Tame Me

Кончик деревянного меча описывает в воздухе плавный круг, двигаясь медленно и почти касаясь балок высокого потолка. Босая ступня отступает влево. Корпус поворачивается под шелест юбки, меч двигается следом. На прогнувшуюся половицу с подбородка слетает солёная капля пота. Вороные волосы подскакивают в юрком кувырке по полу. Оружие летит по залу, слышится шорох одежды. Плечо впечатывается в пол в отчаянном прыжке вперёд. Тело вновь переворачивается, пальцы обхватывают рукоятку, всё же успевая поймать меч до того, как тот падает на пол. На лице появляется ликующая улыбка. Рука утирает собравшийся над верхней губой пот. Хёнджин раскидывает конечности по прохладным половицам, ложась на спину. Грудь бурно вздымается. Он отбил себе всё, что можно, пока практиковал этот трюк с бросанием меча и попыткой поймать его в другой стороне зала. Тот дубасил его по пальцам, тыкал в спину, хлопал по лопаткам, прилетал по голове. Однако упрямство не позволяло сдаваться. Так что спустя почти три часа он, наконец, примерно уловил точку баланса, центр тяжести меча, методом проб и ошибок высчитал с какой силой его нужно кидать и в каком положении. Ладони все пурпурные, тело явно покроется синяками, но чувство удовлетворения от покорённой вершины перекрывает всё с лихвой. Протяжный выдох проносится по залу, улетая куда-то к покачивающимся на улице деревьям. Графитовый свет растекается по порогу. Небо белёсое, густых туч нет, типичной духоты перед дождем тоже. Кажется, что солнце просто решило взять на сегодня выходной. Хорошо, что этого не произошло в четверг. Если бы было пасмурно, то стемнело бы ещё раньше и тогда он бы почти со стопроцентной гарантией свалился в какой-нибудь овраг и что-нибудь себе сломал. Хёнджин временами возвращается к этому пронизывающему свистящему ощущению потерянности и безысходности. А затем к истеричному облегчению, которое возникло при виде Чанбина. Удивительно, что человек, который причинил ему самую сильную боль, за эти почти два месяца стал для него эталоном безопасности и надёжности. Он стал тем, кому можно без сомнений доверить свою жизнь. Которой тот в своё время фактически завладел. Но, видимо, и правда совершенно не из тех побуждений, о которых принц думал поначалу. Видя то, как он разозлился из-за произошедшего и был готов разбираться со всем радикально, Хёнджин переживал, что Донхёку достанется слишком сильно. Да, тот ослушался приказа, но ведь это была случайность. Принц сам виноват, что был так уверен в своих способностях и том, что сможет сориентироваться на местности без сторонней помощи. В конце концов, это был его выбор, его никто не принуждал. Следующим утром Донхёк так и не приехал на завтрак, так что он кружил в районе ворот и кострища, чтобы выловить его первым и как-то прикрыть от супруга. Вот только он всё никак не появлялся и никто не знал, когда он вернётся. Так что Хёнджин устал от ожидания непонятно чего и вернулся домой заниматься своими делами. Он прислушивался, думая, что в случае потасовки в любом случае всё услышит и тут же отправится разбираться. Однако всё пошло немного не так, как он думал. Вечером Донхёк сам заявился на порог их дома. Живой и невредимый. Если не считать очевидной ссадины на скуле. Он извинился за свою оплошность и быстро ретировался, провожаемый строгим взглядом стоящего позади Чанбина, очевидно притащившего его извиняться после основательной беседы. Хёнджин удивился тому, что Донхёк отделался парой тумаков и выговором. Хотя может он просто не видел, как именно всё проходило и куда ещё приходились удары, если те были. Порядки здесь явно суровые, но вдаваться в детали он не захотел ради своего же спокойствия. Лишь спросил у Чанбина не перегнул ли тот палку и не заставил ли Донхёка делать всё через боль и притворяться, что всё в порядке, когда он еле на ногах стоял. Супруг ответил, что тот легко отделался, потому что принц переживал слишком сильно и он не хотел его расстраивать. Но он будет ещё за ним наблюдать. Этот аспект клана по-прежнему сложно принять. Готовность применять физическую силу по многим поводам. Здесь все относятся к этому спокойно и только он один бы предпочёл решать всё словами и ограничиваться выговорами, либо какими-либо наказаниями по ограничению досуга, может, ограничение поездок за пределы клана, ограничение свободного заработка, что-то подобное. Однако он не может пойти против давно укоренившихся традиций. Это не в его власти. Пальцы оттягивают волосы, пропуская больше воздуха к горящему после тренировки скальпу. Футболка приподнимается и встряхивается, живот обдаёт приятным освежающим порывом. Дыхание выровнялось, сердцебиение успокоилось, тело заполнилось тяжестью и нытьём в точках, которым досталось особенно сильно. Даже лёгкая сонливость проклёвывается, физическая нагрузка неплохо так его вымотала. Свист взрывается у самого уха. Хёнджин дёргается на месте так сильно, что подлетает на пару миллиметров. Глаза ошалело распахиваются, он рывком садится, ловя звёзды перед взором. В паре сантиметров от участка, на котором лежала его голова, торчит стрела, вонзившаяся в древесину всем наконечником. Взгляд поднимается, пытаясь понять, что произошло. - Ч… что за хрень? Ты сдурел?! У входа в зал появляется Минхо. Он подобрался абсолютно незаметно, в тишине не было слышно ни единого подозрительного шороха. Холодные чернильные глаза смотрят насквозь. Лук, который он держал в руках, отправляется за спину. С пояса снимается деревянный меч. Впрочем, что деревянный, что металлический, в умелых руках это в любом случае крайне опасное оружие. Особенно ясно это становится, когда местный повар срывается с места. - Чего тебе надо?! Хёнджин испуганно подскакивает и чуть не падает, вновь ныряя вниз, чтобы схватить свой меч. Он отскакивает в сторону и кое-как успевает выставить его, чтобы заблокировать удар, от которого локти прогибаются. Минхо молча следует за ним, продолжая прожигать его взглядом и держа оружие наизготовку. - Ты нормальный, нет? Это вообще не смешно! - Никто и не смеётся. Защищай свою королевскую задницу, ваше высочество. Муж тебя не спасёт. Минхо заносит руку и ведёт мечом вниз. Хёнджин взмахивает своим, чтобы отбить удар, вот только его не происходит. Оружие повара молниеносно меняет траекторию и заезжает ему по открытому боку, пока сам он легко уклоняется, повернувшись вправо. Принц ойкает от неприятного ощущения. Он осознает, что атака была не сильная и намеренно сдержанная, потому как если бы Минхо сражался серьёзно, то этим ударом под ребро и положил бы его сразу же. Однако ситуацию это не меняет. Принц не может понять, насколько тот серьёзен и с чего вдруг решил напасть. То ли ему стало скучно, то ли у него накопились претензии. От их повара можно ожидать чего угодно, никто не знает, что у него на уме. Отскочив назад и выправившись после болевого укола, Хёнджин сам делает выпад, когда на него начинают неумолимо напирать. Он со всем импульсом ведёт мечом справа налево, вытягивая руку и пытаясь удержать противника на расстоянии. Минхо отбивает атаку с такой мощью, что вибрация пробегает до самого плеча, а звук столкнувшихся древесных лезвий отдаётся в висках хлопком. Ни секунды не мешкая, он сразу же наносит ответный удар наискосок. Принц отчаянно сжимает рукоятку, выдерживая напор. Меч вдруг поддаётся. Минхо делает шаг назад и на секунду у Хёнджина даже мелькает ликующая мысль о том, что он умудрился его пересилить. Вот только повар не отступает, не выстояв в поединке, а делает ещё шаг и разворачивается, полностью сходя с линии на которой они сражались. Не ожидавший этого Хёнджин летит вперёд и едва успевает выставить ногу и упереться в пол мечом, чтобы с позором не распластаться звездой. Уловив движение боковым зрением, он отпрыгивает в сторону и, поддаваясь инстинкту, выскакивает из зала. Ступни шлёпают по траве. Сердце бешено грохочет от адреналина и непонимания ситуации. Бежать, зная, что за тобой несётся человек с оружием, страшно и волнительно. По крайней мере, на улице больше простора и меньше шансов того, что его зажмут в угол. Принц разворачивается, чтобы оценить ситуацию, и чуть не давится воздухом. Потому что Минхо буквально оказывается прямо перед ним и уже заносит меч для удара. Древесина трещит. Хёнджин в последний момент отбивает атаку и, поддаваясь паническому импульсу, сразу же машет оружием в ответ. Минхо отбивает все его пасы с такой невозмутимостью, что на его лице не дёргается ни один мускул. Только чернильные волосы летают через пробор. Через какое-то время принц пытается собраться и сделать что-то новое, потому как ожидать другого результата, повторяя одни и те же действия, явно глупо. В очередной раз замахнувшись и пустив меч по диагонали, перед столкновением он уводит его в другую сторону, целясь вниз в ногу. Кончик чужого меча блокирует эту попытку, заставляя оружие Хёнджина срикошетить назад вместе с рукой. Пользуясь этой заминкой, Минхо ударяет по его пальцам, вынуждая их разжаться и выронить меч. Нога поддевает коленку, ладонь толкает по груди. - Слабо. Ваше величество бы уже превратилось в дворянину на шпажках. - Нечестно нападать без предупреждения, блин. Хёнджин морщится, приподнимаясь на локтях. Толчок отправил его прямиком на траву. Оставшиеся капли утренней росы размазываются по рукам. Босые ступни явно заляпались землёй. - Жизнь вообще нечестная. Враг может напасть в любой момент и он не будет присылать тебе весточку голубиной почтой за три рабочих дня до нападения, - полы широкой чёрной накидки Минхо подкидываются ветром; остриё меча по-прежнему указывает на лежащего у его ног принца. - Какого хрена ты вообще до меня докопался? - Твой горячо любимый муж велел натренировать тебя хотя бы до состояния продержаться пару минут до появления подмоги. - И ты так любезно согласился ему помочь по доброте душевной? – вскидывает брови Хёнджин. - Мне надо выпустить пар. - То есть я твоя груша для битья? - Именно. Вставай. Носком сапога Минхо пинает лежащий в траве меч в его сторону. Сев, Хёнджин потирает пальцы, по которым прошлось деревянное остриё. Над костяшками растеклись розоватые пятна. Шумный выдох заставляет пряди у лица подлететь. Сердце до сих пор колотится, но хотя бы можно не переживать о том, что его на полном серьёзе решили забить до смерти деревяшкой. Он вполне трезво оценивает свои возможности и признаёт, что любой из клана может без проблем с ним расправиться, даже если у них будут одни лишь кулаки, а у него целый сундук оружия. - Почему Чанбин сам меня не тренирует? Мы уже занимались. - А я почём знаю? Наверное, не хочет дубасить своего ненаглядного принца, - фыркает Минхо, ловко вертя меч пальцами и при этом краем глаза неотрывно наблюдая за своим теперь уже подопечным. - А ты, конечно же, только рад возможности без последствий кому-то врезать? – Хёнджин поднимается с земли и отряхивается. - Конечно же. С тобой правда особо не разгуляешься. - Почему? - Если бы я сражался хотя бы вполовину силы, то ты бы из зала не вышел. Ты вышел оттуда, только потому что я позволил. Нижняя губа поджимается. Хёнджин понимает, что тот прав. Спорить и пытаться зачем-то доказать обратное нет смысла. Он вполне способен признать свои слабости и моменты, над которыми нужно работать. Если он будет хорохориться, то никакой пользы это не принесёт. - Ну, я хотя бы немного продержался, - тем не менее, гордость у него всё же есть. - Если ты будешь поддаваться панике и так же слепо херачить мечом, лишь бы что-то делать, то окажешься на земле ещё быстрее, - подчёркивает Минхо, однако через какое-то время добавляет. – Попытка с ногой имела смысл. У неё был бы шанс, если бы ты не опустил взгляд вместе с мечом. Это сразу выдаёт твою тактику. - О, это что, можно считать крошечным комплиментом, что ли? - Держи очко шире. Просто запомни, что я сказал, твоя королевская башка вроде как взращивалась для всасывания информации. «Королевская башка» дёргается, скидывая волосы с глаз. Когда меч Минхо вновь оказывается в воздухе, делая переворот, Хёнджин срывается с места. Оружие целится в бок. Сапоги размазывают траву, крутясь на месте. Повар стремительно поворачивается, ловит рукоятку в воздухе и тут же проходится кончиком по чужому локтю. - Мимо. - Да как ты так быстро реагируешь? – принц с досадой цокает языком. - Жить захочешь и не такому научишься, - Минхо вертит запястьем, описывая мечом круг и шагая по траве. – Ты делаешь выпад и застываешь, смотря, что из этого получается. И пока ты стоишь, тебя очень легко почикать. - Так я не знаю, куда дальше меч вести, я не знаю, что ты сделаешь. - Не веди меч, веди жопу свою великовеличественную. Я тоже не знаю, куда ты будешь двигаться, зато я прекрасно знаю, где ты стоишь, и я инстинктивно буду бить туда, где ты стоишь. Минхо вырывается вперёд и рубит мечом снизу-вверх. Хёнджин блокирует удар сверху и в момент, когда древесные лезвия соприкасаются, повар уже стоит правее, чем когда наносил удар. Раньше Хёнджин этого не замечал, наблюдая только за оружием. Он резко отводит ногу назад и в сторону, тело естественным образом фактически течёт следом за ним, давая секунду на то, чтобы развернуть меч и отразить им новый выпад. - Так ваше величество умеет выполнять команды, - хмыкает Минхо. - Как ты заметил, меня учили учиться, - Хёнджин выставляет меч перед собой, держась настороже. – И вообще, раз уж мы так очаровательно беседуем. Чем я тебя так раздражаю? Да, я из королевской семьи, но вроде бы я ничего такого не делаю, чтобы как-то это подчеркнуть. - Не льсти себе, мне на тебя хером положено. - Тогда к чему все эти издевательские «ваше величество»? - Ну, хочешь, так я тебя, как Чону, буду пиздоглазым называть. Будешь пиздоглазый два, хочешь? - Обойдусь. - Так и пусть тогда ваша велическая манда не мандит. Сапоги сминают траву. Босые ступни шагают назад. Меч Минхо бьёт наискось. Хёнджин отражает удар и старается в то же мгновение ретироваться в сторону и отскочить, чтобы не попасть под вторую волну сразу же. Он пробует больше двигаться, припоминая выученный ранее урок. Судя по тому, что повар продолжает атаки, но пока что не попадает по его телу, какой-то прогресс он всё же совершает. Понятное дело, что Минхо сражается в умеренном режиме и не применяет никаких изощрённых трюков из своего арсенала, но и то, что он не слишком сильно ему поддаётся, тоже в какой-то степени демонстрирует человеческое уважение. Его слова едкие, методика преподавания разительно отличается от Чанбина, однако всё равно ощущается то, что он чему-то его учит, просто своими способами. На самом деле от его слов стало полегче. Хёнджин подозревал, что тот не таит на него зла только лишь из-за статуса и не цепляется за предрассудки, которыми оперировал в первые дни. Вот только никакой гарантии не было, со взрывным характером Минхо сложно сказать, когда он серьёзно кому-то грубит, а когда делает это по привычке. Но, кажется, постепенно принц начинает его понимать. Будь неприязнь настоящая, тот бы этого точно не скрывал и воспользовался возможностью хорошенько его унизить. Это придаёт уверенности. Меч в очередной раз встречает удар, заставляющий отшатнуться назад. Усталость даёт знать о себе, но Хёнджин отталкивает её подальше, сосредотачиваясь на происходящем. Он замечает определённый паттерн атак Минхо, которые тот скорее всего повторяет намеренно, чтобы научить его справляться с конкретной тактикой, и пробует разные способы защищаться от них и атаковать в ответ. В бою соображать и анализировать сложно и, тем не менее, Хёнджин концентрируется на том, чтобы сохранять спокойствие и запоминать, какие комбинации работают, а какие нет. Очередное сражение длится третью минуту подряд без пауз, как внимание вдруг переходит на совершенно новый звук. По округе эхом разносится какой-то вой. Мелодичный и воздушный. Хёнджин понимает, что это флейта, но какая-то гулкая, не звонкая и не резкая. Мелодия резонирует среди деревьев, чарующей волной растекаясь под белёсым небом. Кажется, что этот многоуровневый пронзительный звук отражается даже в грудной клетке. Услышав шаги, принц, обернувшийся в сторону пролеска, поворачивается обратно, думая, что на него снова нападают. Вот только меч Минхо направлен вниз. Он подходит к нему и почему-то кладёт руку на затылок, заставляя опустить голову, тоже опуская свою. - Что происходит? Что это за звук? - Погребальная флейта. В Улье кто-то умер, наверное, кто-то из стариков. Ею знахарь направляет душу в тот мир и, чтобы она не потерялась и не запуталась, все должны замереть и опустить головы, отдавая дань уважения. Прислушавшись, Хёнджин понимает, что белый шум поселения разом затих. Звук молотка вдали исчез, голоса у соседних зданий смолкли. Кажется, что даже листва перестала шелестеть, чтобы никак не перебивать пронизывающую мелодию флейты, полную отзвуков какой-то горькой меланхолии, печали, но при этом словно смирения и чувства незыблемой вечности. По спине пробегают мурашки. Даже кажется, что в собственной груди подвывает тоска и скорбь по человеку, с которым он даже незнаком. Как будто из их общего облака жизни в клане оторвался маленький ватный всполох. Вскоре мелодия уносится вдаль. Деревья вновь с шелестом покачиваются. Хёнджин словно выходит из какого-то околдованного состояния. Очень необычное ощущение. После такого уже особо не хочется сражаться, так что они с Минхо решают, что тренировка закончилась. Принц впервые слышит о такой традиции, которая отражает определённую духовность, чего, возможно, было бы странно ожидать от тех, кого принято называть дикарями. Хотя если вспомнить их с Чанбином свадебный ритуал, то там тоже всё было построено на музыке, поверьях, каких-то сакральных действиях. Прослеживается связь с природой и чем-то вечным. У них ведь ещё есть верования в связь с волками. Появляется мысль о том, что через пару лет действительно можно было бы всё это задокументировать и закрепить в истории, как он изначально и подумывал. Будет какой-то толк от его начитанности и навыков академического письма. Остаток дня Хёнджин размышляет над внеплановой тренировкой, которая своим началом едва не довела его до сердечного приступа. Он рассказывает о ней Чанбину, несмотря на ворчание искренне делясь тем, что прошла она вполне плодотворно. Минхо мог бы начать её и с чего-то более адекватного, хотя бы с появления перед ним до запускания стрелы, но у него, видимо, свои представления о том, как нужно помогать людям вливаться в состояние боевой готовности. К тому же, он на нескольких живых примерах показал ему ошибку и то, как над ней работать. Главное, что принц научился чему-то новому. Возможно, ему действительно подойдёт более жёсткий способ практики сражений, ибо Чанбин явно будет его жалеть и поддерживать слишком умеренный темп. Помимо тренировки как таковой это также была неплохая возможность узнать Минхо получше. Вопреки тому, как ухабисто началось их общение, Хёнджин всегда испытывал к нему определённое уважение и интерес. Видя, как тот каждый день неустанно готовит на всё поселение, отвлекаясь между этим лишь на пару часов, он проникся к нему признательностью. Стальной характер иногда бывает слишком холодным и острым, но нужно лишь уметь не воспринимать его в штыки и не отвечать на всё ядом. Минхо теряется, когда не встречает обозлённого сопротивления, и, поняв это, принц сумел разрядить сложившуюся между ними обстановку. Так или иначе, личность Минхо не ограничивается его перепалками с большей частью жителей клана. Другая его сторона, которая просыпается только в особых обстоятельствах, тоже существует, просто успеть увидеть её получается далеко не всегда. И в один из вечеров Хёнджин всё-таки умудряется попасть на такой момент вместе с парой других мужчин. Через пару часов после ужина он возвращается на кострище, чтобы поесть покрытую сахарной пудрой клюкву. Её привезли откуда-то с юга и оставили в общей зоне на съедение, правда из-за рассыпчатого покрытия унести её с собой достаточно сложно, так что приходится жевать на месте. Кислый сок жжёт язык, когда клюква взрывается между зубами, но это уже через мгновение компенсируется сладостью сахарной посыпки. Контрасты интересные, так что принц всё никак не может остановиться и закидывает в рот уже чёрт знает какую ягоду. Его мысли заняты подбором слов для следующего кроссворда, так что процесс затягивает. Особенно под треск костра и негромкие голоса мужчин, сидящих на дальнем ряду с тарелкой такой же клюквы и обсуждающих под неё новый способ обшивки фасада для будущих домов. Минхо крошит ножом морковь для следующего дня. Весь покой разрывается, когда на кострище появляется Джисон, которого не было на ужине. Он бредёт среди скамеек, что-то мурча себе под нос, руки машут в стороны лентами развязанного пояса тёмно-синей распахнутой накидки, надетой поверх длинной белой футболки с появившимся там пятном чего-то оранжевого. Сапоги шаркают, губы растянуты в подозрительно довольной улыбке, волосы растрёпаны. - Здоро́во, мужики. Ваше величество. Сначала махнув компании, а затем размашисто поклонившись Хёнджину, Джисон трёт розоватые щёки ладонями и подходит к стойке. Локти с грохотом опускаются на неё, чуть не пролетая мимо, рука подпирает подбородок. Спиртовой шлейф разносится по площадке. - Кашеваришь всё, да? - Еда сама себя не приготовит, представляешь? – Минхо поворачивается, всматривается в его лицо и принюхивается. – Хорошо вы там с гитаристами нахрюкались. - Кайфово посидели. Но было бы ещё веселее, если бы ты тоже пошёл, - Джисон заискивающе хлопает ресницами. - Я не могу бросить кухню. Мингю нужно заранее ставить на смену, чтобы он договорился с Ульем. - Да это-то понятно. Всё равно. - От одной пропущенной попойки я ничего не потеряю. - Да чего попойка-то сразу? У меня ни в одном глазу. Джисон выпрямляется и прикладывает ладонь к виску, салютуя по-военному. Минхо с сомнением вскидывает бровь, после чего поднимает руку и показывает ему средний палец. - Сколько я показываю? Местный музыкант смотрит на него, промаргиваясь, после чего шкодливо дёргает уголком губ. Через секунду он подаётся вперёд, клацая зубами и словно пытаясь его откусить, что, конечно же, не срабатывает. Минхо уворачивается, а затем тыкает его в лоб, заставляя отшатнуться. - Иди проспись. - Жрать хочется. Ты мне не оставил ничего? - А ты что, особенный, что ли? Надо было жрать на попойке. - Ну ты же знаешь, как тянет после выпивки навернуть чего-нибудь. Тем более твою стряпню, - Джисон кладёт ладони ему на плечи и начинает покачиваться, канюча. – Прям ничего нет? Совсем-совсем? - Могу вот эту морковь тебе за щёки затолкать. - Это не то. Джисон продолжает качаться, переступая с ноги на ногу. Минхо непроизвольно качается вместе с ним. Он внимательно изучает порозовевшее лицо перед собой, после чего откладывает нож на доску и поворачивается полностью. Как ни странно, он позволяет двигать себя, молча наблюдая за музыкантом, который улыбается ему, то ли всё ещё пытаясь что-то выпросить, то ли уже забывая про это и уплывая мыслями куда-то в сторону. Хёнджин с любопытством следит за происходящим, уже давно забыв про кроссворд и всё закидывая в себя клюкву. Будет потом отличная тема, чтобы посплетничать с Чанбином, Чаном и Ёнбоком. Костёр выплёвывает пару искр, улетающих в матово-фиолетовое небо со сверкающими звёздами. Ветер приносит аромат нарубленных дров. Джисон делает два шага назад, утягивая за собой Минхо. Круглые глаза поблескивают от выпивки и зажёгшегося внутри огонька. Они топчутся на месте, постепенно поворачиваясь и словно пританцовывая без музыки. Взгляды сосредоточены друг на друге. - Обернусь я белой кошкой, Да залезу в колыбель. Я к тебе, мой милый крошка, Буду я твой менестрель. Буду я сидеть в твоей колыбели, Да петь колыбельныя, Чтобы колокольчики звенели, Цвели цветы хмельныя. Звеняще чистый голос Джисона плывёт над кострищем, словно высаживая вокруг него поле из диких цветов, пышущих сладковато-пряным ароматом лета. Несмотря на опьянение песня течёт родниковой водой, заполняя атмосферу нотами магии. Поёт он отлично, душевно, с этим не может поспорить никто. В том числе, а, может, скорее в особенности Минхо, который неотрывно наблюдает за ним потеплевшими глазами. Чернила заметно искрятся. - Новая песня для ярмарки? - Может для ярмарки. А может просто так, - Джисон пожимает плечами, издавая смешок. - Неплохая. - И всё? Неплохая? Это всё, что ты мне скажешь? - А что, я должен тебя тут обсасывать, что ли? – хмыкает Минхо. - Дай хоть два слова, я тебе тут целую песню, а ты мне одно слово. - Неплохая песня. - Ой, иди ты, - Джисон морщится, куксясь. – Я тут это самое, значит, придумываю, да? А ты мне типа на похере так? Это самое… - Язык уже заплетается, иди спи, алкаш. - Да я скала. Руки соскальзывают с плеч. Джисон отходит и делает несколько разворотов на месте. Накидка с шелестом летает. Последний он делает в прыжке, но во время приземления сапог попадает на кусок картошки, слетевшей со столешницы. Чуть поскользнувшись, он опасливо взмахивает руками, однако успевает сгруппироваться и не падает. Чтобы как-то приукрасить не совсем удавшийся манёвр, он хлопает себя по груди, затем по бёдрам и соединяет ладони, после этого разводя руки в стороны, словно он завершил потрясающий цирковой номер. - Опа! Позади него со стойки слетает кружка, задетая лентой пояса, которая, описывая круг, влетела прямо в ручку. Пока та катится по земле, Джисон продолжает сохранять свою нелепую позу, разве что его глаза забавно округлились, услышав звук падения. - Это не я. Спустя секунду над кострищем звенит хохот Минхо. Громкий и искренний, абсолютно ничем не сдерживаемый. Лицо светится, уголки губ по-кошачьи выгибаются, глаза превращаются в полосы, по щекам льются тени от длинных ресниц. По-прежнему наблюдающий за этим Хёнджин с удивлением смотрит на такое диковинное зрелище. Он слышал, как тот смеялся, когда вскрылась правда о браке Чана с Ёнбоком, но то был презрительный смех, как и во все остальные разы, когда тот язвил и потом усмехался, либо шумно выдыхал, слушая похабные шутки других. Однако сейчас его голос звучит совершенно по-другому. Он звучит чисто и заливисто. По-доброму. - Какой же ты дурак, - отсмеявшись, Минхо качает головой, смотря на Джисона, который заулыбался шире, получив такую щедрую реакцию на себя. - Да говорю же она сама. Я отвечаю тебе. - Отвечаешь, ага. Пошли. Отведу тебя, алкаша, домой, пока ты тут всё не разнёс. - Никакого алкаша тут нет, - продолжает гнуть своё Джисон, хлопая себя по груди. - О, правда? А я-то думал заглянуть по пути на свою кухню и проверить не завалялся ли там бутерброд с говядиной для какого-нибудь алкаша. Видимо не надо. - Я алкаш? Да, я алкаш, да, - после паузы Джисон тут же меняет тактику, с рвением пытаясь доказать свои слова. – Я четыре бутылки в одну харю выжрал, представляешь? Я вообще в говнище, я не помню, где я живу. Ой, как я напился, ой, как запою, а. Тихо в лесу-у-у, только не спит барсу-у-ук! Яйца свои он повесил на су-у-ук, вот и не спит барсу-у-ук! - Заткнись, а, оставь свои идиотские частушки для ярмарки. Пошли. Минхо закатывает глаза и со смешком шлёпает его по затылку. Джисон послушно замолкает и довольно семенит за ним, радуясь тому, что всё-таки смог выклянчить себе еду. Хёнджин провожает их взглядом, переглядывается с мужиками, которые хихикают и машут ему рукой, мол, такие они, да, после чего поворачивается обратно к своей опустевшей тарелке. Последняя клюква лопается зубами. Сахарная пудра слизывается с пальцев. Как же это удивительно. Он каждый раз поражается тому, как Минхо становится едва ли не другим человеком рядом с Джисоном. Как будто позволяет себе сбросить защитные колючие проволоки. Видеть то, как у сильного человека проявляется такая в каком-то смысле трогательная слабость, всегда интересно. Это словно доказывает, что у него есть душа. С тем чистым не заляпанным уголком, который не тронули тяготы жизни, замаравшие всё остальное. Возможно, уголок бы расширился больше, если бы два человека позволили себе сделать по шагу вперёд. Принц ещё долго размышляет над этим. Взаимоотношения этих двоих словно заменяют ему походы на театральные постановки. За чужими отношениями всегда любопытно наблюдать. За них можно так не бояться, как за свои собственные, но зато вот этот лёгкий азарт, жадность до «сюжета» сохраняется, затягивает. Возможно, именно из-за этого на следующий день Хёнджин решает взять в библиотеке роман, который по описанию не кажется слишком уж сопливым. Ему как раз не помешает слегка разбавить своё криминальное чтиво, потому как он уже перечитал половину имевшихся там детективов и ждал, пока на полку вернут что-то из нового. Закончив с кроссвордом за утро и обед, ближе к вечеру принц устраивается на веранде, чтобы подышать чистым воздухом после кропотливой работы с чернилами в своей комнате. Свежие экземпляры разойдутся по жителям клана за ужином на кострище. Он заваривает себе чай с мятой и мелиссой, садится на скамейку и приступает к чтению под пение птиц, крики цикад и шелест леса за ограждением. Ласкающий кожу ветер отлично расслабляет, откидывая с лица вороные пряди. За час кружка остывает и опустошается примерно на половину. С наступлением вечера на ноги натягивается тонкий клетчатый плед. - Ты закончил кроссворды? – по крыльцу поднимается Чанбин, на ходу снимающий с себя чехол с ножом. - Да. На ужине раздам. - Хорошо. Тренировка? - Завтра. Сегодня спина уже устала. - Отдыхай. У тебя ещё было два дня до конца недели, не надо было так торопиться. - Не люблю растягивать. Лучше за раз всё сделаю. Взгляд возвращается на строки. Пальцы поддевают страницу и та с хрустом переворачивается, приглаживаясь. Чанбин скидывает сапоги у двери и опирается поясницей о перила. Чиркает спичка, затем поджигая сигарету. Струйка дыма выпускается под потолок веранды, расползаясь и рассеиваясь по сторонам. Салатовая округа уже потемнела до изумруда, тени стекают с углов, слышно лёгкое гудение уходящего дня, доносящее с горизонта. Ноготь стряхивает с рубахи опилки, оставшиеся после работы в мастерской. Чанбин потирает загривок и затягивается. Выдохнув и мысленно пройдясь по делам, оставшимся на завтра, он переводит взгляд на Хёнджина. Тот сидит в углу скамьи у перил, укрывшись пледом и сложив ноги под собой. Тонкие длинные пальцы держат коричневатую книгу с пожелтевшими страницами. Вытянутые глаза спокойно скользят по строкам, губы сосредоточенно сомкнуты. Ветер треплет волосы, заставляя их очаровательно подлетать и скользить по коже, ставшей чуть смуглее после частого нахождения на улице. Серебряное перо тоже слегка покачивается на тонкой цепи шпильки в пучке на затылке. Мандариново-малиновые отсветы уплывающего солнца растекаются по его ключицам и груди, мерно вздымающейся под кремовой майкой. Правый рукав расстёгнутой сапфировой рубашки как обычно сполз, оголяя плечо. Почему-то это всегда привлекает внимание и выглядит по-особому утончённо. Каждая деталь имеет очарование. Минута сменяет другую. Солнце искрится из последних сил, постепенно затекая за верхушки деревьев. Дочитав главу, Хёнджин чуть ведёт затёкшими лопатками, тянется за кружкой и отпивает чай, затем возвращая её на место. Глаза промаргиваются, поднимаются и, проскользнув по лицу супруга, возвращаются, ловя на себе взгляд. - Чего ты так смотришь? – спрашивает он, когда спустя несколько секунд никакой реакции не следует. - Да так, - Чанбин издаёт тихий смешок и покачивает головой, поглядывая на горящее апельсинами небо вдали. - Что «так»? Твоё «так» звучало как-то не так, как всегда. Какое-то время вожак клана молчит. Он меняет ноги местами, продолжая опираться копчиком о перила. Ветер надувает его рубаху. - Думал о том, как я рад, что ты у меня есть. Вытянутые глаза удивлённо распахиваются. Он привык к тому, что Чанбин может говорить достаточно откровенно, но подобные фразы всё равно кажутся слишком личными. Слишком странно слышать их о себе. - Вроде не пил, чего сопли развёл? – Хёнджин отводит взгляд, ощущая неловкость, и кладёт закладку в книгу, закрывая её. - Это не сопли. Ты просто не представляешь, как это ощущается. У этого другой смысл. - Какой? Чанбин вновь ненадолго смолкает. Он смотрит на нож, который положил на стол поодаль от кружки с чаем. Затем на один из многочисленных белёсых шрамов на своей руке. - Знаешь, иногда бывало очень сложно сохранить в себе человека. Ты постоянно в напряге, постоянно на взводе, постоянно злишься, постоянно в чьей-то крови. Тебе нужно выжить в бою, тебе нужно сделать так, чтобы выжило как можно больше твоих людей, ты хоронишь своих людей, ты говоришь их близким об их смерти, прекрасно зная, что на их месте мог быть ты сам. Но ты опять выжил. Опять вырвал жизнь из чьих-то рук. Ты приезжаешь домой, а тебя тут ждёт только куча обязанностей. Война закончилась, но ублюдки нет и иногда всё равно приходится брать в руки оружие. И внутри тебя война не заканчивается никогда. Ты захлёбываешься от всей этой черноты внутри, от воспоминаний, от кошмаров. И… наверное, поэтому я так схватился за тебя. Вся эта забота, которую мне некуда было девать, которую мне некогда было испытывать, - глубоко внутри мне всегда хотелось её испытать. Побыть человеком. Поэтому я даже описать не могу, какое это облегчение, – наконец-то проявлять её. Мне ведь правда нравится за тобой ухаживать, делать что-то для тебя, не жертвуя при этом собой, как нужно для клана. Это невероятное ощущение – иметь человека, о котором ты можешь заботиться, в нашем сраном мире это большая ценность, - Чанбин кивает своим неторопливым размеренным словам. – Раньше я всегда приходил в пустой холодный дом. Теперь я прихожу в дом, где есть ты, принц. А когда тебе есть, к кому приходить, то в этом всём дерьме, которое творится вокруг, появляется смысл. Тебе есть смысл вернуться. Я прихожу домой и вижу тебя, своего мужа, как ты спокойно читаешь. Мне не нужно завтра в бой. Мы вместе поужинаем, о чём-то поговорим, ляжем спать в нашем доме. Мы можем просто жить. Я могу просто жить. Это… без тебя этого бы не было. Дом стал домом только с тобой. Вечерний ветер вновь подхватывает вороную прядь. Хёнджин внимательно смотрит на открывшегося ему супруга. Тот словно позволяет видеть всё больше и больше себя, которого прятал внутри. Которому нельзя было вылезать из-за обстоятельств и обязанностей. Которого никто больше не видел. Только принц. В глубоких глазах царит многолетняя усталость. Словно за свои почти три десятка он успел прожить и потерять сотни других жизней. Однако помимо этого там теплится и признательность, доверчивость, какое-то полыхающее уверенное чувство. Это не ощущается слащаво. Слова Чанбина заставляют отойти назад и посмотреть на его жизнь с более широкого угла. Хотя представить его чувства во всей глубине всё равно сложно. То, через что он прошёл, кажется слишком огромным и нереальным, чтобы это осознать. - Видимо, я мало тебя гоняю. Совсем расслабился. Моя обида беспощадна. Хёнджин фыркает, впрочем, без какого-либо яда. Он не знает, что на это ответить. Он не знает, как себя вести, когда его существованию придают такую важность. Чанбин на это добродушно посмеивается. Глубокие глаза всё видят и без прямых слов. Они видят, что старой стены больше нет. Что его не пытаются держать на расстоянии. - Конечно, принц. Абсолютно беспощадна. Пальцы хрустят. Устав стоять, Чанбин неспешно пересекает веранду и тоже присаживается на скамью. На колоннах их дома горят последние полосы дня. Среди ветвей леса уже разлилась тьма. В траве стрекочут сверчки. Воздух пропитан запахом остывающей листвы и немного влажной земли с соседнего участка. Шелестит ткань. Голова Хёнджина вдруг опускается на чужое плечо. - Ого. - Заткнись. У меня спина ноет от сидения. Не двигайся, я хочу отдохнуть. Работай диваном, это ничего не значит. - Как пожелаешь, принц. Чанбин кривит уголки губ. Хёнджин слегка ёрзает и спускает одну ногу на половицу. Его поясница действительно слишком ноет от долгого нахождения в одном и том же положении. Он просто пользуется своими привилегиями ради своего комфорта. Было бы здесь пухлое мягкое кресло, он бы тогда развалился в нём, но приходится приспосабливаться под то, что есть. Через четверть минуты он ощущает, как в его волосы утыкается нос. - Что ты делаешь? - Дышу тобой. - Господи. - Где? Взрыв смеха буквально подбрасывает Хёнджина на месте. Он хохочет так, что рёбра начинают болеть. Это было даже не так уж смешно, но почему-то то, как прозвучал ответ, пробило его на неудержимый смех. Принц шлёпает Чанбина по руке, продолжая лежать на его плече и издавать короткие смешки. Тот не имеет ничего против и позволяет наваливаться на себя всем весом, довольно улыбаясь. Если раньше веранда его дома была заполнена мёртвой тишиной, то сейчас она искрится от жизни. Когда-то он даже не смел мечтать о таком. Когда-то единственной мечтой было просто дожить до рассвета. Возможно, именно поэтому ожившая веранда начинает вызывать больше спокойствия и уюта. Через пару дней они снова оказываются здесь вдвоём ближе к вечеру. Хёнджин дочитывает свою книгу, а Чанбин, вернувшись с работы в мастерской, устраивается в освободившемся от вещей кресле-качалке. Он выкуривает сигарету, обсуждает с мужем тренировку и затем расслабленно сползает немного вниз, смотря на свисающие с крыши вьюны и раздумывая над тем, какие новые товары можно было бы пустить в оборот. Пальцы разглаживают разворот книги. Остаётся последняя глава, корешок слегка похрустывает из-за неравного расположения раскрытых страниц. Зевнув и потерев шею, Хёнджин выпрямляется, подтягивая сползший плед. Рука замирает. Брови выгибаются. Чанбин заснул. Голова чуть накренилась вправо. На подбородке выделяется подсвеченный из-за наклона шрам. Мощная грудь вздымается и медленно опадает. Порыв ветра ерошит угольные волосы, приподнимая их со лба. Почему-то это кажется таким необычным. Видеть вожака в таком уязвимом состоянии. Это не просто поворот спиной, его сознание выключено. Если в прошлый раз такое произошло дома и из-за лихорадки, то сейчас… из-за комфорта? Он почувствовал себя достаточно комфортно и защищённо в его присутствии и потому его сознание отключилось? Хёнджин слегка наклоняется, зачем-то рассматривая его, изучая. Вглядываясь в черты, ставшие даже слишком знакомыми. Приходится признать. Его мнение с первой встречи так и не поменялось, он не может давить его из принципа и врать самому себе. Возможно, оно притупилось из-за того, как всё завернулось, но постепенно вновь расцвело. Внешность Чанбина притягивает. Она далека от приторной, совершенно не подходит под стандартны воздушных цветочных мальчиков. Но она обладает своей дикой красотой, немного грубые черты имеют свой шарм. И эти черты попадают под вкусы Хёнджина по всем параметрам. Потому он и выделил его тогда из толпы. Аура, сильный взгляд и по-дикому притягательная внешность. Возможно, свою роль играет и контраст. Чанбин может выглядеть очень угрожающе, даже пугающе, когда злится. Его лицо темнеет и мгновенно заостряется, словно приобретая животный прищур и оскал. Однако оно может быть и совершенно другим, когда тот улыбается. У него есть привычка вскидывать левый уголок губ во время ухмылки, но это другое. Когда он улыбается от каких-то положительных эмоций, тёплых, его лицо смягчается. Оно не теряет своей мужественности, просто приобретает некий свет. Это интересно. В голове проносится их недавний разговор. Откровения. Хёнджину немного боязно объективно анализировать свои чувства. Потому что в его сознании есть критерии того, что он, якобы, должен чувствовать. И если ожидания не совпадут с реальностью, то, значит, придётся с этим что-то делать. Однако услышанные слова что-то задели внутри. Заставили обдумать жизни их обоих с разных сторон. Что, в свою очередь, навело на новую порцию размышлений. Хёнджин смотрит на Чанбина и представляет, что его нет. Тот просто исчезает, он больше не спит в соседней комнате, не греет ему воду, не сидит с ним за столом, не рассказывает какую-нибудь историю из своего буйного прошлого. Он не приходит вечером домой, не курит с ним на веранде, не затапливает их камины, не делает чай на двоих, не пересекается с ним в посёлке в течение дня. Его голос больше нигде не звучит. Нигде нет глубоких глаз. Ухмылок. Нигде не слышно «Принц». В груди что-то сжимается. Тоскливо. Боязно. Хёнджин с сопротивлением понимает, что от таких мыслей ему становится неприятно. Он даже не может толком представить этот дом пустым. Без Чанбина. Не может представить, как будет сидеть один за столом. Мир без Чанбина кажется пустым. Голова встряхивается. Может, он просто привык к нахождению кого-то рядом с собой. Что если это будет кто-то другой? Кто-то из друзей? Ёнбок, Чан, Джисон, Сынмин, да хоть даже Минхо? Или кто-то из безумно красивых принцев, которых он встречал. Кто-то другой, кто-то хороший. В желудке что-то горчит, меж бровей залегает складка. Это кажется неправильным. Просто неправильным. Так, как не должно быть. Это место Чанбина. На его месте не должен быть кто-то другой. Обручальное кольцо на пальце покручивается. Хёнджин вздыхает. Взгляд вновь переходит на спящего супруга. Жизнь без него уже кажется странной. Неполноценной. А при попытке вспомнить жизнь до него словно появляется слой пыли, через который сложно что-то чётко рассмотреть. Кажется, что жизнь во дворце постепенно начинает отходить очень далеко и забываться. Как будто она была ненастоящей. Зато жизнь в посёлке полна глубины и красок, она кипит. Библиотека, кроссворды, тренировки, помощь по хозяйству. И всё это ощущается полноценно, всеобъемлюще. Хёнджин часто выпадал, выполняя свои рутинные дворянские обязанности, в большинстве своём даже не отдавая себе полного отчёта в происходящем. Здесь же он как будто присутствует всегда и во всём. Этот быт не кажется отягощающим, он втягивает в себя. Однако и в нём время от времени что-то случается. Точнее, случается жизнь. Непредсказуемая, многоуровневая, непокорная. Костёр активно трещит, плюясь искрами. Опустевший чан унесли на мойку, чтобы тот успел просохнуть к завтраку. Спустя полтора часа после ужина Хёнджин уже по какой-то новой привычке вновь вернулся на кострище. В этот раз там в корзине лежат грецкие орехи, а ему как обычно хочется чего-то пожевать после чтения. Скамейки пустуют, так что он со спокойной душой устраивается за своим столом вместе с маленьким молоточком, которым разбивает скорлупу, затем собирая уцелевшие ошмётки самого ореха. Минхо занят стандартной нарезкой овощей и самозабвенно дробит ножом по доске. Сладковато пахнет расчленённой тыквой для утренней каши. - А ты умеешь булочки с корицей делать? – через некоторое время спрашивает принц, счищая скорлупу в посудку для мусора. - Умею. - А сделаешь? - Нет. - А за деньги? - Я что тебе проститутка? - Поваротутка. Минхо медленно поворачивает голову, глядя на него из-за плеча. Чернильные глаза опасно сужены. - Да и хрен с тобой, не хочешь денег, так не бери, - спустя пару секунд Хёнджин пожимает плечами, отмахиваясь. – Докопаюсь до кого-нибудь из Улья. Дробь ножа по доске возобновляется. Вскоре Минхо скидывает в тазик нарезанный сельдерей, расчищает столешницу и наклоняется к шкафчикам. Достав ковш, он открывает соседнюю дверцу, за которой находится огромный мешок муки, зачерпывает её и выпрямляется. Сняв с крючка большое сито, он начинает сыпать в него муку, в то же время покачивая его. Белая пудра летит на расчищенное пространство. Створки ворот с шумом распахиваются. Древесина ударяется о колья, заставляя повернуться. Со стороны охранного поста доносятся какие-то неразборчивые звуки, смешанные голоса, мелькают янтарные огни факелов. Спустя какое-то время во внутренних воротах появляется несколько мужчин. Вот только вместо ожидаемой туши животного на руках они несут какого-то человека, явно торопясь дотащить его до знахаря. - Что произошло? – Хёнджин переполошено подскакивает с места. - На Джисона напал медведь. Ёнхо впопыхах отвечает на ходу и затем оборачивается, веля перехватить ношу покрепче. В прорезях разорванной одежды блестит кровь, стекающая с нитей. Кишки противно скручиваются. Принц поначалу даже не может сообразить, что именно произошло и как реагировать, в голове всё путается. - Хан… За спиной раздаётся грохот. Хёнджин едва ли оборачивается на звук брошенного сита, как мимо него стремительным ветром проносится Минхо. Ленты фартука с хлопками бьются из стороны в сторону. Повар перескакивает через кусты, за считанные секунды пересекая газон и нагоняя мужчин. Он расталкивает двоих из них, пытаясь заглянуть между и увидеть, в каком состоянии находится Джисон. С такого ракурса ничего не понятно, но Хёнджин успевает заметить кровь на его лице. С волос тоже капает. Минхо вновь срывается на бег. Похоже, он мчится к Джемину, чтобы тот начал всё подготавливать как можно скорее. Пальцы зарываются в волосы. Принцу кажется, что он может почувствовать в пищеводе очертания каждого съеденного ореха. Медведь. На Джисона напал медведь. От накатывающего страха поджимается каждый орган. Перед глазами горит кровь на его теле и лице. Это ведь его друг. С ним не должно ничего случиться, в клане всё должно быть хорошо, все должны быть здоровыми. Приходится с усилием проморгаться. Паника никому не поможет. Надо что-то сделать, надо как-то помочь. Сапоги топают по земле, когда он несётся среди скамеек. Надо сказать Чанбину. Он должен узнать, что происходит, он должен с этим разобраться. На уши встают все, кто не спит. Шум не поднимается на всё поселение, находящиеся в домах жители даже не в курсе, но зато остальные подрываются и переходят в беспокойный режим ожидания. После завершения войны зданием лазарета практически не пользовались, а теперь он загорается огнями затопленного камина и зажжённых фонарей. Знахарь Джемин приступает к лечению, сочащийся из трубы дым заполняет поселение терпким запахом календулы и шалфея. Атмосфера леденеет. Единственной новостью становится неопределённость. Состояние Джисона оказывается серьёзным и точно сказать ничего нельзя. Его организм борется и всё будет зависеть от того, сможет ли он справиться с полученными рваными ранами и сильной потерей крови. Не остаётся ничего, кроме как ждать, что всегда является самым выматывающим. Хёнджин относит привезённые из королевства таблетки, объясняя их предназначение знахарю. Раз в прошлый раз это помогло Чанбину, то, возможно, какая-то польза будет и здесь. Больше он всё равно ничего не может сделать. Это и давит морально сильнее всего. Хочется как-то помочь, но возможности нет. Волнение и напряжение значительно отличаются от тех, что он испытывал, находясь в карете, везущей его в неизвестность. Потому как сразу же вспоминаются слова супруга о том, что исправить можно всё, пока ты жив. Пока ты жив, справиться можно со всем. Здесь же страх совершенно другой. Принц боится потерять друга, которого привык видеть каждый день и который ему очень симпатизировал в человеческом плане. Джисон ведь входит в его близкий круг общения в поселении. Без него уже будет совершенно не то. К тому же появляется тревога и за Минхо. Да, тот невероятно силён морально, но лишь по тону его голоса и тому, как он рванул с места, было понятно, как внутри него всё оборвалось от услышанной новости. Минхо нет и на завтраке. Вместо него еду готовит Чанбин с помощью Тэёна и Ёнбока. Оказывается, что прокормить весь народ в одиночку невероятно сложно. Брошенные овощи так и остались лежать. Непонятно было, зачем повару понадобилась мука, так что её пришлось смести в мусорное ведро. Атмосфера унылая, аппетита у Хёнджина нет, он мало спал, переживая о том, что пропустит новости. Однако осмотревшись, он понимает, что остальные мужчины едят с таким же рвением, как и обычно. Что, в принципе, понимаемо. Им не впервые сталкиваться с травмами товарищей, даже со смертями товарищей, они уже повидали и испытали достаточно, чтобы это не выводило их из равновесия. К тому же вне зависимости от произошедшего им всё равно нужно работать, а для этого нужны силы и энергия. Поэтому Чанбин чуть подталкивает супруга и просит его поесть, потому как ему же будет хуже без топлива. День тянется долго и серо. Хёнджин пару раз выходит на общую улицу, чтобы проверить есть ли новости. Первоначальная паника постепенно отпускает, эмоции притупляются, истощаясь. Он успокаивает себя мыслью о том, что раз Джисон пережил ночь, то есть большие шансы того, что всё будет нормально. Да и не может он так просто сдаться. Он не для того пережил десятки битв и перебил бесчисленное количество врагов, чтобы умереть от лап какого-то медведя, который, по словам тех, кто с ним был, появился буквально из ниоткуда. Сигарет выкуривается в два раза больше обычного. Сосредоточиться на новой книге получается плохо, так что Хёнджин решает куда-то себя деть и занимается уборкой. Он вылизывает библиотеку, где заново перебирает книги, которые жители клана успели изрядно перепутать. Затем он прибирает дом. Вытирает пыль, моет полы, сортирует свои вещи, оттирает стол от чернил. Веранда тоже приводится в порядок, швабра, которую ему сделал Чанбин для удобства, собирает паутину из-под балок. Активность отлично отвлекает и помогает как-то собрать в порядок свои мысли, успокоиться и смириться с тем, что нужно ждать и надеяться на лучшее. Физическая усталость тоже отлично подавляет ресурсы, в безделье ушедшие бы на накручивание себя. Ничего нового не сообщается. Джемин лишь говорит, что делает всё, что в его силах, готовя отвары, делая перевязки и следя за состоянием музыканта. За ужином, который готовит сменный повар из Улья, Мингю, мужчины как обычно обсуждают свои бытовые дела, торговлю и строительство. Разве что не так живо и активно как обычно. Смешки звучат, но на хохот и веселье, похоже, ни у кого нет подходящего настроения. Без Джисона, частенько скрашивающего вечера гитарой и пением, атмосфера кажется слишком вялой и сухой. Дома, сходив в парилку, Хёнджин расчёсывает волосы дольше обычного, сидя при свете нескольких зажжённых свеч. От лимонного благовония струится тонкая нить дыма. Расчёска медленно проходит сквозь высыхающие пряди. Если он чувствует себя так потерянно и подавленно от несчастного случая со своим другом, то как же чувствовали себя близкие воинов во время того, как те были в битвах? Как чувствовали себя сами воины, зная, что любой из их товарищей, возможно, возлюбленных, мог не вернуться в лагерь? Слова Чанбина как будто приобретают более чёткие очертания. Получается лучше понять, почему он так дорожит миром, в котором живёт сейчас. Через полчаса, когда Хёнджин всё-таки пытается читать книгу, он не выдерживает. Ему хочется себя как-то развеять, расслабить. На ум приходит только бочонок с настойкой, который всегда хранится на кострище. Одной кружки ему вполне хватит, чтобы немного растрястись и, может, нормально уснуть. Так что он откладывает книгу, надевает тёплый кардиган и выходит из комнаты. Слышно, как в соседней спальне по бумаге чиркает кончик перьевой ручки. Похоже, Чанбин что-то записывает, скорее всего, заполняет свою таблицу с учётом продовольствия и занимается расчётами. На улице по-летнему прохладно, свежий хвойный порыв приятно остужает голову. Темнота округи то тут, то там чуть рассеивается янтарными дымками огней от факелов, фонарей и свеч в других домах. Стрекотание сверчков и шелест листьев звучат особенно громко и мелодично в тишине ночи. Хёнджин шагает по тропе, заступает на линию главной улицы и, пересекая её, замечает, что на кострище уже кто-то сидит. Подойдя чуть поближе, он с удивлением понимает, что это Минхо, которого он не видел весь день. Поначалу ноги замирают. Он не знает стоит ли вообще подходить и маячить у него перед глазами или же тот хочет побыть один. Что он тут делает в принципе? Ему вроде как решили выделить пару выходных, потому что всем без слов было понятно, что он переживает. Знахарь сказал, что Минхо покидал лазарет разве что один раз, чтобы сходить в туалет. К тому же сейчас он не стоит у своей родной стойки с ножом в руке, а сидит за столом, чуть сгорбившись. Не из-за плохих ли это новостей? Сапоги всё-таки пробираются через траву. Принц понимает, что изведётся, если не получит никакой информации. Да и хочется по-человечески оказать Минхо какую-то поддержку, даже если он её не примет. Хёнджин заступает на притоптанную землю площадки кострища и идёт среди скамеек. Выйдя вперёд, он понимает, что повар сидит с кружкой в руке, похоже, тоже заинтересовавшись припрятанной для особых случаев настойкой. Чернильные глаза безразлично поднимаются. Лицо выглядит усталым, губы поджаты. - Как Джисон? - Жив, - кисло фыркает повар и отпивает. - Ему лучше? - Надеюсь. - А ты как? - А что я? Это не на меня напали. - Напали на человека, который тебе важен. И я сомневаюсь, что таких много. Минхо не отвечает. Он пустым взглядом смотрит куда-то вглубь кружки. Плечи опущены, обычно статно выпрямленная спина согнута, в выражении нет типичной горделивости или же раздражения. Видеть его таким непривычно и грустно. Видеть сильных людей в расшатанном состоянии – это всегда крайне впечатляющий в плохом смысле опыт. Тебе казалось, что человека ничего не способно сломить, но вот он сидит поникший и как будто потерянный. В этот момент повар встаёт с места. Он подходит к шкафчикам, достаёт с полки вторую кружку и затем опускает её в бочонок, зачерпывая травяную настойку. Напиток протягивается Хёнджину. Тот смотрит на него и принимает. Пополнив свою кружку, Минхо чокается с ним и делает несколько глубоких глотков, затем с шумом выдыхая, утирая рот рукой и опираясь тазом о стойку. Принц тоже отпивает, чуть морщась из-за обжигающего горло ощущения. Вкус алкоголя растворяется в сладковатом травяном экстракте, отдающем смородиной. В желудке проблескивает виток тепла. С минуту мужчины молча стоят, думая о своём. Хёнджин совершает ещё один глоток и делает шаг назад, опускаясь на свою скамью. - Почему вы не в отношениях? - Чего? – морщится Минхо, переводя на него взгляд. - Вы ведь с Джисоном нравитесь друг другу. Это и слепой увидит. - Не лезь, куда не надо. - А что такого? Я просто не понимаю, почему вы так тормозите. - Завали, пока по роже не отхватил. - Да все про это знают. Все знают, что у вас особое друг к другу отношение, но вы почему-то ни хрена с этим не делаете. - Я сейчас сделаю что-то с твоей царской мордой, - Минхо угрожающе щурится, сжимая кулаки. - Я тебя не боюсь, - Хёнджин выдерживает его взгляд, не тушуясь и продолжая смотреть прямо в дикие глаза. – Тебе больно. Тебе больно, потому что ему больно. Потому что он тебе дорог. Так почему ты ничего с этим не делаешь? Почему ты тупишь на месте? Почему? - Да потому что он этого не заслуживает! Минхо рявкает, не выдержав. Чернильные глаза опасно поблескивают в янтарном свете костра. Он прожигает Хёнджина взглядом в упор, после чего шумно выдыхает, опуская голову, и залпом осушает кружку, с грохотом опуская её на столешницу. Глаза прикрываются, челюсти стискиваются. Всё его тело словно сжимается и каменеет. Проявление эмоций ему чуждо и потому он словно не знает, как справиться со взорванной дырой в броне. - В каком смысле «не заслужил»? – через четверть минуты уточняет Хёнджин, не отставая и, наоборот, желая дать ему шанс выговориться. - В прямом, блять. В самом прямом. - Объясни. - Я не обязан ничего объяснять, я… - Минхо вздыхает, зарывается пальцами в волосы, после чего какое-то время смотрит в землю. – Хан много дерьма пережил. Отца убили, брата убили, мать не выдержала и умерла. И он всё равно продолжает улыбаться и петь. Всегда. После всего, что было, в нём не умерла эта доброта. Он заслуживает самого лучшего. Не меня. Он не заслуживает мучиться с моим ебаным характером, с моей неспособностью выражать себя словами через рот, ему нужен кто-то такой же заботливый и светлый, а не… а не покалеченный кусок говна с поехавшей крышей. Кружка повара вновь наполняется. Он отпивает, а затем отворачивается, опираясь о стойку руками и смотря в ночь перед собой. Не ожидавший таких откровений Хёнджин поражённо изучает его сгорбленную фигуру. Ленты фартука всё так же вьются на поясе. Слова Минхо переполошили его мысли. Он не думал, что всё настолько серьёзно. Словно он действительно не мог предположить о том, что в человеке перед ним могут бушевать такие эмоции. Что тот не делает первый шаг намеренно. Чтобы якобы огородить дорогого человека от себя же. - Но он ведь сам к тебе тянется. Он ведь знает, какой ты, и его это устраивает. Тем более, ты совсем по-другому себя с ним ведёшь. Ты о нём заботишься. - Это не меняет того, что я мудак. Думаешь я не знаю, что я ублюдок? Я прекрасно это знаю и ничего не могу с этим сделать. Джисону нужен нормальный человек, с которым можно строить будущее. Ему нужен лучший. - А может ты не будешь делать выбор за него? – чуть погодя, вновь подаёт голос Хёнджин, не желая всё это так оставлять. – Он выбрал тебя. Просто думает, что ты относишься к нему, как к брату, поэтому и боится всё испортить. Он взрослый мужик, он сам может решить, что для него лучше. И так уж вышло, что лучшим он считает тебя. Он всегда про тебя говорит, заступается, когда кто-то что-то про тебя вякает. Для него буквально никого, кроме тебя, не существует, а ты хочешь, чтобы он это разом забыл? Слушай, я, конечно, не какой-то там философ, а для тебя я вообще какой-то пустоголовый хер из королевства, но кое-что я в этой жизни всё-таки понял. Ты сам видел, что случилось. Ты сам прекрасно знаешь, что в любой момент может произойти всё, что угодно. И что, будет лучше сдохнуть, так ничего и не попробовав? Если кто-то из вас умрёт завтра, ты разве не будешь жалеть, что не позволил вам двоим быть счастливыми вместе сегодня? Если он хочет быть с тобой, а ты хочешь быть с ним, то почему ты игнорируешь его желание? Он сам знает, что ему надо. Или ты считаешь его слишком глупым, чтобы принимать собственные решения? Как ни странно, Минхо не отвечает. Язвительный и острый на язык Минхо продолжает стоять к нему спиной с опущенной головой, не произнося в ответ ни слова. Кажется, словно его прибивает к месту вес целой горы. С минуту Хёнджин продолжает сидеть на скамье под треск костра. Затем он поднимается, допивает настойку из кружки и относит её на стол. Рука похлопывает по чужим лопаткам. - Я не считаю тебя ублюдком. Ты человек со своим прошлым. Ты многое пережил и заслуживаешь быть счастливым. Джисон тоже заслуживает быть счастливым. И если вы можете быть счастливыми вместе, то надо за это хвататься, потому что никто не знает, когда этой возможности может не стать. Отдохни, Минхо. Развернувшись, Хёнджин шагает между рядов, покидая кострище. Человек за его спиной ещё долго не совершает ни единого движения.