***
Я пыталась перевязать кровоточащую рану Ханны имеющейся под рукой тканью — пришлось пустить в ход собственную одежду и оторвать длинную полосу хлопка от низа рубашки. Пальцы будто одеревенели и не слушались, поэтому у меня никак не выходило нормального переплетения нитей, которое могло бы обеспечить надежный узел. На жуткие крики по ту сторону камеры я запрещала себе обращать внимание, но раз за разом каждый новый вопль обжигал мои внутренности адским пламенем, а кожа на предплечье будто вздувалась ровненько в том месте, где когда-то Беллатриса вырезала всего одно слово: «Грязнокровка». Эти фантомные боли напоминали каждой клеточке, каждому рецептору моего организма о том, каково оказаться в лапах этого чистокровного чудовища. Она не остановится, пока не добьется своего или… пока последний из нас не испустит предсмертный выдох. Мерлин, пожалуйста, сделай так, чтобы мы мучились, как можно меньше Пожалуйста! Пожалуйста! Пусть для нас все закончится, как можно быстрее… Пожалуйста! Успокаивало меня только одно: нас было всего двадцать человек — тех, кто не успел трансгрессировать, был ранен или просто не смог сориентироваться во время неожиданной облавы, устроенной Пожирателями. Нас притащили в подземелья Малфой-Мэнора — это проклятое место я бы узнала и с закрытыми глазами. И посадили в крошечную камеру, рассчитанную максимум человек на пять. Нас же было в четыре раза больше. Места с трудом хватало на то, чтобы стоять, не говоря уже о том, чтобы занять хотя бы подобие удобного положения. Среди нас нашлось двое раненных, которых мы оттащили к стене и уложили на голый пол подальше от взглядов разъяренных, опьяненных новой победой Пожирателей, так что места в нашей темнице стало еще меньше. Конечно, я понимала: оказывать первую помощь бессмысленно: через пару часов, когда Беллатриса перебьет здоровых, она доберется и до раненных: до милой Ханны Эббот и до корчащегося в забытьи Ли Джордана. Но я все равно не могла бездействовать. Где-то в груди теплилась абсурдная, идиотская, но такая заманчивая надежда: а вдруг… вдруг случится чудо, и нам помогут выбраться из этого подземелья, как и несколько лет назад?! Вот только помогать некому: увы, Добби больше нет. Когда крики смолкли и не возобновились больше двух минут: я мысленно отсчитала секунды и, когда дошла до ста двадцати, прошептала про себя: «Минус один». Смелая, добрая, решительная и такая стойкая Анжелина отмучилась. Теперь она рядышком с Фредом.Что ж… пусть у них хотя бы там получится быть счастливыми. По щекам покатились предательские слезинки, но я тут же утерла их рукавом рубашки, заставляя свое сознание вернуться к стонущей сокурснице. Волшебных палочек ни у кого из нас не было. Их отобрали и переломили пополам сразу после сражения. Поэтому теперь я пыталась остановить кровь известным магловским способом — спасибо маме с папой, которые обучили меня этому еще до поступления в Хогвартс. — Потерпи… — шептала как заведенная, продолжая закручивать импровизированный жгут, с болезненной радостью замечая, что кровь наконец-то прекратила сочиться сквозь края глубокой раны. — Пить… — с сухих, растрескавшихся губ подруги сорвался такой тихий стон, что я даже решила, будто мне это показалось, но… следующая просьба прозвучала чуточку громче: — Пить… пить… пить… Я в отчаянии огляделась по сторонам: помочь было нечем. Воды в камере не было ни капельки. Пришлось оторвать еще один лоскут от многострадальной рубашки: я обтирала тряпкой женский лоб, на котором проступила холодная испарина, до конца не понимая, зачем это делаю. Ведь все бесполезно: без посторонней помощи все мои действия не имеют никакой пользы. Хотелось плакать от собственного бессилия, но я запрещала себе это делать. Воды нет, так что слезы — слишком большая роскошь. — Держись, пожалуйста, держись, — твердила я подруге, хотя она меня, разумеется, не слышала. Звук сдвигаемого металла прозвучал в отдалении, и я вряд ли бы заострила не нем внимание, если бы не увесистый толчок в бок и испуганный голос над ухом: — Гермиона, Лестрейндж уводит ее! — я непонимающе посмотрела снизу вверх на заплаканное лицо соседки по камере, и та пояснила: — Она выбрала Джинни! Дальше можно было не продолжать: я молниеносно вскочила на ноги и, расталкивая сокамерников локтями, рванула вперед — к решетке, которая уже двигалась в обратном направлении. Еще пару секунд — и я не смогла бы выбраться при всем своем желании! Не знаю, что именно придало мне скорость и ловкость: возможно, недоумевающее личико Джинни или ее тонкий, детский силуэт в силках крепких, длинных пальцев Беллатрисы. Ну, почему, почему из всех присутствующих эта ведьма выбрала самого невинного и беззащитного человека?! — Не трогай ее! Отпусти! — я обхватила Джинни за руку и потянула на себя, с каким-то странным облегчением замечая, как разжимаются пальцы аристократки. Обхватив руками угловатые плечи Джинни, я прижала девушку к себе, а она, уткнувшись носом мне в шею, что-то пролепетала, но… в тот момент мне было не до этого. Убегать нам было некуда. А в черных глазах за спиной Уизли полыхал вселенский гнев: — Ах ты тварь! Ну, вы у меня сейчас обе попляшете! Кру… Но прежде, чем с алых губ слетело Непростительное заклятие, я, не выпуская Джинни из захвата, повернулась спиной к озверевшей ведьме, загораживая Уизли всем телом. Между лопаток ударил обжигающий луч мучительного проклятия. Каждый мускул рвало от боли, и, наверное, я орала во всю глотку, вот только… я не слышала своего голоса. Я осознала, что все-таки не смогла сдержаться от позорных воплей лишь в тот момент, когда наступила кратковременная передышка. Хрипло втягивая в исстрадавшиеся легкие воздух, я чувствовала, как каждый нерв стонет от боли. По ощущениям, нижняя часть лица и вся шея превратились в кровавое месиво разорванных слизистых. Впрочем, передышка была крохотной. — Круцио! Круцио! Круцио! — вспышки боли взрывали рецепторы нескончаемыми импульсами, и я уже корчилась на полу — ноги подкосились, и я рухнула вниз вместе с оберегаемой девушкой. А Джинни… вряд ли она понимала, что с нами происходило. Счастливая. Новая передышка показалась мне подозрительно затянувшейся. И неспроста… Сильные пальцы вцепились в волосы на затылке и потянули голову вверх, причиняя новую боль, к которой мое тело не было готово. Резкий, необузданный рывок — и Лестрейндж заставила меня поднять к ней лицо. После пыток мозг был затянут дымкой, поэтому я не сразу сообразила, что происходит. Только вдруг вокруг стало слишком много рук, лиц и тел… Опомнившиеся егеря заставили меня разжать пальцы и вырвали из объятий заплакавшую от ужаса девушку. Даже в ее волшебный мирок грез пробилась эта чернота и гниль. — Гермиона! Герми, мне страшно! Герми! Герми! Гер… — Рыжую назад в камеру, а эту суку ко мне! — рявкнула Беллатриса. Раздав приказы, она сильнее дернула книзу кулаком, в котором были зажаты мои волосы, вынуждая подбородок рефлекторно скользнуть вверх. В черных глазах прочиталось недоумение, а на смену этому коктейлю чувств пришло осознание со зловещими искрами предвкушения: — Ага, так это же моя любимая грязнокровочка! Я попыталась вцепиться ногтями в красивое лицо — что угодно, лишь бы стереть с него этот звериный оскал радости, но Лестрейндж с легкостью перехватила мою ладонь. — Пора продолжить наш девчачий разговор, не правда ли?! — ее дыхание опаляло лицо. — И на этот раз нас уже никто не прервет, маленькая, отвратительная тварь! Но перед тем, как мы начнем, поклонись нашему Повелителю! — и Беллатриса толкнула меня вперед. А я, всеми силами стремясь удержать равновесие и не рухнуть на пол, смешно взмахнула руками, пытаясь найти хоть какую-нибудь точку опоры. Только бы не упасть! Только бы не доставить такое счастье всем собравшимся Пожирателям! Неожиданно мои пальцы вцепились во что-то прохладное и твердое… И в ту же секунду мне показалось, что барабанные перепонки разорвутся от громкого вопля аристократки: — Мерзкая грязнокровка, убери свои руки! — в голосе Лестрейндж отчетливо слышались паника и ужас. — Как ты смеешь прикасаться к Господину своими грязными лапами?! Не разжимая пальцев, я растерянно тряхнула головой и, моргнув, сбросила спасительную, туманную пелену, укрывающую сознание. И наконец-то смогла по достоинству оценить всю прелесть и… абсурдность сложившейся ситуации. Да, я, и правда, не упала, хотя лучше бы я валялась на грязном камне, ведь моей импровизированной опорой стала… рука замершего Волан-де-Морта. Катастрофа. Кажется, настало то самое время, когда я на собственной шкуре должна была узнать, насколько больно умирать. Но, как ни странно, Темный Лорд молчал. Я воровато подняла глаза и встретилась взглядом с алыми щелками с узкими, змееподобными зрачками. Мужчина смотрел на меня хмуро и с явной неприязнью, хотя на долю секунды мне показалось, будто на дне страшных глаз отчетливо промелькнуло недоумение. Как ни странно, Волан-де-Морт не делал попыток оттолкнуть меня или убить. Он молча, не моргая, продолжал смотреть на меня, а я замерла перед ним, как кролик перед удавом… Не знаю, чем бы закончились эти странные гляделки, если бы Лестрейндж не оттянула меня от мужчины: она с такой силой выворачивала пальцы, что мне показалось, будто еще немного — и фаланги раскрошатся под ее фанатичным натиском. Краем глаза заметила, как Темный Лорд поднял ладонь и осмотрел ее, легонько загребая пальцами воздух… Что он делает?! Впрочем, уже через секунду мне было не до странного поведения этого чудовища, ведь его лучшая приспешница вновь обрушила на меня Круциатус. Время остановилось, превратившись в один сплошной, непроглядный сгусток боли. Я больше не понимала, где нахожусь, и что со мной делают. Больше не было каких-то принципов и тайн. Больше не было желания кого-то спасать и защищать, да и кого… кого мне защищать? Мозг застилало кровавой дымкой, вытесняющей память и рассудок…. И вдруг… сквозь этот алый туман прорвалось тихое, спокойное, но наполненное необъяснимой властью: — Прекратить. Отведите девчонку в мой кабинет. Я сам ею займусь.***
Ее прикосновение взорвало каждый рецептор. Мое тело, пережившее одну смерть и восстановленное из кости мертвого, практически разложившегося отца не могло чувствовать так, как это было дано любому другому человеку. Каждое касание было невесомым и едва ощутимым. Поначалу это очень напрягало, но потом я нашел и выгоду в этих изменениях. Я не испытывал боли ни от огня, ни от железа, ни от заостренного лезвия… А то, что я практически не испытывал удовольствия и от легких, возбуждающих касаний даже самых искусных женщин, было незначительной ложкой дегтя в моей неуязвимости. К этому я тоже с легкостью адаптировался. И вот теперь…все перевернулось. Неожиданное, невинное прикосновение этой несуразной, растрепанной девчонки рассыпалось под моей кожей миллиардом жалящих приятным огнем искорок, запустившим внутри меня жаркую, позабытую волну… чего? Возбуждения? Интереса? Недоумения? Чего, черт бы меня побрал?! Я рассматривал глубокие вмятины на коже, оставленные острыми ноготками девчонки, и понимал, что, как ни странно, особой злости не испытываю. Скорее, внутри поднималась волна абсурдного веселья: это ж надо, что эта девчонка устроила! Оторвав взгляд от собственной руки, я повернул голову в ту сторону, где елозила по полу упомянутая девушка. Она металась по замызганному чужой кровью камню; билась затылком о каменную кладку в рефлекторной судороге; до сломанных ногтей и кровавого мяса скребла пальцами по твердой поверхности. Из искусанных губ сочилась кровь, сползая тонкими струйками по аккуратному подбородку. А из-под опущенных ресниц катились рефлекторные слезинки. Что я испытывал в тот момент? Хм…. Не знаю…. Просто мне до одури нравилась эта картина. Я не испытывал жалости. И мне было плевать на то, что чувствует эта девушка, но… она была невероятно красива в своей агонии. К тому же, те участки кожи к которым она прикоснулась, до сих пор помнили странный, необъяснимый жар теплых, нежных пальцев. — Люциус, — тихо выдохнул я, и мой скользкий друг моментально оказался рядом, преданно вглядываясь в мое бесстрастное лицо: — Кто эта девчонка? — Это…. — похоже, Люциус ожидал чего угодно, но только не такого странного вопроса. Обычно меня не особо интересовало, какое имя носит будущий ужин моей Нагайны, но аристократ все равно ответил. Еще бы… попробовал бы он промолчать. — Это Гермиона Грейнджер… — Малфой замялся, явно не понимая, какую еще информацию я мог бы возжелать от него услышать. Грейнджер. Грейнджер… Имя было до чертиков знакомое. Хм… Грейнджер… — А, так это та самая девчонка, которая гонялась с Поттером за моими крестражами? — неожиданное осознание вспыхнула в мозгу отчетливым, ярким пятном. — Да… — Люциус явно нервничал. — Интересно… — я перевел взгляд на хрупкое, но, как оказалось, довольно сильное женское тело, корчащееся в углу, оценивая, сколько еще непросительных заклятий оно способно сегодня вынести. Я мог остановить Лестрейндж одним щелчком, но… зачем? Пусть сдыхает! Эта грязнокровная тварь заслужила подобную участь, вот только… стоило сжать пальцы в кулак, как я вновь ощущал ее кожу на своей. Вдоль позвоночника пробегали искры позабытого, упоительного возбуждения, неумолимо спускающегося к низу живота, опаляя его болезненно-приятным жаром. А ведь это были всего лишь ее пальцы…. Интересно, какие ощущения меня ждут от прикосновения…хм… других частей ее тела? Губы сами собой сложились в предвкушающую усмешку: прежде чем убить это грязнокровное отродье, неплохо было бы провести несколько экспериментов. В научных целях, так сказать. И я тихо выдохнул, даже не стараясь перекричать вопли Грейнджер. Прекрасно знал, что палач в юбке меня услышит. Не может не услышать. — Прекратить. Отведите девчонку в мой кабинет. Я сам ею займусь. Пока Грейнджер поднимали и тащили к выходу, я поманил к себе одного из егерей. Тот с явной опаской подошел ко мне, вжав голову в плечи. Зря боялся. Сегодня бояться нужно было совершенно другому человеку. Точнее, другой…. — Сколько пленников Лестрейндж сегодня уже убила? — Тттттроих, — заикаясь, севшим голосом пролепетал лесничий. — Грязнокровка заступилась за кого-нибудь еще, кроме этой рыжей? — не мигая вглядывался в бескровное лицо допрашиваемого. — Нет, сэр… Как я и думал. Прелестно. — Рыжую отсадить отдельно и не трогать без моего приказа. Грязнокровку доставить наверх, а остальных…убить. — Но мой лорд, — голос Люциуса прозвучал удивленно, — как же мы добудем нужные сведения, если убьем их? — Нам все расскажет грязнокровка, — с холодной ухмылкой заявил я, обрывая стенания Малфоя. Прищурившись, я наблюдал за тем, как рыжую девушку, больше похожую на ребенка, вытащили из камеры и отвели в другую темницу: отдаленную и более комфортную. А потом, как я и приказывал, в переполненную камеру полетели яркие, алые лучи моего самого любимого заклинания. Я видел, как одно за другим начали падать тела, превращаясь в затихшую мертвую массу… — Не думаю, что Грейнджер что-то скажет, — тихий голос Малфоя за спиной. — У нее просто не будет выбора… — я не удержался от улыбки. Я не был бы самым могущественным темным волшебником, если бы не продумал заранее все пути и ходы. А то, что при помощи рыжей можно манипулировать даже такой гордячкой, как Грейнджер, было понятно с самого начала. Благородными людьми легко играть и управлять. Они слишком предсказуемы, слишком доверчивы, слишком честны… слишком… У них все должно быть по правилам. А еще… Они все жалкие идиоты. И я не был бы истинным наследником Слизерина, если бы не решил извлечь из этого свою личную выгоду.