Tame Me

Поленья весело трещат, время от времени с короткими хлопками выплёвывая искры, которые вьются и подлетают ввысь, крохотными вспышками исчезая в чернильной ночи, накрывшей поселение. Со сложенных на столешнице шампуров стекают капли жира. Сочный аромат жареного мяса парит над кострищем, перемешиваясь с травяными запахами разлитой настойки. Ежи, тихонько бредущие под малиновыми кустами, вздрагивают, замирают, а затем активно семенят лапами по земле, стараясь поскорее ретироваться в более тихое и безопасное место, когда раздаются крики. - За Лунатика! - Долгих лет жизни! - И чтоб медведи были только на тарелке! Кружки поднимаются со столов и звонко чокаются. Раздаются шумные выдохи, а затем свист и хлопки. Джисон, сидящий на своём месте впервые за две недели, благодарно улыбается и наклоняется, обхватывая губами трубочку, торчащую из своей кружки. Бинты и примочки с его лица сняли, оголив несколько багровых полос, которые с большой вероятностью превратятся в шрамы. Однако руки по-прежнему замотаны, два пальца находятся в гипсе, так что поднять что-то для него не представляется возможным. Джисон, тем не менее, всё равно пытается, тремя целыми пальцами правой руки беря палочки и поправляя их ртом, чтобы стояли ровно. Он старается подвигать ими, чтобы подцепить кусок мяса, но через пару секунд ойкает, кидая их на тарелку. Из-за того, что два других пальца выпрямлены, ладонь сводит судорогой. - Да не мучайся ты, - Минхо цокает языком и подбирает его палочки, подцепляя кусок мяса и протягивая его музыканту. - Тебе тоже есть надо. - До этого два рта кормил, думаешь, сегодня почему-то не прокормлю? - Ну, ты и жарил это всё сегодня. - И? Ешь давай, остывает. Минхо прижимает кусок сочащегося естественными соками мяса к губам Джисона. Тот забирает его зубами и довольно жуёт, сдаваясь под напором голода и решая больше не спорить. - Я тоже няньку себе хочу, - вздыхает Ёнхо с заднего ряда, обгладывая кость. - Иди возьми сиську у своей мамаши, - незамедлительно огрызается повар. - И как он торчал с тобой все эти дни? - Очень даже нормально, - пожимает плечами Джисон, вновь опускаясь и делая пару глотков через трубочку. – Мясо кайф. Вкусная мразота. - Кстати, - Тэён указывает на него палочкой. – Тебя когда на охоту-то выпустят? Через месяцок? - Ах если бы. Полтора-два, наверное. Пальцы эти, блин, даже не потренируешься. - Так ты бы хоть за компанию, - Доён кроличьими зубами вгрызается в дымящуюся варёную картошку. – А то так уныло без песен тащиться. - Или приманкой тебя отправим, как бегать начнёшь, - крякает Ёнхо. – Ты же шустрый всегда был. Оп-оп и прям к нам приведёшь стайку кабанов диких, если не зассышь. - Зассать? – тут оскорбляется Джисон. – Да я хоть сейчас до ветряков добегу за три секунды. Погнали. - Никакой охоты, - чеканит Минхо, строго смотря на него. – До осени ноги твоей за воротами не будет. - А ты чего за него-то решаешь? Сам пусть определяется, взрослый мужик уже. - Это мой взрослый мужик и я не дам ему опять творить херню. Хёнджин кашляет, давясь медвежатиной. Постукивая себя по груди, он распахивает глаза так, что те едва не выскальзывают из орбит, изумлённо смотря на первый стол у кухонной стойки. На несколько мгновений над кострищем воцаряется абсолютная тишина. Все разом перестают жевать, застыв кто с набитыми щеками, кто с поднятыми палочками. Затем взрывается гомон. - Твой кто?! - Вы чего, того, что ли? - Чё реально? - Наконец-то! - Да ладно, дождались? Мужики, дождались! - Охереть, нихера себе новости. - А я говорил тебе, что у них это самое! Минхо сидит с невозмутимым видом, как будто не сказал ничего особенного и не обрушил на клан внезапные новости без какой-либо подготовки. Разве что уголок его губ чуть дёргается вверх от реакций. В свою очередь, сидящий рядом с ним Джисон давит до безобразия радостную улыбку так, что его щёки напоминают налившиеся соком сочные яблоки. Он ловит ошеломлённый взгляд Хёнджина, гордо задирает подбородок и поворачивается к Минхо, открывая рот и прося мяса. Тот спокойно поддевает его палочками и кормит музыканта. Среди мужчин раздаётся свист, те вновь вскидывают кружки и чокаются. - Это что теперь над Лунатиком угарнуть смачно нельзя будет, что ли? – закусив выпитое кимчи, Ёнхо скребёт затылок. - Угарай на здоровье, - Минхо взмахивает рукой с безразличием, после чего чуть сужает чернильные глаза. – И помни, кто тебе пожрать готовит. - Вот говно. Принц вполуха слушает разговор, потягивая настойку и продолжая взбудоражено осмыслять услышанное. Он уже успел расстроиться и решить, что такая удачная для выяснения отношений ситуация потратилась без какого-либо результата. Потому что если бы даже близость смерти не заставила их сдвинуться с мёртвой точки, то вряд ли что-то другое смогло бы. Он весь ужин непроизвольно наблюдает за новоиспечённой парой и не замечает каких-то кардинальных изменений, которые бросались бы в глаза, но всё же подмечает, что они оба как будто выглядят более расслабленными. Когда Джисон устаёт сидеть и, похоже, чувствует боль в повреждённых и отвыкших от активности участках, он сползает на плечо Минхо, вытягивая ноги и давая мышцам отдохнуть. Тот тут же перехватывает его, что-то спрашивает, внимательно проверяет его повязки и поправляет сползший с левого локтя бинт. Видеть от их боевого повара заботу как всегда непривычно, но она выглядит естественной. Потому что она проявляется не из желания как-то угодить и понравиться, она существует сама по себе уже давно. Все эти дни за Джисоном следил не знахарь, а Минхо. Джемин лишь приносил отвары, мази и таблетки. Всем остальным по своему желанию занимался повар. Покидая кострище после ужина, Хёнджин твёрдо намеревается завтра же выловить Джисона, который с восстановлением подвижности перебрался обратно в свой дом, и устроить ему допрос с пристрастием. До какого-то зуда под черепом интересно, что же произошло и как оно всё так завернулось, что мужчины, наконец, смогли поговорить и к чему-то прийти. Кто из них не выдержал и сделал первый шаг? Неужели Минхо пересилил себя и решил дать им шанс? Или это Джисон рискнул и прояснил, как именно тот к нему относится? Размышления носятся по голове так, что Хёнджин покусывает фильтр сигареты, стоя у перил веранды и наблюдая за тем, как тени от ночных бабочек носятся по траве в янтарной вуали зажжённого фонаря. - Вот это они дали жару, конечно, - Чанбин упирается одной рукой о колонну, тоже задумчиво покуривая. - Давно пора. Я не успокоюсь, пока из Джисона подробности не вытрясу. - Ты смотри, у него собака кусается. - У меня тоже. На веранде звучат смешки. Затянувшись и задержав в щеках дым, пока не начинает щипать, Хёнджин протяжно выдыхает. Он готов спорить, что его собака кусается явно посильнее. Ситуация с Донхёком встряхнула их обоих. Он понимает, что Чанбину многого стоило уступить ему, потому как он привык сам всё решать, привык, что его беспрекословно слушаются. Поэтому то, что он принял его мнение, ценно вдвойне. Ведь он мог поступить по-своему, сил и полномочий у него явно больше. К тому же это могло пошатнуть его авторитет среди других. Хёнджин чувствует свою значимость. Он и не думал, что когда-нибудь для кого-нибудь его мнение будет иметь такой вес. Ведь обычно по его мнению дружно топтались. А Чанбин подтвердил свои слова и перед всем народом продемонстрировал его полномочия, как второго вожака. Поставил его наравне с собой. В условиях их клана и его военного прошлого это значит даже слишком много. На следующее утро они вели себя как обычно. Хёнджина ночью ещё долго потряхивало от произошедшего, так что он был рад вернуться в знакомую рутину без необходимости как-то это обсуждать. Проще было сделать вид, что ничего не было. Ничего не поменялось, кроме чего-то очень глубокого внутри них обоих. Эта ситуация словно связала их крепче. Втянула его ещё плотнее в клан, у него как будто прорезалось своё уникальное особое место. Хёнджин почувствовал, что его слово имеет вес. Что в какой-то степени открыло больше доверия к одному конкретному человеку. Песни сверчков действуют на сознание умиротворяюще. Докурив и выбросив бычок, принц не торопится уходить в дом и подставляет лицо приятному ночному ветру. Настойка расслабила его, согрела изнутри. Также возвращение привычного лица на своё место тоже словно заполнило пустоту, закрыло мешок с переживаниями и убрало его подальше. На левое плечо опускается рука. Чанбин стоит справа, так что это позволяет ему сделать своего рода частичное объятие. - Я разве разрешал меня трогать? – в голосе Хёнджина есть претензия, но не серьёзная, а скорее лукавая, провоцирующая на очередную игру. - Что ты за это хочешь, принц? – Чанбин тут же подхватывает его тон. Немного подумав, Хёнджин поворачивается. Лицо обдаёт мятным дуновением. Глубокие глаза внимательно смотрят на него, внутри бездны словно покачивается тёплое чёрное море. Подавшись вперёд, он уже по привычке шепчет в ухо супруга. - Яблок хочу. Найди мне к утру яблоки. Чтобы я проснулся и сразу съел. - Принесу целую корзину, - Чанбин растягивает губы, почувствовав дыхание на своей коже. - Обещаешь? - Обещаю, принц. Хёнджин изучает его долгим взглядом, после чего разворачивается обратно, вновь смотря на тени ночных бабочек в янтарном свете. Рука возвращается на плечо, грея его. Правда через четверть минуты она начинает двигаться. На правое плечо опускается вторая. Пальцы неторопливо разминают загривок, массируя с силой, но не до болевых ощущений. Достаточно, чтобы разогреть мышцы и будто заставить кровь циркулировать быстрее. Принц собирается напомнить, что об этом речи не было, однако волна приятных ощущений от появляющегося расслабления сбивает его. Он тренировался днём и поэтому тело буквально ликует от внезапного массажа. Глаза прикрываются. Хёнджин начинает буквально плавиться от уверенных умелых движений, которые будто один за одним развязывают все тугие узелки в его плечах и лопатках. Мысли размазываются, губы приоткрываются, его слегка покачивает. Прикосновения туманят сознание. Пальцы Чанбина проезжают вдоль позвоночника. Принц шумно вдыхает и выгибается, непроизвольно откидываясь назад от мгновенно пробивших его мурашек и заколотившегося сердца. Летящее тело ловит супруг, обхватывая его обеими руками вокруг талии и прижимая к себе. - Охренел, что ли? - Какая у тебя чувствительная спина. В этот раз уже Чанбин шепчет в его ухо, вызывая новую волну мурашек. От его тела идёт жар. Хёнджин поначалу теряется от совершенно новых ощущений, в груди бешено колотится. От того, как крепко его держат, мысли путаются сильнее, в животе что-то поджимается. Он растерян от неожиданных физических ощущений, но не испытывает позыва отстраниться. Потому что сделавший это человек не вызывает опасности. От кольца рук все детали его естества словно впервые плотно прижались друг к другу, образуя какую-то картину. - Мы так не договаривались. - Я просто тебя подстраховал, принц, я же не знал, что ты такой чувствительный к прикосновениям. Теперь буду знать. Он чувствует, как Чанбин улыбается, прекрасно улавливая реакцию на себя. Тот поворачивает голову и утыкается носом в его висок, втягивая в себя персиковый запах шампуня. Хёнджин лопатками ощущает то, как в чужой груди сердце стучит так же быстро. Кожу покалывает. - Не сиди допоздна, принц. Утром тебя будут ждать яблоки. Руки соскальзывают с талии. Входная дверь закрывается. Обернувшись ему вслед, Хёнджин протяжно выдыхает, кладя ладонь на свою грудь. Приходится проморгаться, чтобы собраться с растёкшимися мыслями. После исчезновения чужого тепла летний ветер начинает казаться холодноватым. Пальцы трут загривок, по которому до сих пор бегают мурашки. Такие же, как и внутри, под рёбрами. Раньше Хёнджин бы возмутился на такое и, может быть, врезал бы вожаку. Однако сейчас он почти ловит в себе искру сожаления о том, что всё закончилось. И сразу же трясёт головой, похлопывая себя по щекам. Во всём точно виновата настойка, не надо этому поддаваться. Это он должен хладнокровно провоцировать Чанбина, будоража его на физическом уровне. Не может же он сам проигрывать в своей же игре. - Грёбаный Чанбин. Из пачки достаётся новая сигарета. Спичка чиркает по шершавой панели, загораясь и поджигает кончик. После затяжки на губах прорывается предательская полуулыбка. Он прокручивает в голове низкий голос, прозвучавший у самого уха. Рука потирает плечо. Массаж Чанбин делает мастерски, с этим не поспорить. Под его руками тело абсолютно размякло, поддаваясь плавным движениям. Хёнджин такого не испытывал. Ему делали массаж профессионалы королевства, но такой бурной реакции это не вызывало. Тогда внутренности не начинали накаляться, живот не покалывало. Пальцы потирают глаза, дым втягивается. Нельзя поддаваться. Докурив, Хёнджин идёт в туалет, чистит зубы перед сном и ложится в постель. Воспоминания о ситуации на веранде ещё долго вертятся в его голове, не давая заснуть и заставляя тело вертеться в попытке забыть об испытанных ощущениях. Эта новизна, причём очень полыхающая новизна, изрядно его взбудоражила. Устав от своих же мыслей, принц всё-таки умудряется уснуть и просыпается только на рассвете, видя на тумбочке перед собой корзину ароматных свежих яблок. Впрочем, за завтраком его голова заполняется другим воодушевлением. Ему едва ли не жизненно необходимо вытрясти из Джисона подробности произошедшего и официального начала его романтических отношений. Хёнджин хочет узнать, чем же кончается пьеса, за которой он следил с таким упоением. Какой же там был сюжетный поворот, который изменил всё? Нетерпение пожирает его изнутри. Самым большим препятствием становится то, что Минхо постоянно находится рядом с Джисоном, после несчастного случая практически не выпуская его из виду. Как будто в его отсутствие на того сразу же набросится стая диких зверей. А при Минхо нормально всё обсудить явно не получится, потому что тот слишком скрытный, особенно когда это тем или иным образом касается его личных чувств. Так что Хёнджин ошивается по посёлку, пытаясь как-нибудь выцепить возможность и подловить удачную ситуацию. После полудня ему это, наконец, удаётся. Закончив с уборкой в библиотеке и проверкой ушедших и вернувшихся книг, принц бредёт к тренировочному залу, подумывая поупражняться с мечом. По пути он замечает Минхо, который направляется к кострищу с корзиной, полной капусты, похоже, чтобы начать подготовку к обеду. А это, значит, что на какое-то время Джисон остался один, видимо, потому что ему тяжело будет несколько часов высидеть на жёсткой скамье рядом с ним. Хёнджин тут же стрелой сворачивает в переулок между зданиями и проходит к жилой части. Музыкант находится в спальне, он видит его через окно. Тот осторожно делает приседания, видимо, чтобы поддерживать какую-то физическую активность и не давать мышцам ослабевать до критического уровня. Костяшки пальцев постукивают по стеклу. - Чего у тебя рожа такая хитрая? – Джисон здоровыми пальцами отодвигает створку в сторону. - Рассказывай, - Хёнджин деловито устраивает локти на подоконнике, подпирая щёку. - Сплетни пришёл выкачивать? - Извольте, что за тон? Дальше меня ничего не пойдёт. - Дальше тебя и Чанбина? Музыкант многозначительно вскидывает брови. Левая бровь поднимается лишь частично, слипшийся порез начал уплотняться, готовясь к переходу в состояние шрама, и потому подвижность стала ограниченной. Какое-то время Хёнджин молчит, водя языком по дёснам, после чего цокает языком и вздыхает, пожимая плечами. - Допустим. - Подружками какими стали, ты глянь-ка. - Ты давай с темы-то не сворачивай. Выкладывай. Что за чудо произошло, что два главных тупаря всего клана наконец-то оттупили? - Да ничего прям такого уж особенного. Просто… не знаю, накипело? Особенно после медведя этого обосранного. Как-то, знаешь, дошло, что я намного больше боюсь просрать наше время, чем получить отказ, - Джисон замолкает на пару секунд, после чего садится на подоконник, устав стоять. – Мы просто сидели вечером. Он помог мне голову помыть, самому хоть как-то сполоснуться. Оказывается, когда тебя рвут на тряпки, потом даже жопу помыть самому и то почти нереально, потому всё болит от любого движения. Ну, мы сели на кровать, отдыхали. И как-то, я не знаю, я прямо загрузился так, что он всё время со мной, прям возится постоянно, хотя не обязан ведь вообще. А у него совесть, наверное, все дела. Ну, я и спросил, зачем он это делает. Зачем тратит на меня столько времени и сил. Он сказал, что, типа, потому что хочет. Я спросил почему. Он повернулся и спросил, мол, чего я начал, может мне надоело, что он постоянно рядом. Я охерел, конечно, говорю, что мне вообще лучше стало только из-за того, что он всё время со мной и мне некогда слюни распускать, и вообще потому что он постоянно ухаживает, отвлекает, я из-за этого и про боль забываю. Он посмотрел на меня, долго так смотрел и как поцелует. Я так прихерел, что вообще не понял, что случилось, сначала. А потом, блин, меня как прошибло, мне кажется, я чуть его на пол не снёс, я так пересрал, что если не успею его в ответ поцеловать, то он уйдёт, что схватился за него, как клещ. - Фига у вас страсти там, - Хёнджин, буквально пожирающий информацию, переступает с ноги на ногу. – А потом что? - Ну, в принципе, на этом всё. - В смысле всё? Чем закончилось-то? - Да этим и закончилось, - Джисон посмеивается, потирает затягивающуюся рану на шее, которая начинает зудеть, и взмахивает рукой. – Целовались, как сумасшедшие. Накипело. Потом уже он начал переживать, что делает мне больно, когда обнял, и мы остановились. - Так а что с отношениями? - Там и так всё понятно было. Минхо ведь не любит обсуждать все эти чувства, отношения, так что я и не стал из него насильно что-то вытягивать. Легли спать в обнимку. Без слов всё понятно стало. - Ну вы даёте, - качает головой Хёнджин, тем не менее, улыбаясь. – Ладно хоть созрели наконец-то. - Ага. - Ты-то как себя по этому поводу чувствуешь? Довольный до жопы? - Да, - тянет Джисон, расплываясь в улыбке. – Скорее бы грабли зажили. Так хочу его нормально за руку подержать, ты себе представить не можешь. Просто всей ладонью обхватить. И сжать его так, чтобы затрещало всё. - Что могу сказать? Рад я за вас. Что оттупили. Хоть какой-то плюс от этого медведя твоего. - И не говори. - Ты сам-то как? Восстанавливаешься? - Да, задолбался уже от этих отваров, примочек и мазей. Сейчас вот хоть упражнения можно делать, чтобы совсем в слизню не превратиться. Подвижность надо возвращать и выносливость. - Чего за упражнения? Ещё около четверти часа они разговаривают о том, какая у Джисона тактика по выздоровлению и приведению себя в нормальную форму. Страха перед лесом и животными у него не появилось, так что он уже ждёт не дождётся когда сможет вновь отправиться на охоту. Как человеку, который привык постоянно двигаться и переносить весьма серьёзные физические нагрузки, ему очень тяжело не иметь возможности этого делать и сидеть на месте. Однако выбора особо нет, из-за чего приходится соблюдать определённый режим и лишь потихоньку увеличивать размах и объём своих действий. В общем и целом, кажется, что морально он уже полностью восстановился, особенно с учётом того, что у него решилась главная проблема всей жизни и появилась полноценная официальная поддержка близкого человека. Вечером за сигаретой об этом узнаёт Чанбин. Принц на самом деле уже не помнит, в какой момент у них появилась привычка после рабочего дня обсуждать что-то на веранде. Это произошло как-то само собой. Он вполне уверен в том, что может без опасений поделиться с супругом любой информацией, потому как тот исходя из своего положения обладает определёнными моральными принципами и явно не будет об этом рассказывать всем подряд. К тому же, они делают это не из злого умысла. В данной ситуации они оба искренне рады за своих друзей и желают им счастья, ведь они этого заслуживают. После всего пережитого дерьма, подброшенного жизнью, они достойны того, чтобы обрести своё счастье и создать свою маленькую семью, шагая вперёд вместе. Всколыхнувшаяся рутина клана вновь восстанавливается, всё продвигается так же, как и всегда. Каждый занимается своим делом, приходит на кострище поесть с другими членами, как-то расслабляется, уезжает и приезжает. По рукам расходится очередной еженедельный кроссворд, старательно приготовленный Хёнджином. Правда через пару дней всё же наступает весьма нестандартный, но счастливый вечер. Чон Джехён, один из ремесленников, решает сыграть свадьбу со своей невестой. По этому поводу за несколько дней до ритуала, который обязательно нужно будет подобрать под фазу луны, в основном поселении организовывается мальчишник. Повод закатить праздник и как следует расслабиться радует всех, ведь это в разы отличается от какого-то обычного ужина. День занят активной подготовкой. Раз это праздник, то еды нужно много, одного лишь мяса будет недостаточно для атмосферы буйного пиршества. Поэтому Минхо запрягает себе помощников, ибо справиться с таким объёмом, попутно ещё готовя завтрак и обед, невозможно. Хёнджин входит в их число по своему желанию и почти два часа нарезает огромный блок ароматного сыра на тонкие квадраты, затем раскладывая их по крекерам, которые специально купили в каком-то королевстве с Запада и хранили для особых случаев. Нарезать продукты ему, конечно же, не доводилось, для этого во дворце были слуги. В связи с чем первую четверть часа он учится управляться ножом так, чтобы пласты сыра были ровные и не слишком толстые. Затем он старательно и вдумчиво нарезает весь блок, то и дело получая недовольные ремарки Минхо, который откровенно поражается тому, с какой улиточной скоростью он это делает. Принц не ведёт и бровью. Лучше он сделает всё медленно, но хорошо, чем наспех и криво. Другие мужчины заняты выкатыванием бочек с настойкой из погреба, подготовкой фруктов на закуски, маринованием и нарезанием мяса, сбором ягод, поиском деликатесов на складе с продуктами. Появляются дополнительные скамейки, кружки, тарелки и полотенца для рук. На праздновании будут также мужчины из Улья, которые являются товарищами Джехёна с тех времён, когда те сами ещё были холостыми и жили в главном поселении. Так что банкет нужно рассчитать так, чтобы всего хватило всем. Стоящее в клане оживление к вечеру лишь растёт. По улицам парят ароматные запахи готовящейся еды. Мужчины находятся в предвкушении весёлого праздника, где можно от пуза наесться вкусной еды, которую они не видят каждый день. Хёнджин тоже испытывает приятное воодушевление, вызванное любопытством касательно того, как это будет проходить. Ведь здесь практически для всего есть какие-то свои традиции и порядки. Ему нравится узнавать новое о клане, погружаться в него глубже. В конечном итоге, так и случается. С наступлением темноты Чанбин на правах главного дарит Джехёну три волчьих шкуры: для него самого, для его невесты и для их будущего ребёнка. Как позже узнаёт Хёнджин, считается, что это обеспечит их семью защитой, надёжностью, преданностью и силой. Также мастера преподносят ему идеально заточенный нож с резной ручкой, который должен стать столпом духа Джехёна, как хозяина нового дома, защитника своих близких и кормильца. Напоследок Джемин наливает ему какую-то особую настойку из котла, которую он заговорил на здоровье и мужскую силу. Под бурные улюлюканья и подначивания Джехёну приходится осушить огромную кружку до капли, после чего мужчины кидаются хлопать его по спине и плечам, поздравляя со вступлением в новую жизнь. Начинается пир, которого все так ждали. Члены клана накидываются но сочное мясо, овощные салаты, маринованные овощи и закваски, деликатесные морепродукты, закуски и фрукты. То и дело сталкиваются кружки, опрокидываются рюмки с соджу, на столешнице появились бутылки с разным алкоголем, не только традиционными настойками. Кажется, что народ, получивший свою порцию стресса то из-за пропажи принца, то из-за нападения медведя, то из-за ситуации с изгнанником, с двойной жадностью хватается за возможность повеселиться, ни о чём не думать, покричать и напиться без осуждающих взглядов. Мальчишник становится лишь поводом. Вскоре после утоления голода болтовня и треск поленьев разбавляются музыкой. Гитаристы из Улья начинают с жаром наигрывать весёлые народные мотивы, изголодавшийся по выступлениям Джисон встаёт, чтобы спеть поздравительную песню, после чего с мест начинают вскакивать все остальные. Хёнджин не является исключением. Чувствуя зародившийся внутри задор и вызванную алкоголем свободу, он тоже вливается в музыку и танцует с товарищами, время от времени присоединяясь к тостам и опрокидывая в себя стопки. Ночь густеет, огонь разгорается ярче, голоса становятся громче. Мужчины берут небольшой перерыв, чтобы передохнуть, закусить и немного поболтать. Затем они с обновлённым пылом продолжают развлекаться. Когда кто-то притаскивает ещё и скрипку с флейтой, мелодии загораются новыми красками. Под энергичный наигрыш Хёнджин сталкивается с Чанбином, который протягивает ему руки, и кружится с ним, в голос смеясь. Несколько мужчин повторяют за ними, начинают сталкиваться и вскоре все они хохочут, перепутавшись друг с другом и чуть не снеся с ног одного из увлёкшихся гитаристов, который тоже вышел в центр своеобразной танцевальной площадки в свободной зоне кострища. Жизнь в клане кипит. Спустя ещё час несколько людей оказывается за столами, ведя какие-то серьёзные поддатые разговоры. Остальные же продолжают развлекаться. Хёнджин не помнит, какой по счёту пьёт стакан, закусывая его апельсином. Его накрывает какая-то эйфория от царящего вокруг праздника. Мероприятия в королевстве всегда проходили сдержанно, не было никаких криков, танцев до упада, не было пьяных песен и шуток, не было игр. Тех, кто начал бы подобное, осудили. Но здесь нет никаких сдерживающих рамок. Люди просто веселятся и отлично проводят время, выпуская наружу всё, что накопилось, и не боясь, что на них странно посмотрят или что им сделают замечание. Поэтому он хватается за эту возможность едва ли не с остервенением. Здесь ему нечего бояться и стесняться. Так что, когда в разгорячённый организм попадает новая порция топлива, он запрыгивает на стол, как и несколько других мужчин, и танцует уже там, позволяя более чувственной мелодии вести себя. Он улыбается и закидывает голову, подставляя лицо хвойному ветру. За каждым его движением следит страхующий его у стола Чанбин. Вожак тоже растягивает губы, смотря на то, как принц веселится и словно дышит полной грудью. Его глаза горят, искрятся жизнью и свободой. Что делает и без того красивого Хёнджина ещё более чарующим. Льющееся из него счастье завораживает. Чанбин осушает кружку и отставляет её. Мелодия постепенно становится более томной, музыканты, которые меняются каждые полчаса, решают слегка разбавить настроение. Губы Хёнджина приоткрываются, рука проводит по шее, бёдра покачиваются, пуская по юбке рябь. На лице отражено удовольствие, опьянение, но скорее искренней жизнью, чем алкоголем. Чанбин сразу же вспоминает то, как его лицо отыгрывало самые разные эмоции, когда он впервые увидел его на сцене. Он увидел, как принц двигается, как сливается с музыкой, как проживает придуманную историю каждой клеткой, и уже тогда понял, что не хочет выпускать его из своего взора. Он понял, что таких, как Хёнджин, больше нет. Настолько волшебных и притягивающих людей попросту не существует. Вожак обошёл множество королевств и бывал на островах, но никто и рядом не стоял с Хёнджином. Уже тогда он был готов положить к его ногам всё, что угодно. С плеча принца сползает рубашка, оголяя кожу. По какой-то причине это всегда действует на Чанбина с особенной силой. Не полностью обнажённое тело, а именно маленький кусочек, намёк, разжигающий фантазию. И когда такое происходит во время чтения Хёнджином книги, то это выглядит весьма невинно и трогательно, нежно. Однако сейчас, когда тот покачивается в танце, это выглядит горячо и притягательно. Принц словно читает его мысли и открывает глаза, чуть поворачивая голову. Из-за наклона и вытянутых глаз он выглядит как будто даже хищно. Он прекрасно видит зажёгшуюся в супруге искру. И это зажигает внутри собственную. Хёнджин криво улыбается и сам скидывает рубашку со второго плеча, затем делая поворот. Из-под чёрной майки выглядывают ключицы и начало линии груди. Вороные волосы обрамляют чуть порозовевшее лицо, в пучке поблескивает трезубец. Принц кладёт палец на пухлую нижнюю губу и потом, прижимая его вплотную, спускает по подбородку, шее, грудной клетке и животу. Бёдра провокационно виляют. Чанбин не сводит с него взгляда и шумно сглатывает, затем ухмыляясь. Он понимает, что тот специально над ним издевается, показывает себя. И он не имеет ничего против. Он откровенно любуется своим мужем, готовый одарить его всем вниманием, какое тот захочет. Тело Хёнджина и его черты – это в первую очередь наслаждение для глаз. Принц же чувствует, как дымка в голове искрится сильнее от такого внимательного жадного взгляда на себе. Языки огня окидывают лицо Чанбина янтарным светом, подчёркивая его скулы и блестящие чёрные глаза, так что Хёнджин тоже, в свою очередь, внимательно поглощает его взглядом. Вожак зачесал волосы в стороны, разделив их пробором, чтобы не липли ко лбу, на который всё равно падает тонкое угольное кольцо. Традиционная накидка с диагональным воротом всегда смотрится на нём отлично, словно лишь подчёркивая его величие. Его мощные плечи и крепкая грудь всегда интересовали принца, внушали ему надёжность. Взгляд переходит на руки. В весело плавающем искрящем сознании появляется идея. Скорее даже желание. Безрассудное, но так и тянет поддаться. Что Хёнджин и делает, разворачиваясь к нему спиной. А затем без какого-либо предупреждения позволяет себе упасть назад. Он хочет это почувствовать. Он хочет снова ощутить беспрекословную преданность себе. - А если бы я не заметил, принц? Голос Чанбина оказывается очень близко. Пахнет мятой. Глубокие глаза отражают потрескивающий костёр. Он держит его на руках, конечно же, поймав и прижав к груди. - А я думал ты глаз с меня не сводишь. Или ты смотришь на кого-то ещё, Бин? Хёнджин кривовато улыбается, хитро заглядывая в его глаза. Палец проводит по горячей щеке. Чанбин поворачивает голову и касается его губами. - Не смог бы, даже если бы захотел. - Правильный ответ. Принц довольно кивает. После небольшой паузы Чанбин начинает кружиться на месте, отчего вороные волосы подлетают. Хёнджин бултыхает ногами и пьяно смеётся, закидывая голову. Так перевёрнутые огоньки, проносящиеся перед глазами, сверкают ярче. - Ну что, принц, может домой? Мне кажется, ты уже устал. - А сможешь донести? Или слабо? – Хёнджин чуть прищуривается, смотря на него с вызовом. - А что я получу? – Чанбин с улыбкой любуется тем, как удивительно золотятся его черты, и не имея ничего против подобного помыкания. - Меня рядом с собой по дороге, - принц водит пальцами по его шее. – Или этого мало? - Тебя мне всегда мало. Но сделка хорошая. - Идиот. Какой же ты идиот. Хёнджин шумно выдыхает, потягиваясь, и опускает голову на его плечо. Коротко втянув в себя персиковый запах, Чанбин разворачивается и без каких-либо сожалений покидает кострище с продолжающимся праздником, который, впрочем, уже начинает потихоньку затихать. Руки оттягивает приятный вес. Вожак вспоминает, как уже нёс пьяного Хёнджина после их свадебного ритуала. Кажется, что это было очень давно. Тогда тот ещё злился на него. Тогда они как будто были другими людьми. Ещё не привыкшими друг к другу, незнакомыми. Тогда бы принц по своей воле не оказался в его руках. Сейчас же он мурлычет ему в шею какую-то мелодию, продолжая водить по коже пальцами и вызывая приятные мурашки. Со стороны покачивающего леса раздаётся уханье совы. Яблоня шелестит, потираясь о стену дома. Ступени крыльца проседают от двойного веса. Распахнув дверь и скинув сапоги, Чанбин входит внутрь, поворачиваясь и аккуратно внося Хёнджина. Толкнув уже дверь спальни, он шагает по половицам к кровати. Комната заполнена бархатным тыквенным светом фонаря. Он специально зажёг его перед уходом, подозревая, что не привыкший к выпивке супруг снова доберётся до постели не своими ногами. Наклонившись, Чанбин опускает Хёнджина на шуршащее одеяло. Тот гипнотизирует его взглядом, лицо полно озорства. Руки так и остаются лежать на шее. Через пару секунд принц всё же откидывается назад на постель. Правда дёргая вожака за собой с неожиданной силой. Тот с удивлением поддаётся, оказываясь сверху. Глаза Хёнджина полыхают смешинкой и явной провокацией. Он смотрит на супруга над собой, касается его губ пальцем, но сам специально больше ничего не делает, ожидая реакции. И буквально упиваясь тем, каким изменившимся взглядом на него смотрит Чанбин. Потому что увидев под собой Хёнджина с порозовевшими щеками и разметавшимися по одеялу вороными волосами, Чанбин начинает ощущать себя так, словно весь выпитый алкоголь, который обычно с трудом берёт его, начинает разом ударять в голову. Лежащий принц с перекосившейся майкой, оголяющей кожу, хитрыми вытянутыми глазами и шкодливой усмешкой выглядит таким открытым и красивым, что дыхание сбивается. Он выглядит принадлежащим ему. Доверчивым. Дерзким. Самообладание мигом начинает пошатываться. Запах персиков кружит голову. - Чего ты так на меня смотришь? – насмешливо спрашивает Хёнджин, чувствуя, как под рёбрами покалывает от дикого восторга, который он видит в чужих глазах и которым буквально упивается. - Ты прекрасно знаешь. И ты специально это делаешь. - Какой я плохой, а, Бин? Я плохой? - Ты невыносимый, принц. Чанбин отвечает со смешком. Да, Хёнджин делает это специально. Это ведь его изначальный план. Издеваться над ним, провоцировать. Махать куском мяса перед пастью и уходить. А то, что у Хёнджина появилась потребность в его жадных взглядах, - об этом уже думать нельзя, он это игнорирует в себе. Хёнджин очень пытается игнорировать то, как его начало заводить обожание, с которым на него смотрит супруг. Тот, в свою очередь, опускает взгляд чуть ниже. На приоткрытые губы. Кадык дёргается. - Что там с наградой, принц? За что угодно. - С наградой? – тянет Хёнджин, какое-то время молчит и затем издевательски хмыкает. – О, Бин, ты же не настолько отчаянный, чтобы унижаться и умолять меня о поцелуе. Гордый вожак не может себе такого позволить. Теперь уже молчит Чанбин. Глаза чернеют полностью, бездна наливается ночным морем. Он медленно наклоняется. Кончики их носов соприкасаются. - Умоляю, принц, разреши мне поцеловать тебя. Хотя бы один раз. Умоляю. Низкий хриплый голос пускает вибрации по рёбрам. Хёнджин вдыхает мяту. Дымка в его голове пульсирует сильнее, в висках стучит кровь. Он сам намеренно соблазнял его, сам буквально гипнотизировал, очаровывал. А теперь сам не может отвести взгляда. И, возможно, в этом виноват алкоголь. А, возможно, он является отличной отговоркой. Что-то заставляет его потерять контроль и поддаться этому безумию. - Разрешаю. Лицо опаляет жаром, когда Чанбин буквально впивается в его губы. Он горячий. Хёнджину кажется, что по всем его клеткам начинает разливаться горячий густой мёд. Если какие-то мысли и были в голове, то их сносит куда-то далеко, топит, размазывает. Потому что принц отвечает на поцелуй с не меньшим пылом, который вырывается откуда-то из глубин, словно всё это время томившись там и набухая. Чанбин отрывается на долю секунды и затем снова целует его, целует со рвением, присущим потерявшимся в пустыне странникам, набредшим на живительное прохладное озеро, полное кристально чистой воды. Кажется, что он везде. Хёнджин чувствует его жар абсолютно в каждой точке, он чувствует его под рёбрами, в желудке, под черепом. Он чувствует его язык на губах, чувствует вес его тела на себе, чувствует его пальцы на щеке. И сам цепляется за его волосы, царапает затылок, тянет на себя, пытаясь притянуть ещё ближе. Ничего связного в голове нет, договор об одном поцелуе тоже сгорает и превращается в пепел. Принц водит ладонями по его лопаткам, ощущает, как Чанбин наваливается сверху, прижимаясь тазом. И он даже не пытается остановиться. Он целует и целует его в ответ, позволяя касаться своей шеи и талии, языка. Одеяло под ними шелестит, ноги скользят по гладкой ткани. Минуты текут одна за другой. Пламя фонаря вздрагивает от порыва яблочного ветра в окно. Вдруг Чанбин отстраняется. Он приподнимается на руках и прикрывает глаза, шумно дыша. Тут же становится холоднее, тело мгновенно выражает протест, в поплывшем взгляде принца сверкает настойчивость. - Можно ещё, я разрешаю, - запыхавшийся Хёнджин тянет его за ворот. - Нет, принц. Я… - Чанбин сглатывает и затем диким взглядом смотрит ему в глаза. – Если мы продолжим, то я уже не смогу остановиться. А мне кажется, что ты к этому ещё не готов. Смысл его слов доходит не сразу, полыхающее возбуждённое сознание работает плохо, особенно под действием выпитого. Хёнджин промаргивается и заметно медлит с ответом, теряясь. Однако этого Чанбину достаточно. Он видит сомнение и это является для него чётким ответом. Раз есть сомнение, значит, он прав. Нельзя. Вожак встаёт и присаживается на корточки. Он стягивает сапоги с чужих ног, поднимается и доходит до дверного проёма, оборачиваясь напоследок и с усилием управляя собой. - Спокойной ночи, принц. Дверь тихо закрывается. В комнате звучит шумное дыхание. Хёнджин зарывается пальцами в волосы и прикрывает глаза. Язык проходится по припухшим губам. У него напрочь снесло контроль, он до сих пор плохо соображает, в груди продолжает гореть, низ живота тянет и покалывает, по бёдрам бегают мурашки. Рука одёргивает юбку, которая не очень помогает прикрыть явное возбуждение. Кадык двигается от дающегося с трудом глотка. Он не знает, сколько бы всё это продолжалось, если бы Чанбин не остановился. Потому что сам он настолько потонул в приятных ощущениях, что совершенно выпал из реальности. Что-то явно пошло не так в его плане. Пальцы касаются губ, а затем тех мест, на которых были руки Чанбина. Кожа полыхает. Что-то пошло очень сильно не так.