что я — копия отца. Я был так горд собой!
— Я не лгала, Миран! Здесь я тебе не лгала, клянусь! Я думала, что либо твоя мать обманула меня, либо я с ума схожу и вижу то, что хочу видеть. Я себя убеждала, что не могу, не должна любить… Никого больше не полюблю, потому что у меня ведь почти нет сердца, сгорело оно в том огне! А после гибели сыновей, даже и пепла уже не осталось! Но ты смотрел на меня глазами моего Мехмета, улыбался мне его улыбкой. Ты прибегал ко мне ночами, когда тебе снились кошмары, забирался на кровать, и когда я садилась рядом, прижимался ко мне, говорил: «Я боюсь, бабушка!» И я понимала, что проиграла! Проиграла твоему большому сердцу! Просто нельзя было не отозваться… Если бы я только знала!.. Я никогда даже не помыслила бы о том, чтобы оттолкнуть… И когда я чуть тебя не потеряла, когда думала, что ты уже никогда не посмотришь на меня так, как прежде…
— Все, хватит, бабушка, я прошу тебя, перестань! — не выдержав, Миран обнял ее, совсем как когда-то в детстве. — Не плачь только, — прошептал он ей на ухо, — помнишь, это я тоже всегда тебе говорил: сделаю все, чтобы ты не плакала. Потому что я мог стерпеть, когда ты кричала на меня, ругая за какие-то проделки, когда обижалась и не хотела разговаривать, если уж совсем набедокурил, как тогда, когда сбежал в ночной клуб после уроков, помнишь, мне было тринадцать, что ли?.. Но когда ты плакала, то казалось, что сердце вот-вот остановится. Я готов на что угодно, только бы ни одна слеза больше не упала из твоих глаз!
Она кивнула, и Миран успокаивающе погладил ее по плечу. Теперь все должно пойти на лад, в который раз подумал он. Бабушка, сказав, правда, что идет у него на поводу единственно ради того, чтобы не вспыхнул очередной скандал, согласилась пожить какое-то время в их с Рейян доме. Дед заявил, что одну ее не оставит, да и вообще, они, можно сказать, живут одним домом, и со временем можно даже проход сделать между их жилищами.
Обрадованный Миран велел Асие быстро убраться в одной из свободных комнат на втором этаже, он был абсолютно уверен, что бабушке и деду там будет удобнее. А ему — спокойнее, поскольку Миран был абсолютно уверен в том, что его дом надежно охраняют, и сюда не сможет проникнуть никто посторонний. Хотя… Харун, кажется, говорил, мол, кофе отравил кто-то из живущих в доме. Отец считает: надо дождаться окончания следствия, может быть, тогда что-то прояснится. Но Миран был абсолютно уверен: кроме этой проходимки Ярен больше некому было замыслить и провернуть подобную гадость.
Ну, если мыслить логически, кто еще на такое способен? Джихан? Нет, Джихан не стал бы делать ничего подобного, подлить яд исподтишка — абсолютно не в его духе. Он бы устроил что-то более масштабное. Размахивать кулаками, а заодно и пистолетом — вот его, так сказать, стиль. Да и потом, разве они с бабушкой не помирились, он теперь ее «мамой Айше» зовет, и, кажется, вполне искренне рад за них с дедом, да и за дочь свою непутевую переживает. Когда ей плохо было, и она лежала в больнице, он был сам не свой. Все, что случилось, сильно его изменило, и, если подумать, он вовсе не подлец, просто ему не хватает выдержки, а кроме того, многолетняя обида на деда отравляла ему жизнь.
Отец и дед, естественно, вне подозрений, потому что отец и в страшном сне такого не сделал бы даже в прежние времена, а дед за бабушку умереть готов. О прислуге и говорить не приходится, а равно о бабушке Шукран и маме. Этот самый Харун, конечно, довольно скользкий тип, но все же в подобном он, кажется, никогда не был замешан, в этом он не похож на свою отвратительную мамашу. Так что, остается Ярен! Если подумать, то в этом нет ничего удивительного, ведь подличать и делать гнусности — ее натура, и судя по всему, жизнь ничему ее не научила. Да, есть, конечно, одна загвоздка: зачем Ярен травить бабушку, ведь между ними нет никаких разногласий, собственно, они друг другу за все время, что прошло с тех пор, как семейство Шадоглу полностью воссоединилось, не сказали и трех слов. С другой стороны, а где гарантия, что эта девица хотела причинить вред именно бабушке, может быть, ее целью была, скажем, Рейян? С ней-то у нее давняя вражда! А чашки те пресловутые она просто случайно перепутала, вот бабушка и пострадала. Но разумеется, никто ему сейчас не поверит, потому что нет доказательств, поэтому нужно набраться терпения и держать ухо востро.
— Ладно, — улыбнулся Миран бабушке, — пойдем-ка лучше в дом, что это мы так… расчувствовались! Скажи лучше, как вы с дедом нашли комнату, и не нужно ли чего?
— Все замечательно, Миран, — махнула рукой бабушка. — Кроме того, Насух говорит, что это же временно… Ты мне лучше скажи, как там Рейян и наш малыш Умут?
— Рейян и мама Зехра его как раз купают, — отозвался Миран. — Я хотел было помочь, но потом решил, что буду только мешать, да и вообще… — он отвел взгляд.
— Не знаешь, как его правильно взять, чтобы не навредить? — усмехнулась бабушка.
— Точно! — рассмеялся Миран. — Как ты догадалась?
— У меня было четыре сына, Миран, и три внука! Ты думаешь, никогда прежде не возникало подобных ситуаций? «Ой, мама, она же такая крошечная, будто куколка фарфоровая, вдруг я ей все ручки вывихну!» — выдал однажды Али, когда Салиха попросила его помочь ей выкупать Элиф. «Он так кричит, наверное, воды боится, может быть, это потому, что я слишком глубоко его в эту ванночку опустил, как ты думаешь?» — сию сентенцию изрек однажды Нихат, когда, преисполненный вдохновения, решил вдруг помочь мне искупать Ахмета. А Насух, помню, и вовсе решил, что ребенок «уже плавать научился» (в полтора-то месяца) и принес ему по такому случаю в подарок надувного дельфина чуть ли не с него ростом!
Миран рассмеялся:
— Нет, вот спать его укладывать — это у меня получается! И подгузники менять… ну, можно сказать, я уже почти научился! Так что я — образцовый отец! Почти… Осталось только и купать его научиться, но прежде — преодолеть этот страх, что я его утоплю ненароком! Но я смогу, вот увидишь!
— Разумеется, — совершенно серьезно проговорила бабушка. — Ты будешь самым лучшим отцом своему сыну, я в этом нисколько не сомневаюсь.
— Кстати, — оживился вдруг Миран, — вспомнил тут еще кое-что про купание! Ведь я же боялся и не любил мыться, верно?
— Это Генюль не любила! — поправила его бабушка и снова чуть усмехнулась при этом. — Когда Султан звала ее, мол, пора в ванную, она…
— … пряталась под диван в гостиной! — воскликнул Миран. — И говорила, что сейчас ее поймают и «подвергнут мыльным пыткам», а она не любит, когда шампунь лезет в глаза.
— Зато ты разбрасывал мыльную пену по всей ванной, потому что «топил корабли черных пиратов», и вот тебя-то как раз оттуда и на веревке нельзя было вытащить.
— Точно! А однажды «кораблем» оказался портсигар дяди Ахмета, который я специально утащил у него. Ну, то есть, он его забыл на скамейке во дворе, а я заметил и прикарманил тайком.
— Да, — задумчиво проговорила бабушка, — тебе тогда лет шесть всего было… А вот что ты ненавидел, так это стричься! Таких истерик мне в свое время даже Ахмет перед визитом к стоматологу не закатывал, знаешь ли!
Миран расхохотался еще громче:
— Ой, точно я сейчас вспомнил! Один раз, когда ты сказала, что отвезешь меня в парикмахерскую, то я… решил притвориться, будто у меня болит живот. А чтобы было правдоподобнее, решил съесть что-нибудь несвежее. Мы с Генюль полдня думали, что же именно мне съесть, наконец утащили из холодильника помидор, положили его на солнце, чтоб испортился. Ну, полчаса полежал, мы решили, наверное, уже готово, я съел, разумеется, не заболел, и тогда решил на свой страх и риск просто сказать тебе, мол, мне плохо. Но ты посмотрела на меня и велела прекратить ломать комедию.
— Ну, вот, милый, — похлопав его по плечу, проговорила бабушка с ехидной улыбкой, — теперь, будь уверен, тебя ждет все то же самое, дай только срок Умуту подрасти!
Что ж, решил Миран, значит, так тому и быть, в конце концов это же такие приятные и теплые воспоминания, пусть и Умута они тоже будут, и как можно больше!
***
Рейян поправила кружевной полог кроватки сына и села наконец в кресло. Она очень устала сегодня, потому что сынишка с утра капризничал, очевидно, как сказала мама, ему было немного жарко. Но теперь, когда они искупали его, переодели и накормили, он уснул, как ангелочек. Рейян полюбила сидеть вот так рядом с его кроваткой и наблюдать, как он спит. В такие минуты она представляла себе, как он вырастет, как будет играть во дворе, бегать по дому, воровать с кухни конфеты…
Азат когда-то таскал у кухарки Нигяр конфеты и засахаренные орехи и приносил ей, когда она сидела одна в комнате, наказанная за тот или иной проступок. Однажды дед выпорол ее за то, что она ненароком испачкала новое платье Ярен. Вернее, отец купил ей новое, очень красивое платье, зеленое с белым поясом с пряжкой, невероятными кружевными оборками и маленькой блестящей бабочкой, которая была пришита на отложном воротнике. Папа говорил, что в этом платье Рейян похожа на принцессу… Ярен, увидев ее в обновке, расплакалась и заявила, что хочет такое же. Дед и дядя Джихан, бросив все дела, поехали в магазин и привезли Ярен точно такое же платье, только розовое. Ярен обрадовалась, надела его и наотрез отказалась снимать, тогда
Рейян тоже заупрямилась и заявила, что и она будет в новом платье ходить целый день. А когда они с сестрой пошли играть во двор, то повздорили, как обычно, из-за какого-то пустяка. Ярен толкнула Рейян, а та стукнула ее в ответ по руке. В ответ Ярен дернула брошку-бабочку на платье Рейян и оторвала ее. Расплакавшись, Рейян толкнула Ярен, та упала, рассадила коленку и испачкала платье. На шум прибежал Азат, попытался их успокоить, чтобы родители и дед ни о чем не узнали, но, разумеется, ему это не удалось. Дед, отец, дядя и тетя выбежали во двор, пришлось рассказать им о ссоре, и после этого дед схватил ее за ухо и потащил в дом, приговаривая, что сыт по горло ее выходками.
Рейян вздохнула: и почему только они с Ярен вечно грызлись? В детстве они никак не могли поделить игрушки и платья, иной раз Ярен пеняла ей, что она «отнимает Азата, а он — только ее брат!» А еще ее раздражало, что Рейян отпускали гулять на улицу и позволяли играть с соседскими мальчишками (когда не видел дед, конечно же), а ей — запрещали, говоря, что «воспитанной девушке это не к лицу».
Когда же они повзрослели, то соперничество это никуда не делось, Ярен одно время даже обижалась на Рейян, что та «отняла у нее Мирана», хотя, разумеется, это полнейшая чепуха. Наверное, Ярен тоже чувствовала себя не слишком-то уютно и спокойно, и в этом они с ней, если вдуматься, похожи: Рейян с детства доставалось от деда, и она никак не могла понять, почему он любит ее гораздо меньше Азата с Ярен, не говоря уж о малышке Гюль. А Ярен чувствовала себя одинокой, потому что ей не разрешали выходить из дома, да и вообще, кажется, ее родители больше времени уделяли Азату, как сыну и наследнику, а ей вменялось лишь быть «послушной девочкой», которая не должна брать пример с кузины-сорванца.
В результате же все чуть было не закончилось трагедией, и теперь Ярен предстоит заново учиться любить и доверять своей семье. Что ж, по крайней мере, у нее есть Харун, он любит ее и непременно поможет пережить все горести и боль.
— Рейян, — в комнату заглянул Миран, — ты здесь?
— Смотри не разбуди! — кивнула она на колыбельку сына. — Как там бабушка, ты помог ей разместиться?
— Ей уже дед помог, — усмехнулся Миран, — сам принес сумку с вещами, а потом они с ней заперлись на ключ и уж не знаю, чем занимались целых полтора часа!
— Миран! — укоризненно взглянула она на него.
— Ну, а что такого, — хмыкнул он, — разбирали вещи, это же, сама понимаешь, дело хлопотное. Потом дед с отцом ненадолго отлучились, что-то там им потребовалось срочно уладить на фирме, а Джихану, сама понимаешь, не до того. Вы купали Умута, а я как раз поговорил с бабушкой. Вспомнили с ней о прошлом… — он мечтательно улыбнулся. — Знаешь, — Миран крепко обнял ее и зарылся лицом в ее волосы, — я вспомнил разные забавные истории из детства, и будто ожило все перед глазами! Это такие теплые и грустные одновременно воспоминания. Грустные оттого, что все уже прошло, словно в прошлой жизни случилось, будто даже и не со мной.
— Я понимаю, Миран, — ответила она, — ведь что бы там ни было, это наша жизнь, наше прошлое.
— А еще я в очередной раз понял, что… очень боюсь ее потерять. Бабушку… Потому что она… Помнишь тот день, когда ты мне сказала, что дашь жизнь нашему сыну даже ценой своей собственной? Я не мог и не хотел мириться с мыслью, что останусь без тебя! Эта мысль убивала меня! Мне нужно было, чтобы мне сказали: я непременно смогу и найду выход, у меня получится, и все будет хорошо! Но кто бы ни пытался меня в том убедить, я только ей одной поверил, понимаешь? Потому что именно она в детстве всегда говорила, что я все смогу, если буду сильным. А если мне будет больно, то она — всегда рядом, так что мне нечего бояться.
— Миран, — Рейян еще теснее прижалась к нему, а потом, чуть отстранившись, поцеловала, — я прекрасно это понимаю. Нам всем, бывает, так нужна забота и поддержка близких. А бабушка — самый близкий и родной для тебя человек.
— Ты права, и я…
Миран не договорил, потому что разговор их вдруг прервал плач Умута.
Оба, как по команде, бросились к кроватке и склонились над ней:
— Ну, вот, — вздохнул Миран, — разбудили… Прости, сынок, твой папа, наверное, никогда не научится говорить тише, когда ты так сладко спишь!
— Да нет, — усмехнулась Рейян, — просто наш Умут хочет попросить своего любимого папочку сменить ему подгузник!
— Правда? Ну, что ж, — развел руками Миран, — я ведь уже почти совсем научился, вот сейчас и проверим, благо, и повод есть.
— Что ж, папочка, дерзай! — хмыкнула Рейян. — Посмотрим, если ты сдашь этот экзамен на «отлично», завтра будешь уже сам купать и переодевать его перед сном.
— Ага, — обрадовался Миран, — это, так сказать, новый уровень сложности! Ты слышал, Умут, — подмигнул он сынишке, взяв его на руки, — твоя мамочка считает, что я дорос уже и до такого ответственного задания, и это прекрасно, правда? Ну, не плачь, не плачь, мой львенок, давай-ка посмотрим, где там у нас чистые подгузники…
***
Хазар спустился во двор и направился к воротам. Ему захотелось навестить Мирана, Рейян, маленького внука, а заодно и отца с матерью. Честно говоря, в доме сразу стало как-то пусто без отца. Сколько Хазар себя помнил, он жил в этом доме, а отец всегда был центром их семьи, ее сердцем.
Да, иной раз отец бывал слишком суров и бескомпромиссен, особенно если это касалось Рейян, а раньше — мамы Назлы. Но тем не менее, отец всегда старался, чтобы все были вместе, чтобы никто из членов семьи никогда не испытывал никаких трудностей… По-своему он любил и любит их всех, просто, видимо, ему трудно было выказывать свои чувства открыто, тем более, что долгие годы он жил, терзаясь от той своей давней сердечной раны.
Теперь же отец решил не упускать ни одного мгновения из вновь обретенного счастья, потому и последовал за мамой, которая, в свою очередь, приняла предложение Мирана провести несколько дней у него.
Хазар вздохнул: ему еще хотелось улучить момент и поговорить с матерью, просто поболтать обо всем на свете. Он бы попросил ее рассказать о детстве Мирана, о ее сыновьях, а сам Хазар ей рассказал бы о своих детских и юношеских годах, потом можно было бы вместе понянчится с Умутом…
Когда она еще лежала в больнице, и Хазар навещал ее, она иной раз пускалась в воспоминания, и он слушал, затаив дыхание, ему нравилось представлять, как маленький Миран, например, не хотел пить молоко и вылил его потихоньку в корзину с овощами, которую кухарка оставила на столе. Кстати сказать, когда-то давно сам Хазар сделал то же самое: вылил молоко в корзинку с зеленью. Когда бабушка Гюль узнала, то отвесила ему подзатыльник, а вот отец лишь улыбнулся себе в усы и заявил, что раз Хазар не хочет пить молоко, то пусть и не пьет, лучше дать ему сок.
— Хазар, ты уходишь? — он чуть было не столкнулся с Дильшах, которая как раз возвращалась домой.
— Ох, извини меня, — улыбнулся он ей, — я задумался и не заметил тебя. Ты выходила?
— Да, — вздохнула Дильшах, — мне нужно было немного освежиться. В этом доме такая тягостная обстановка… Хазар, ты знаешь, — она осторожно тронула его за плечо, а потом взяла за руку, — мне очень жаль, что все так случилось с Азизе ханым. То есть… я, конечно, ее не переношу, но все же она — твоя мать, и Миран ее очень сильно любит. Я не хотела, чтобы с ней случилось что-то плохое, потому что вам от этого было бы очень плохо.
— Все обошлось, Дильшах, — ответил Хазар, — слава Аллаху, ничего страшного не произошло. Но ты знаешь, эти полицейские и зять Джихана правы, судя по всему, эту гадость совершил кто-то из живущих в доме.
— Может быть, простая случайность, — пожала плечами Дильшах. — Вдруг прислуга случайно пролила это лекарство? Может быть, та девица, твоя племянница, это сделала?
— Ярен? — удивился Хазар. — Да нет, как она могла, да и зачем ей вредить маме?
— Возможно, она и не собиралась никому вредить, ты же сам слышал, она сказала, ей показалось, будто в пузырьке были какие-то витамины.
— Пожалуй, — протянул Хазар, — в этом есть определенный смысл. Надо бы поговорить с Ярен. Разумеется, при случае, и когда ей станет лучше. Бедняжке сейчас противопоказаны всякие волнения. Что ж, — он взглянул Дильшах в глаза, — я собирался заглянуть к Мирану. Не хочешь пойти со мной?
— Нет, — быстро помотала головой Дильшах, — иди один, потому что, боюсь, Миран не обрадуется, когда увидит меня.
— Зачем ты так, дорогая? — вздохнул Хазар. — Поверь, наш сын вовсе не сердится на тебя!
Дильшах невесело усмехнулась и вдруг положила руки ему на плечи.
— Годы совсем не изменили тебя, Хазар, — сказала она, — ты все так же веришь в самое хорошее в людях! Вот и сейчас… Ты пытаешься меня убедить в том, что Миран любит и доверяет мне, но это не так! Впрочем, я уже не ропщу на судьбу, нет, так уж сложилась жизнь. Я уже не могу заставить Мирана полюбить меня, значит, мне остается лишь молить Всевышнего, чтобы хранил его, Рейян и Умута. И ждать, что однажды он хотя бы чуть-чуть смягчится!
— Да, это разумно, — кивнул Хазар. — Просто дай ему время.
— О, если бы я могла повернуть время вспять! — воскликнула Дильшах, прижимаясь к Хазару. — Я бы все сделала по-другому, иначе прожила бы свою жизнь, и мы с тобой были вместе.
— Но теперь это невозможно! — прошептал Хазар.
Глаза Дильшах были совсем близко, он видел свое отражение в ее зрачках.
— Да, — ответила она тоже шепотом, — вероятно. Но мы… мы могли бы попытаться!
— Дильшах…
— Ничего не говори больше, Хазар! Не надо…
Она придвинулась ближе, крепко обняла его за шею и вдруг прижалась губами к его губам. Хазар взял ее за плечи, инстинктивно притянул к себе и, чувствуя, как сердце вот-вот готово было выскочить из груди, ответил на поцелуй.
— Хазар бей?..
Они с Дильшах одновременно вздрогнули и отпрянули друг от друга.
Хазар обернулся и понял, что еще немного, и он вряд ли сможет устоять на ногах, у него натурально колени подгибались.
Зехра стояла у ворот, крепко сжав кулаки, и, не замечая, как по ее щекам катятся слезы, смотрела на них:
— Что… что это такое? — еле совладав с голосом, проговорила она.
— Это совсем не то, что ты думаешь, Зехра! — тихо проговорил Хазар, чувствуя себя при этом совершеннейшим подлецом.
